Горячо. Горячее. Два альфы

      Комиссар за то время, что они успели провести вместе, совершенно преобразился, и, кажется, всему виной было то, как хорошо он сошелся с режиссером. Они сошлись настолько, что играли в одной команде против сыновей, которым, в свою очередь, пришлось друг другу доказывать, какие они оба замечательные актеры, безупречно отыгрывая дружбу. Джин знал, что его отец умел находить общий язык с разными людьми, но чтобы с альфой, который не умел улыбаться и говорил так, как будто каждый раз отдавал рапорт… Это было что-то новое. Джехен не начал улыбаться чаще, но при этом стал больше походить на обычного человека, а не комиссара, и в какой-то момент Джин совершенно перестал бояться лишний раз к нему обращаться. Возможно, потому что он разрешил называть себя по имени, а со старшим Кимом и вовсе перешел на ты.       — Они спелись.       Тэхен, которому было приказано собрать мячи и упаковать клюшки, смотрел в сторону активно что-то обсуждающих отцов, пока Джин, который, разумеется, вызвался ему помочь, смотрел в ту же сторону. Альфы направлялись к веранде и накрытому ужину, при этом комиссар придерживал режиссера чуть пониже плеч.       — Неудивительно, если учесть, что твой папа большой поклонник творчества моего папы.       — Если бы он так оживал почаще, возможно, мама бы не ушла от него.       А вот это было очень неожиданно, и Джин с сомнением стал наблюдать за Тэхеном, который погрузился в какие-то свои мысли.       — Он же говорил жена…       Вопрос был тонким, но родители Джина тоже были разведены, поэтому он мог позволить себе говорить об этом без опасения задеть чужие чувства. Если что, сможет поделиться своим опытом.       — Просто привычка. Это как с уставными обращениями, а он в первую очередь служит, а потом живет. Маму отпустил за выслугу лет. — Тэхен ухмыльнулся, но в этом не было злости — тоска. — Мама омега, а омеги очень терпеливы, но даже у них есть предел. Особенно, когда запах начинает затихать, и становится понятно, что из общего у вас только сыновья, уже взрослые и самостоятельные.       В другое время Джин бы обязательно нашел слова поддержки, но их отношения с Тэхеном не располагали к такому. Это просто было как-то слишком непривычно, и перечный альфа немного растерялся.       — Они хорошо расстались, с полным взаимопониманием и уважением, так что здесь сыновья не пострадали. Как и внуки — у моего старшего брата двое детей, и мама сейчас живет с ними — она единственная бабушка-омега в семье, и мои племяши в ней души не чают.       Тэхен с нежностью улыбался, и Джин растерялся окончательно, так и замерев с клюшкой, которую мятный альфа должен был запрятать в специальную сумку.       — А я… Не общаюсь с матерью. Родители развелись десять лет назад.       Кровь за кровь, откровенность за откровенность, и Тэхен посмотрел на него с удивлением.       — Был скандал?       Тоже не собирался утешать, но, судя по тону и взгляду, решил взять перемирие в их… дурацком противостоянии. Возможно, сказывалось то, что они до этого полтора часа изображали друзей, не разлей вода.       — Да. Она альфа, и всё, что я помню с двенадцати лет — постоянные скандалы. Кричала только она — ты знаешь, у моего отца нет такой привычки, даже когда он очень сердит. — Джин крутил в руках клюшку. — Между особняком на триста семьдесят квадратов и сыном выбрала особняк.       — Но ты не пострадал от этого, я уверен.       Джин усмехнулся.       — Нисколько. На самом деле, я даже вздохнул с облегчением, когда она ушла — дома стало тихо и спокойно.       Он не лукавил. Разлука с матерью никогда не вызывала в нем печальных чувств — они никогда не были близки, и теперь, повзрослев, Джин понимал, что зачастую они с матерью соревновались за внимание отца. Кажется, что это дико, но когда на одной территории сходится три альфы… И неважно, любовники вы или же родственники — всё сводится к банальной конкуренции и стремлению быть впереди. Наверное, так бывает не у всех альф — скорее всего, папе просто не повезло, или же не повезло маме, но факт оставался фактом — другого отношения между альфами Джин не видел.       — Альфы не умеют любить друг друга.       Услышав сделанный вывод, Тэхен прямо посмотрел на Джина, протягивающего ему клюшку.       — Опрометчиво говорить за всех, когда у тебя перед глазами был пример только двух.       Прозвучало слишком резко, чтобы не заподозрить в этом что-то глубоко личное.       — Почему же двух? — Джин первым направился к родителям, пока Тэхен закинул на плечо сумку. — Четырех.       — Еще одна пара несчастных? Тоже родственники или неудавшийся опыт?       — Настолько неудавшийся, что я бы предпочел, чтобы его вовсе не было. — Джин ухмыльнулся, невольно задумавшись о том, как могли бы сложиться их с Тэхеном отношения, если бы они познакомились при других обстоятельствах.       — Подозреваю, что ты обо мне. — Тэхен остановился и повернулся к нему. — И если этот опыт тебе настолько неприятен, мы можем ограничить общение только работой. Хотя, я уже пытался быть любезным, и тебе это не понравилось.       — Мне не нравится лицемерие.       — И когда лижутся, как собаки. Хотя сам, наверняка, глаза закатывал от удовольствия. — Тэхен с притворной нежностью улыбнулся. — И кто из нас лицемер?       — Тебя так задело это сравнение… — Джин покачал головой. — Мне нужно извиниться?       — Тебе нужно выбирать слова. Потому что как собака себя ведешь пока только ты.       Несмотря на то, что изначально перечный альфа ничего не имел против собак, то, с каким тоном это сказал Тэхен, вызвало в нем только агрессию, которую не удалось потушить до момента, когда они добрались до накрытого для ужина стола.       — Что вы…       Ким Соджун не успел задать вопрос, увидев лицо сына, который убийственным взглядом следил за Тэхеном, передающим отцу сумку с клюшками.       — А конкретнее?       Теперь, услышав то, как сын звучал, Ким Соджун еще больше напрягся, пока Ким Джехен вопросительно уставился на Тэхена. И Тэхен вернулся к Джину, встав так, как не встают друг к другу дружелюбно настроенные альфы.       — Я тебя пытаюсь целовать, а ты меня только кусаешь. — Он говорил тихо, глядя Джину в глаза. — И мне повезло, что ты не зубами вцепился в мои яйца.       — Тэхен, в чем дело?       И услышав вопрос комиссара, в котором слышалось подозрение и уже готовящийся строгий приговор, Тэхен повернулся к столу.       — Честно сказать, проголодался.       — Джин?       Ким Соджун взял сына за плечо, и тот задумчиво и очень медленно, как будто боясь упустить из виду мятного альфу, перевел на него взгляд.       — Да, я бы тоже поел.       — В таком случае, присаживайся. — Ким Джехен не торопился садиться, решив сначала поухаживать за своими гостями. — Сегодня, с вашего позволения, я жарю мясо.              

* * *

      

      Чимин редко волновался перед свиданиями и еще реже готовился к ним за неделю, но теперь, выбравшись из такси рядом с самым фешенебельным клубом столицы… Ему доводилось здесь бывать и никогда в такой роскошной компании. У входа в этот раз никто не толпился, потому что на это мероприятие пускали только по пригласительным, которые проверяли два солидных мужчины в костюмах элитных телохранителей. Омега вдохнул с трудом и не выдохнул, быстро оглядевшись. Они с альфой его мечты договорились встретиться у входа, и Чимин потянулся во внутренний карман укороченного пиджака, чтобы проверить телефон. И первая мысль, которая к нему пришла — он слишком затянул камербанд, но что не сделаешь ради второго впечатления, которое он не мог позволить себе испортить.       А омега знал, что выглядел сногсшибательно. И не потому, что в этом его убедила мама, которая помогала с одеванием и укладкой — господи, как будто он собирался на свою свадьбу. Или чужую, главное, что костюм сидел так, что казалось, его шили прямо на нем. Прямые брюки в соседстве с камербандом (будь он проклят) подчеркивали (глубоким бордовым) изгибы и линии, при этом оставаясь классически элегантными. Бордовая, в цвет костюма тонкая хлопковая сорочка сидела как влитая и прикрывалась идеально скроенным укороченным пиджаком. Этот образ был продуман до мелочей и лаконичен до безобразия. И сексуален, но здесь нельзя было полагаться только на свои впечатления и мамину похвалу.       — Надеюсь, ты недолго ждал.       Так, главное теперь было — не упасть в обморок, а если упасть — точно в руки режиссера, голос которого раздавался из-за спины и… С прицельным попаданием в руки проблем не будет, потому что одна уже мягко опустилась на его талию, беспрепятственно пробравшись под пиджак.       — Недолго, но уже успел произвести фурор.       Чимин всё-таки повернулся и первое, что увидел — бесстыдно глубокий вырез черного шелка и атласно черные лацканы такого же черного смокинга. Как сказал бы Мин — еб твою мать, но омега выбрал бы формулировку еб меня. Наверное, стоило поднять глаза, которые прилепились к груди. Чимин поднял. Скорее всего, вместе с глазами поднялся и член. Режиссер Чон почему-то был брюнетом, и его глаза в свете фонарей тоже были черными и такими глубокими, что можно было пропасть без вести. А улыбка? Эта хитрая, дьявольски очаровательная ухмылка…       — Чим. Моргни, если живой.       