Протокол осмотра места мыслепреступления

Здание прокуратуры республики, сталинская трёхэтажка с лепниной и прочими архитектурными излишествами — номер 16 по улице Декабристов. Понятное дело, что шуточка про «страшно далеки они от народа» родилась лет тридцать назад, но так и оставалась образцом юмора силовых структур. Конрад показал удостоверение, отметив, что сегодняшний товарищ в штатском был совсем не молод и весь какой-то помятый. Поднялся на третий этаж, прошёл по оббитому дубовой фанерой коридору. А вот и золотобуквенная табличка «Заместитель прокурора НЦССР, старший советник юстиции тов. Мозжейкин В. Ю.» Секретарша пронзила его оценивающим взглядом, широко улыбнулась: «Владислав Юльевич вас ждёт». Конрад уже много раз бывал в этом просторном кабинете с обязательными белыми вискозными занавесками, столом с приставкой и батареей телефонов под портретом немецкого шпиона из пломбированного вагона. Здесь ему вручали удостоверение, здесь Мозжейкин подписывал постановления о продлении сроков — следователи быстро сообразили, что Конрад вхож в высокий кабинет и пользовались этим до неприличия — здесь он сообщил о переводе Конрада на постоянную должность. И по одному из этих телефонов, с пластмассовой накладкой в виде герба СССР звонил дед, выслушивал, интересовался, распоряжался. Крепкое рукопожатие, парочка дежурных фраз — и к делу. — Товарищ академик вот… — Мозжейкин почтительно склонил голову. — Звонили, интересовались, как у вас дела по работе, Конрад. Мы конечно сообщили о ваших успехах, какой вы замечательный сотрудник. («Множественное число, блин… звонили-сообщили…» — мысленно фыркнул Конрад. — «Коллективное руководство означает отсутствие личной ответственности!») — И поступили предложения, особого уровня. Есть сигнал, есть горячие следы, надо срочно расследовать. Создаётся следственная группа… и было высказано мнение включить вас, Конрад Савельевич, в её состав. Мозжейкин сделал серьёзно-озабоченное лицо. Конрад кивнул. — Дело будет вестись в Днепрохрущёвске, столице Цезарийской ССР. Поступили достоверные сигналы о незаконных помилованиях. — Мозжейкин сделал трагическое лицо. — На уровне секретариата Верховного Совета республики. Помилованные уже задержаны, их пока не допрашивали, ждут нас. Под стражей, вне достижения местных сотрудников, в изоляторе военного округа, анонимно. Глаза Конрада предательски скользнули по петлицам синей прокурорской формы. Там, на чёрном фоне — два шнура и три звезды. Заместитель прокурора республики засиделся в полковниках. Чем-то он не угоден, наверняка главному. Должность-то генеральская, госсоветник третьего класса, большая звезда… И вот — зигзаг удачи? Хозяин кабинета перехватил взгляд Конрада, насупился, но продолжил. — Даже есть показания на товарища Гебридского… сами понимаете, бывший кандидат в члены политбюро… в отставке… но… А от товарища академика пришли слова доверия, что вы справитесь с этим, особым уровнем конфиденциальности. Конрад снова кивнул. («Гебридская увертюра Феликса Мендельсона-Бартольди… Известна также как «Могила Фингала». С большим таким фингалом… По Нулевому объекту шлялся и в глаз получил…») — Все следственные действия нам настоятельно рекомендуют проводить с видеозаписью. Но отечественная система, увы, технологически несовершенна. Громоздкая, ненадёжная. Есть ещё простор для наших изобретателей. А вы, как нам сказали, прекрасно знаете как работает запись и воспроизведение на новейшей иностранной технике…. У которой можно поставить… — Мозжейкин глянул на блокнотный листок с каракулями, — диджитал пэссворд? Вот тут Конрад удивился. И расстроился. Но возражать тут бессмысленно. — Рекомендовали заключить с владелицей оборудования, Ксенией Савельевной, отдельный договор на использование личной собственности, разумеется, с оплатой амортизации. («Ну да, я же сотрудник, со мной договор заключить можно, но лучше не надо… Дед как всегда всё продумал… Ссылает меня второй раз, но не в Сибирь, а в столичный город, там даже метро есть… не то, что в Микояново…») Вслух Конрад сказал нечто совершенно другое. — В системе JVC HR-C3 