Большая ложь Цзян Чена

Цзян Чен медитирует перед сном. Один из вэньских садов место совсем чудное. Сухой ветерок дует ему в лицо, и Цзян Чен дышит вместе с ним. Он абсолютно точно спокоен… — Наставник Ян! …Пошёл вон вэньский ребенок, пока тебя не сожрали. — Этот Вэнь просит прощения, за то, что тревожит. Этот Вэнь хочет обратиться в вам с просьбой. Этого не должно быть. Это слишком, наследники не имеют права приставать к чужим послам. — С какой просьбой? — Этот Вэнь восхищен девой Цзян. Вы её обучаете тоже? — Этот ничтожный учит всех, кто приходит к нему. И деву Цзян тоже. Госпожа Цзян этому рада и это поощряет. Какова твоя просьба? — и почти скрипит зубами. Цзян Чен помнить, кто сжёг облачные глубины и кто был жесток так же, как Вэнь Жохань. — Этот Вэнь хочет передать деве Цзян подарок. И протягивает Цзян Чену шкатулку. Цзян Чен по инерции берет, когда ему протягивают вещь, а Вэнь Сюй уходит слишком быстро, чтобы Цзян Чен опомнился. — Я вам очень благодарен, Наставник Ян. Цзян Чен фыркает. Если он хочет вреда, то он отправит мелкого Вэня в Диюй и его отца, заодно, тоже. Но если это интрижка молодого господина с его сестрой, то Цзян Чен повесится сам. Так не может быть. Но так было.

***

Цзян Чен приплелся в выделенные ему покои ровно к комендантскому часу. За пару минут до комендантского часа там был Вэнь Жохань. Один, без охраны, не то довольный, не то разъяренный до невозможности. Убью суку. — Наставник Ян не следит за языком, — и проводит с тихим скрежетом ногтями по чашке. И как ему не жаль дорогой фарфор? — Но не следит интересно, мне нравится. А-Мяню не понравится, но я совсем другое дело. Сядь на своё место. Цзян Чен остаётся стоять. Значит так, да? Он, Вэнь Жохань, одна комната. Будет драка. Большая драка. Возможно дипломатическая. Цзян Чен не теряется. — Это протест? — Я думаю, хочу ли ещё хоть раз сидеть с Главой Вэнь за одним столом. Глава Вэнь мне не нравится. Идея создания империи с помощью войны мне не нравится. Вэнь Жохань мрачнеет. — Откуда ты знаешь про империю, мальчик? — и ци давит так, что обычный человек мог бы отойти в мир иной на перерождение. — Давите? Давите, Глава Вэнь, я тоже умею. Я всё знаю. И идея войны мне не нравиться. Глава Вэнь никогда не воевал. Я воевал, я знаю. — И откуда ты, знающий, пришёл? Вместо ответа Цзян Чен выкидывает случайную цитату из записи о трех тысячах комнат в одном взгляде. — Юродивый? — И про идею лагерей я тоже знаю. Про такую свою идею Вэнь Жохань молчал и никому пока не говорил. — Откуда? — Видя три тысячи комнат разом обретаешь больше знание и покой. Я покоя, впрочем, не обрел. — И чем же по твоему закончилась война, юродивый? — Всё будет хорошо. Весь ваш орден отойдёт в диюй. Разве не славно? — Наставник Ян чересчур наглый. — Этот знает, что в вашем клане лежит трактат о ложных словах. Лани хорошо пишут, правда? Нет, вы конечно пытались его использовать, но устраивать танцы с ци слишком хлопотно и пытками проще, тем более что тонкие техники вам не нравятся. Видел ли кто-нибудь Вэнь Жоханя загнанного в тупик? Цзян Чен видел. — Наставник Ян наглеет ещё больше. — Но такой трактат есть? Точно должен быть, я лично его вынес из погоревшего Цишаня. Вэнь Жохань довольно смеётся. Довольно, но