ENTROPY POINT

      Белые стены, пол и потолок — всё в этом месте было пронизано этой удушающей белизной, словно густой, липкой краской, делая каждый шаг словно путешествие по бесцветному сну. Воздух казался тяжёлым, наполненным пылью и запахом старого дерева.       Главная комната, куда Рихтер принес Мияби, практически не отличалась от остальных. Та же стерильная белизна, тот же гнетущий покой, словно время здесь остановилось и забыло о своем течении. Посреди комнаты стояло старое, обитое потрескавшейся белой кожей кресло, которое теперь больше напоминало скелет некогда роскошной мебели, единственное темное пятно в этом белом царстве, контрастирующее с окружающим монохромом. Рихтер осторожно усадил Мияби в кресло, её голова безвольно склонилась на бок, как у сломанной куклы. Солнечный свет, проникая сквозь оконные проемы, лишенные стекол, резал белизну комнаты яркими желтоватыми полосами, словно золотые лезвия, рассекающие бесцветную тишину. Белые пылинки, словно снег, кружащиеся в этих лучах, напоминали рой крошечных призраков, пляшущих в призрачном свете, они мерцали, словно звёзды в тусклом небе. Тени, падающие от предметов, казались странными и нечеткими, словно отражения в кривом зеркале, искажая реальность. На полках комода, в беспорядке, лежали предметы прошлого: фотографии в растрескавшихся рамках, на которых едва различимые лица смотрели в никуда; старые книги с выцветшими чернилами на страницах, тексты которых казались непонятными символами, словно древние письмена забытого языка; и блестящая шкатулка, чей замок, казалось, навсегда утратил свою функцию, её поверхность была покрыта замысловатыми узорами, намекающими на былую красоту и таинственные истории, которые она могла хранить. На полу, рядом с деревянным комодом, валялась старая, механическая пишущая машинка, её клавиши давно потеряли свою черноту, превратившись в белые немые осколки, словно зубы мертвеца, готовые рассказать свою последнюю историю. Все эти реликвии, свидетели давно ушедшей жизни, они казались чужими и неестественными в этом монохромном мире, словно экспонаты в музее, потерявшем свою связь с реальностью, но, в то же время, они словно ждали того, кто сможет разгадать их некую тайну. Тишина в комнате была настолько густой, что, казалось, каждый из этих предметов тихо шептал свою историю, ожидая, пока кто-то сможет их услышать, а может, это были просто отголоски воспоминаний, блуждающих в этом мертвом мире.       Открыв один из белых, обшарпанных комодов, что стояли вдоль стены, Рихтер достал своими перчатками пучок толстой веревки. Она тоже была белой, как и все вокруг, словно выбеленная солнцем, но была на ощупь прочной и жесткой. Без малейшего колебания, он начал связывать руки Мияби за спиной, туго затягивая узлы, но стараясь не пережать запястья, чтобы не оставить следов. Закончив с руками, он связал её ноги вместе, закрепив их у основания кресла, делая её беспомощной и уязвимой.       Теперь, Мияби, в своем бессознательном состоянии, была полностью лишена свободы, связанная в белом кресле, в белой комнате, в мире, где всё потеряло свои краски. В мире, где, как казалось, она находилась… нигде.       Рихтер, сделав пару шагов назад, словно оценивая свою работу, выбрал специально ракурс взгляда, на котором Мияби была запечатлена полностью. Он замер на несколько мгновений, его дыхание стало ровным, он до сих пор не мог поверить, что перед ним находится легендарная охотница каверн, госпожа Хосими, которую он знал лишь по кассетам фильмов, что он смотрел на досуге. Его взгляд скользил по её лицу, отмечая каждую деталь: изящные черты, высокие скулы, и особенно — мягкие, пушистые лисьи уши, что выглядывали из-под ее волос, придавая её облику что-то дикое, но одновременно милое. Сложив руки на груди, он разглядывал каждую деталь госпожи Хосими, сравнивая прототип из фильма, с живой женщиной, сидящей перед ним, и не мог не отметить, что в реальности она выглядела еще более внушительной и опасной, даже в таком беспомощном состоянии. Это сравнение вызывало у него странное чувство, смесь восхищения и тревоги, как будто он встретил мифическое существо, сошедшее со страниц старой легенды. В фильме, который он пересматривал бесчисленное количество раз, она казалась благодетельницей, героиней, чья решимость и отвага всегда приводили к справедливому исходу. Она была той, кто всегда поможет тем, кто попал в беду, и при этом бросит пару глухих, но острых фраз, полных скрытого смысла и иронии, которые Рихтер заучил наизусть. По факту же, Рихтер встретил от Мияби только агрессию, непонимание и звериную ярость, что разбивало идеализированный образ в дребезги. Это диссонанс между тем, кем она казалась на экране и тем, кем она оказалась в реальности, вызывал у него внутренний конфликт.       — Че, как она? — в комнату, как всегда неожиданно, вошёл Банбу, которого Рихтер называл Бэном, а не его истинным именем, которого никто не знал. Шаги Бэна были тихими, почти неслышными, но его голос, как всегда, прорезал тишину комнаты. — Не сожрала тебя? — спросил он с ехидной насмешкой, его глаза, казалось, искрились от предвкушения какой-то забавы.       — Бэн, это гость, — повернув взгляд на своего помощника, ответил Рихтер с легким раздражением, его голос был ровным и сдержанным, словно он старался скрыть свои истинные чувства. — Постарайся вести себя вежливее.       — Рихтер, — Бэн, ухмыляясь, подошел ближе к связанной Мияби, — это «Проблема», — его голос был полон сарказма. — Попробуй «Охотнице каверн», госпоже Хосими Мияби, наследнице проклятого меча, объяснить, что она находится в безвыходном, для неё, нет, для нас всех, положении. Да она со смеху лопнет, — Бэн, подошел к спящей Мияби и, словно проверяя её на прочность, пару раз легонько толкнул её своей мягкой лапой, наблюдая за её реакцией. Каждый его жест был нарочито небрежным, полным саркастического пренебрежения. Его действия, словно были вызовом, намеренно провоцирующим Рихтера на ответную реакцию.       — «Проклятый меч»… Бэн, а где её меч то? — Задумчиво, начал осматриваться Рихтер       — Да его с ней и не было. Видимо она сама его потеряла. — ответил Бэн, посмотрев на лицо Мияби — Верно, ушастая?