запись идёт на кассету малого формата. Я не уверен, но видеомагнитофонов, способных воспроизвести — во всей стране может быть пять или шесть. Дедушке прислали из Японии. — Это очень хорошо. У группы будут особые полномочия и в процессуальном плане. Протоколы допросов будут сокращёнными, на бумаге фигуранты и подробности будут обозначаться цифрами, а доступ к видеозаписям будет иметь только глава следственной группы. — улыбка скользнула на толстых, пышных, чуть ли не африканских губах зампрокурора. — Угадаете, кто? — Вы, Владислав Юльевич, — скучным голосом сказал Конрад. — Утверждёно в Кремле! Сам товарищ Рыгачёв в курсе. Требуется объективное и всеобъемлющее расследование и абсолютная уверенность. Мы это обеспечим. («Красивый город и климат приятный…») — Вы можете, конечно, отказаться. Шесть месяцев в чужом городе, вдали от дома. Но как говорится, «да восторжествует юстиция!» — Мозжейкин смотрел куда-то в сторону. — Да упадёт небо… — пробормотал Конрад. — Как-как? Там ведь «даже если погибнет мир»? — собеседник продемонстрировал образованность на уровне первого курса юрфака. — Fiat iustitia, et pereat mundus, это новый вариант. У Теренция «ruat caelum». — и осёкся. «Опять я со своими никому не нужными знаниями…» — Так, вспомнилось, извините, перебил, — примирительно сказал Конрад. — Я согласен, конечно же, всё для юстиции. — Много у вас незаконченного? Сдавайте дела Михайлюку, он разберётся. Если что, привлечёт криминалиста из МВД. Я вылетаю завтра, проведу предварительные беседы, дам указания, надо много выемок, надо старые дела поднять… Один следователь едет из Парсильванской прокуратуры, а я беру с собой Рахметова, вы знакомы, он о вас прекрасно отзывается. Конрад улыбнулся и кивнул. — Вас жду не позже конца недели. Сами понимаете, спешка, куй железо пока горячо. — Мозжейкин развёл руками. — Но нас размещают в гостинице «Журавлинка», это Интурист, обслуживание соответствующее. («Никого не приведёшь…») — Режим абсолютной секретности, это само собой разумеется. Следственные действия будут осуществляться в прокуратуре военного гарнизона, во избежание, сами понимаете. («Уже теплее! Солдатики на плацу… Ага… и увы…») — Пароль состоит всего из четырёх цифр. Можно подобрать. — рассеянно сказал Конрад, в голове которого были совсем другие мысли. — Для того есть сейфы и опечатывание, и подбор потребует времени! — голосом старшего брата сообщил Мозжейкин. — Есть данные, что местные работники безопасности могут проявить необоснованный интерес к определённому исходу данного дела. И есть уверенность, что техники, подобной вашей у них нет. Могут закупить, но это большие расходы в валюте, так просто бухгалтерия не проведёт. («Дурак и позёр. «Безопасность» миллионы через немцев прокачивает. А мне-то не всё равно? Как вовремя дед — как будто знает что-то. Надо мне сматывать удочки, тут уже наследил… и Марат этот… Как вовремя, надо же как совпало… А может меня прослушивают?! Нет, опять у тебя паранойя! Давай, не засиживайся. Скажи что-то смешное и раскланяйся!») — Дедушка рассказывал про историю с Гебридским. — пожал плечами Конрад. — Смеялся, что в Крыму отдыхать вредно… там такие детали, я тоже смеялся. Примерно на уровне как Брежнев дал Звезду актёру Тихоневу, потому что думал, что тот и есть настоящий Штиглиц. Но не буду вас отвлекать… — Да что уж там! — расплылся в улыбке заместитель прокурора республики. — Я все дела утром переделал, после обеда у меня как раз работа с кадрами, а вы у нас молодой, но ценный, многообещающий сотрудник. И я слыхал про Тихонева, но думал, очередной анекдот. Неужели правда? Потянулся к селектору: — Настенька, сделай нам чайку… и из буфета что-то перекусить. Или предпочитаем кофе? Кондрада аж передёрнуло. — Ой, нет, я кофе уже напился. Спасибо. *** — Дина Моисеевна, — вымолвил Конрад самым нейтральным тоном. — Меня не искали? Я только от Мозжейкина иду, долгий разговор был. — Настя сказала, разговор на два чайника. — улыбнулась всезнающая секретарша. «Разумеется, они же все сексотки, целая сеть наблюдения за чиновниками…» — всплыло в мозгу Конрада. — Всё хорошо? — ненавязчиво