недовольно, но довольно — эмоции Главы Вэнь меняются слишком часто сейчас чтобы сказать точно. Перед ним стоял человек из ниоткуда. Наглый безумец, который зачем-то слишком близко подполз к его любовнику. И теперь этот наглец смеется над ним, его орденом, и отказывается умирать в страшных мучениях под давлением ци. Слишком крепок этот наставник Ян для безумца. Слишком юн, чтобы обладать предвидением. Слишком складно говорит для того, кто подвергся искажению ци. Наставник опрятен. Медитирует вовремя, умеет мыслить логически, Вэнь Жохань это видел на встрече. Только золотое ядро этого человека странное, и меридианы выглядят тоже необычно, будто их вырастили заново, будто его ядро вовсе и не его. — Есть. И кем ты стал, раз позволяешь себе такое? — Я не стал тем главой ордена, адепт которого воспитывался ланем-мужеложцем. В конце концов я выжил. Этого достаточно. Вэнь Жохань уже мрачнеет. Тянется к мечу. — И весь твой путь ты прошёл чтобы это сказать?! — Чтобы не воевать. Жените детей и не оставляйте наследников. Немного терпения и у вас будет империя. Повоюете потом, сначала хотя бы научитесь воевать. Вашим адептам придется учится в бою. Когда люди учатся в бою, большая их часть умирает. — Всё же юродивый, мальчик, — и смеётся снова. Злее. Недовольный тем, что каким-то образом в его голову залезли. — Ты не против объединения, но против войны. Это забавно. — Я научился делать бескровно. Одно дело кочевники, другое дело свои. Люди всё равно будут жить в Юньмэне. Даже если ты вдруг завладеешь Юньмэном, то они назовут вас не Вэнь Жоханем, а Цзян Жоханем. Завоюете Цинхэ и они уйдут в степь, став кочевой империей. Завоюете Цзиней и они уйдут в страну восходящего солнца и там вы их уже не достанете. Завоюете Ланей, они испугаются и пойдут вещать в народ. Хотите видеть, как крестьяне самозабвенно пересказывают их четыре тысячи правил? — Цзян Жохань мне даже больше нравится. Женился бы на твоём главе, будь моя воля. Цзян Чен смотрит на Вэнь Жоханя. — Госпожа Юй задушит его, я задушу вас, а Госпожа Юй втанет и мертвых и задушит меня за то, что не уберег, — Цзян Чен фыркает. — Зато ордена объединяются, — и над головой раздаётся смех. — И правил в Гусу Лань три с половиной сейчас. — После войны будет четыре. Нет. О небо, как ты мог сидеть за ширмой так тихо, отче, что я даже не смог услышать твоё дыхание? Слышится легкий смешок. Из-за ширмы плавно выползает Глава Цзян. — Глава Цзян зря смеётся. Этот ничтожный знает. — Пока этот ничтожный будет объясняться со своим нынешним главой, я всё же схожу за трактатом, — и уходит. Шаги Вэнь Жоханя быстрые и нервные, а температура в комнате слишком высока. — У него сейчас будет искаженние ци? — Он сейчас пойдет искать ту ланьскую крижку, ты покажешь ему всё, что хотел, а потом будешь объяснять, как придумал такую блажь. — Подземном тайнике слева от восточного пруда, под левой половицей есть ещё один тайник. Под защитным артефактом, заточенным под кровное прямое родство лежит такой же трактат. Сборник клановых техник, украденные у Ланей… около ста тридцати, если не ошибаюсь, лет. Этот ебаный аул чуть не рухнул тогда … песни очищения и техники расспроса. И их цзянские версии, которые сделал ваш прадед, но вы так и не смогли