***

      Она впала в бессознательное состояние, в стадию глубокого сна. Её разум погрузился в лабиринт воспоминаний, где прошлое смешивалось с настоящим, создавая странные и противоречивые образы, словно искаженные осколки зеркала. В этом бессознательном путешествии она начала вспоминать детали прошедших дней, наполненных борьбой и выживанием. Она видела себя, сражающейся с кавернными тварями — их тела, искаженные и неестественные, а глаза, полные первобытной ярости, бросали вызов её навыкам и стойкости; чувствовала шум ветра, гуляющего на вершинах скал, таких же бесплодных и суровых, как её собственный путь; ощущала леденящий холод в глубинах пещер, которые она спускалась в поисках ответов и надежды. В её памяти проплывали лица её товарищей по команде. Их голоса, их смех, их страх — всё это сливалось в единое целое воспоминаний, одновременно утешительных и болезненных. В её памяти проплывали картины её дома, такого родного и уютного, расположенного на краю города, где она чувствовала себя в безопасности. Она вспоминала тренировки с мечом, каждое движение отточено до совершенства, с которым она сливалась воедино. Наставления матери и моменты отдохновения, когда они делились шутками и мечтами о будущем, полные надежды, которые казались такими далекими сейчас. Всё это проносилось перед её глазами, словно кадры старого фильма, полные смысла, но в тоже время такие далекие и призрачные, словно принадлежащие другой жизни.

«— Госпожа Хосими?»

      Сквозь пелену воспоминаний, слышится голос, который пытается прорваться сквозь занавеску личных тайн Мияби. Сквозь шум битв и отголоски смеха товарищей, Агент вдруг почувствовала, как что-то меняется. Её сон, до этого момента похожий на калейдоскоп из ярких, но разрозненных фрагментов прошлого, стал мутнеть, словно вода, в которую насыпали песка. В этом помутневшем пространстве, она начала слышать голос. Он не принадлежал никому из тех, кого она не знала, и не был похож ни на один из голосов, которые она слышала прежде. Он был тихим, но настойчивым, словно шепот ветра, пробирающегося сквозь узкие щели, но, в то же время, он звучал четко и отчётливо, словно произнесенный прямо у неё в ухе.       Голос звал её по фамилии, медленно «Госпожа Хосими». Это был не ласковый, а скорее настойчивый зов, призывающий её вернуться, пробудиться от своего сна. Он звучал как приказ, но в нём ощущалось нечто большее — некая тоска, ожидание, словно голос принадлежал кому-то, кто долго ждал её возвращения. Этот голос был словно нить, тянущаяся из реальности в лабиринт её воспоминаний, пытаясь вытащить её обратно в мир бодрствования. Каждый раз, когда он повторял её имя, воспоминания становились более размытыми, словно растворялись в этом странном и чуждом эхе. Это был не просто голос, это был вызов, заставляющий её сознание бороться с мертвой хваткой сна. Голос настаивал на том, чтобы она вернулась, и в его звучании, помимо настойчивости, начала чувствоваться некая… срочность, как будто время поджимало.       Этот зов, словно маяк, начал пробиваться сквозь толщу её бессознательного, проникая в самые темные уголки её разума. Он вызывал в ней странное и необъяснимое чувство дискомфорта, словно она находилась не на своем месте, словно ей нужно было быть где-то ещё. И сквозь этот дискомфорт пробивалось смутное ощущение неотложности — как будто от ее возвращения зависело нечто очень важное.       Мияби медленно пробудилась от глубокого сна, словно всплывая на поверхность из темного, вязкого омута. Её веки были тяжелыми, и ей потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы сфокусировать зрение. Когда же, наконец, её глаза открылись, она увидела всё ту же белую комнату, что и прежде, но теперь она казалась совсем другой. После калейдоскопа воспоминаний и настойчивого зова во сне, её сознание было затуманено и спутано.       Комната больше не казалась такой стерильно-пустой, как раньше. За оконными проемами царила тёмная ночь, и теперь единственным источником света были теплые гирлянды, развешанные вдоль краев комнаты, прямо у потолка. Маленькие огоньки, излучая мягкий желтоватый свет, создавали ощущение уюта и тепла, словно кто-то специально постарался сделать это место комфортным. Этот приглушенный свет окутывал её, словно мягкое одеяло, и на какое-то мгновение она почувствовала облегчение. Однако, этот уютный свет не мог скрыть тот факт, что она по-прежнему была связана в кресле, в неизвестном месте.       В голове Мияби царил хаос. Она не могла провести чёткую границу между сном и реальностью. Голос, зовущий её, всё ещё звучал в её сознании, но уже как слабый отголосок, сливаясь с растерянностью от текущего момента. Она не понимала, где находится, и как сюда попала. Прошлое и настоящее перемешались в её сознании, и она чувствовала себя, словно брошенной на произвол судьбы в странном, чужом мире. Место, которое только что казалось уютным, вдруг наполнилось зловещей тишиной, и ощущение тепла постепенно сменилось тревогой. Её сердце забилось чаще, а в горле пересохло.       В тот момент, когда Мияби пыталась осмыслить своё положение, в тишине комнаты раздался тихий щелчок, и прямо перед ней загорелся старый телевизор. Его экран, до этого казавшийся мертвым и тусклым, теперь вспыхнул ярким светом, словно призывая её обратить на себя внимание. На нём начали появляться какие-то вступительные титры, выполненные в стиле нового кино, с характерными шрифтами и размытыми изображениями. Это был фильм, который она никогда раньше не видела, и название его было ей совершенно незнакомо.       