поинтересовалась секретарша, не отрываясь от толстой стопки рукописных листов, очередного объебона. — Волноваться не о чем? Тут на Кондрата снизошли вдохновение и откровение. — Волноваться? Мне… — Конрад нажал на это слово голосом. — Мне волноваться не о чем. Но хотелось бы взглянуть на отказные материалы, примерно трёхлетней давности. Они ещё не в архиве? Дина Моисеевна посмотрела искоса, едва заметно улыбнулась. — Общий надзор или следственный отдел? Конрад улыбнулся. Она понимающе кивнула, повела рукой: — Следственные, за пять лет — в белом шкафу. Но только наши, у районных прокуратур своё хранение. — Я знаю, спасибо. — Минутку, ключ найду. Полезла в сейф, взяла ключ, открыла шкаф. Без вопросов — а ведь Конрад числится помощником криминалиста и никакого звания у него нет. Зато есть дедушка. Вот она, разница между реальной и видимой властью, между официальными протоколами и «телефонным правом». — У каждого следователя своя полка, — улыбалась секретарша. — Внутри — по дате. — А, хорошо! — Пойду я домой, пока светло. Начальство уже разъехалось. Сидите тут, в тепле, хоть до утра, Конрад Савельевич. Только не забудьте на сигнализацию сдать, пароль — Азалия. — Ну что вы! Буквально полчаса, даже меньше. — Конрад был самой любезностью. — На всякий случай, после полуночи пароль — Настурция. Дина Моисеевна демонстративно начала собираться. Стопку листов — в сейф, электрическую пишущую машинку «Ядрянь» выключить, пальто с вешалки снять — улыбнуться Конраду, подскочившему («в лучших рыцарских традициях!») помочь даме не запутаться в рукавах — и дверь за ней затворилась. («Вот так мы узнаём, кто в доме хозяйка… Всё-то мы знаем… такие мы умные… а толку с того…») *** Материалы по отказу в возбуждении уголовного дела — тонкие белые папки. Стандартный набор — копия ментовской сводки, докладная, парочка объяснительных, может быть какие-то справки и, конец-делу-венец, постановление следователя об отказе. Если по статье 7 — отсутствие события или состава преступления, то даже без утверждения прокурором. Если по 47, в силу нецелесообразности — то с витиеватой подписью зампрокурора города, человека компетентного, сухого и неразговорчивого. Картонка с надписью «Мундштуков» красовалась на средней полке, чтоб не нагибаться и не тянуться. Дина Моисеевна ничуть не сомневалась в талантах этого старшего следователя, чью работу чаще всего приходится переделывать, отменять или — честь мундира! — отстаивать назло разуму и вопреки фактам. Тут Конрад сообразил, что не знает ни даты, ни фамилии умершего, а вернее — совершенно очевидно! — убитого отчима Марата и Дениза. А Мундштуков не заботился писать на обложках «По факту» или «В отношении». Даже даты — вот, блин, как его ещё не уволили?! — даже даты не всегда ставил. Так что пришлось на глазок отмерять три года, вытащить целый пласт папок, хлюпнуть их на стол и рыться в этой мусорной кучев поисках той самой, «по факту смерти гражданина Фамилиюнезнаю, инициал — Б». («А если начальство припрётся? Ну и что? Это отказные, всем плевать. Скажу, что по ошибке подшил экспертное заключение не в тот материал и пытаюсь найти… О! даже обе копии подшил, так лучше…») *** Вот она, папка! Чуть толще, чем остальные, как никак мент раскинул мозгами… А звали его Колобрай, Бахафан Амапитович. («Имена у цесаутов, конечно, охренительные…») Опа! не сержантский, офицерский состав. Младший лейтенант… сорок два года на момент… тупая травма головы… вскрытие не производилось по религиозным соображениям… Конрад поморщился. («Искандер говорил о поломанных рёбрах. Но вскрытия не было. Несостыковка!») Протокол осмотра места происшествия… дрянной и неряшливый… А вот и объяснительные. Ага! В патрульной тройке старшим был Бахафан, с ним — Искандер… и Коноваленко, Василий… Архипович! «Пойдём, Маша, курнём!» — всплыло в голове Конрада. И что Архипович тут наобъяснял? «Патруль… парк… Колобрай взял флягу, всю её выпил, пошёл в туалет, долго не возвращался, Искандер спустился, сразу позвал на помощь, лужа крови, непрямой массаж сердца, как нас учили… в туалете никого больше не было…» Объяснительная