Do I wanna know?

От лица Велари: Из соседней комнаты доносится звук разбитого стекла и странный шум. Твой взгляд мгновенно отрывается от витиеватых букв очередного письма. — Астарион, — зовёшь ты, — всё в порядке? Ответом служит оглушительная тишина. Ты встаёшь из-за стола, торопливо направляясь к дверному проёму, и замираешь при виде эльфа. Он сидит на полу возле стены, ноги вытянуты, голова наклонена под слегка неестественным углом, глаза закрыты. Преодолев короткое оцепенение, ты бросаешься к своему возлюбленному, опускаясь возле него на каменный пол. Отсутствие каких-либо видимых ран не особо помогает справиться с ошеломляющей волной паники. Крайне сложно убедить себя, что он просто без сознания. Привычная прохлада его кожи под твоими дрожащими пальцами, бледность и небьющееся сердце ничуть не способствуют этому. Густой туман страха, окутывающий твой разум, немного рассеивается, когда ты замечаешь слабое, редкое дыхание. Только тогда тебе удаётся оторвать взгляд от вампира и осмотреться. Помимо нескольких разбитых стеклянных флаконов, валяющихся на полу, твоё внимание сразу привлекает расположенная неподалёку дверь. Исходящая от неё сильная магическая аура и нанесённые на поверхность защитные руны, дают приблизительное представление о том, что здесь произошло. Ты подавляешь вспышку раздражения из-за слепой самоуверенности эльфа, решившего, что только тебе необходимо соблюдать осторожность. Сейчас определённо не самое подходящее время для этого. Пытаясь сообразить, как привести Астариона в чувство, ты берёшь его ладонь в свою и замечаешь небольшой порез, вероятно, нанесённый отскочившим осколком. Вампирская регенерация должна была практически мгновенно справиться с таким незначительным повреждением, но этого не произошло. Осознание причины вызывает у тебя сильное чувство тошноты. Ты знала, что он был не совсем честен, когда сказал, что может насытиться парой глотков крови, но всё же промолчала, решив не докапываться до истинных причин. Успокаивала себя тем, что поступаешь правильно, не вмешиваясь и предоставляя ему право самому решать, кем и в каком количестве питаться. Не подумала, что в тех краях, в которых вы оказались, практически не на кого охотиться. Была настолько невнимательна, что не заметила ухудшения его физического состояния. Мог ли он неосознанно отказывать себе в пище? Как это когда-то происходило с тобой… Но ведь ты была глубоко несчастна и одинока, совершенно уничтожена горем. Не может же он чувствовать себя так с тобой… не так ли? Тебе дурно не только от этих мыслей. Слабый запах, витающий в воздухе, позволяет догадаться, что защитный механизм распылил какое-то вещество по комнате. Ты не можешь отделаться от ощущения, что даже при большой концентрации оно не должно было оказать такого сильного воздействия на эльфа, учитывая его повышенную вампирскую выносливость. Конечно, при условии, что речь не о том, кто по какой-то причине морит себя голодом и чья бестолковая возлюбленная предпочитает этого не замечать. Тебе уже не исправить свою ошибку, но можно, по крайней мере, попытаться помочь ему поскорее прийти в сознание. Твоя рука перемещается к его доспехам, чтобы достать из-за пояса кинжал. Нащупав рукоять, ты крепко сжимаешь её, пытаясь унять дрожь, и быстрым движением делаешь надрез на своём запястье. Трясущиеся пальцы обхватывают лицо эльфа, осторожно запрокидывая голову и приоткрывая рот. Тихий стон срывается с его губ, когда первые капли крови стекают в горло. Глаза остаются закрытыми, но шумный вдох и слабое движение в сторону источника манящего запаха указывают на то, что Астарион постепенно приходит в себя. Его рот прижимается к твоей руке с такой отчаянной потребностью. Тебе никогда не понять до конца её силу, никогда не ощутить, через что он проходит, когда по какой-то причине не может насытиться, но это не мешает твоему сердцу болезненно сжиматься. Язык скользит вдоль тонкого