Однако, Мияби в этот момент не могла сосредоточиться на экране. Её сонное сознание все еще боролось с реальностью, и она продолжала оглядываться, стараясь понять, где она находится. Комната, с её белыми стенами и теплыми гирляндами, казалась одновременно уютной и пугающей. Она искала какие-либо зацепки, которые могли бы ей помочь восстановить ход событий, и понять, как она здесь оказалась.             Телевизор, с его неожиданным включением и странными титрами, казался чем-то совершенно не относящимся к её текущей ситуации, и на данный момент она не обращала на него никакого внимания. Её взгляд метался по комнате, выискивая признаки опасности или намеки на то, кто может ее здесь удерживать. Связанные руки и ноги напоминали ей о её беспомощности, и чем дольше она разглядывала комнату, тем сильнее становилось ощущение тревоги. Её сердце начало биться быстрее, а дыхание стало более прерывистым. Она чувствовала себя словно загнанный в угол зверь, готовый к броску.       «Хосими Мияби» — раздался голос в телевизоре представляя главного героя фильма       В один миг Мияби застыла, словно её сковало невидимыми цепями поверх всех веревок. Её взгляд мгновенно переключился на экран телевизора, и она больше не обращала внимания ни на что вокруг. Весь её фокус был теперь прикован к кадрам, начавшим мелькать на экране. Это был фильм, и он был про неё. Кадры ее тренировок с матерью, которую играла актира никак не похожая на неё, бои в кавернах, моменты общения с командой «Секция шесть» — все это, как будто взятое из её воспоминаний, было показано на этом старом экране. Она не могла поверить своим глазам. Она, казалось, потеряла связь с окружающим миром, словно её разум погрузился в телевизор, пытаясь понять, как это возможно. Внезапно, на экране телевизора появился значок паузы, который прервал всю трансляцию и оставил Мияби на секунду в тишине.       Застыв, словно парализованная, прикованная к экрану телевизора, из-за спинки кресла, в котором она сидела, медленно вышел Рихтер. В его руке был пульт от телевизора, она не видела его взгляда. Он словно и не замечал Мияби, как будто она была всего лишь частью этого странного представления, которое он только что запустил.       Он подошел к телевизору, не сводя с него глаз, открыл отсек старого видеомагнитофона. На мгновение, на экране мелькнул кадр с Мияби, дерущейся с каверной тварью, но затем изображение пропало. Рихтер без лишних движений вытащил кассету из магнитофона и взял её в руки. Все его действия были выверены и точны, словно он репетировал их много раз. Его лицо оставалось абсолютно бесстрастным, и по нему невозможно было понять, что он думает или чувствует.        — Госпожа Хосими, мне очень жаль, что мне приходится так с вами поступать. Вы обязательно поймете смысл всех моих действий только после того, как мы с вами поговорим. — начал объясняться Рихтер.       Наконец-то, когда Рихтер подошел ближе к телевизору и свет от гирлянд упал на его лицо, Мияби смогла разглядеть его лучше. До этого момента его образ был для неё лишь мутным пятном, расплывчатым силуэтом в тусклом свете. Теперь она видела, что он был рыжим парнем, с растрепанными, словно после долгого сна, волосами, которые обрамляли его лицо. Его зеленые глаза, казалось, светились в полумраке, и в них она уловила не холод, а скорее напряжение и усталость. Сквозь глухоту теплого света, исходящего от гирлянд, она чувствовала, что в этих глазах есть что-то тревожное, словно он не спокоен за происходящее.       Он был одет в военную форму сил «ОБСИДИАН», но это была не современная форма, которую она знала. Это был старый образец, который она видела только на архивных фотографиях и в кинохрониках. Этот факт сразу же заставил Мияби вновь усомниться в «реальности» происходящего. Всё вокруг казалось каким-то искаженным и неправдоподобным, словно она попала в плохо снятый фильм. Впрочем, по правде говоря, это больше походило на какую-то реконструкцию, нежели чем на обычный фильм.       Она молчала, не произнося ни слова, но её глаза не отрывались от Рихтера. Она внимательно следила за каждым его движением, каждым выражением его лица. Она анализировала его, словно сканируя, пытаясь понять, кто он такой и чего он от неё хочет. В её сердце было много вопросов, но она понимала, что сейчас лучше держать язык за зубами и не провоцировать его, а изучать все что находится вокруг. Она хотела понять, что происходит, и у неё было ощущение, что ключи к разгадке этого таинственного места находятся прямо перед ней. Она надеялась, что он начнет говорить и объяснит что происходит, ведь, в конечном итоге, было видно, что он такой же растерянный, как и она сама.       — Где мой клинок?! — ровно и четко спросила Мияби заставив Рихтера, дернуться с места.       — Я нахожусь в шоке не слабее вас, «не часто» в этих краях встретишь «живого» человека, — сказал Рихтер, его голос звучал немного дрожащим, но он старался казаться спокойным и уверенным. Он сел на другой диван, который стоял напротив кресла, в котором сидела Мияби, и начал задумчиво разглядывать кассету в своих руках, словно она была каким-то драгоценным артефактом. Его взгляд, казалось, был направлен куда-то вглубь себя, и было видно, что он обдумывает каждое слово. — Я буду вам крайне благодарен, если вы меня выслушаете сейчас, а после сможете задать абсолютно любой вопрос, на который я постараюсь вам ответить. Вы согласны, госпожа Хосими?       