Жадность Гордеца

Мир льда и ветра. Лес, покрытый инеем. Холод. Холод в теле и в мыслях. "Эмилия!" От знакомого голоса полуэльфийка вскочила с постели в холодном поту. К этому ощущению она уже привыкла, его она испытывала много раз... за последние два года. "Тебе опять приснился страшный сон, да?" - спросил адрогинный голос, спокойный и успокаивающий. Ее тело напряглось при этом звуке; Эмилия не заметила грусти, которая подчеркивала его слова. Она осторожно подняла глаза и увидела того, кто был ей так дорог и кого не было слишком долго. Она не могла поверить своим глазам. "Пак...?" - пробормотала она, обращаясь скорее к себе, чем к стоящей перед ней фигуре. Эмилия нерешительно протянула руку, чтобы погладить его мягкий мех, боясь, что ей просто мерещится. Но прикосновение к нему, ощущение тепла его меньшей, чем обычно, формы вызвало у нее чувство одновременно облегчения и трепета. Последние два года ей снились только кошмары, поэтому она сразу же решила, что это лишь легкое начало очередного жестокого бреда. "Думаю, после столь долгого перерыва вполне естественно, что ты хочешь погладить меня в последний раз", - сказал он, изо всех сил стараясь сохранить свое обычное приподнятое настроение. Однако тон его был вялым, лишь унылым отголоском того, что было когда-то. Все, что он мог передать, - это свою меланхолию, которая усугублялась с каждой секундой, проведенной в ее присутствии. Слишком потрясенная, чтобы заметить это, Эмилия ущипнула себя за щеку свободной рукой, обдумывая его слова: "Это не сон...?" "Лия..." Ее глаза расширились от знакомого имени, и в них появилось тепло. "Это не сон..." - сказала она, прижимая духа к груди, и на ее лице появилась дрожащая улыбка. "Это не сон... Это не сон... ты..." Свежие слезы радости полились из ее глаз, очищая лицо от печальных, рожденных кошмарами, и смывая эмоции грусти и тревоги, которые прилипли к ней, как паразиты, с того самого дня, как он ушел.  Впервые за много-много тоскливых ночей Эмилия наконец-то почувствовала, что ее сердце свободно и не стеснено. Она словно тонула долгие годы, и вид ее любимого контрактника стал тем моментом, когда она наконец вынырнула на поверхность воды и вдохнула свежий холодный воздух. "Ты действительно здесь, Пак... Тебя так долго не было... Я боялась, что ты..." Она почувствовала, как он мягко высвободился из их объятий, прервав ее. Тепло в ее глазах стало холодным, когда она наконец заметила опечаленное выражение лица Пака - свобода, которой так жаждало ее сердце, теперь ускользала из ее рук. "Лия... Мне жаль, но... Я разрываю наш контракт ..." . . . Удивление. Предательство. Намек на ярость. Эмилия чувствовала, как каждое из этих и многих других чувств одновременно обрушивается на нее, снова утяжеляя сердце, снова опуская его на дно. Но ей даже не дали возможности как следует разобраться в этом шквале эмоций, в котором она оказалась. Форма Пака стала исчезать так же быстро, как и появляться. "Пак! Я не понимаю... Ты же сказал, что будешь стоять рядом со мной и защищать меня!" - взмолилась она, отчаявшись как никогда раньше. Она снова попыталась схватиться за него, но ее руки без сопротивления скользили по почти прозрачному телу Пака Слезы. Водопад слез смыл с нее и ложную надежду, и украденную радость. Плакать - это все, что она могла сейчас делать. Она всем своим существом ненавидела, что это не сон. Слезы восторга превратились в соленую горечь, сердце медленно разрывалось под тяжестью отчаяния: существо, которому она доверяла больше всех, буквально бросило ее. "Ты... ты сказал, что... "Будешь со мной всегда"", - повторяла она его слова, отчаянно пытаясь удержать его рядом с собой.  