И помните, потомки, чья кровь питает вас

Ночью накануне родов Юте приснился сон. Нагая, она стояла посреди огромного, наполовину вспаханного поля, и босые ступни её были черны, словно вымазанные ваксой. Фигура пахаря, то приближалась, то, напротив, отдалялась, и Юта всем телом чувствовала и поступь его, и то, как в жирную плодородную землю впивается остриё плуга. Юта издалека, по фигуре и манере двигаться узнала в нём Армана. Даже во сне она удивилась — так неожиданно было увидеть дракона, пусть и в человеческом обличии, за таким занятием. Окончив свой труд, землепашец приблизился, по-хозяйски обнял её, поцеловал, беспрепятственно провёл рукой по груди, по животу, оставляя на её коже широкую влажную полосу. — Жена моя, любовь моя… — шепнул, или даже скорее прошипел Арман, теснее прижимая к себе супругу. — Пойдём. Они вместе шагали по чёрным комьям глины, и снова Юта чувствовала каждое прикосновение к почве как к собственному телу. Арман со свистом втягивал воздух, весь мокрый от пота, но не думал останавливаться. Он вёл свою женщину вперёд, гордо подняв подбородок, и на лице его играла хищная улыбка. Супруги переступили через неглубокую канаву, в которой лежал позабытый кем-то, заржавевший плуг. — Арман… — Юта почувствовала тупую боль, сотрясавшую всё тело, попыталась обхватить себя руками, но те не послушались. Ноги подогнулись, и тогда муж бережно подхватил её, понёс, крепко прижимая к потной груди. Выглянув из-за его плеча, Юта вдруг увидела, как позади них поднимаются, загораживая небо, высокие чёрные стебли. Поле родило — и родило нечто страшное, чудовищное. Раскрывались огромные, напоминавшие кожистые крылья листья. Растопыренные колючки, подобные изогнутым когтям, без счета покрывали невиданные, закованные в тёмную чешую растения. Соцветия светились недобрым красным огнём, как свирепые глаза, пересеченные полосками узких зрачков. В самой гуще зловещих всходов робко, но вместе с тем упрямо поднял головку крошечный пшеничный колосок — такой слабый и беззащитный по сравнению со своими грозными единоутробными братьями. А вдалеке, из того самого места, где супруги начали свой путь, тянулась к солнцу высокая и прямая трёхгранная игла. Юта закричала от ужаса, молотя в воздухе руками и ногами, а Арман всё нёс её, пока не достиг края вспаханного им поля. Только там он обернулся и посмотрел на оставленное после себя буйство хищных, неукротимых побегов. Измождённая открывшимися ужасами нагая женщина цеплялась за его шею, чувствуя в нём единственного защитника и всесильного покровителя. Не оглядываясь более, она смотрела только на его лицо, знакомое до последней черты. Армановы глаза светились теплом, любовью и нежностью. — Юта… Посмотри… Он улыбнулся, но неожиданно улыбка превратилась в жуткий оскал, а из горла вырвалось свирепое рычание. Арман обернулся драконом, ощерил густо обагрённую кровью пасть, глядя куда-то вглубь плодородного поля. Она закричала и проснулась в холодном поту. Арман, очнувшийся ото сна в то же мгновение, рывком поднялся и обхватил её обеими руками. Юта вздрагивала, спрятав лицо у него на груди. Острое чувство опасности, перед которой она была совершенно беззащитна, пронизывало её насквозь. — Что с тобой? Что? Юта, что с тобой?! — Дурной сон… — прошептали её губы. Арман вздохнул с облегчением. Он был уже готов со всех ног бежать за повитухой. Прохладная ладонь покровительственно накрыла Ютин затылок, ласково прижимая её голову к твёрдой груди. — Расскажи. Тебе станет легче. Ну же, любовь моя… Моя змейка… Она не смела ему рассказать. Откровенность могла обидеть его, так ревностно оберегавшего её от любых волнений