Мияби, не сводя взгляда с Рихтера, молчала. Она не знала, что ему сказать, и пока решила просто наблюдать и слушать.       — Посчитаю ваше молчание, как положительный ответ, — усмехнулся Рихтер, и в его усмешке промелькнула легкая нервозность, которая выдавала его истинное состояние.       Он не выглядел как безжалостный похититель, а скорее как человек, попавший в сложную ситуацию и не знающий, как из неё выбраться. — Сперва, я хочу вас уверить в том, что мы с моим Банбу по имени Бэн, нашли вас в бессознательном состоянии после падения с достаточной высоты, чтобы вы смогли сломать правую руку и, видимо, пару ребер. Укол, который я вам ввел и уже не однократно ввожу, это исключительно обезболивающее, которое имеет побочный эффект в виде сонливости, из которой вы сейчас благополучно вышли. Вы должны понять одну вещь, что вы здесь уже четвертый день.       Услышав последнее предложение, зрачки Мияби расширились, и сердце начало отбивать бешеный ритм. Казалось, что внутри неё начало всё рушиться, и тревога разрасталась, как лесной пожар. Она не могла поверить, что прошло целая неделя, пока она находилась в бессознательном состоянии. Это было слишком долго, и она чувствовала, что упустила что-то важное.       — Если бы мы хотели вам навредить, использовать или же, в крайнем случае, убить, то вы глубоко ошибаетесь в этих суждениях. Мы были точно в таком же состоянии аффекта, как и вы, оказавшись здесь. И, к сожалению, выхода отсюда пока нет. Видимо, и вовсе нету, — закончил Рихтер, и в его голосе чувствовалось отчаяние. Он откинулся на спинку дивана, и его взгляд был устремлен в белый потолок, словно он искал там ответы на свои вопросы. Его откровенность и честность немного успокоили Мияби, но тревога никуда не исчезла. Она всё ещё не понимала, что происходит, и почему она оказалась в этом странном месте.       — Где мой клинок… — вновь спросила Мияби, её голос был спокоен и холоден, но в нём чувствовалась напряженность, словно она сдерживала в себе бурю эмоций. Она смотрела прямо в глаза Рихтеру, и в её взгляде было столько решительности, что он невольно дернулся с места.       — Мы его не видели, госпожа Хосими, — ответил Рихтер, его голос звучал более тихо, чем обычно, словно он был немного испуган её тоном. — На месте падения, вы были без него, однако, если вы спрашиваете, то, видимо, вы попали сюда, имея его при себе. — Он откинулся обратно на спинку дивана, и в его глазах появилось задумчивое выражение.       — Если я его не найду, этому месту настанет конец! — воскликнула Мияби, и её голос стал более громким, наполнившись яростью и отчаянием. Она начала отчаянно дергаться, пытаясь вырваться из пут, но веревки, которыми она была связана, были слишком крепкими. Она чувствовала, что время уходит, и если она не найдет свой клинок, то может произойти что-то ужасное.       — Я и не против, — усмехнулся Рихтер, и в его усмешке промелькнула некая печаль. — Это место должно быть уничтожено, и всё, что связано с ним, чтобы в него больше никто не попадал. — Он взглянул на кассету, которую он держал в руках, словно видел в ней ответы на все свои вопросы. В его глазах было не только отчаяние, но и какая-то надежда, словно он знал, что их спасение зависит от уничтожения этого места.       — Рихтер, вы должны мне помочь. Наша с вами жизнь, на данный момент, уже зависит от того, завладела ли Вьюга Бесхвостом. — голос Мияби звучал, словно ледяной ветер, прорезая напряженную тишину комнаты. В нём слышалось не только отчаяние, но и острая необходимость в решительных действиях. Она смотрела на Рихтера, стараясь прочесть в его глазах понимание, хотя и чувствовала, что это бесполезно — он уже достаточно откровенен в своем собственном беспокойстве.       В глазах Рихтера отразились её слова, но он даже не дрогнул не признавая проблему. Он отвёл взгляд от кассеты, которую до этого рассматривал, и посмотрел на Мияби, словно пытаясь осознать всю серьезность её слов. В его выражении промелькнуло что-то похожее на…сострадание? Возможно, она неправильно истолковала это чувство, но даже если так, то это послужило отличным поводом для дальнейшего хода событий.       — Госпожа Хосими, я понимаю, вы еще не поняли, куда вы попали, — Рихтер вновь посмотрел на кассету в своих руках, словно ища в ней поддержки. — Основываясь на фильме, я частично понимаю, что может произойти, если оставить Бесхвоста без его хозяина. — Он сделал паузу, словно обдумывая каждое слово. — Но осознавая реальную проблему, с которой я уже смирился, Бесхвост даже части от общей проблемы не составляет. — Рихтер тяжело вздохнул, его плечи слегка опустились, и стало видно, что он устал от всего происходящего.       — Но, чтобы вас успокоить, я уверяю вас в том, что я окажу вам содействие в поисках вашего клинка, — продолжил он, его голос вновь обрел уверенность, словно он принял решение, от которого не собирается отказываться. Он поднялся с дивана и подошел ближе к Мияби, его взгляд был серьезным и решительным. Он не выглядел как враг, а скорее как союзник, готовый помочь в этой сложной ситуации.       