Искандера была чуть ли не слово в слово идентичной. Конрад хмыкнул. «Как же они не додумались сказать, что дверь туалета была заперта изнутри… Эркюль Пуаро нервно курит в стороне и в бессильной злобе машет короткими бельгийскими ручонками… Мисс Марпл, подобрав юбки, обслуживает товарища Коноваленко… пока Искандер пользуется оральным гостеприимством будущего видеооператора суперсекретной следственной группы… И только комиссар Мегрэ может докопаться до истины…» Фотографии с места происшествия — в заклеенном конверте. А что там смотреть — кровь на полу и чёрно-белая измерительная линейка… и засранные кабинки подземного туалета, где встретил раннюю смерть младший ментовский лейтенант. Стоп! Ещё объяснительная! Гражданин Влагин, Лазарь Пилимович. — А?! — чуть не в голос воскликнул Кондрат. — Лазарь?! Помотал головой — буквы не исчезли и не поменялись. У Лазаря Влагина, доброго приятеля Конрада, было несколько прозвищ, в том числе «Лазаретта» и «доктор Франсуаза Гаянэ». Было ему за сорок, предпочитал он снимать незадачливых путешественников на городской автостанции, предлагая ночёвку с намёком на обсос, служил терапевтом в поликлинике номер шесть, в паре кварталов от парка имени Лермонтова, всем известного места сборищ граждан неправильной, по тем советским гнусным временам — преступной ориентации — проще говоря, Центральной Плешки орденоносного города Микояново, столицы Нанацко-Цесаутской ССР. И — типичными врачебными каракулями — Лазарь сообщал, что после работы был очень уставшим и присел отдохнуть на скамейку в парке имени Лермонтова, и видел, что младший лейтенант милиции, сильно шатаясь, зашёл в туалет, пока его сослуживцы ждали поодаль и затем тоже спустились в подземелье. Больше он никого в пустынном и промёрзшем парке не видал и вскоре ушёл домой, не застав развязки этого несчастного случая, о котором узнал на следующий день от других посетителей парка, после чего сам пришёл в отделение милиции дать показания. «Искандер ему продиктовал. Или Вася. Или шантажировали. Или у них давние отношения… Неужели Лазаретта — стукач?» Конрад вполглаза прочитал короткое и бессмысленное постановление Мундштукова, установившего отсутствие события преступления. Несчастный случай. Выпил — упал — умер. Закрыл папку, отодвинул и разрешил себе подвести итоги. «Убийство, преднамеренное, по сговору. Искандер убил, Василий стоял на шухере, а может и добивал, раз оба говорят о переломанных рёбрах — на случай, если вскрытие всё-таки проведут. Мотив?» Конрад задумался. «Вася получил Машу, он женат, но Маша милее… И прятаться от Искандера не понадобится… А Искандер женился на Маше, это отмазка — я не преступной нетрадиционной ориентации, у меня и жена, и сыночки есть! Наверное на него кто-то донёс…» Руки Конрада слегка подрагивали, а мозг лихорадочно просчитывал варианты. «Выходит, Вася не имеет проблем с Искандеровой ориентацией… Это радует… Реально друзья. Ой, что это я? Реально повязаны… Неужели ради ебли с Машей этот Вася был готов убить? Нет, разумнее считать, что он на шухере стоял, и покрывал Искандера. Или они такие ментовские звери, что любая мелочь — повод человека завалить? Или что-то ещё? Мотивы вроде есть, но не хочется… как же не хочется верить…» Вздохнул, потёр усталые глаза. «Искандер уже сколько лет мыкался в ментовской общаге. И сразу с Машей в малосемейку въехал. И в очереди на квартиру их подняли. А ведь за квартиру… а ведь за квартиру с лёгкостью убить могут… за двухкомнатную, улучшенной планировки в сейсмостойком доме…» Сердце пропустило удар — собственное жильё вдруг оказалась смертельно опасной ловушкой. Он осознал, что могучей властью деда-академика и лауреата он — и Ксения, но она же всегда в Москве, при матери… — он живёт один в чужом городе в пятикомнатных хоромах, напичканных невиданными, немыслимыми сокровищами, от посудомойного Сименса до трёх видеомагнитофонов… и курток кожаных у него даже не три, а пять или шесть… и в холодильнике невиданные разносолы — при массовом протеиновом голоде он на колбасе с балыками сидит… «Да они меня с голодухи убьют… Марат будет держать, а