ими овладеть, но очень хотите. И несколько артефактов. Защитные в основном. Один из них вам подарили на свадьбу с Госпожой Юй. Цзян Фэнмянь прикрывает глаза рукой. Цзян Чен не удерживается и старается мягче. Успокаивается, становится вежливым и почтительным. — Откуда? — В северной части земель, расположенных от пристани, есть хранилище. На всякий случай. Их вообще много, потому что Цзяны зарождались, как контрабандисты и на самом деле не былы основаны бродячим заклинателем. Привычка осталась, но всё же все стараются не говорить об этом. Одно на севере вы так и не нашли, если я не ошибаюсь. Знаете что, Глава Цзян? — Что? Вы его никогда не найдете. Его нашёл ваш сын. — Мы его нашли. Этот ничтожный знает где. — Что ещё ты хочешь мне сказать, Ян Чен? Цзян Чен сглатывает ком в горле. На него смотрят холодно и потеряно. — Этот ничтожный здесь не зря. Он хочет чтобы Юньмэн жил и значит он будет жить. Вы не верите, но я всё равно буду оставаться здесь. — Покажешь хранилище и я поверю, — и смотрит. Разочарованно. Отстранено. Не смей снова так на меня смотреть. Не смей. Цзян Чен снимает перчатку и призывает Цзыдань. Кнут лежит в руке, как родной. Он и есть родной и чуть ли не роднее, чем Цзин Лин. Змеится разрядом молнии и послушно остаётся в покое. И также послушно поворачивается кольцом. — А теперь, Глава Цзян, смотрите на меня и подумайте насколько возможно создать точную копию Цзыданя. — Ты из младшей ветви? — Цзыдань может не принять кровь, но служит ему верно в руках любого, кто готов сделать для ордена всё необходимое. Вы же знаете, что брата Госпожи Юй он не принял? А я знаю, что он не принимает вас. Младшую ветвь на войне истребили тоже, если вы хотите знать. Цзян Фэнмянь не хочет знать. Но он должен. — Ему не нравится сидеть под перчаткой. Я доверяю его вам, покажете Госпоже Юй. Там ещё чувствуется её ци, — и протягивает Цзян Фэнмяню. — Лучше носите рядом с телом. Выгуляйте немного. Цзян Чен пальцем поглаживает кольцо. — Побудь у Главы Цзян пока что. Потом тебя покажут твоей любимой хозяйке, а потом я тебя свожу на места силы и выберусь к ювелиру, хорошо? — Цзян Чен смотрит на кольцо и улыбается. — Держите. Цзян Фэнмянь кивает и принимает кольцо. Артефакт правда не жжёт и не пытается вытянуть душу, только тихо и недовольно пускает рябь по ци. — Тебя трясет. — Изначально я не должен был этого говорить. Лучше было бы зарезать Вэнь Жоханя и посадить… У него на деле очень милый племянник… поспособствовать его восшествию на пост главы. Я сделал не самую профессиональную вещь. — Гнев Главы Вэнь часто отходчив, — Глава Цзян садится ближе, и зачем-то кладет ему руку на спину. Гладит. — Я знаю как с ним договориться и читал про три тысячи комнат в одном взгляде. Возможно в твоей комнате были разные вазы. — Какие? — Твой Глава Цзян не спал с Вэнь Жоханем, — и добро-добро улыбается. — И твой Глава Цзян вряд ли обращал на тебя излишнее внимание. А я собираюсь обращать. Спал с Вэнь Жоханем? Убью суку. — И у тебя будет возможность его успокоить лично. Есть много вещей важных ему, в конце концов ты можешь поспособствовать нашим планам. Но лучше бы тебе перестать нести блажь и говорить с ним более вежливо. В любом случае тебя найдут куда сослать в случае чего.

