bitchboy

оказалось, Бён Ыйджу находился за решёткой уже около четырёх лет, перейдя черту середины своего полного срока – оставалось лишь два, и парень выйдет на свободу, возвращаясь к нормальной жизни, но с штампом судимости. надзиратели отзывались о нём несерьёзно, называя его просто смешным и другими грубыми словами, указывая на его "очевидную надалёкость" и неподтвержденные психические расстройства, иначе бы юноша отбывал срок не здесь, а в психушке, в которую его по итогу не загребли. тем не менее Николас видел в нём вполне способного ученика. решал уравнения он верно, алгоритм понимал сразу же, будто уже давно эти темы изучил и изучает их по второму или третьему кругу. но, тем не менее, Ван остаётся доволен результатами Ыйджу и даже вдохновляется таким рвением, решая задержаться на работе наверно, совсем немного больше, чем планировал изначально, мотивированный тем, что может научить этого странного парня вполне полезным в жизни знаниям. не пугало и то, по каким статьям Ыйджу отбывал такой долгий срок: кажется, то был разбой и умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью, но у Вана в голове не укладывалось то, как этот милый и умный парень может избить кого-то до полусмерти. но и терять бдительность было нельзя. на сегодняшнем уроке Николас впервые за последнее время почувствовал себя преподавателем, а не надоедливым радио, которое хотят заткнуть, пытаясь перекричать. и всё потому что Ыйджу, игнорируя всё вокруг, постоянно спрашивал о цифрах на доске, интересовался, как подставлять эти формулы и каким образом они пришли к такому ответу, а не к другому. и Ван чувствовал себя на седьмом небе от счастья только от того, что этот парень, в отличии от его сокамерников, писал и даже задавал уточняющие вопросы не просто, чтобы усыпить бдительность Николаса, а чтобы на самом деле разобраться в теме. и Ван негласно решил, что раз больше никто его не слушает, он будет акцентировать внимание на нём, чтобы научить хотя бы одного. а там, может, и другие подтянуться. завершив урок в особенно приятных чувствах, Николас собрал принадлежности в сумку, пока ученики покидали кабинет. и вдруг вспомнились распечатки материала, которые он делал на случай, если они понадобятся кому-то для более глубокого изучения. – Ыйджу, подойди пожалуйста, – вдруг окликает его Ван, держа в руках нужные бумаги, проверяя, все ли на месте и всё ли нужное здесь написано. юноша реагирует на его голос моментально, оказываясь около стола, но по-прежнему за решёткой. и Николас впервые ловит себя на мысли, что, по крайней мере, не боится Бёна, который, кажется, и правда не представляет для него никакой опасности. – я распечатал немного материала по сегодняшней и прошлой теме... если тебе интересно, то почитай, изучи, у тебя правда есть потенциал, и было бы славно, если бы ты его не растерял, – Николас показывает бумаги, очерчивая пальцем на них формулы, а после бросая взгляд на стоящего в дверях надзирателя, а затем снова на Ыйджу. – в общем, почитай, тебе будет полезно. и, не найдя другого выхода, Ван протягивает бумагу через решётку, надеясь не получить за такое своеволие от надзирателей, но опасность пришла явно не оттуда, откуда он её ожидал, когда Ыйджу вдруг крепко схватил его за запястье, вместо того, чтобы забрать бумаги. и Николас вздрагивает, натыкаясь на внимательный взгляд Бёна и на то, как он улыбается. и пробежавший по спине холодный пот быстро напомнил преподавателю, в каком месте он находится. ему удаётся разглядеть лицо Ыйджу как можно подробнее, чего не удавалось в прошлые разы, хоть и Николас составил о нём какой-то мутный образ, но теперь он прояснился окончательно. в глаза сразу бросается чужая худая шея и почти детские черты лица, которые только-только стали превращаться в более взрослые, мужественные, и Николас почти уверен, что через пару лет Ыйджу будет выглядеть даже симпатично, и Ван искреннее, скорее со стороны взрослого человека, надеется, что хотя бы с личной жизнью у парня всё будет хорошо. но пока он видит только небольшие тёмные круги под глазами, высыпания на открытом лбу и подбородке, и отросшие прямые тёмные волосы до середины уха, завивающиеся к самым концам. – эй, руки, – рявкнул надзиратель в дверях, шагнув ближе, в предупреждающем жесте для ученика. Николас не знал, что думать – угрожала ли ему опасность или нет, он не знал, но безусловно испугался такой хватки, которая была для него слишком неожиданной. – оно само! – воскликнул Ыйджу, состроив взгляд невинного щенка и тут же разжимая пальцы, выхватывая из чужих рук бумагу, а после снова обращая взгляд на учителя. и Николас шагнул назад, подальше от решётки, чтобы такая ситуация не повторилась вновь, заставляя Вана... погрузиться в странные раздумья, которые он в своей голове хотел бы непременно подавить. Ыйджу по-прежнему не