Протокол осмотра места мыслепреступления

Искандер вернулся через пару секунд, разочарованный. — Слиняли, черти! Дениска-то да, в интернат и на тренировку. А Маратик, чертёнок, надел свою дембельскую и пошёл — у него дружбаны, небось выпивать будут… Но ты не боись, вернутся, всё будет, да! Конрад медленно выдохнул, поднялся со стула, улыбнулся Искандеру, вручил ему банку кофе и полпалки колбасы, что оставались на столе… Дверь затворилась бесшумно, без щелчка — собачка английского замка опять заела, ну и чёрт с ней — Конрад лихорадочно забегал по квартире, в поисках чистой рубашки, подобающего галстука, ботинок неизгвазданных и свежего белья. (Дураку понятно, что хлопотами о всякой бессмыслице наш герой-любовник пытался отвлечься от единственно важной и совершенно неразрешимой проблемы «что дальше-то?») А пока — удалось поймать такси, и вот она, резная антикварная дверь прокуратуры, кабинет с табличкой «Криминалистическая лаборатория»… вынуть стопку дел из сейфа… надо дело Скудрожогло прошить, не годится, что-нибудь выпадет, потеряется… Вот и Мундштуков по коридору ноги тащит, морда 10 на 12, глаза невидящие. По убийству Тентетникова и тяжким телесным Ханасаровой… сроки истекают, но придётся уже завтра что-то решать. Одно слово, понедельник после Нового года. Конрад приложил ладонь ко рту, дыхнул, понюхал. «Чёрт! Забыл зубы почистить!» Пахло — ни с чем не перепутать! — пахло мужским соком, свежестью этой, пряной горчинкой. «Главное в сторону дышать!» День тянулся — по образному выражению Беретты — «как мокрый хвой по стекловате». А накопилось-то! Стучал на машинке постановления, протоколы, подписывал чужой подписью, проще говоря — подделывал. Потому как ноль желания вставать и на до сих пор нетвёрдых ногах идти к старшему группы по мокрым делам, алкашу-важнику Михайлюку. «Наверняка дверь заперта и он там похмеляется». Да и подпись у него смехотворная, закорючка и туда-сюда пером, лобзик такой. А мысли? Да уж понятно — все мысли о невероятном, невозможном, пугающем, завлекающем, и таком смертельно опасном приключении… неизвестность, гибель впереди? на радость? на беду? на позор? Дела не отпускали, уже темно, уже пять вечера, и вот она, последняя бумага дня «установил—постановил», копию в НП… [надзорное производство по уголовному делу], запереть двери… Вот суки! Все сбежали, надо и свет выключить… О, нет, секретарша Дина Моисеевна на месте, какой-то объебон [обвинительное заключение] перестукивает. «Конрад Савельевич, звонил Зятьков, сказал завтра к Мозжейкину на тринадцать часов, без доклада. У вас в кабинете телефон опять не работает?» («Без доклада… Дед звонил зампрокурора республики, интересовался, как там любимый внучек, сосланный из Москвы за блядство… Сам со мной не разговаривает, через третье лицо… сволочь старая…») Конрад поблагодарил, сказал, что с телефоном разберётся и распрощался. Ехал в троллейбусе, показал красную книжечку-удостоверение контролёру, перехватил удивлённый взгляд. («Чёрт побери… мне ж двадцати пяти нет, а я какую по счёту жизнь живу? Как не поверить в переселение душ…») Страх, вожделение и тревога охватили, не отпускали. *** В подъезде сыровато, батарея в две секции едва тёплая… а сверху доносятся голоса, явно нетрезвые. «Вот, впусти сельского простолюдина в цековский дом…» — усмехнулся Конрад, притворяясь тем, кем он уж точно не был, мажором из номеклатурной семьи. Дверь Искандеровой квартиры распахнута, в прихожей — стол, а за ним — шестеро. Вэй-брей, как говорит хозяин застолья… Марат в дембельской форме с ленточками… Дениз… вот он какой, глаза прямо горят, но сразу взгляд отвёл. Двое мужиков, явно русские, менты-сослуживцы. Шатен, блондин, усатые… не то, чтоб красавцы, но не уроды… особенно блондин, но натуралы. — Конрад за секунду оценил ситуацию и попытался прошмыгнуть в свой тамбур, но не тут-то было. — Доктор пришёл! — возвестил Искандер. — Заходи, Кондрат Савельич, заходи дорогой! Малое у нас новоселье, для близких, а ты у нас самый близкий, соседушка! Конрад натужно улыбнулся и через секунду уже балансировал на колченогом стуле на углу стола. Мария Денизовна, ни о чём не спрашивая, протянула тарелку с тремя горками: оливье, шуба и форшмак. Конрад поблагодарил и вдруг осознал, что за столом воцарилось молчание, что его рассматривают и что у каждого — свой интерес. — А вот вы, Кондрат, вы говорят, из Москвы? — завел разговор мент-русак, что