***

Цзян Чен абсолютен в своем могуществе. Когда его тащат в огненный дворец допрашивать крадеными ланьскими песнопениями, он прекрасен в своей уверенности. Даже жаль, если он погибнет, больше не увидя Юньмэн. Ланьские техники требуют тонкой игры на музыкальном инструменте, концентрации, желания заниматься поиском правды долго и упорно. Вэнь Жохань был готов. Он никому не говорил про войну, никому не говорил про смутную — настолько смутную, что этого не было ни в одном из планов, он лишь два раза подумал об этом — идею лагерей. Вэнь Жохань оказался на перепутье. Его любовник вызывает подозрения, а орден, оказывается, может рухнуть так просто. Если он сейчас почует ложь, то этот Юньменец не выйдет из огненного дворца. Вэнь Жохань не хочет даже знать о потере сыновей и Вэне на ланском воспитании. К мужеложеству вопросов не было. Паскудный Ян Чен сидел спокойно, как лотос на воде. Дражайший Цзян Фэнмянь примостился рядом, излучая спокойствие и ледянящее душу желание придушить Вэнь Жоханя. Не смей уходить первым. — Готовы? — и вытаскивает лютню из-за спины. — Ян Чен должен… — Я знаю, что должен сидеть ровно, открыть разум и так далее. Я читал. У меня такая же была. В трактате немного кривой почерк и кровавое пятно на уголках страниц в начале. С остальным Глава Вэнь справится. Он хорош в познании и созидании. — Не дай небо твой человек ещё что-то скажет, — Вэнь Жохань смотрит на Цзян Фэнмяня. Ян Чен тяжко вздыхает, смотря ему глааз в глаза. — Но есть же? Тут приходится вздыхать Вэнь Жоханю. — Есть. — Мне вам показывать всё что видел? — Да, — и где ещё можно услышал синхронное согласие сразу от двух Глав орденов. — Тащите успокоительное. Много. Обоим. Иначе отсюда никто не выйдет живым и без искажения ци, — Ян Чен прикрывает глаза рукой. — А тоу нас вся Поднебесная итак знала у кого искажение ци и безумие, достаточное, чтобы развалить великий орден в одиночку. — Заставь его замолчать, а-Мянь. Ты умеешь делать то заклинание молчания или что-то подобное? — Умею. Пристань лотоса — торговый город. У кого торговля тот и прав, да и если быть честными до конца, то какой орден не хочет украсть что-то у другого, будь то слава, почем или техники. На почве схожести характеров, прадед Цзян Фэнмяня и Лань И — знаменитая создательница убийственных струн, которыми когда-то орудовал Цзинь Гуаньяо — сдружились. Прадед Цзян Фэнмяня контрабандисткое прошлое — чего только не сделает заклинатель, да и вообще живой человек, чтобы выжить и заработать на создание ордена — помнил хорошо, потому невзначай скопировал технику. Не чувствуя себя виноватым, он передал её потомкам. Конечно же Цзян Фэнмянь как заклинатель и Глава клана способен не жестокость. Губы Цзян Чена плотно сомкнуты, и, как бы он не старался, он не может ничего сказать. Глава Цзян видно не понимает с чем имеет дело, потому что Цзян Чен упорно направляет поток ци в губы, отчего печать, конечно же оказывается снята. Вместе с печатью на губах отходит часть тонкой кожи. Это конечно не смертельно, но достаточно больно. Цзян Чен быстрым движением языка слизывает кровь с губ, но сочится из множества ранок она не перестает. Глава Цзян протягивает руку к чужому лицом и краешком рукава вытирает губы. Цзян Чен кривится. Ты же знаешь как воспримут твой жест, Глава Цзян! Ты же всё понимаешь, понимаешь же? Даже Цзян Чен, почти слепой и чрезвычайно тупой в чувственных удовольствиях, понимает и чует что сейчас будет большая огненная буря. В прошлой — и этой тоже — жизни он мастерски умел определять три категории людей: ценные таланты, которые следует обучить и забрать в орден, темных заклинателей и обрезанных рукавов. Последние раздражили только немного меньше, чем темные заклинатели. Мир Вэнь Жоханя рушится. Падает, как подбитая стрелой птица. Блекнет, меркнет, и так до тех пор, пока в голове остаётся только надобность обезопасить орден и гнев. Чистый, красный, бьющий по мозгам гнев, за секунду сжигающий Вэнь Жоханя. Если можно умереть внутри, то Вэнь Жохань только что это сделал. Голос гнева зовёт его в небеса, сиять подобно солнцу, выжигать всех и всё, забрать себе своё и отобрать чужое тоже. Цзян Фэнмянь уже как пятнадцать лет не вытворял с ним таких нежностей. А с этим безумцем? Сейчас? При нём? Убью суку. Цзян Фэнмянь отстраняется. Садится как был, а буйный Ян Чен всё же замолкает. — Замолчал наконец? — сухо говорит Вэнь Жохань. — Я уволюсь. В диюй. Там широкая заклинательская общественность будет поприятнее, я видел, — Цзян Чен прикрывает глаза. — Начинайте смотреть. Вэнь Жохань не всегда хочет выражаться пристойно. Но Вэнь Жохань сочувствующе смотрит на наставника Яна, молча. Мало того, что юродивый, так явно и ошеломлен происходящим. Хотя бы ошеломлен, а не доволен — меньше конкуренции.