и опасностей, с таким благоговением ожидавшего появления на свет… Змеёныша, кровь от своей крови… Арман терпеливо ждал, поглаживая её по спине. Юта судорожно пыталась придумать, что же сказать. Она чувствовала, как напряглись его мышцы, и супруг задал вопрос отрешённым, железным, полным ненависти тоном: — Тебе снился потомок Юкки? Бледная, дрожащая Юта закусила губу и не ответила. Её молчание показалось Арману подтверждением догадки. Он тяжело вздохнул, каменея скулами, обнял жену и положил тяжёлый подбородок ей на затылок, размышляя, и Юта словно бы слышала его мысли, в которых он проклинал так до сих пор и не наказанного Остина. Через минуту Арман овладел собой. — А помнишь, как ты приняла меня за освободителя? — неожиданно спросил он. — Помнишь, принцесса? Она кивнула, радуясь, что не выдала настоящую причину своих страхов. Арман поцеловал её в висок, добавил: — Ты была такая пугливая… — Ты был страшный… — А теперь? Юта почти успокоилась, заставила себя посмотреть Арману в лицо. Тлеющий камин слабо освещал спальню, бросал мерцающие отблески на загорелое тело дракона в человеческом обличии. У Юты сжалось сердце от его взгляда, и она горячо и убеждённо зашептала в ответ: — Я люблю тебя… Арман, я полюбила тебя, ты отец моего ребёнка, ты спас меня… Мне больше ничего не страшно рядом с тобой, любимый… Скоро я рожу тебе ребёнка, Арман… Арман… Ты отец моего ребёнка… Нашего ребёнка… Она видела, как его взгляд теплеет, как оттаивают плотно сжатые губы, складываясь в растроганную улыбку. Он обнимал свою возлюбленную, обретённую в яростной и опасной схватке с морским чудовищем, которая со дня на день должна была совершить для него самое лучшее, что любящая женщина может сделать для мужчины. — Ничего не бойся, — он бережно положил её на постель, лёг рядом и снова обнял. — Ничего, ничего… Никто и никогда не повредит тебе, пока я жив… — Арман помолчал, а потом продолжил, задумчиво поглаживая Ютино плечо большим пальцем. — В моём роду были доблестные предки. Были свирепые, были могучие… А я — счастливый… Счастливый Арм-Анн. … Юта с самого раннего утра ходила по замку, озабоченная и неспокойная. То ей казалось, что в замке очень холодно, и она возилась с камином. То наоборот, чудилось, что жарко. Ей хотелось увидеть супруга, но стоило отыскать Армана, хотелось побыть одной. Взявшись за вязание, она не могла усидеть на месте. Кумушки, заметив ее состояние, перемигнулись, но ничего не сказали. А вечером королева слегла с простуженной спиной. Юта жаловалась на боль в пояснице. Придворные дамы обложили ее мешочками с теплым песком. Когда повитуха отлучилась в коридор, ее сцапала сильная рука. Арман, до того ни разу не сказавший ей ни слова, спросил, что с Ютой. Опытная женщина, видевшая на своем веку немало обеспокоенных мужей, увидела еще одного. Под напускной суровостью скрывалась буря чувств, главным из которых был страх. — Родит завтра к утру, может, к полудню, — ответила женщина, — Ты не трусь, детки они здоровее родятся, когда мужик не трусит. Королеву не перепугай! Арман стоял, как вкопанный. День, которого они так долго ждали, наступил. Это случилось так неожиданно, хотя казалось, что он давно к нему подготовился. Он сам принес ужин Юте в постель. Она накинулась на еду с небывалым аппетитом. Арман смотрел, как его жена уплетает мясную похлёбку, и изо всех сил старался совладать с собой. Заметив его тяжёлый взгляд, Юта улыбнулась и попросила: — Арман, прости, вы все так меня избаловали, но я всё-таки… Мне так хочется… — Что, любовь моя? — чутко отозвался дракон, беря ее за руку. Юта смущённо потупила глаза. — У нас не осталось еще