пореза, лихорадочно собирая проступающие крупицы жизни. Этого, вероятно, недостаточно, чтобы утолить чудовищный голод. Словно в ответ на это предположение, острота клыков пронзает твою кожу, и ты вздрагиваешь от ледяной вспышки боли. В этом отсутствует привычная деликатность и нежность, но тебе всё равно. Ты можешь потерпеть ради него. Рука эльфа инстинктивно поднимается, чтобы удержать твою, но на самом деле это нужно только для того, чтобы при неосторожном движении не разорвать твою плоть ещё сильнее, потому что ты не собираешься отстраняться. Даже если правда состоит в том, что по своей природе он хищник, ты отказываешься относиться к нему в таком качестве, независимо от его состояния, как и допускать мысль, что он может причинить тебе серьёзный вред. Глоток за глотком вампир жадно поглощает твою жизненную сущность, но ты едва замечаешь это, пока все ощущения ослабевают, а разум уносит тебя в какое-то далёкое безмятежное место. Остатки здравого смысла подсказывают, что перед глазами не должно быть так темно и у тебя не бесконечный запас крови. Ты слабым голосом зовёшь эльфа по имени, слегка сжимая его ногу, как делала во время первых кормлений, когда ему было слишком трудно контролировать себя. Этот знакомый жест, кажется, вызывает проблеск узнавания, потому что алые глаза наконец распахиваются, а хватка на твоей руке немного ослабевает. По мере того, как безумный взгляд постепенно фокусируется на тебе, в нём отражается всё большее осознание происходящего и сопряжённого с ним ужаса. Астарион окончательно отпускает тебя и сдавленным голосом бормочет: — Нет, нет… это не… Я не мог… Прижимая платок к ране, ты даже не успеваешь подобрать подходящие слова, как взгляд вампира пробегает по кинжалу и затравленное выражение резко сменяется гневом, а голос переходит в возмущённое шипение: — О чём, чёрт возьми, ты думала? Остаётся только беспомощно моргать, потому что у тебя нет другого ответа, кроме того, что ни о чём не жалеешь. Нет никаких сомнений, что отдала бы ему всю свою кровь до последней капли, если бы это требовалось для его спасения. Как можно не пойти на это ради того, кто наполнил твою жизнь ярчайшими красками и неподдельными эмоциями, придал ей смысл и значение? Но это определённо не то, что ему нужно услышать. — Зелье… выпей зелье, — отрывисто просит он. — Оно же у тебя с собой, верно? Ты понимаешь его чувства, догадываешься, как сильно эльф страшится потери контроля, и подозреваешь, что оказаться во власти инстинкта, а не чьего-то приказа, для него ничуть не легче. Но это не значит, что резкий тон и острый, как нож, взгляд не ранят тебя. К сожалению, жидкость в пузырьке, который молча достаёшь из набедренной сумки и подносишь к губам, может помочь только с заживлением внешних повреждений. — Астарион, ты не причинил мне вреда. И я знаю, что никогда этого не сделаешь, — произносишь ты настолько твёрдо, насколько можешь, прежде чем потянуться к его ладони. — Я чуть не убил тебя! — срывающимся голосом восклицает он. Боль, пронизывающая весь его облик, и то, как вздрагивают тонкие бледные пальцы, заставляют тебя остановиться на полпути и положить руку обратно на своё колено, опасаясь, что утешение в виде прикосновения может быть последним, в чём эльф нуждается. Сложно сказать, насколько его утверждение далеко от истины. Ты действительно чувствуешь очень сильную слабость и не представляешь, каких усилий ему стоило сдержаться. Но едва ли можно придавать этому какое-либо значение, когда ты жива, и всё, что имеет смысл, — это потеплевшие черты лица и розоватые кончики ушей твоего возлюбленного, означающие, что он наконец-то в достаточной степени утолил свой голод. К сожалению, среди множества мрачных эмоций нет места радости от этого зрелища, когда ты буквально физически ощущаешь бурный тёмный водоворот мыслей, грозящий полностью поглотить эльфа. Его челюсти плотно сжаты, немигающий взгляд беспокойно