***

Цзян Фэнмянь был нежен к другому. Вэнь Жохань за пару минут увидел войну, разрушенный и разоренный Цишань Вэнь, закованных в цепи адептов. Лютого мертвеца на службе человека в черном. Мертвеца звали Вэнь Нин. Вэнь Нин сейчас был худеньким мелким мальчиком, который нормально не мог выговорить ни одного предложения. Рядом с неким Ланем стоял Лань поменьше. Потом ему пояснили — мальчик родился в Цишань Вэнь. Его, кажется, изначально звали Вэнь Юань. Потом назвали Лань Сычжуем. Ужасное имя для молодого господина из клана Вэнь. Вэнь Жохань за один день познал столько горя, что в конце концов его гнев сгорел, как топливо для печи. В Цишане стояла омерзительная даже по местным меркам жара. Вэнь Жохань пил в одиночестве, притаившись в дальней беседке, потому что наставник Ян наотрез отказался выходит в ним на реванш, заключенные в огненном дворце закончились, а сыновья прятались у наставником. Оставалось только топить гнев. Если он сейчас возьмёт в руки работу, то всё сгорит к цзянской матери. На противоположной стороне сада Вэнь Жохань видит фигуру в фиолетовом. — А-Мянь? Убью обоих. Фигура оборачивается и это не дражайший Цзян Фэнмянь, а безумец из другой комнаты. Стоит отдать должное, безумец вполне красивый и интересный, похожий на Цзян Фэнмяня в молодости внешне, и гораздо хуже, чем нынешняя Госпожа Юй. — Глава Вэнь, — кивает. И тишина. Они смотрят друг на друга глазами медленно и мучительно умирающей рыбы, которая вот вот решится выброситься на берег. Технически, Вэнь Жохань уже. — Я вас не люблю, — Цзян Чен садится рядом. — Я вас ненавидел половину жизни и всех Вэней заодно. — По тебе видно. Зачем ты тут? — И когда сгорел Цишань я тоже радовался. Половина вашей библиотеки и часть денег перешла ко мне в орден, — Цзян Чен продолжает. — Клан, Юньмэн основан на клане. — Клан вырезали, я понабрал сыновей и дочерей крестьян и проституток. Тогда у нас стал орден без великого клана в основе. Потому что ваш сын очень постарался вырезать всех до единого. — Не уйдешь сейчас и я это повторю лично. — Но по сути с тобой нынешнем мне нечего делить. И вино у вас в Цишане гадость редкостная для …. такого случая, — вздыхает и ставит на стол кувшин. — Нечего делить? — и Цзян Чен понимает, почему Вэнь Чао родился таким истеричным. Весь в отца. Вэнь Жохань, к его чести, хотя бы сдерживался. — Почти поженили детей, торговый договор, больше двадцати лет спим вместе … иногда правда, но! Но на свадьбе у глав всегда рядом сидели же вместе. Это я утащил его на ложе в его первую брачную ночь, а не А-Юй. Это я подгадал так, чтобы приехать в Юньмэн на рождение А-Ли и вместе с Госпожой Юй выбрать ей вежливое имя. Это я ждал его и беспокоился о нём на каждой ночной охоте. Это я видел его в таком раздрае, в каком его никто больше не видел. Я! Цзян Чен молчит. Он выбирал имя для шицзе. Его больше не получится ненавидеть. — И ты тащишь мне рисовую водку, говоришь, что мне нечего делить? — слышится фырканье. — Если я напьюсь, вести меня до покоев будешь сам. — Я тоже буду пить. Честно, не хотел всё это слышать. Я не мужеложец. Но я вижу, что ты ненавидишь. И я ненавижу тоже. И мне нужно что-то делать, чтобы племянник моего побратима не остался сиротой… Видел сына Главы Цзян? Мы побратимы. Они снова смотрят друг на друга. — У меня одна чаша. Цзян Чен распечатывает кувшин и молча