Да похуй. Пусть издевается и самоутверждается — имеет полное право. Он был слишком шикарен, и Чимин, просто чтобы оценить образ в целом, скатил взгляд по шелку и атласу к брюкам, по длинным ногам… Божечки. А режиссер Чон рассмеялся. Наверное, омега выглядел как идиот, но рядом с богом все немного идиоты, и он не стал стесняться. Вместо этого сглотнул, затолкав обратно решимость, и поднял глаза.       — Надеюсь, я поразил тебя так же, как и ты меня.       Чон Хосок ничего не ответил, вместо этого направив своего спутника ко входу, где все начали вежливо раскланиваться и расступаться. Чимин ничего не замечал, все силы пустив на то, чтобы как-то удерживаться на подкашивающихся коленях. Он шел туда, куда его вели, а потом остановился. А потом чуть не потерял сознание, когда режиссер Чон подобрался к нему слишком близко, наклонившись к его уху, и из бессовестного выреза впервые повеяло медом. Это была не пошлая сладость, которой могли похвастаться вкусные омеги, типа него. Нет, это было что-то другое. Терпкое, укутанное древесной горечью и распустившееся в окружении нежнейших лепестков.       — Давай кое-что проясним.       Альфа говорил почти шепотом, и Чимин уставился на него широко раскрытыми глазами. Сейчас он скажет, что омега просто его сопровождает, что всё это — просто жест доброй воли и всё такое, что уронит настроение и остальное красивое, чем омега был наделен.       — Ты поразил меня. — Хосок вдруг улыбнулся с теплом, нежно, и то, что он сказал после этого… — И я должен задать тебе вопрос. — Кажется, он тоже теперь немного волновался, и Чимин невольно стал чувствовать себя немного увереннее. — Ты думал о продолжении этого вечера, или остановимся на том, что я усажу тебя в такси и помашу рукой?       Омега глубоко вдохнул.       — Нет, не думал. — Заметил удивление, и только потом продолжил, на выдохе. — Мечтал. Но почему ты спросил именно теперь?       Вместо ответа, альфа положил руку ему на талию. Потом вторую. Потом они обе чуть нескромно, но до сих пор прилично скатились к бедрам, пока запах меда стал отчетливее. Потому что режиссер Чон потянулся к его шее, и Чимин отчетливо почувствовал его дыхание. Блять, он уже готов был кончить без рук, пока альфа коснулся его кожи носом, скользнув им к уху. Обнюхивал его. Ооох, кажется, сердце остановилось, а Чимин тем временем прикрыл глаза. Сердце и время остановились, потому что это мгновение, кажется, длилось вечность, и омега не обиделся, если бы продолжилось еще немного. Как же хотелось заполучить его губы, но вместо этого Чимин ощутил сбивчивое дыхание на своей щеке и инстинктивно, совсем чуть-чуть запрокинул голову.       — Я думал об отеле, но теперь… мы поедем ко мне. — Куда скажешь, можем прямо здесь. — Скажу сразу — я не ищу секс на одну ночь, но и обещать продолжение не могу. — Мне похуй, потому что кончив под тобой, я тут же умру. Как посмотрев на Париж. — Ты слишком горячий и сладкий, чтобы я захотел ограничиться одной ночью.       А может, он умер по дороге и теперь был в раю?..       — Я? Тогда что о тебе говорить?       Чимин прямо смотрел в темные блестящие глаза, а Хосок, наверное, немного завороженный, потянулся пальцами к его щеке, но затем руку одернул, быстро оглядевшись. И омега заулыбался.       — Я подозреваю, что ты мало кого знаешь из здешней публики, а вот мне нужно будет поздороваться, и чтобы мы с тобой не потерялись, а я не задерживался… — Режиссер Чон вытянул перед Чимином ладонь, и омега вложил в нее свою. — Обещаю, что не отпущу. А если отпустишь ты — я тебя найду. Ты со мной.       Больше всего в альфах (разумеется, тех, которые ему нравились) Чимину нравилось именно это — естественное чувство собственничества, когда альфа выбирал для себя омегу и не собирался делить ее ни с кем другим. Что-то на уровне инстинкта, который, чем меньше на них будет одежды, начнет становиться отчетливее. Ощутимее. Всё-таки, Чон Хосок был идеалом альфы. И если бы он услышал мысли режиссера, о том, что ему давно не доводилось встречать таких омег, Чимин бы точно самодовольно улыбнулся.       — Пойдем.       Они направились к стремительно собирающимся гостям, но омега думал только о том, как хорошо и крепко альфа сжимает его руку. Это уже был незабываемый вечер.              