блуждает, избегая твоих глаз, тело напряжено, будто пребывая в готовности сбежать от тебя в любую секунду. Паника снова начинает вытеснять всё остальное. У тебя нет ни единого слова поддержки. Твой пульс учащается, а губы беспомощно приоткрываются и закрываются. У тебя не осталось абсолютно никаких слов. Только разъедающее чувство вины за то, что довела ситуацию до крайности, подвела его, и теперь даже не можешь найти в себе сил помочь. Твои ладони нагреваются и пульсируют, когда неконтролируемый поток магии стремится вырваться наружу, чтобы ослабить излишнее давление эмоций. Прошло множество лет с тех пор, как с тобой в последний раз случалось подобное. Очевидно, переживания по этому поводу ситуацию не улучшат. Ты в изумлении сжимаешь руки, стараясь восстановить дыхание и успокоить разум, насколько это возможно. Острая необходимость как можно скорее выбраться на свежий воздух заставляет тебя немного пошевелиться, размять затёкшие конечности, затем позвать эльфа по имени. Он реагирует только со второго раза, если это вообще можно назвать реакцией. Безучастный взгляд медленно скользит по комнате, пока не устремляется в какую-то точку позади тебя. Видеть эту пустоту вместо бушующего урагана эмоций, несомненно, куда более мучительно. — Давай вернёмся в гостиницу… пожалуйста, — умоляюще говоришь ты, поднимаясь на ноги. Безразличие, с которым он кивает, как будто в противном случае мог бы сидеть на одном месте часами напролёт, тяжёлым грузом ложится на твоё сердце. Ты чувствуешь себя такой маленькой и жалкой. Сильные порывы ветра только усиливают это ощущение, когда вы оказываетесь снаружи. Нет ни бесстрашной героини, спасительницы Врат Балдура, ни блистательной чародейки, повелевающей огромной магической силой. Просто изнурённая, потерянная эльфийка, у которой в голове крутится один-единственный вопрос. С чего ты вообще взяла, что сможешь дать своему возлюбленному всё, что ему нужно?

***

От лица Астариона: Ты понятия не имеешь, как долго просидел в изножье кровати, но жуткая картина всё ещё стоит перед мысленным взором. Мраморно-бледное лицо Велари, кровь, стекающая по её холодной, онемевшей руке, капающая с твоих клыков на доспехи с тихим обвиняющим звуком, отдающимся в ушах подобно раскату грома. Ничто не смогло бы подготовить к той агонии, которую это вызвало у тебя. Один из худших кошмаров стал реальностью. Как бы она ни отрицала это, ты причинил ей боль, и тот факт, что сделал это неосознанно, только приводит в ещё больший ужас. Защищать её в моменты опасности уже давно стало рефлексом, не требующим ни секунды раздумий. Как же так получилось, что не смог уберечь её от самого себя? Это, конечно, фантомная боль, но шрамы на спине саднят так, словно они всё ещё свежие и кровоточат. Ты так чертовски напуган, что даже не можешь заставить себя посмотреть в сторону чародейки. Единственный известный тебе способ временно заглушить страх — это позволить другой, более сильной эмоции целиком поглотить тебя. Ты обращаешься к самой доступной и действенной из них, находя в текущих обстоятельствах неисчерпаемый источник поводов злиться на себя. Довольно скоро к богатому арсеналу причин добавляется твоё бездействие. Она постоянно отдаёт тебе всё своё понимание, всё внимание, сочувствие и терпение. Тебя приводит в бешенство то, что жалеешь себя вместо того, чтобы подумать о ней. Этого оказывается достаточно, чтобы наконец осмелиться взглянуть на хрупкую фигурку неподвижно сидящей в кресле эльфийки. Её поникшие плечи, сжатые в кулаки руки и подрагивающие губы создают впечатление, будто чародейка из последних сил ведёт внутреннюю борьбу за то, чтобы не сломаться полностью. Страх окончательно отступает, и ты поднимаешься на ноги, чтобы начать действовать. На этот раз его вытесняет не гнев или ненависть, а щемящее чувство в области твоего холодного сердца. Похоже, ты серьёзно ошибался, когда думал, что любовь раскрывает в