тех… Тех пресных лепёшек? Их, наверное, еще твоя бабушка пекла, но мне сейчас так захотелось… — Прабабушка, — пробормотал Арман, отчаянно стараясь не выдать своих чувств и сходил за лепёшками. — Арман, — возбужденно заговорила Юта, когда он вернулся, — Арман, я ведь могу не пережить роды. Ты… Не оставляй наших людей, хорошо? Это было сказано так просто, почти буднично. Юта ни на секунду не верила в возможность смерти, но ей казалось, такие слова будут к месту здесь и сейчас. — Переживи, — попросил Арман, гладя ее по голове, — Переживи, или им несдобровать. Так и знай, они у меня в заложниках. Какую же чушь несут женщины, когда приближается час родов! Арман заставлял себя думать о маленьком змеёныше, который должен был совсем скоро появиться на свет. Еще совсем немного, и он увидит его. Дракон мысленно разговаривал с ним, окликал про себя по имени. Гир-Арр! Гир-Арр! Юта не родила ни к утру, ни к полудню, ни даже к вечеру следующего дня. Боль в пояснице сменилась схватками, но воды никак не отходили. Хмурая, но не теряющая присутствия духа повитуха обнадёживала, как могла. — Оно и понятно, — говорила женщина, — Благородные госпожихи не как мы, простые девки, мучаются. Она, голубка, за нас за всех пострадать должна. Самым добрым оно всегда тяжелее. От ящера ро́дит-то, поди нелегко ей с ним было. Армана охватывало бешенство при подобных заявлениях, но он держался. Как он хотел, чтобы все это скорее кончилось или хотя бы сдвинулось с мёртвой точки! Не один раз все три женщины пытались выставить Армана вон, но безуспешно. Никакая сила не могла заставить его покинуть жену. Юта металась по постели, потом несколько минут отдыхала, и снова ее тело скручивалось от боли. Пот градом катился по измученному лицу. Она часто просила пить. Повитуха приказала ей кричать, что есть мочи. Старостина жена на каждый ее стон бормотала заклинание. Профессор Мортимер, снедаемый тревогой и любопытством, караулил в коридоре. Он очень хотел увидеть новорождённого, но крики и стоны заставляли его в страхе вскакивать и кружить по замку. Отошли воды, и боль, ранее казавшаяся невыносимой, удесятерилась. Юта забыла обо всем. Многочасовая пытка длилась и длилась. А повитуха и старостина жена заметно ободрились. Занимался рассвет. Факел, который Арман держал в руке, побледнел в солнечных лучах. Дракон видел, как сильно измучена Юта. По словам профессора, заключённый в кожистое яйцо змеёныш мог пережить гибель матери и появится на свет даже при самом трагичном исходе родов. Но Юта… Его случайно похищенная принцесса, его бесконечно любимая супруга… Она казалась комком боли, пульсирующим сгустком жизни, из последних сил старавшимся разделиться надвое. Слишком больно и тяжело, слишком медленно тянулись часы, а конца мучениям всё не наступало. Светлая рубашка, расшитая красным узором-оберегом — подарок благодарных крестьян — насквозь пропиталась по́том и стала похожа на старую тряпку. Юта хрипло дышала, часто просила пить. Арман держал её за руку, и тонкие пальцы, цепляясь за его ладонь, оставляли красные полумесяцы — отпечатки ногтей. Вот она неловко приподнялась и вдруг заметалась, забыв дышать. — Бабью жилу порвет! Второго не родит! — заголосила старостина жена. Повитуха прикрикнула на нее. — Пусть родит одного, — хрипло проговорил Арман, словно молясь. — Пусть одного, только… Новый мучительный приступ овладел роженицей. Ждать оставалось уже недолго. Повитуха отправила помощницу греть воду, потом наклонилась к уху Юты и твердым голосом начала говорить ей, что нужно делать. Увидев приготовленную лохань с водой, Арман едва сдержался, чтобы не выплеснуть её, помня о судьбе