* * *

      

      — Ешь. Гениям нужны силы.       Комиссар уверенно распоряжался идеально прожаренным мясом собственного приготовления, каждый раз начиная с режиссера, затем продолжая его сыном и заканчивая собственным. Возможно, ему доставались самые лакомые кусочки, но никто не собирался жаловаться. Говядина была идеальной, как и поданные к ней острые, кисло-сладкие, маринованные и соленые закуски и салаты.       — Освоился?       Тэхен с улыбкой смотрел на отца, который полностью взял на себя роль хозяина. Ему нечасто доводилось видеть его таким суетливым, потому что чаще он был угрюмым и ответственным, но это, возможно, из-за того, что жил один и редко принимал гостей. Тэхен не знал, как вел себя отец, когда встречался с друзьями, а теперь, кажется, узнал.       — В хорошей компании даже петух поет соловьем, а что уж говорить о комиссарах полиции в таком высоком обществе. — Ким Джехен сосредоточенно переворачивал тонкие ломтики говядины. — Но я петь не буду.       — А если мы с Джином пригласим вас с Тэтэ к себе на барбекю?       Услышав это, Джехен поднял только глаза, смерив Соджуна пристальным, по-комиссарки цепким взглядом.       — Я соглашусь.       — А я подумаю.       Тэхен откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и забавно, не обидно надулся. Он посмотрел на Джина, но тот был увлечен едой и набивал щеки, залезая то в одну тарелку, то в другую, то возвращаясь к своей, на которой, благодаря Ким Джехену, было много мяса. Перечный альфа ловко подцеплял золотистые ломтики, укладывал их на листы салата и ел, с удовольствием причмокивая. Говорят, любые люди безобидны, когда спят, а Тэхен теперь убедился, что еще и когда едят. А потом дернулся от неожиданности, чуть не опрокинув тарелку.       — Что такое? — Комиссар, хмурясь, посмотрел на него. — И почему не ешь?       Мятный альфа теперь пытался проткнуть Джина взглядом, пока тот о чем-то переговаривался с отцом, тыкая то в одну закуску, то в другую, останавливаясь лишь на тех, которые понравились ему больше всего. Стол был небольшим, и… Он водил носком по ноге Тэхена. Носком — то есть он снял обувь, чтобы пробраться под штанину, и… Тэхен не мог никуда деться, потому что места под столом, как и на столе, собственно, для четверых было не так много.       — Тэтэ, попробуй это. — Джин, продолжая свою провокацию, смотрел на альфу невинными глазами, протягивая ему небольшую пиалу. — Очень вкусно. — Потом он посмотрел на комиссара. — Я бы попросил добавки.       Джехен кивнул, запомнив это пожелание, пока Соджун, воспользовавшись замешательством Тэхена, подцепил из пиалы несколько кусочков острой капустной закуски.       — Очень… — Мятный альфа попытался убрать ногу и нечаянно задел сидящего рядом отца, который смерил его строгим взглядом — он так смотрел на него в детстве, когда маленький Тэтэ баловался за столом. — Остро?       Острым теперь был только взгляд Тэхена, который без слов пытался убедить Джина перестать… баловаться.       — Нет. В самый раз. Доверься мне.       Джин смотрел на него с ласковой улыбкой, а в бесстыжих глазах плясали демоны. И именно поэтому эти раздражающие касания производили такой неоднозначный эффект. Бесил до дрожи и при этом почти до такой же дрожи волновал.       — Спасибо.       Тэхен тоже улыбнулся, взял пиалу, положил немного салата в свою тарелку, вернул пиалу Джину, который с довольным видом поставил ее на место, пока его нога выбралась из-под штанины Тэхена и по брючине заскользила к колену. Какого черта это вообще было так чувствительно? Мятный альфа раздвинул колени, надеясь, что носок Джина соскочит и вернется в туфель, но…       — Тэхен, в чем дело?       Неверный расчет. Неверное движение, и мятный альфа рефлекторно попытавшись встать, задел стол, и тот задребезжал, пока отец строго забасил. Почему? Потому что ступня этого… прижалась к бедру Тэхена. С внутренней стороны, пальцами почти добравшись до того место, на котором уже побывали пальцы рук, оставив болезненные воспоминания. И всё это Джин проделывал с невозмутимо набитыми щеками и без отрыва от еды. Правда, после того, как альфа чуть не перевернул стол, он прервался и посмотрел на Тэхена с искренним недоумением. А потом резко откинулся на спинку стула, когда Ким Соджун попытался под стол заглянуть, возможно, заподозрив неладное. Ему это не удалось, но нога Джина куда-то исчезла, как и его деланная безмятежность.       — Джин. — Режиссер повернулся к сыну, который озарил его лучезарной улыбкой. — Когда вы будете подписывать контракт?       — Хоби сказал, что на следующей неделе. И почти сразу мы сможем начать съемки. — Джин отложил приборы. — У Тэтэ до сих пор нет агента, и ему нужен будет юрист, чтобы удостовериться в том, что режиссер Чон не возьмет его в рабство.       — Ты решил эту проблему? — Джехен смерил сына строгих взглядом.       — Нет. — Тэхен покачал головой. — Но у меня еще есть время.       — Я могу с этим помочь. — Соджун отставил тарелку. — Разумеется, если ты мне доверяешь.       — У тебя есть сын, о котором нужно переживать. Тэхен сам справится.       Это могло прозвучать как Не лезь не в свое дело, но судя по голосу и выражению лица комиссара это было скорее похоже на Я не хочу тебя обременять. И Тэхен хотел на это ответить, но не успел, так как Джин вновь принялся за дело, пальцами ноги начав поглаживать его голую щиколотку. Был единственный вариант прекратить это безобразие, при этом уличив перечного альфу в плохом поведении. Нагнуться, схватить его за ногу и дернуть, чтобы стало понятно, кто единственный за столом теперь баловался. Только нужно было дождаться правильного момента, и для этого Тэхен вновь пошире расставил колени.       Джин только этого и ждал. Кажется, ему не терпелось закончить то, на чем Тэхен прервал его, когда пытался опрокинуть стол. Не нравится, когда его кусают или травмируют (здесь Джин его понимал и уже решил, что больше такую выходку не повторит) — придется идти в обход, другим путем. Чувствительно, а не болезненно, и узкая ступня перечного альфы вновь прижалась к крепкому бедру. Жаль, Тэхен не футфетишист, потому что в этом случае мог бы получить удовольствие, а не просто кипеть от негодования. Хотя сейчас он, кажется, был абсолютно спокоен и даже вполне расслабленно откинулся на спинку стула, как будто ожидая от Джина инициативы. Словно в подтверждение этого Тэхен выгнул бровь, при этом сохранив так идущую его красивому лицу невозмутимость.       И он сохранил ее даже в тот момент, когда Джин подобрался к его члену. Мягко поглаживал его, при этом пристально вглядываясь в глаза мятного альфы, который смотрел на него и не моргал. Он выжидал нужный момент и пытался сфокусироваться лишь на этом, потому что в другом случае вместо победы рисковал заполучить стояк. А Джин тем временем вошел во вкус и даже придвинулся к столу, чтобы стало удобнее. Выводить его из себя. Бесстыжий. У Тэхена был всего один шанс проявить реакцию, достойную спецназовца.       Он резко опустил вниз руку, но нога Джина в последний момент выскользнула у него из пальцев, и Тэхен повинуясь рефлексу, вновь попытался за нее ухватиться, для этого наклонившись ниже. Не рассчитал, а для эффектности еще и ударился подбородком о стол.       — Тэхен!       Блять. Он прикрыл глаза, медленно выпрямившись, пока Джин из последних сил пытался не засмеяться.       — Выйди из-за стола. Не думал, что повторю это спустя двадцать лет.       Джехен говорил тихо и всё равно гремел, и пристыженный Тэхен шумно и раздраженно выдохнул, но всё же послушно поднялся.       — И ты, Джин. Составь Тэтэ компанию.       Соджун, на фоне комиссара, звучал мягко и даже нежно, но в его глазах, которые теперь смотрели на уже искренне удивляющегося сына, было что-то другое, что не дало Джину ни шанса на оспаривание. И ему понадобилось время, прежде чем он встал. Пожалуй, смотреть теперь на лицо горе-провокатора, который всё же получил по заслугам, стоило того позора, что пережил Тэхен.       — Пойдем, Джинни.              Они вышли с веранды и завернули за угол, скрывшись за живописно подстриженными кустами чего-то зеленого, но не цветущего. Быть выставленным с ужина отцом за плохое поведение было почетным лет до десяти, но когда ты перешел рубеж в двадцать пять…       — Это было в твоем гениальном плане?       Тэхен уже забыл, как пытался поцеловаться со столом, и теперь победно смотрел на Джина, спиной подпирая отделанную натуральным камнем стену. А Джин молчал и только смотрел на него. Возможно, именно в этот момент вносил в свой провалившийся план изменения, чтобы всё-таки довести его до конца.       — Я не буду говорить без своего адвоката.       Перечный альфа отвернулся, сжав зубы, как будто на самом деле боялся проговориться.       — Он тоже скажет тебе, что ты облажался.       — Ну я, по крайней мере, не пытался головой пробить стол.       Джин вновь повернулся к Тэхену, который беззаботно пожал плечами.       — Я не пострадал, не волнуйся.       — Ничего, у нас еще есть время.       — О, ты придумал что-то еще? — Мятный альфа удивленно поднял брови, пока Джин смерил его уничижающим взглядом. — Я заинтригован.       — Чтобы ты пострадал, мне нужно просто перестать обращать на тебя внимание. Этого будет достаточно.       — Не суди меня по себе. Хотя… Нет, тебя бесят другие вещи. — Тэхен задумчиво закатил глаза. — Вежливость, терпение…       — Терпение? — Джин выразительно удивился, а потом заранее угрожающе сделал к Тэхену шаг.       — Ну да, терпение. Обычно я не могу тебя терпеть, а тут сделал над собой усилие, а ты…       Джину хватило одного движения, чтобы схватить грубияна за грудки. И еще одного, чтобы не дать ему закончить грубость. Он просто закрыл ему рот, но так как руки были заняты воротником его поло, пришлось импровизировать. Губами. Он часто невольно, робко, отчаянно или раздраженно возвращался к этим воспоминаниям, укутанным мятной дымкой, которая скрывала их от всё отрицающей гордости. Джин упирался двумя руками в стену по бокам от головы Тэхена — возвращал себе эти воспоминания, собирая их языком с языка мятного альфы, который схватился за его талию, надеясь оттолкнуть, но боясь случайно отпустить. В этом поцелуе была только ласка, пусть и скомканная обидой и желанием что-то доказать, но… ласка. Сбивчивая, неловкая, но при этом чувствительно сладкая, порывисто глубокая, и Джин больше раскрыл губы, делая ее только глубже. А Тэхен взял его за затылок, чтобы он не передумал. Это был момент, застывший в пьянящем смешении мяты, сахара, перца и гвоздики, и он затянулся. Его хотелось затянуть, задержать, продлить, чтобы не нужно было запоминать впрок.       — Ничья?       Тэхен пытался отдышаться, оторвавшись от губ Джина, но не отпуская его.       — Нет. — Перечный альфа стал еще ближе, всем телом прижимая его к стене. — Ты снизу. И проиграл.       Мятный альфа только улыбнулся в ответ, а потом дернул Джина к себе, заткнув его победу поцелуем, пылким до чувственной пытки. Джин был к этому готов, раскрыл губы, впустил язык, пока пальцы обеих рук сжались на его затылке и надавили. Он рано праздновал победу, совершенно не позаботившись о безопасности своих… Тэхен резко поднял колено, жестоко столкнув его с чужой мошонкой. Болезненно и для любого, у кого есть член, немного мучительно. Тэхен знал об этом не понаслышке, и теперь с почти садистским удовольствием наблюдал за своим остывшим, как и полагалось, отмщением, пока Джин отпрянул и согнулся пополам, рукой пытаясь привести в чувство ушибленные яйца.       — Вот теперь ничья. — Тэхен оторвался от стены. — И я что-то проголодался.       Он спокойно вернулся за стол и с первого взгляда понял, что взрослые альфы их отсутствие не замечали, о чем-то с жаром, но без повышенных тонов дискутируя.       — О! — Соджун первым заметил приближение Тэхена. — А где второй мальчик?       — Если скажу, испорчу вам аппетит.       — Надеюсь, ты подумал над своим поведением.       Джехен строго смотрел на сына, который поднял две руки, обещая отныне быть послушным. Он сел, с аппетитом оглядев обновленный еще не распробованными блюдами стол. Око за око, зуб за зуб, яйца за яйца, но слаще губ он точно не пробовал.       — Джинни, всё в порядке?       Соджун с сомнением оглядел вернувшегося сына, который на ходу нервно приглаживал влажную челку. В фильмах обильное и с фееричными брызгами умывание обычно приводит героев в чувство и наставляет на путь истинный, но Джин, пусть и был актером… Не помогло.       — Да.       Он сел, на мгновение скривившись.       — Тебе это понравится. Попробуй.       Тэхен взял первую подвернувшуюся ему тарелку, с добродушной улыбкой протягивая ее Джину.       — Спасибо. Тэтэ.       В глубине души, Джин понимал, что это было справедливо, но… Нужно будет всерьез подумать над тактикой и стратегией, которая по итогу должна будет привести его к победе, а их — еще к одному такому поцелую. Потому что это было… слишком вкусно.              

* * *

             Первое, в чем убедился Чимин — режиссер Чон относился к тем альфам, которые помимо темпераментных самцов были еще и джентльменами. Омега встречал такое сочетание нечасто, и теперь испытывал восторг больше, чем приличный. Этот идеальный альфа обхаживал его не только для того, чтобы потом нагнуть, но и для того, чтобы Чимин чувствовал себя комфортно — неголодный, без жажды и удобно усаженный. Потом начался показ-перфоманс, но омега не мог на нем сфокусироваться — смотреть хотелось только на ладонь режиссера Чона, которая спокойно расположилась у него на колене.       Дальше — больше. Танцоры-модели закончили (пока Чимин почти кончил), и импровизированную сцену начали оперативно разбирать, пока гости решили отвлечься на разговоры. Разумеется, все они были с режиссером Чоном, а тот, в свою очередь, отпустил руку Чимина и взялся за его талию. Что было самым приятным — когда они встречались с альфами, которые не стеснялись омегу жадно разглядывать (обычное дело), Хосок спускал свою руку с талии ближе к бедру, и сердце Чимина в этот момент заглушало и разговоры, и музыку… Альфы обычно так недвусмысленно давали понять, что ловить здесь нечего, а если всё-таки захочется порыбачить, придется лишиться зубов. И в этот момент Чон Хосок был таким красивым… Ему шла улыбка, ему шло хорошее настроение, но вот пассивная агрессия, которая опасно затачивала и без того тонкие черты… Ооох, это был секс. Не сексуальность — что за пошлость! Именно секс.       Но и это было не всё. Они всё-таки были в клубе, а если ты в клубе, рано или поздно появится танцпол. Так и произошло. Все смокинги и вечерние платья мигом забыли о том, что были надеты на приличных людей, и отдались музыкальному ритму, который бил по ушам и заводил кровь (вместе с литрами выпитого на всех шампанского). Это была стихия Чимина. Он обожал танцевать, а танцевать обожало его.       — Пойдем?       Омега округлил глаза. Обычно эта инициатива, когда дело касалось альф, исходила от него, потому что альфы обычно не особо танцевали и просто облизывались на то, как Чимин в ритме секса выдавал вызывающе пластичные фигуры танца. Бедрами. А тут инициатива. Неужели, у режиссера Чона были скрытые таланты?       Как обычно, танцующие не обращали внимание друг на друга, особенно те, которые успели разбиться на парочки. Музыка располагала к ритмичным покачиваниям, и Чимин быстро поймал этот ритм. И ладно, Чимин, полупрофессиональный танцор, но вот господин режиссер… Кажется, он тоже умел говорить на языке бедер, и в голову омеги сразу полезли самые пылкие, самые развратные ассоциации, такие же горячие, как руки альфы на нем. И эта шелковая сорочка, края выреза которой раскачивались вместе с музыкой, совершенно бесстыже провоцируя фантазии…       Можно было идти ва-банк, и Чимин одной рукой накрыл ладонь альфы на своей талии, спустив ее ниже, а другой обхватил его шею, чтобы удобнее было смотреть в глаза. И всё. Всё вокруг перестало существовать, потому что омега сразу же захлебнулся блеском пленительно черного взгляда. Ничего сального и пошлого — желание и интерес, выходящий за пределы чисто сексуального. Он не хотел его трахнуть — почувствовать. Прочувствовать. Режиссер Чон прижимал его к себе, но делал это без давления — Чимин в любой момент мог выбраться, дав понять, что это было слишком. Но ему было слишком мало.       Плавные, тесные в своей амплитуде движения, которые были слишком откровенными, чтобы позволять на них смотреть, пока альфа и омега смотрели только друг на друга. У Чимина никогда такого не было. Да, привлекательность, да, приятный запах, но здесь… Что-то на уровне энергии, темпераментов, которые слишком бессовестно гармонировали, выводя сексуальность на другой уровень. Хосок потянулся к его шее, и Чимин смог полной грудью вдохнуть его мед. Так сладко, что хотелось слизать, размазывая по губам, а альфа, как назло, касался его лишь сбивчивыми вдохами и выдохами. Безумие. Чистое безумие.       Чимин не помнил или просто не понимал, в какой момент всё закончилось. Он ориентировался только на уверенного альфу, который держал его и не отпускал, направляя на улицу. Даже если это будет секс на один раз, и режиссер Чон не захочет его больше видеть… Это уже того стоило. Похуй, что омега потом будет купаться в слезах и обмазываться соплями — это лучший вечер в его половой жизни.       — Не устал?       Чон Хосок хотел его добить, и вместо того, чтобы в такси начинать предварительные ласки, заглядывал в глаза и мягко поглаживал по спине. Чимин умрет, если это будет секс на одну ночь, потому что Амур в этот момент расстрелял его из дробовика, а не из лука.       — Нет. — Омега помотал головой, которую затем положил альфе на плечо. — Хочу еще.       Чимин вообще перестал смотреть по сторонам, заметив лишь, что дом режиссера был похож на стеклянный кубик, так много было окон. Почти как у Джина. И лифт тоже был почти полностью стеклянным, но омега не отвлекался, уставившись на альфу. Чон Хосок выглядел усталым и при этом взволнованным. Потерял в роскоши и лоске и приобрел в чем-то другом, что намного больше будоражило воображение. Его сексуальность, кажется, лишилась яркой обертки, оставив только самое вкусное.       — Мне… нужно будет принять душ?       Чимин наблюдал за тем, как режиссер открывал дверь, галантно пропустив его внутрь. Они провели активный вечер, а это значило, что альфа вполне может попросить…       — Ты разве успел испачкаться?       Дверь захлопнулась, голос, подрагивающий, как постепенно занимающийся с искры огонь, раздавался из-за спины, и Чимин ощутил себя в ловушке, только вместо инстинкта самосохранения в нем играли совершенно другие чувства. Он задержал дыхание, когда альфа прижался к нему сзади, наклонившись к шее.       — Я… — Омега разучился не только говорить, но и формулировать мысли, которые все теперь следили за руками Хосока, осторожно пробравшимися под пиджак.       — Что?       Подпустить альфу со спины, да еще и так близко, означало безоговорочное согласие и послушное доверие, которое всегда тешило самолюбие альфы, недвусмысленно указывая на его очередную победу. Признаться честно, омега теперь готов был тешить что угодно, приделанное к Хосоку или ему принадлежавшее. Ему самому не терпелось уже принадлежать, и он по-танцевальному ловко развернулся, двумя руками обняв альфу за шею. Целовать, а лучше съесть, но режиссер Чон отклонился, когда Чимин попытался добраться до его губ.       — Что? — Омега поднял глаза, резко дернувшись к груди альфы, когда тот порывисто прижал его. — Тебе нужно активное согласие?       — Мне не нужна твоя инициатива.       