Но это было бесполезно. Зеленый кристалл на ее груди треснул и разбился вдребезги вместе с ее избитым и израненным сердцем. Осколки изумруда упали в ее бледные дрожащие ладони; она изо всех сил вцепилась в осколки хмельного зеленого цвета, и они окрасились в жестокий багровый цвет. "Лия..." - начал он, не зная, что сказать, чтобы успокоить ее, какие слова могли бы смягчить - нет, даже облегчить - боль ее сломленного духа. Эмилия уронила голову на колени и обмякла на кровати. Она обхватила свои трясущиеся плечи, позволяя бесполезным зеленым осколкам упасть. Не желая больше ничего, кроме как отбросить все, она крепко сжала собственные руки, достаточно сильно, чтобы из них пошла кровь, но ее меньшие духи исцелили ее прежде, чем багровая жидкость успела запятнать белизну ее платья, и уже зашили порезы на ладонях. Но Эмилии от этого не стало легче. По ее венам текло лишь отчаяние, и боль от ран больше не отвлекала ее от печали. Ей просто хотелось спрятаться от жестокого, безжалостного мира и плакать, пока все не пройдет. И вот ее рот смог вымолвить только одно слово, которое имело для нее хоть какой-то вес. Слово, которое она искренне презирала, но которое так идеально и ужасно подходило к ней. "Лжец..." Это единственное слово ранило Пака так, как ничто другое не могло и никогда не сможет ранить его. Он всегда считал, что увидеть ее смерть - худшее, что он мог себе представить. Но нет, видеть свою Лию такой печальной и одинокой, когда он бессилен ей помочь, было еще хуже. И это был не воображаемый кошмар, а мрачная реальность, которую он сам же и создал. Отбросив все свои сожаления и печаль ради Лии, Пак подплыл к ее спрятанной голове и слегка похлопал по ней, говоря: "Печать с твоих воспоминаний будет снята этим. Будет грустно, грустнее, чем когда-либо, но..." Она вскочила и отпрянула от его прикосновения, не обращая внимания на его слова, и закричала: "Лжец! ТЫ ЛЖЕЦ, ПАК!" Так же быстро, как вспыхнула ярость, она улетучилась в глубину души. Она снова погрузилась в отчаяние, опустив голову на колени, не в силах продолжать бороться с горькой правдой. "Я... я думала, что могу... могу доверять тебе...", - произнесла она между рыданиями. Она больше не могла держать себя в руках, не говоря уже о том, чтобы смотреть на того, кто претендовал на звание "отца". "Лия... - начал он, и на его глаза навернулись редкие слезы. Его голос окреп лишь на мгновение, а слезы сдержались всего на три слова: "Я был неправ". Сердце духа ужасно болело. Если ее предыдущие слова причиняли боль, то эти смертельно ранили его. Едва держа себя в руках, он оставил ей последнее послание, прежде чем исчезнуть: "Я люблю тебя, Эмилия. И... Прости меня. Я надеюсь... я знаю, что тот, кому я тебя оставлю, будет относиться к тебе лучше... любить тебя лучше". Его тело на мгновение засияло ярким светом, прежде чем раствориться в ничто. У нее было только одно слово, которое она могла сказать тому пространству, в котором Пак находился всего мгновение назад: "Лжец". Комната вокруг нее покрылась инеем, а она продолжала рыдать. Воистину, Эмилия никогда еще не чувствовала себя такой одинокой Субару запустил свой опытный ум стратега и принялся за работу, глядя на назревающий кризис. Всего за несколько секунд он обдумал ситуацию и разработал план атаки; его мысли неслись с молниеносной скоростью. "Лед не остановится ни на секунду, пока я не поговорю с ней. Придется пробиваться. Но он будет распространяться. А Райнхард - дрянь, ну его на хрен. Сосредоточься, Субару, сосредоточься. Я могу пробить его, используя импульс. Пусть Беако удержит все остальное". Он отпустил хватку своей напарницы и заговорил с ней торопливым, но спокойным тоном: "Беако, удерживай ману в барьере вокруг комнаты. Останови вмешательство Рейнхарда. Поддержи Виту". Как только он закончил говорить, то сразу же побежал вперед, навстречу холодному ветру. Оставшись позади, Беатрис только и смогла сказать: "Понятно". Он почувствовал, что его бег замедляется, а ноги слабеют на ледяном полу. "Черт, ничего не получается. Инструменты: Беако - занята, Райнхард - пизда, Эмилия - проблема. Думай, Субару, думай" Не успел он прибегнуть к помощи Святого меча, как в голове раздался безумный голос: "...