казался ему опасным. почему-то, Николаса никак не пугали статьи, не пугало то, как он крепко схватил его после урока, и этот взгляд… который Вану забыть теперь слишком трудно. ему нужно бояться, нужно держать в голове то, что они все разбойники, а может и убийцы, а значит точно не люди, которым можно доверять что-то большее, чем собственное имя. – не уходите, пожалуйста, без вас предмет такое дерьмо, – Бён обхватывает длинными пальцами прутья решётки и прислоняется к ней, а Николас сглатывает ком в горле, быстро промаргиваясь и качая головой. на чужих пальцах Ван вдруг замечает татуировки, скорее, партаки, наверно неуклюже набитые таким же ребёнком, как и сам Ыйджу, но их количество заставляет Николаса задуматься о их значении. или это просто тюремное развлечение? – изучи, пожалуйста, материалы на листке… – почти заезженной учительской фразой говорит Ван и поджимает губы, хватая со стола свою сумку. – выходи, прекращай кошмарить учителя, мартышка, – надзиратель махнул рукой, подзывая Ыйджу к себе, и Николас ждёт, пока тот уйдёт, чтобы наконец выдохнуть. и что это вообще было…? *** возвращаться домой после тяжёлого дня в странных раздумьях стало для Николаса обыденностью. каждый новый урок, проведённый в колонии несовершеннолетних как-то странно влиял на него, заставляя думать… о чём-то неправильном. Ыйджу способный ученик. Николас убеждал себя в этом из раза в раз, да и особо не приходилось, потому что результаты всего за три занятия было видно: он хоть и паясничал, не всегда уделяя должное внимание материалу на доске, но и тем не менее он записывал всё, что требовалось от него, а это безусловно главное. ещё, он был довольно симпатичным для своих лет. Николас вспоминает себя в его шестнадцать как страшный сон и желает забыть годы прошедшего пубертата. сейчас он выглядел лучше. но Ыйджу повезло намного больше, несмотря на высыпания и подростковую худобу. но самым ярким акцентом в чужой внешности были большие выразительные глаза, которые постоянно следили за ним, будто две маленькие камеры. Николас находил эти глаза привлекательными. он не хотел признаваться вслух о том, что вперемешку со страхом он, в тот самый день, почувствовал какое-то странное волнение, приятное, от этого пристального взгляда широко открытых круглых глаз. Ыйджу никогда не упускал возможности словить взгляд молодого учителя. но, может, это потому что, сам учитель слишком часто смотрел на Бёна? оставляя сумку покоиться в коридоре, Николас садится на постель, тяжело выдыхая и вплетая пальцы в чёрные волосы. ему хотелось отдохнуть. не думать вообще ни о чём, ни о красивых глазах ученика, ни о том, что Юма лежит прямо у него за спиной, предположительно спит, но шевеление говорит ему о другом. – всё хорошо...? – звучит сонный голос Накакиты. что он мог ответить? – ну... – Николас мнётся, убирая руки от головы и выпрямляясь. – да. наверное да… Ван оборачивается на укрытого почти по уши в одеяле Юму, который вдруг начинает шевелиться ещё активнее и откидывает край одеяла, приглашая Николаса прилечь. и он кивает, снимая с себя то, что жалко помять, а после ложась рядом с Накакитой, позволяя обнять себя. – почему наверное? – тихо интересуется Юма, бормоча ему прямо в шею, а Николас аккуратно обнимает его за хрупкую талию, укладывая тёплые ладони на голую спину. – голова болит... и устал... тяжело это, – он почти не врёт, голова у него и правда болела, и он правда устал, но скорее не от работы, а от странных мыслей и не выходящих из головы глаз. – тебе нужно отдохнуть, – говорит почти очевидную вещь Юма. – я могу помочь. и Николас слышит, как он усмехается, а после начинает покрывать его кожу поцелуями, осыпая этими касаниями шею, не упуская ни единого сантиметра. Вану кажется, что это должно помочь, избавить его от мыслей, но никак не выходит, как бы Юма ни старался. хоть и всё это приятно, и Николас не хотел бы прерывать Накакиту, он всё равно вздыхает, поглаживая парня по спине. – не стоит… от головы поможет только таблетка, – Николас мягко отстраняет Юму от себя и целует первым, на что Накакита лишь улыбается, по крепче обнимая Вана. Николас не знал, ощущает ли он себя предателем или все эти мысли – его бред на больную голову. но уходить от Юмы ему не хотелось, он всегда надёжный, всегда любимый и всегда тот, к кому Ван хочет из раза в раз возвращаться. то, что он считал Ыйджу симпатичным, не было преступлением – много кто влюбляется в своих кумиров, зная только внешность, поэтому Николас не думал об этом как о чём-то серьёзном. он ведь не больной и ни в коем случае не собирается сближаться с Ыйджу, променяв долгие годы стабильных отношений с Юмой на что-то страшное и неизвестное, а уж тем более, в его голове, незаконное. и несмотря на то, что Накакита постепенно засыпает, обнимая Николаса, Ван так и не погружается в полноценный сон.