Можно было бы счесть это за грубость, если бы не ласково шелестящий шепот и глубокие вдохи у его шеи. И это сразу зазвучало как Я хочу насладиться тобой — расслабься и получай удовольствие. Чимин прикрыл глаза и запрокинул голову, чувствуя, что теперь альфа пах не медом. Это был виски, янтарно темный, выдержанный в бочке, обжигающий градусом и послевкусием дикого меда, сладость которого мешалась с горечью и резким, терпким запахом обугленной коры. У Чимина закружилась голова, пересохло во рту и подкосились колени. Наверное, для этого альфа толкнул его к стене и…       Если у Чимина на языке был медовый виски, то режиссер Чон упивался яблочным вином, из перебродившей яблочной мякоти, горьких косточек и приятно подкисленной неспелостью яблочной кожуры. Сладко, свежо, пьяняще. Это был не поцелуй, а желание не только вдохнуть, но и слизать, собрав до последней капли. Сразу перешло в голод, и омега обязан был его утолить. Он всем телом выгибался навстречу, ерзал по подставленному альфой бедру, терся уже вставшим членом и ничего не соображал.       Как не соображал Хосок, впервые за долгое время позволив себе отдаться инстинкту. Ладно, у него просто не было выбора, потому что рассудок и все остальное, трезвое и здравое, чем обладал любой взрослый мужчина, ушло на дно яблочного запаха омеги, затопившего его. Альфа развернул его лицом к стене, схватил за волосы, чтобы Чимин случайно не ударился лбом, а Чимин в благодарность прижался своим идеально круглым задом к его члену и начал до одури гибко раскачивать свои бедра. Хосок всегда был обходительным любовником, а теперь он пытался содрать с доверившегося ему омеги брюки, слишком туго утянутые камербандом.       — Ты… — Говорить получалось хуже, чем целовать выгнувшуюся шею, к чему альфа тут же приступил, прикусывая разгоряченную кожу и забыв всё, что хотел сказать.       Чимин дрожащими руками начал разматывать пояс и, достаточно его освободив, расстегнул ширинку и чуть приспустил штаны. Хотел еще, но Хосок взял его за руки, пригвоздив их к стене. И омега почувствовал его мокрый от смазки член между ягодиц. Настолько твердый, что он мог войти в него без помощи рук. И без растягивания? Эта мысль заставила его непроизвольно сжаться, но потом, когда он сделал глубокий вдох, потеряв выдох между раскрытых губ альфы… Наверное, это был другой уровень возбуждения, когда тело само стремится к близости. Член входил туго, даже по смазке, но Чимин не ощущал ничего, кроме распирания, чувствительного, становящегося всё сильнее вместе с тем, как член погружался в него, пока альфа окончательно не вдавил его в стену. Переплел их пальцы, пока омега прижался к стене щекой, и… Стал его трахать. Именно трахать, жестко, ритмично двигая бедрами, которые до этого уже почти свели с ума Чимина. Теперь они выбивали из него ум, и получалось только судорожно выдыхать. В такт. Как танец, но подчиненный не ритму, а инстинкту.       Другое возбуждение и другое удовольствие, и Хосок ни на мгновение не оторвался от его губ, проглатывая и стоны омеги, и его стремящийся к ласке язык. Глубоко во всех отношениях. Чимин отдавался, буквально, и делал это так самозабвенно, что в какой-то момент совсем потерял связь с реальностью. Не пришел в себя даже тогда, когда оказался голым и спиной на чем-то мягком. В нем теперь осталось место только для альфы, голодного, горячего в своем необузданном темпераменте, который, кажется, только теперь набирал обороты, раскручивая эту сексуальную карусель.       Чимин был очень самонадеянным, когда хотел трахнуть режиссера Чона, потому что в какой-то момент он даже стонать перестал: задыхался и хрипел, дрожал всем тело и бессильно хватался за простынь. Под животом уже было мокро, но омега хотел еще, и еще, начав подмахивать бедрами, за что получил звонкий, опаливший ягодицу шлепок. Терпеть такое не мог, но теперь… Еще. Еще…       Альфа уже вплотную приблизился к оргазму, до этого несколько раз приблизив и спустив с этого обрыва омегу. У него была фантазия, одна, навязчивая, с момента их знакомства… Хосок сделал несколько жестких глубоких толчков, а потом выдернул член. Он потянул Чимина за руку, и тот, неловко перебирая коленями, повернулся, чуть-чуть не завалившись. Альфа взял его за подбородок, побуждая запрокинуть голову, и приставил к его губам свой член. Не омега, а… Произведение искусства. Мокрые волосы прилипли ко лбу, пока по щекам разливался яркий румянец, блестящий от влаги, и неясно, пот это был, слюна или слезы. Глаза были полуприкрыты, блестели, смотрели с пьяной поволокой, а губы… Ох, эти губы… Режиссер мечтал увидеть их сомкнутыми вокруг члена и увидел, а потом размазал по ним сперму, до этого спустив ее на послушно высунутый язык. Чимин тяжело сглотнул вязкое семя, облизал губы, а потом повалился на кровать.       Они оба получили то, что хотели. Достойное завершение вечера. Или знакомства.