тебе только самое уязвимое и хрупкое. Прямо сейчас это чувство определённо делает тебя намного сильнее. Такая абсурдно слащавая мысль, но всё же, почему-то, совсем не отталкивающая, скорее наоборот, как будто бы довольно приятная. Конечно же, Велари ничего не ела и всё ещё невероятно бледна. В столь поздний час не стоит ожидать, что удастся найти на кухне свежеприготовленную еду или хозяев, которые согласятся вас накормить, поэтому остаётся только проверить ваши запасы. Порывшись в рюкзаке, ты находишь апельсин и остатки шоколадки. Мысли о кожуре под ногтями заставляют тебя страдальчески поморщиться. Это далеко не то же самое, что пробираться сквозь толщи грязи, не имея в распоряжении ничего, кроме собственных рук, но тем не менее… Повертев фрукт в ладонях, ты почти убеждаешь себя, что можешь сделать это, когда собственная находчивость избавляет тебя от потенциального дискомфорта, и ты с самодовольным видом достаёшь кинжал. Эльфийка поднимает взгляд только тогда, когда ты оказываешься прямо перед ней, протягивая тарелку с кусочками шоколада и дольками апельсина. Её глаза, слегка блестящие и влажные, на несколько мгновений закрываются. Ты испытываешь облегчение, когда ей удаётся сдержать слёзы. Они с большой вероятностью сделали бы этот и без того тяжёлый разговор невыносимым. — Спасибо, — одними губами произносит она, опуская тарелку на колени, но не притрагиваясь к еде. — Прости меня… — ты с усилием втягиваешь воздух и медленно выпускаешь его обратно, делая выразительное движение рукой, — за всё это. Справиться с эмоциями было… нелегко, — говорить о них ещё хуже, поэтому лучше сразу перейти к сути. — Я всё ещё считаю твой поступок невероятно глупым и предпочёл бы впредь обойтись без самопожертвований и всего, что хотя бы отдалённо их напоминает, — ты делаешь паузу и заставляешь себя продолжить. — Но также понимаю, что не могу просить тебя об этом… так что, полагаю, мне лучше поработать над той частью, которая касается того, чтобы больше не давать тебе поводов. Возможно, твои извинения далеки от совершенства, но это лучшее и самое честное, что можешь предложить. — Это я должна просить прощения, — тихо говорит она, заламывая пальцы. — За то, что мои старания до сих пор не были оценены по достоинству? — ты приподнимаешь бровь. — Если всё съешь и скажешь что-нибудь о том, как искусно очищен и нарезан апельсин, этого должно быть достаточно. Каким бы забавным она тебя обычно ни находила, сейчас твои слова не вызывают даже мимолётной улыбки. Вздохнув, ты придвигаешь табурет и садишься напротив неё, понимая, что в ближайшее время вашему разговору не суждено стать менее серьёзным. — Стар, — взволнованно выдыхает чародейка, как только ваши взгляды снова встречаются, — мне так жаль… Это было ужасно эгоистично с моей стороны… игнорировать то, что ты плохо питаешься. Казалось неправильным давить на тебя, настаивая брать у меня больше крови, — она отводит взгляд, прикусывая губу. — И не хотелось, чтобы ты подумал, будто у меня какой-то безумный вампирский фетиш, как у той дроу. Ты полностью разделяешь неприязнь, с которой Велари упоминает об этой ненормальной, но всё же на твоём лице появляется усмешка, а в голосе нескрываемая теплота: — Ты, конечно, та ещё чудачка, но это слишком даже для тебя. Именно там, в алхимической лаборатории Лунных башен, эльфийка показала тебе, что ты не вещь, которую можно использовать, что твой выбор имеет значение. С тех пор ты никогда не забывал об этом, а она раз за разом демонстрировала, что действительно имела это в виду. Тем не менее, в её словах есть то, что вызывает беспокойство и заставляет тебя нахмуриться. — Вел… перестань винить себя за всё, что я делаю. Она, разумеется, пробует возразить, но ты, шикнув на неё, не оставляешь попыток донести свою точку зрения: — Несмотря на то, что я в очередной раз предпочёл уйти от честного разговора, ты приняла моё решение. Я действительно