За пустыми оконными проемами начало светать, и первые лучи солнца, пробиваясь сквозь пелену ночи, уже начали окрашивать стены комнаты в мягкий алый цвет. Этот рассвет, казалось, принес с собой не надежду, а какое-то гнетущее ощущение неизбежности. Рихтер, увидев этот алый рассвет, словно очнувшись от глубокого сна, встал с дивана. Он отложил в сторону кассету, которую до этого держал в руках, и задумчиво посмотрел на Мияби. В его глазах, казалось, читалось сожаление, но он ничего не сказал.       Затем, без каких-либо объяснений, он развернулся и направился к дверному проему, который вел в другую комнату. Его движения были спокойными и выверенными, но в то же время, в них чувствовалось какое-то напряжение. Он скрылся за дверью, оставив Мияби одну, в тишине, которая внезапно стала еще более тягостной.       Мияби смотрела на дверь, за которой скрылся Рихтер, и в её сердце проснулось беспокойство. Она не понимала, что он задумал, и зачем он оставил её одну. Её чувства были смешанными: с одной стороны, она чувствовала облегчение от того, что он, кажется, не намерен ей вредить, с другой, она чувствовала тревогу и недоверие. Она снова осталась в одиночестве, и теперь, когда рассвет начал рассеивать тьму, её мысли стали еще более ясными и тревожными.       Внезапно, тишину комнаты прорезал знакомый, нагловатый голос:        — Ну чё, ушастая, кайфуешь? — Из-за угла, словно из ниоткуда, появился Бэн.       Его глаза, как обычно, лучились хитрым и насмешливым огоньком. Он, как всегда, выглядел небрежно, но в его позе чувствовалась какая-то настороженность. Он облокотился на стену, наблюдая за Мияби, словно оценивая её состояние. В этот момент Мияби поняла, что на протяжении всей ночи Бэн не находился рядом с ними. Судя по его виду, он искал Собезу, как и сказал об этом Рихтеру, но непонятно, почему он так долго отсутствовал, ведь искать было «некого».              — Такие недоброжелательные банбу по типу тебя должны быть на нижних уровнях рейтинга доверия у человека, — ответила Мияби, её голос был спокойным, но в нём чувствовалось раздражение.       Она не отводила взгляда от Бэна, и в её глазах не было ни капли страха, лишь холодная оценка. Она не позволяла его насмешливому тону задеть её, и в её словах чувствовалась уверенность. Она не собиралась играть по его правилам и не поддавалась на провокации. Она понимала, что Бэн, возможно, не так прост, как кажется, и что, возможно, он может обладать какой-то информацией, которая ей нужна.       — Кривляйся, кривляйся, — проурчал Бэн, его голос стал более низким и хриплым, и его насмешка приобрела угрожающий оттенок. — Когда ночью окажешься на улице, узнаешь и свой рейтинг, когда живой встанешь в один ряд с мертвыми. А пока, не вы#бывайся! — Его взгляд стал более жестким, и в его словах звучала недвусмысленная угроза. Он перестал опираться на стену и сделал шаг вперед, словно поддаваясь какому-то животному инстинкту.       Его слова про «улицу» и «мёртвых» заставили Мияби насторожиться. Она почувствовала, что за этими словами скрывается что-то большее, чем просто напускная бравада.       — Бэн! Марш проводить утренний осмотр! — раздался командный голос Рихтера из соседней комнаты, прерывая напряженную тишину. Было слышно, что он услышал, как Бэн пугает Мияби, и его голос был строгим и не терпящим возражений.       — Да пад-дажи ты, тут ушастая огрызается! — ответил Бэн, повысив голос, словно жалуясь на Мияби. Он посмотрел на неё с недовольным выражением лица, словно она была причиной всех его проблем.       — Иди на осмотр, кому сказал! — ещё более громко скомандовал Рихтер, его голос звучал уже раздраженно, и было понятно, что он не намерен повторять свою команду.       — Да иду я, иди в задницу, Рихтер! — проворчал Бэн, с недовольным видом, развернулся и, недовольно ворча, ушел в ту же сторону, откуда до этого и появился.       — Эх, ненавижу этот город! — громко сказал парень, будто подбадривая себя       В этот момент, обратно в комнату зашёл Рихтер, неся в руках небольшой белый столик. Он поставил его в центр комнаты, с выверенной точностью, и, никак не обратив внимания на Мияби, развернулся и ушел обратно, словно что-то забыл. Его движения были быстрыми и эффективными, и он казался полностью поглощенным своими действиями.       Спустя мгновение, он снова появился в комнате, вынеся на этот раз белый поднос. На нём аккуратно располагались продукты, которые были все до единого идентичного белого цвета. Это были какие-то белые лепешки, белые брусочки, похожие на сыр, и белые ягоды, напоминающие ежевику. Эта монохромная палитра создавала какое-то странное, сюрреалистическое впечатление у наблюдающей за этой сценой Мияби.       Рихтер поставил поднос на столик и посмотрел на Мияби, но его взгляд не был ни холодным, ни угрожающим. Он, казалось, ждал какой-то реакции, но сам ничего не говорил, словно предоставляя ей возможность самой решить, что делать с этой странной трапезой.       Мияби, взглядом указав на веревки, которые сковывали её движения, попыталась намекнуть, что независимо от выбора, она ничего не сможет сделать с веревками на руках и ногах. В её глазах читалась не просьба, а скорее констатация факта. Её взгляд был одновременно умоляющим и полным отчаяния. Она будто говорила: «Вы знаете, что я бессильна. Не нужно делать вид, что у меня есть выбор». Это был не прямой вопрос, а скорее молчаливый протест и одновременно признание своего бессилия, но и просьба о понимании ситуации.       