пьёт с горла. — Я абсолютно точно не мужеложец. Ни в коем разе. За это можете не волноваться. — Ага. А-Мянь мне тоже говорил в наш первый раз. И на наш двадцатый первый раз он тоже так говорил. Это просто одежда так скомкалась, это просто так случайно вышло, я загляделся на вот ту молодую госпожу, А-Хань это не то что ты думаешь. Цзян Чен делает ещё один глоток. — А я в молодости так за ним увивался, и для чего? А ты молодой, юньменец, не глава, не сможешь его прибить, безопасный. Он хочет и если тебя вдруг прижмут к стене, то ты не сможешь отказать. Даже твои слова про увольнение в диюй — блаж. Чего ты не сделаешь, чтобы не оставить внука Главы Цзян сиротой, правильно? Лоб Вэнь Жоханя с тихим стуком соприкасается с колонной. Цзян Чен, понимает, что ситуация отвратительная, как Вей Ин целующий Лань Ванцзы. Не то чтобы смотреть на целующихся благородных мужей было как-то неприятно, просто лучше бы … а что лучше бы? Он уже рушит зачаток крепкого союза орденов и думать о прошлом не нужно, даже если хочется. Вечер откровений в самом разгаре. Цзян Чен ненавидит. И его даже радуется, что Глава Вэнь ненавидит вместе с ним. — Я никогда не с кем не спал и не был в отношениях или браке. Я не могу так сразу и тем более с главой. Я скорее себя зарежу. Мне нужно чувство. Чтобы безопасно и мягко. — Ты отобрал моё безопасно и мягко. Одним своим существованием. Можешь гордится. — У меня его никогда не было и не особо хотелось. Я не мужеложец. Я не хотел отбирать ваше мягко и безопасно, я хотел отобрать вашу жизнь. — То есть вместо того, чтобы пойти и соблазнить пару девиц из Юньмэна ты две жизни подряд работал? При этом твой путь совершенствования не предполагает целибат? Цзян Чен прислоняется лбом к той же колонне, на которую упирается Вэнь Жохань. Когда Вей Ин умер, Цзян Чен хотел, чтобы тот вернулся. Чтобы его можно было спрятать, вылечить, накормить, обнять, а потом собственноручно высечь Цзыданем. Когда Вей Ин ушел, то сплетники за спиной шептались, что Цзян Чен не только потерял брата, но и зарезал свою любимую женщину, которая ушла за ним. Ведь не может же человек лютовать так сильно из-за сына слуги, должно быть что-то ещё. Оказывается, он хотел обнять Вей Ина не как брата, а как… — Хорошо, если ты так хочешь, то я мужеложец. А я не желаю его, небеса меня покарают. Я никого никогда не желал. Сплетники всё же ошибались, им не стоит верить. Стоит лишь на секунду засомневаться в том, что он нормальный мужчина и мысли уносят его явно не туда. Вэнь Жохань вздыхает. — Это значит что скоро зажелаешь, а я всё потеряю. Может мне стоит зарезать тебя прямо здесь? Может быть мне стоит отобрать тебя у него, чтобы А-Мянь сам пришёл ко мне? М, как думаешь, А-Чен? Он выбирал имя для шицзе. Его больше не получится ненавидеть. — Слишком политично вы думаете об отношениях. Цзян Чен на секунду задумывается. Одним своим существованием здесь он превратил в руины то, что превращать в руины не требовалось. Если Вэнь Жохань и Глава Цзян рассорятся, то может произойти всё, что угодно. Но если иметь их обоих рядом, то можно будет на них влиять. — Я как раз таки политик, чтобы думать политически. — И при этом жалуетесь советнику чужого клана, на свои отношения с главой этого советника. Это не логично. — А мне есть кому жаловаться? И кто тебе, юродивый, сказал, что ты выйдешь отсюда живым?