благодарен за это… и не собираюсь быть ещё большим ублюдком, позволяя тебе брать на себя ответственность за мои ошибки. Последствия, даже если они неприятны, являются частью моих решений, частью меня самого… понимаешь? Её глаза медленно расширяются, словно от внезапного откровения. Она всегда возлагала вину за все неудачи вашей странноватой компании на свои плечи. Скорее всего, даже не задумывалась об этом, совершенно неосознанно постоянно упрекая себя за чужие промахи. Что-то подсказывает, будто это нечто более глубокое, чем привычка, оставшаяся с тех пор, но, возможно, твои слова помогут чародейке стать чуть менее суровой к себе. Взгляд, с которым она кивает тебе, вселяет надежду, что действительно постарается избежать этого в будущем, и придаёт решимости продолжать говорить о своих ошибках: — Мне следовало поговорить с тобой. Признаться, что моё желание не доводить тебя до изнеможения постоянными кормлениями вышло из-под контроля. — Что ты имеешь в виду? — настороженно спрашивает она. Находя её ладонь и переплетая ваши пальцы, ты не уверен, кого на самом деле пытаешься успокоить этим жестом. — Как тебе известно, раньше мой рацион не отличался особой регулярностью и питательностью. И всё же мне удавалось не просто держаться, но даже не растерять своего природного обаяния, — горький смешок срывается с твоих губ. — Я подумал, что в новых, гораздо более сытых реалиях нет никакого вреда в том, чтобы немного сдерживаться и не превращать тебя в ходячий мешок с кровью. — Немного — это мягко сказано. На тебе не заживала даже крошечная царапина. Ты недоверчиво отрываешь взгляд от ваших рук, не слыша в её голосе ни разочарования, ни обиды, и ожидая увидеть по крайней мере то раздражённое выражение, появляющееся, когда ты испытываешь терпение эльфийки. Но замечаешь только печаль и тревогу, что заставляет тебя устыдиться ещё больше, если это вообще возможно. — Да… что ж… я перестарался. В любом случае, в мои планы не входило морить себя голодом. Я не мог охотиться, не вызывая справедливых вопросов, но всегда была возможность пустить в ход свои клыки в бою… что и делал, пока все, кроме тебя, не стали настолько мерзкими на вкус, что… Ты замолкаешь, растерявшись из-за неподдельного страха в глазах чародейки. Это не та эмоция, которую тебе часто приходится наблюдать. После всех испытаний, с которыми пришлось столкнуться, пока вы спасали мир, не так много вещей могли по-настоящему напугать её, и твои слова никогда не должны были оказаться среди них. Прочистив горло, ты возвращаешь себе самообладание и продолжаешь своим самым непринуждённым тоном: — Уверен, это не то, о чём стоит так сильно беспокоиться. Наверное, процесс кормления стал для меня слишком интимным, чтобы кусать кого попало. Но как только нас перестанет окружать этот жалкий адский пейзаж, я снова смогу охотиться… Заметив по отрешённому взгляду, что она едва слушает, ты отпускаешь её руку, мягко касаешься костяшками пальцев подбородка, заставляя посмотреть на тебя. — Вел… скажи мне, о чём ты думаешь. — Я… — она сглатывает, пряча глаза, — у меня были похожие проблемы после смерти брата. Я почти ничего не могла есть. Не понимаю, почему ты… — слова застревают у неё в горле, — если только… — Прекрати это, — мрачно говоришь ты, уловив ход её мыслей. — Согласен, что звучит скверно, и этому наверняка есть какое-то объяснение, но абсолютно точно не та чепуха, которая пришла тебе в голову. Просто для ясности: впервые за два столетия я там, где хочу находиться, делаю то, что выбираю сам, и очень, очень далёк от того, чтобы чувствовать себя несчастным. Ранимость в её глазах заставляет тебя смягчиться и приоткрыть своё сердце сильнее, чем сам того ожидаешь: — Я наслаждаюсь каждым мгновением, проведённым с тобой, и никогда не устану благодарить божественное вмешательство, судьбу или что бы там ни было, — пренебрежительно взмахиваешь ты рукой, — что свело нас вместе, дав