В один момент, после мгновения молчания, Рихтер, казалось, понял, что Мияби не может ничего сделать из-за того, что она связана. Его лицо оставалось невозмутимым, но в его глазах промелькнула искра понимания. Он медленно подошёл к ней ближе, его движения были плавными и осторожными, словно он боялся её напугать. Он остановился в нескольких шагах от неё и, глядя прямо ей в глаза, лишь тихо произнёс один вопрос:       — Госпожа Хосими, я очень надеюсь, что вы не позволите мне осознать, что я только что совершил ошибку. — произнёс Рихтер, его голос звучал немного неуверенно, но в нем чувствовалась искренность. Он не смотрел на неё свысока, а скорее с какой-то тревогой и ожиданием. В его глазах читалось колебание, словно он не до конца понимал, что делает.       Этот вопрос был одновременно просьбой о доверии и предупреждением, что сейчас он совершит действие, которое может иметь непредсказуемые последствия. Он, казалось, ставил свою судьбу в руки Мияби, и от её ответа зависело, как будут развиваться дальнейшие события. Он давал ей понять, что он не враг, но он также не уверен в своих действиях.       Своими зелеными глазами, сквозь рыжие растрёпанные волосы, Рихтер смотрел прямо на Мияби, его взгляд был внимательным и спокойным, но она чувствовала какое-то напряжение. Он не отводил глаз с неё, пока его руки ловко и быстро развязывали веревки, сковывающие её запястья. Его пальцы работали с удивительной точностью, словно это было привычным для него делом.       В его взгляде не было ни насмешки, ни издевательства, а лишь ожидание и какая-то тревога. Он, казалось, смотрел сквозь неё, словно пытаясь прочитать её мысли. Его зеленые глаза, контрастирующие с рыжими волосами, создавали какой-то странный, завораживающий эффект.       Мияби чувствовала, как веревки постепенно ослабевают, и её руки обретают свободу. Она не могла понять, что движет Рихтером, и его взгляд вызывал у неё смешанные чувства: недоверие, интерес и, возможно, даже легкую надежду.       — Вы не ели несколько дней, вам следует поесть. — собрав веревки вместе и сжав их в руках, Рехтер боком повернулся к Мияби и к столу с подносом.       Рихтер, наблюдая, как Мияби, освободившись от пут, встала с кресла и начала потирать запястья, которые затекли от веревок, не сводил с нее взгляда. Она медленно прошла мимо него, не обращая на него внимания, и подошла к подносу с едой, который он вынес ранее. Казалось, ее больше интересовали белые продукты, чем он сам.       — На примере еды можно и рассказать пару важных вещей об этом месте, — начал Рихтер, его голос был спокойным, но в нем чувствовалась какая-то напряженность. — Во-первых, здесь нет органики таковой. Вся еда, которой располагает это место, является лишь сухими пайками и сублиматами. Очень редко встречаются консервы. — Он сделал паузу, словно давая ей время обдумать эти слова.       — Исходя из этого, я понял, что данная «каверна»… кстати, я до сих пор не понял, является ли это место каверной или иным образованием, — продолжил он, его тон стал более задумчивым. — Так как здесь нет эфира и, следовательно, нет эфириалов, как и их кристаллов. Однако, Бэн находил их осколки, что говорит о том, что это место пытается подавить любую жизнь, которая здесь была, есть и появится, вне зависимости от происхождения и исключительно прямым контактом. Сублиматы, сухпайки и консервы запечатаны, и природа этого места не может на них воздействовать.       Мияби внимательно слушала Рихтера, рассматривая предложенную еду, словно изучая ее, как улику. Она понимала, что он говорит о чем-то важном, и что это место, где они находятся, имеет какую-то зловещую природу.       Подняв перед собой какой-то белый брусок, что лежал на подносе, Мияби внимательно осмотрела его со всех сторон. Затем, без малейшего колебания, она попыталась сломать его надвое. С тихим хрустом, брусок с легкостью разломился, и Мияби, взглянув на разлом, поняла, что это был хлеб. Она с легким удивлением отложила его в сторону, но не стала ничего говорить.       Затем, ее рука потянулась к чему-то, похожему на ягоду. Не брезгуя и открыв рот, она положила ягоду на язык и начала разжёвывать. Она не морщилась, не кашляла, а с таким же спокойствием пережевывала ягоду, словно это была самая обычная пища.       Весь этот молчаливый момент Рихтер наблюдал за гостьей, которая дегустирует уже привычный для него рацион. Он не сводил с нее глаз, словно ожидая какой-то реакции, какого-то вердикта. Ему казалось это интересным, ведь за всё время пребывания здесь, он впервые мог услышать чьё-то независимое мнение об этом месте, и тем более о еде, которая уже давно приелась ему. Его взгляд был полон любопытства и даже какого-то внутреннего волнения. Он жаждал узнать, что думает Мияби обо всем этом, и как она воспринимает их странную реальность.       — М-м… томатная конфета? — повернулась к Рихтеру Мияби, ее взгляд был одновременно удивленным и слегка недоверчивым. Она медленно провела языком по небу, словно смакуя вкус на языке.       — Чего? Они и томатными бывают?! — резко отодвинув Мияби от подноса, Рихтер наклонился, поднял с подноса белую ягоду и закинул ее в рот. Его лицо выражало смесь удивления и раздражения. — Прожевав пару раз, он резко сплюнул конфету на пол. — Фу, реально томатная! — Он поморщился, как будто от вкуса этого продукта внутри у него всё кипело. — Никогда такая не попадалась, блин, теперь выбирать нужно будет! — Он выглядел явно расстроенным из-за того, что ему попалась именно томатная ягода, словно это было чем-то из ряда вон выходящим.       