Заложник

Зайдя в лабораторию, Мел Медарда испытала укол какого-то тяжёлого, болезненного чувства, причины которого были ей не до конца ясны. Вид Джейса Талиса, сидящего за столом в одних нелепых трусах и майке, и Виктора, стоящего у него за спиной и в последний момент отдёрнувшего руку от его плеча, был ей неприятен. Что-то с этим видом было тотально не так; словно она шла домой, а оказалась в совсем ином месте, лишь отдалённо напоминающем её дом. И всё же Мел взяла себя в руки и приветливо улыбнулась им обоим. Джейс, который ещё пару лет назад в подобной ситуации стыдливо покраснел бы от смущения и бросился одеваться, сейчас не сдвинулся с места. Он лишь изобразил кривое подобие ответной улыбки; заунит же и вовсе не переменился в лице. Советница Медарда была раздосадована таким приёмом, но ещё больше её злило то, что эти двое словно были на своей, лишь им доступной, волне, куда ей не было пути. Расстояние между ней и миром Джейса Талиса, бывшее расстоянием вытянутой руки, увеличилось многократно с прибытием учёного из Нижнего Города. И Мел пока не разгадала, что дало ему такую власть. – Мы так до сих пор и не были представлены лично, – она отправила в сторону Виктора ещё одну доброжелательную улыбку, и, о чудо, на этот раз он удосужился улыбнуться и приветственно наклонить голову в ответ. Его улыбка была не то чтобы натянутой и неискренней – скорее, усталой, истощённой. Мел почувствовала предельно отчётливо, что он умеет улыбаться теплее и шире – но не для неё. И это против воли тоже причинило ей боль. Виктор тем временем сделал несколько шагов в её сторону, опираясь на свою замысловатую трость. И то ли специально, то ли случайно он остановился между ней и Джейсом так, что закрыл своей фигурой последнего (насколько это было возможно ввиду разницы их фигур). Джейс на заднем плане, словно почувствовав себя от этого непринуждённее, склонил голову и устало потёр глаза. – Советница Медарда, – Виктор протянул ей руку. Она вложила в неё свою – и на том всё, словно ожидала, как же он поступит дальше. Ладонь Виктора была холодной, но, несмотря на общую болезненность и хрупкость его внешности, твёрдой и крепкой. Это оказалось для Мел первым приятным сюрпризом за последние несколько минут. Виктор, замешкавшись лишь на мгновение, отчасти наклонился сам, отчасти приподнял руку с ладонью советницы к своим губам, и оставил на тыльной её стороне лёгкий поцелуй, после чего мягко и плавно отпустил её. Мел не удержалась от того, чтобы удивлённо приподнять брови. – Я сделал что-то не так? – несмотря на свой вопрос, он не выглядел хоть сколько-нибудь сконфуженным потенциальной неуместностью своего поцелуя. – Нет, что вы. Приятно познакомиться, Виктор… – Просто Виктор. – Хорошо. Как вам Пилтовер? – Я редко бываю где-то, кроме дома и лаборатории. И там, и там мне нравится. Мел рассмеялась и почти почувствовала себя непринуждённо, но тут опять заметила на заднем плане Джейса. Тот, ничего не смущаясь, поплёлся к дивану, выковырял из него свою вчерашнюю одежду и принялся тут же её надевать, даже не подумав выйти в туалет, чтобы привести себя в порядок. Это снова задело какую-то болезненную струну в её сердце, и она вновь почувствовала себя неуютно. – Вам не интересен Город Прогресса? – Может, и был бы интересен, но на меня везде смотрят так… – тут Виктор замялся и обернулся в сторону Талиса, как будто тот должен был подсказать ему правильное выражение. Джейс стоял к нему спиной и не увидел этого молчаливого призыва. – Как «так»? – Словно я хуйня из-под коня, – ответил Виктор так же непринуждённо, как до этого целовал ей руку, и вот тут Мел не смогла бы скрыть удивление, даже если бы очень хорошо постаралась. Она ожидала, что Джейс тут же вмешается в разговор, но тот продолжал увлечённо натягивать штаны, словно в них на данный момент заключался весь его мир. – Простите за мой французский, – добавил Виктор. Мел присела на стул и попросила стакан воды. *** В последующие полчаса между всеми тремя разгорелся жаркий спор. Джейс и Мел убеждали Виктора, что ему нужно сменить имидж, дабы на него не смотрели