мне гораздо больше, чем когда-либо ожидал получить. Всё, чего остаётся желать, — чтобы это никогда не заканчивалось. Эльфийка изумлённо выдыхает, несколько мгновений разглядывает тебя, обдумывая услышанное или свои следующие слова, затем кладёт ладони тебе на колени, придвигаясь чуть ближе. — Если думаешь, что мне не терпится пожертвовать собой по какой-нибудь нелепой причине, это твоё самое большое заблуждение. Я никогда прежде не испытывала такого сильного желания жить, и причина этого — ты, — слова слетают с её губ так просто, как будто это какая-то банальность, а не то, что разрывает тебя в клочья. — С тобой… благодаря тебе я радуюсь каждому новому дню. Ты отворачиваешься со вздохом, переходящим в довольно жалобный звук, и проглатываешь подступающие к горлу слёзы. — Лучше не превращай это в состязание на самое сентиментальное признание. Я не оставлю тебе ни единого шанса, — твоё предостережение звучит немного хрипло и скорее обиженно. Искоса взглянув на неё, ты видишь не совсем улыбку, но уже заметно просветлевшее лицо, прежде чем чародейка задумчиво склоняет голову набок, прикусив губу, и немного погодя высказывает предположение: — Может быть, всё дело в том, что эти ограничения ассоциируются у тебя с прошлым? — Но ведь это я был тем, кто решил их установить, — неуверенно возражаешь ты. — Иногда подсознание работает странным образом, — пожимает она плечами. Особенно, если речь о тебе. Недовольно хмыкнув, ты поднимаешься на ноги. Нежелание мириться с тем, что снова оказываешься заложником собственного разума, заставляет в глубокой задумчивости расхаживать по комнате, то и дело пропуская пряди волос сквозь пальцы. Ты обращаешься к воспоминаниям о времени, проведённом у Казадора, в надежде найти какое-то объяснение. Мысленное погружение в багровый омут, наполненный парадом тел, оскорблениями, жестокостью и криками, на удивление, ощущается гораздо менее болезненно, когда это происходит по твоей воле. Ноздри не наполняются привычными запахами гнили, пота и грязи, оживляющими худшие фрагменты памяти. Довольно непривычно, думая обо всех этих истязаниях, чувствовать твёрдую почву под ногами, а не руины собственной души. Одна из вещей, которая объединяет те моменты, когда тебе позволяли пить кровь, заключается в том, что она никогда не доставалась легко. Независимо от твоего состояния её нужно было заслужить, мучительно и постыдно. Как будто поедание крыс само по себе было недостаточно унизительным. Но тебе больше не приходится пресмыкаться ради еды. Более того, у тебя есть та, кто добровольно делится своей кровью, абсолютно ничего не прося взамен. Всё это, кажется, лишено всякого смысла. Разве что… каким-то непостижимым образом перекликается с твоим стремлением заслужить любовь Велари. Не в том извращённом понимании, которое было, когда ты хотел вознестись и думал, что могущественных сил окажется достаточно, чтобы, помимо прочего, сделать тебя достойным внимания эльфийки и навсегда удержать её возле себя. Позже пришло ужасающее осознание того, насколько близка была такая логика ко всему, от чего пытался убежать. Теперь ты не просто знаешь, что можешь быть самим собой, от тебя ничего другого и не ждут. Но это не значит, что порой не приходится заново убеждать себя в том, что заслуживаешь всего этого. Тяжело принять то, что тебя продолжают любить даже тогда, когда ты чувствуешь себя так скверно, что не способен разглядеть в себе ничего, кроме красивой оболочки, сквозь невидимые трещины которой просачивается пустота. Твоя ценность не измеряется тем, что можешь дать. Ты знаешь об этом… не так ли? Но как быть с тем, что действительно хочешь отдавать как можно больше? Оставаться тем, от кого её глаза загораются снова и снова. Разве это так плохо? Вероятно, именно такие моменты, наполненные сомнениями в том, что тебя достаточно, невольно подтолкнули к решению брать у неё как можно меньше крови. Очевидно, после