Его слова о том, что теперь нужно будет выбирать, намекали Мияби на то, что эти белые продукты не такие уж и одинаковые, как казалось на первый взгляд. Это вносило элемент непредсказуемости и беспокойства в её и без того странную ситуацию.       — Не любишь томаты? — увидев, как Рихтер выплюнул конфету, с легким удивлением спросила Мияби.       — Терпеть не могу, за всё время нахождения здесь, ни разу их не ел, а тут такая подстава! — ответил Рихтер с легкой досадой, его лицо выражало явное недовольство. Он отвернулся от подноса, словно боясь, что там могут скрываться еще томатные ловушки.       — Сок наверное томатный не любишь? — продолжила Мияби, не отступая от темы, в ее голосе звучал намек на насмешку, словно она забавлялась реакцией Рихтера.       — Терпеть не могу! Вот кто додумался овощи в сок пихать. Если и эфириалы напали на Эриду, так уверен, что в их списке на ликвидацию, помимо ананасов в пицце, был томатный сок! — воскликнул Рихтер, его слова были полны иронии и преувеличения, но в то же время чувствовалось, что он действительно не переносит томаты.       — Если есть томатные конфеты, то значит томат это фрукт. Томат в соке — томат фрукт! — заключила Мияби, словно вынося вердикт, ее тон был уверенным, и в ее глазах плясали озорные искорки.       — Госпожа Хосими, это не так работает! Да и хватит о томатах, меня не тошнило очень долгое время! — отмахнулся Рихтер, его голос выражал умоляющее отчаяние, словно разговор о томатах был для него невыносим.       Организовав время и стол, чтобы Мияби смогла поесть, Рихтер энергично рассказывал ей о еде в этом месте, о своих поисках провизии, о разных местах, где можно найти рационы, и о хитростях их приготовления. Мияби, сидя прямо, тихо жевала хлеб, не отрывая взгляда от Рихтера. Ей казалось, что ситуация, в которую она попала, вполне управляема, и паниковать не стоит. Но, обдумывая слова Рихтера, Мияби вспомнила, что он должен был рассказать, где сейчас находится Бесхвост, и это беспокоило её. Мысль о том, что её меч пропал уже несколько дней, вызывала всё большее напряжение.       Рихтер, услышав вопрос о мече, опустил голову и медленно поднялся из-за стола. Его голос, когда он заговорил, звучал несколько неуверенно: «Нам нужно подняться на крышу.»       

***

      Выйдя из убежища Рихтера, Мияби впервые осознала, что находится в высотном здании. Судя по серой отметке «23» на стене, она поняла, что они достаточно высоко. Её взгляд скользнул по остаткам разрушенных белых стен, что давили своей стерильной белизной, создавая ощущение нахождения в больничной палате.       Рихтер и Мияби шли по коридору, их шаги эхом отдавались от стен, пока не вышли на лестничную площадку. Перед ними открылся вид на бесконечную однотонную лестницу, уходящую вниз. Она словно белым веером уходила в бесконечное небытие. Мияби, облокотившись на холодные поручни, завороженно смотрела на эту сюрреалистичную картину. Лестница словно затягивала её взгляд, и, кажется, она забыла о том, куда они идут. Ей было странно осознавать, что это здание может быть на столько странным, что эта лестница может быть бесконечной.       Рихтер молча ждал, пока Мияби насладится видом. Он, видимо, привык к этому месту, и для него этот вид был чем-то обыденным. Но по его лицу было видно, что он напряжен и беспокоится о чем-то.       — Госпожа Хосими? — Рихтер прервал мысли Мияби       — Оу, извините, я засмотрелась. — дернувшись с места, Мияби оторвалась от перилл и подошла к Рихтеру, который собирался начать подниматься на вверх.       — Пойдемте, я вам все покажу. — отвернулся от Мияби Рихтер       Поднимаясь по лестнице, Мияби, чувствуя напряжение, решила нарушить молчание задав вопрос Рихтеру. — Почему все здесь обрело «Белый» оттенок. У тебя есть какие либо теории? — спросила Мияби, её взгляд был устремлен вперед, но она ждала его ответа. — Ты говоришь, что здесь уже долго, но не покрылся этой белой аномалией, хоть и говорил, что органика здесь погибает.       Рихтер, продолжая подниматься, ответил, не поворачиваясь к ней.       — Эта аномалия, может быть чем-то большим, чем мистическим или инопланетным, госпожа Хосими, это скорее эффект, который проявляется в квантовом мире. — Его голос был спокойным, но в нём чувствовалась какая-то тяжесть и задумчивость, как будто он сам пытался осмыслить эти сложные понятия. — Представьте себе место, в котором нет ни единого наблюдателя или устройства, измеряющего частицы. Абсолютно никого, кто мог бы созерцать предметы в тех местах, в которых они существуют. Это как если бы вы поместили предмет в абсолютно темную комнату, где никто и ничто не может его увидеть, ни даже прикоснуться к нему, или измерить его. В квантовом мире, есть понятие «суперпозиция», когда квантовая частица, например электрон, может находиться в нескольких местах одновременно, словно у неё есть некий «шанс» быть в любой точке пространства, но только до того момента, как на него посмотрят. Однако, как только появляется какой-либо наблюдатель или измерительный прибор, пусть это будет даже банбу, — он сделал небольшую паузу, как будто подыскивая слова, — она «стабилизируется» на определенной позиции. Как бы «выбирает» одно место из множества вариантов. Именно так мы и видим наш привычный, стабильный мир. Это как если бы я спросил у вас, госпожа Хосими: «Что находится прямо сейчас у вас за спиной?». Вы лишь вспомните, как выглядит лестница, как вы её видели в последний раз, однако спиной вы увидеть ничего не можете. Повернувшись назад, вы, словно тот измерительный прибор, стабилизируете все частицы на своих местах, как у вас в памяти, вы получаете «чёткую» картинку. Именно поэтому, если «стабилизатора» нет, то объект существует в множестве вариаций, до тех пор пока он не встретится с наблюдателем.       — Это очень «странно», но всё же, почему именно в белый цвет? — задала уточняющий вопрос Мияби, её голос звучал несколько тревожно, и она пыталась представить себе эту картину с её спиной и всем прочем.       — Не все, — ответил Рихтер, — только то, что не смогло адаптироваться. Стабилизироваться. — Он помолчал немного, потом продолжил. — Бэн, к примеру, хоть и давно здесь, но всё ещё пытается сопротивляться. Как тот «электрон», который всё ещё «колеблется», не позволяя себя «зафиксировать».       — Если представить этот мир некой волной, то, потеряв все стабилизаторы, это место перешло грань, обратившись в сплошной хаос, — добавил Рихтер, он словно подводил итог всему вышесказанному.       — Что за грань? — спросила Мияби, её брови слегка нахмурились, она старалась уловить смысл, но ей было сложно.       — Точку Энтропии, — ответил Рихтер, — Это место обрело лишь два крайних состояния, как «ноль» и «единица», как ответ «Да» и «Нет», «Чёрное» и «Белое», и в этом месте нет никаких «Если», «Может» и прочих допущений. Всё стало либо одним, либо другим.       Подойдя к металлической двери, Рихтер положил руку на холодную ручку, словно обдумывая свои дальнейшие действия. Он обернулся, ожидая, когда Мияби подойдёт ближе. Его взгляд был полон задумчивости и какой-то горечи.       — И для этого чертового города, стабилизаторами стали мы, — произнёс он, его голос был тихим, но в нём чувствовалась какая-то глубокая усталость. — Этот город живёт за счёт нас. — Со скрипом открыв дверь, Рихтер вышел на поверхность крыши. Его рыжие волосы, обдуваемые полуденным ветром, заставляли его придерживать их одной рукой, чтобы они не летели в глаза. Он стоял на краю крыши, словно обдумывая что-то, и смотрел вдаль, куда-то за горизонт белых зданий. Мияби, вышедшая следом за ним, увидела, что крыша была пуста и покрыта слоем белой пыли, которая вздымалась от порывов ветра.       Подойдя к краю здания, Рихтер и Мияби увидели уникальную и одновременно тревожную картину. Вдали, на самом высоком здании, которое возвышалось над остальными, разрастался алый туман, словно шторм с искрами алых молний, издавая глухой, утробный гром. Этот туман, похожий на пульсирующее сердце, контрастировал с белизной города, и Мияби ощутила какой-то внутренний трепет, предчувствие чего-то недоброго. Она лишь шепотом прошептала про себя название своего клинка «Бесхвост»       Рихтер, казалось, не удивлен увиденному, но его лицо стало ещё более напряжённым. В его глазах читалась какая-то мрачная решимость. Обернувшись к Мияби, он указал пальцем на то здание.       Рихтер, не отрывая взгляда от алого тумана, который пульсировал вдалеке, произнёс: — Ваш «Бесхвост» там, — он кивнул в сторону высокого здания, — и он уже как третий или даже четвёртый день вырвался на свободу и создаёт «своё» пространство. Нарушая природу этого места.       Мияби, вздрогнув от его слов, перевела взгляд на пульсирующий туман, и ее глаза наполнились беспокойством. — Мне нужно его забрать, — произнесла она, ее голос был полон решимости, но в то же время чувствовалось напряжение. — Я помню, что после входа в разрыв, я уронила его при падении, и именно мой меч проломил «дно» бездны, из-за чего я попала сюда, — она нахмурилась, вспоминая тот момент. — Стоп, Рихтер, а как ты сюда попал? — Она посмотрела на него с любопытством.       Рихтер пожал плечами, его губы скривились в легкой усмешке. — Неудачно подрался с эфириалом. Не особо хочу вспоминать, да и не помню уже. Все было спонтанно. Как вспышка. Бац, и я здесь, — он посмотрел на алый туман и покачал головой.       — А как Бэн попал сюда? — спросила Мияби, её интерес к их прошлому становился всё сильнее.       — Этот банбу выскочка свалился прямо с неба, как и ты, — ответил Рихтер, его тон был слегка раздражённым. — Он ничего не помнит от слова совсем. Я перелопачивал его диск множество раз, и единственное, что увидел, так это как его пихают вниз головой в мусорный бак где-то в пустыне. Нелепо, правда? — Он усмехнулся, как будто вспоминая этот нелепый момент.       — Рихтер, с помощью Бесхвоста мы можем вернуться обратно. В теории, он и находится на том самом дне бездны, которую он пробил. Нам нужно его вытащить! — Мияби, несмотря на очевидные травмы, звучала решительно, её глаза горели. Она, кажется, не воспринимала опасность, охваченная желанием вернуться домой.       — Госпожа Хосими, я понимаю вашу целеустремлённость, однако вы сейчас не в форме. У вас сломана рука, несколько рёбер повреждены. То, что вы сейчас не чувствуете боли — это благодаря инъекциям, которые я вам ввожу. Это опасная вылазка. Я вам не рассказал ещё много деталей об этом месте, о которых вы даже подумать не можете. — Рихтер говорил спокойно, но в его голосе звучала нотка тревоги, а в тёмных глазах отражалась глубина беспокойства. — Если бы всё было так просто, то я бы не хранил у себя веревку и оружие, я бы не обустраивал убежище на высоком этаже. — Он сделал паузу, словно давая ей время обдумать его слова. — Мы должны быть осторожны.