Искандер — головой об подоконник… И масло оливковое разольют, что я подскользнулся… И барахло это бессмысленное вынесут… и как-то найдут способ вселиться… и…» Конрад тряхнул головой, отметая морок. «Эк меня паранойя прихватила… Завтра сдам дела Михайлюку, соберу вещи, послезавтра вылетаю! Почему послезавтра? Есть вечерний рейс на столицу Цезарии — тем же вечером! Бегом, бегом, чтоб только пятки сверкали, на полгода, а если подумать — когда в последний раз такие дела за полгода заканчивали? Тут год, не меньше. А за это время… может старая сволочь в Москве смягчит свой приговор… или помрёт…» Конраду вспомнился тот разговор, растянутые в презрительной гримасе тонкие старческие губы деда. «Раз уж ты так настаиваешь на своей перверсии, придётся тебя удалить из гущи событий!» Тьфу, лучше не вспоминать. Всесильный дед… Политбюро меняется, а великий физик, нобелевский член двух академий остаётся распорядителем судеб и бюджетов. Система «Муром-2», по слухам — космический спутник способный зажечь атмосферу над любым городом, любой областью, любым штатом. Превратить такие знакомые азот и кислород в гневно-ядовитый лисий хвост, диоксид азота, прожигающий лёгкие насквозь, превращающий воду в азотную кислоту. То, чего панически боялись Эйнштейн и прочие прихвостни американского империализма. Ну, если верить очень невнятным слухам, потому как кроме слухов ничего неизвестно. За исключением одного факта: ключ — у деда, а не у товарища Рыгачёва. Руки Конрада двигались автоматически. Новая папка, старую — порвать, клочки положить в карман, выкинуть в унитаз. Новая надпись, «По факту недостачи метизов на заводе «Средмашприбор». Новая дата, 4 августа 1983. Сдвинул на год, чтоб подольше в архив не списывали. Четвёртое августа — день рождения Конрада, уж точно не забудется. Ставим на самую нижнюю полку с наклейкой «ст. следователь Рахметов Д. Э.», на которую никто никогда не заглядывает, потому как к Гвоздю комар носа не подточит. А тот уже небось чемодан собрал и жене клянётся в супружеской верности… «Ой, чуть не забыл! Надо Марата пробить по РАБу, судимости… Страшно, что обнаружится, но надо…» Пересел за стол Дины Моисеевны, нажал кнопку. «Добрый вечер. Ваш номер и пароль, пожалуйста.» «55-27-14…» — вздохнул Конрад. — «Настурция». «Это завтра!» — усмехнулись на том конце провода. — «Пароль, пожалуйста…» «Азалия» — смущённо поправился Конрад. «Данные фигуранта?» «Марат… Мирзоев… примерно двадцать лет…» Молчание и шорох бумаг. «Есть такой. Мирзоев, Марат Искандерович. 29 февраля 1964. Улица космонавта Комарова дом 16, общежитие. Приговорён 12 декабря 1979 Советским районным судом города Микояново по статье 189 часть 2 УК НЦССР к двум годам исправительных работ с зачётом времени проведённого под стражей, пятидесяти восьми дней. Других сведений нет.» Конрад попрощался, повесил трубку. («Малолетка, ещё пятнадцати не было. Кража с проникновением, раз часть вторая. Но арестовали и держали два месяца… вот тебе и шарик в коже хвоя… Больше сведений нет, значит не попадался. Или исправился? У военной прокуратуры прямого бюро данных нет, надо письменный запрос посылать, это месяц, не меньше… Да что я трепыхаюсь? Днепрохрущёвск! Всё уже ясно!») Посмотрел на часы — шесть пятнадцать. Заглянул в кошелёк — три фиолетовых и пять красных. «Богатенький ты буратино… Коньяку взять и завалиться к Фикусу, пусть без приглашения… у него телефона нет… не откажет, особенно с пузырём подмышкой. Или лучше к Лёнчику? Такой парень добрый, хороший, так жалко его… Сам пить не буду и домой — ближе к полуночи. Чтоб все уже улеглись, чтоб не дождались… на цыпочках, дверь бесшумно закрыть на все замки. Нет, к чёрту! Ночую у Лёнчика, лучше на полу, чем в морге. Закончилась эра беззаботности — по моей же вине. Третий раз прокалываюсь на всю глубину, на всю глупину — четвёртому не бывать…» Ноги несли Конрада по запустелым улицам, сквозь жёлтый туман, спустившийся с гор — по улице Казацкой, на Конармейский бульвар, в магазин «Соки-Воды» — где тот самый грузчик Витька продал ему за две цены бутылку пятизвёздочного — и дальше — дальше — дальше…