случившегося тебе нужно найти более подходящий способ преодолеть свою неуверенность, но об этом можно подумать позже. — Если предположить, что ты права насчёт ограничений, тогда, возможно, стоит вернуться к прежнему количеству крови, но делать это реже. Что думаешь? — спрашиваешь ты, возвращаясь к эльфийке и с облегчением отмечая, что теперь она выглядит скорее уставшей, чем измученной какими-либо эмоциональными переживаниями, а отставленная в сторону тарелка пуста. — Вообще… если бы ты сразу спросил моё мнение, — отвечает она, не удержавшись от заслуженного упрёка, в котором на самом деле больше игривости, чем чего-либо ещё, — я бы сказала, что гораздо приятнее после укуса видеть тебя сытым и довольным, а не думать, что всё это ради нескольких капель крови. Так что я полностью за и надеюсь, это сработает лучше. Тепло улыбнувшись, чародейка протягивает к тебе руки, и ты охотно отвечаешь на объятие, рассеянно водя ладонью по её спине и осознавая, как сильно не хватало этой близости, чтобы окончательно успокоить нервы и поверить, что всё в порядке. Ты мог бы бесконечно наслаждаться тем, как её тело тает в твоих объятиях, а биение сердца замедляется до спокойных, размеренных ударов, но всё же заставляешь себя отодвинуться. — Нет-нет, моя дорогая, я не позволю тебе уснуть в таком состоянии. От тебя пахнет совсем как в той ужасной пыльной башне, — морщишься ты, изображая преувеличенное отвращение. — Давай сначала наполним ванну и приведём тебя в человеческий вид. Конечно, это неправда. Даже несколько слоёв грязи и чужой крови не способны затмить для тебя её восхитительный аромат. Но ты считаешь, что это действительно пойдёт ей на пользу и поможет расслабиться. — Как будто ты лучше, — показав тебе язык, говорит она. — Ты ранишь меня, — твоя ладонь театральным жестом прижимается к сердцу. — Я всегда неотразим. Ты знаешь, что даже в те редкие моменты, когда твой внешний вид далёк от совершенства, она находит тебя крайне привлекательным. Сперва её искреннее восхищение твоим растрёпанным видом озадачивало. Ты пытался найти в этом какой-то подвох или скрытую насмешку, представляя, как нелепо на самом деле выглядит беспорядок на твоей голове. Не обнаружив никакой фальши, тебе оставалось только прятать своё ошеломляющее смущение, дразня эльфийку за столь низкие стандарты. Но сейчас это только придаёт твоему тону дополнительный оттенок самодовольства. В её глазах появляется твой любимый блеск, означающий что-то среднее между озорством и раздражением, а с губ почти срывается какой-то ответ, но тебе удаётся поймать его дерзким поцелуем. Всё ещё намереваясь следовать намеченному плану, ты довольно быстро отстраняешься и встаёшь, чем зарабатываешь разочарованный вздох. — Хотела что-то сказать? — поддразниваешь ты, с нахальным видом пятясь в сторону соседней комнаты. — Ты… — сузив глаза, она тычет пальцем в твоём направлении, — ты… — чародейка со стоном опускает руку, — иногда я не знаю, чего мне хочется больше — прижать тебя к себе или стукнуть, — смеётся она, качая головой. — Уверен, горячая ванна с ароматной пеной поможет тебе принять правильное решение, — ухмыляешься ты, прежде чем исчезнуть за дверью. Через несколько минут эльфийка, войдя в комнату, застаёт тебя за выбором ароматических масел. Она подходит ближе и обнимает тебя со спины. Невероятно нежные движения рук вдоль твоего торса, даже через одежду, заставляют ненадолго прикрыть глаза. — Астарион, спасибо тебе, — ты чувствуешь её дыхание на своей щеке, а затем мягкое прикосновение губ. — Не стоит придавать этому слишком большое значение, — поспешно говоришь ты. — Я имею в виду не только это, — она кивает в сторону наполняющейся ванны, после чего снова прижимается губами к твоей коже. Ты не совсем понимаешь, за что чародейка благодарит тебя. Её проявления привязанности совершенно не способствуют ясному мышлению, но это определённо не то, на что стоит жаловаться.