постарше. — На «ты», на «ты», Вась, ты чего! — вмешался Искандер. — Мы с Кондратушкой утром барахло таскали, познакомились, какой он у нас замечательный! Наш человек! — Ну раз замечательный! — улыбнулся сослуживец. — Саня врать не будет! Василий Архипович я, для друзей — Вася. («Саня? Ах, конечно… Искандер — Александр — Саня, всё просто. Русский народ иностранщины не понимает и языков не изучает».) Вася протянул вполне мозолистую руку. Обменялись рукопожатием — Конрад мысленно усмехнулся «пять лет на скрипке, неожиданно крепкие руки у изнеженного москвича, угу?» Краем глаза заметил обручальное кольцо, потёртое, тусклое красное золото с серым оттенком. «Самое дешёвое, 375 проба… много лет в браке…» Вторая ладонь — блондин Серёжа. («Что ни рожа, то Серёжа… но тут лицо… приятное какое… скуластое, славянское…») Молодой, усы роскошные, пшеничные и глаза красивые, синие-синие. Но ведь натурал… разумеется, натурал… А как улыбается, аж жемчуга сверкают. И сразу душу раскрыл. «Пару месяцев как зачислили, в батальон. Я в Афгане служил, друг мой всё уговаривал: «Нафиг твой Новгород, только сопьёшься. Айда к нам, в Микояново — тепло и фрукты». Фрукты да, и работа не пыльная, но скучновато на посту сидеть — спать хочется, а нельзя, уволят… Осенью вот хочу в институт, на юриста…» Поговорить бы с ним, такая улыбка располагающая, добрая… но тут сыночки руки тянут. Сердце Конрада дёрнулось в груди. («Оба знают. Обсудили, в деталях, небось втроём и на слова не скупились. Марат в тёмном углу, смотрит чуть ли не похабно. В глазах — дерзость, оценка, насмешка. Дениз… силач какой, вах-вах, и даже вэй-брэй… совсем он другой, чем брат… и в глазах — тяжесть? боль какая-то?») Искандер поднял бутылку водки-андроповки и принялся разливать. «За новоселье уже пили, за здоровье тоже! Давай, Марат, тост скажи!» Марат поднялся, распрямил плечи, поднял стопку и выжидает, чтоб Искандер налил. Вот он какой — наконец-то на свету и рассмотреть можно. Лицо длинное, глаза большие, светло-ĸарие, сĸорее — тёмно-жёлтые. Конраду вспомнился рассказ деда — у Сталина глаза были тёмно-жёлтые. Вот таĸие, наверное. Губы толстые, мягĸие. Нос ĸаĸ будто армянсĸий, но не шнобель. Усы редĸие, да и на подбородĸе негусто, очень много у цесаутов азиатсĸой ĸрови. Неспокойный он, таĸтильный — всё трогал, передвигал, а обращаясь ĸ Искандеру, взял его за запястье, потом за плечо… Стоит, поправляет свою — самую модную — причёсĸу, суфле на темени, бритые висĸи. Ну и дембельская форма… муха-бляха, это произведение искусства. Недаром он молчит, даёт народу полюбоваться. Чёрная роба белыми шнурами обшита, погоны выпуклые, подкладные, с бронзовой буквой «Ф» и одинокой лычкой. На груди, в медальонах из витого сутяжа — значки, совершенно нелепые. «Десять прыжков с парашютом» и «За дальний поход на эсĸадренном миноносце «Напористый». («Напористый»… нажористый… это Балтийский, а Искандер говорил о Тихом…» мысленно усмехнулся Конрад. И, сам себе «тебе бы, Савельевич, книжки писать про единственных твоих друзей, армию и флот».) «За тех, кто в море, за границей и… в венерической больнице! Им нельзя!» провозгласил Марат. Народу понравилось, хохотнули. Тяпнули, задышали, закусили. Минуты две молчали, уминали оливье, урчали как стая голодных котов, на радость хозяйке. — Пойдём, Маша, курнём, а? — предложил Вася. Та радостно кивнула, поднялась из-за стола. («А ведь в голосе звучит что-то очень интимное… Искандер её «уважает», с ним-то всё понятно… но она же покалеченная? Или Искандер выдумал? Или не такие уж там шрамы? Или ради Васи можно стерпеть? Или у него маленький, да удаленький? Или у них менаж-а-труа?») — пронеслось в мозгу Конрада — и тут же испарилось, потому как… — Кондрашка, давай, и мы курнём! — заявил Марат. — Айда, к тебе, тут балкон узкий, не поместимся! Конрад аж рот раскрыл от неожиданности. Желтоглазый, явно наслаждаясь, продолжил. — А потом Дениз с тобой курнёт! Конрад лихорадочно соображал, что ответить — глянул на Искандера, тот едва заметно подмигнул. — Дениз у нас не курит, спортсмен! Ты, сынок, его не втягивай! — Ну, просто побазарит! Давай, Кондрат, не рассиживайся! Душа никотину требует! — А ты ĸуришь, Кондрат? Зря! — хозяйка застолья приготовилась было прочесть леĸцию (вполне лицемерную) о вреде табаĸа, но Марат уже подталĸивал Конрада на лестичную площадку. Ничтоже сумняшеся хлопнул по заднице, одобрительно причмокнул.