в Пилтовере как на ту самую хуйню из-под коня. Виктор холодно отбрехивался, что ему это всё не нужно, и никакого смысла в этом нет. В том же случае, если кто-то дотронется до его волос, чтобы укоротить их и подстричь какой-нибудь модной стрижкой, он обещал убить несчастного прямо на месте. Советница Медарда покинула лабораторию в полном душевном смятении. – Чего ты так упёрся? – спросил его Джейс, едва за ней закрылась дверь. – А ты чего? – ответил Виктор, с которого тут же слетел налёт холодной отстранённости, за которой он прятался последние полчаса от своих оппонентов. – Ты же даже не дал мне свой ответ. – Какой ответ? Утренний стресс выбил из оперативной памяти Джейса воспоминания о вчерашней ссоре и предшествовавшем ей напряжении. Виктор посмотрел на него виновато и грустно; это ощущалось странно после того, как столько дней его взгляд не выражал ничего. – Можно мне остаться здесь ещё на какое-то время, или тебе будет лучше, если я сразу съебусь в Заун, – напомнил он негромко. – Аааа… – протянул Джейс, и воспоминания начали возвращаться к нему. На какое-то время воцарилась тишина. Виктор чувствовал себя гадко. Талис был живым доказательством его постыдного секрета, степень постыдности которого лишь сейчас начала открываться ему в полной мере. Желание назвать себя плохим человеком, смириться с этим и не надеяться на большее боролось в нём с раздражающим стремлением доказать, что он всё-таки не совсем плохой. Это второе стремление угасало в нём по мере того, как он становился старше, как стиралась грань между плохими и хорошими поступками, законными и нелегальными способами лечения. Виктору даже казалось, что он уже вырвал из себя это стремление с корнем – но специфика ситуации с Талисом заставила его вновь напомнить о себе. Забившиеся в дальний угол нравственные ориентиры раньше просыпались только тогда, когда он был хоть сколько-нибудь трезв и с пугающей отчётливостью осознавал, что из себя представляет его жизнь. То есть практически никогда. Сейчас же они пищали из своего тёмного, засыпанного пылью, паутиной и трупами мух угла всё настойчивее, даже когда по его венам успокаивающей волной разливалось мерцание. Джейс Талис таким образом становился его главным палачом. Ему было решать, конченый Виктор человек – или ещё не наверняка. Окончательно безобразный, бесполезный калека – или у него ещё есть какая-то надежда. Виктор боялся и ненавидел в себе ту часть, что вверяла в руки пилтоверца столь большую власть над ним. Сидящий напротив него человек был обласкан судьбой и удачей. Едва ли он сталкивался с серьёзными потрясениями до того, как решил спуститься в Заун в своём сверкающем костюмчике и со своим огромным молотом. Его исходная идея найти Виктора и пригласить его в лабораторию была наивна; Виктор, наверное, и не согласился бы. И всё же… И всё же, как ни хотел Виктор видеть в этом исключительно наивность и безрассудство человека, не знавшего бед и нужды, было в этом что-то… Очаровательное. Он не хотел, но чувствовал себя польщённым. Он не хотел, но чувствовал себя проебавшим что-то важное из-за того, что вместо дружеской встречи двух изобретателей получилось то, что получилось. Удержание в неволе с угрозой физической расправы. Причём проебал он это задолго, за многие годы до встречи с Джейсом. Это чувство грызло его изнутри. Мучительно грызла и вина – Виктор хотел, очень, очень сильно хотел видеть в Талисе одного из. Одного из презираемых верхних, которых не волновало, какой ценой возвысился над миром блестящий передовой Пилтовер. Одного из тех, кому не жаль подрезать крылья, кого не жалко и убить, и до восстановления баланса справедливости всё равно будет как до Луны. Может, Джейс и был таким – но, глядя на него в последние дни, Виктор испытывал лишь какую-то обезоруживающую, щемящую теплоту. Талис не нуждался в ней, но Виктору постыдно хотелось загладить свою вину. Как будто это было возможно. – Можно, – едва донеслось до его сознания. – Что, прости? – Говорю, можно остаться, – уверенно повторил Джейс. – Только не надо, пожалуйста, больше так странно на меня смотреть.