того, утопленного змеёныша. Ему не хотелось отвратить и запугать единственных помощниц в самый ответственный момент. Но когда Юта родит, он не позволит им донести своего ребёнка до воды. Юта потеряла счет времени. Она словно отупела от боли. Ее спасением было лишь понимание, что эта пытка однажды кончится. Однажды… Когда-нибудь… Но почему же все не кончается?! Так больно и так долго, много дольше, чем, как она знала, обычно длятся роды у женщины. Ночь, день, снова ночь, и новый рассвет - а страдание всё усугублялось, становилось всё тяжелее и больнее. Увидев старостину жену с тазом и котелком теплой воды, она поняла, что близок конец мучениям. Скоро… Может, совсем скоро… Неожиданно боль притупилась, даже почти исчезла. Мощные судороги сотрясали Ютино тело, которое, минуя разум, собрало все силы для последних потуг. Повитуха и старостина жена без суеты встали у её ног, приготовились. Они ждали. И Арман ждал. Младенец, скользкий и горячий, появился неожиданно. Его сморщенное личико было синим, а крошечные кулачки, стиснутые изо всех сил, беспорядочно двигались. Повитуха облизала языком его нос и подула в лицо младенцу. Тонкий, отчаянный крик разнесся по комнате, по коридору, по замку. Повитуха обрезала пуповину, немедленно передала младенца помощнице, снова наклонилась над Ютой. Ей ещё требовалась помощь. Из ее тела ручьем текла кровь, и с последними судорогами рождался послед. Арман застыл. Приподнялась на подушках Юта. Старостина жена обмывала маленькое, во всю мочь вопящее создание. Она что-то ласково бормотала, часто сплевывая. Завернув его в чистую пеленку, женщина с улыбкой повернулась к новоиспечённым родителям. Лица Армана она не видела. Но глаза Юты вдруг расширились, и в них плескались неверие и ужас. Неужели… Остин был у нее ночью перед… Перед… Он сделал это. Сделал это с ней, провожая ее на… Он… Новорождённый не только не был змеёнышем. В его чертах было мало и от Юты. Пока еще слишком маленький, чтобы быть на кого-либо похожим, младенец нестерпимо напоминал Остина. Контистеранского короля. Рыцаря-освободителя. Нет. Арман повернулся к Юте. Он увидел это сразу. Его ошарашенное лицо, его глаза молили только об одном: чтобы это было неправдой. Пусть Юта опровергнет страшную догадку. Пусть скажет что-то, что расставит все на свои места. Этого не может быть. Этого просто не может быть! Но в глазах Юты Арман увидел подтверждение. Старостина жена с младенцем на руках попыталась отдать ему ребёнка. Арман не взял его, даже не пошевелился. Ничего не понимая, она обошла его и встала между супругами, заслоняя их друг от друга. Она что-то говорила, показывала им малыша, но ее никто не слышал. Из горла мужчины вырвался хриплый рык. Женщина испуганно засуетилась, положила младенца на край кровати. Оглянувшись на Армана снова, она закричала и стрелой вылетела из комнаты. За ней бежала и повитуха. Обе женщины неслись прочь, не останавливаясь, пока не добежали до бывшей деревни. Много лет потом из уст в уста шёпотом передавалось то страшное, что люди услышали от них: как королева родила смрадное змееподобное чудовище, покрытое бледными червями. И как ящер явился посмотреть на своё дитя. Юта и Арман остались наедине с новорождённым. Юта, неуклюже перевалившись на постели, взяла руками свёрток. Крошечное создание моргнуло, сморщило носик и разразилось пронзительным криком. Синие щёчки стремительно розовели. Светлые, мягкие волосики на крошечной головке еще не успели высохнуть, а на темени пульсировал в такт плачу родничок. Женщина взглянула поверх малыша на Армана. Смертельно бледный, он взялся за голову обеими руками и вышел из комнаты.