Приветствуем тебя в наших рядах, Гордость" Его задумчивое лицо стало безумным, когда он снова почувствовал в себе ползущее, скользящее ощущение. "Инструмент: Власть лени - более крутое название, чем Невидимая рука". Черные придатки сплелись с его ногами и руками, значительно укрепив их. Но этого было недостаточно. "Лед все еще чертовски скользкий, нужны лучшие рычаги. Или другой подход". Он перенаправил придатки через руки, чтобы ухватиться за землю перед собой. Он слегка откинулся назад, согнув колени и напрягая невидимые конечности. В тени возникло мощное напряжение. «Жвачка "Банджи" обладает свойствами резины и гу... опять эти чертовы навязчивые мысли» Он сильно ударился о землю Невидимыми ногами и, используя напряжение в Невидимых тросах перед собой, рванул вперед. Мощный шторм значительно замедлил его движение, но ему все же удалось броситься прямо к кровати и лежащей на ней запечатанной глыбе льда. Ветер усиливался по мере его приближения, заставляя его направить все свои придатки на то, чтобы зацепиться за различные части кровати. Он ухватился за черные конечности тени, отметив, что они кажутся невероятно странными и в то же время странно знакомыми, и потащил свое тело к цели. «Значит, тени иногда жесткие, а иногда растягиваются? Какая странная, мать ее, сила» С помощью своей Власти он уперся в ледяную конструкцию и оттянул руку назад, готовясь к удару. "БЕАКО!" - крикнул он, даже не обернувшись, чтобы посмотреть на свою напарницу, полностью доверяя ей Субару направил всю силу, оставшуюся от его странной способности, на укрепление руки. Когда его кулак был в нескольких сантиметрах от льда, раздался знакомый голос: "Уль Вита, я полагаю". Его тело, и без того напряженное от использования Власти Лентяя, после произнесения заклинания почувствовало себя как в полном дерьме. Его органы словно налились свинцом, а тело будто телепортировалось прямо в Марианскую впадину Но его план сработал. Кокон, который рос с тех пор, как он вошел в комнату, разлетелся вдребезги, как стекло, перед его кулаком Едва удерживая равновесие под напором руки, Субару попытался устоять на ногах. Однако его тело не соглашалось с таким планом действий.  Несмотря на это, Субару усилием воли заставил себя встать, хотя и шатко. В момент триумфа он сплюнул немного крови и подумал: «Кулачный король ни хрена на меня не похож». И еще: «Заметка для самого себя: Избегать использования Власти при любой возможности - это чертовски больно» За рассеивающимися осколками льда Субару увидел перед собой трусливую женщину, безразличную к окружающему миру и бормочущую про себя страшно знакомые слова: "Лжец, лжец, лжец, лжец..." Не раздумывая ни секунды, Субару развеял придатки в своей руке и почувствовал, как магия гравитации ослабевает. Он закричал во всю мощь своих легких, чувствуя боль во всем теле: "ЭМИЛИЯ-ТАН!" Ветер и мороз прекратились, но не исчезли. Частицы снега и льда остались висеть в воздухе, не двигаясь. Казалось, само время остановилось. Полуэльфийка подняла взгляд и встретилась взглядом с голосом, позвавшим ее по имени. "Су-бару?" "Не беспокой контрактора Бетти, я полагаю. Он будет очень недоволен, если ты это сделаешь" Рейнхард не знал, что делать с этой... странной ситуацией. Он стоял в глубине комнаты, не выпуская из рук запасного клинка, и отчаянно желал помочь своему другу. Но великий дух, стоявший в метре слева от него, настаивал на том, чтобы он не вмешивался. "Но почему? Великий дух-сама, разве вы не видели, как он только что кашлял кровью?" - сказал он, жестом указывая на драматическую сцену перед ними. Его внимание переключилось на страдания друга, а не на то, что произошло до этого. Святой Меч не мог понять, почему Субару вдруг полетел к кровати, как он тащил себя к Эмилии, ухватившись за какую-то невидимую веревку, и как ему удалось пробить невероятно плотный лед маны, лежащий перед ним.  Даже с учетом всех странных способностей великого духа, с которым он заключил контракт, сделать все это было совершенно невозможно для Субару, да и вообще для кого бы то ни было. Поэтому Рейнхард решил отнести это к разряду "я не заслуживаю знать и никогда не смогу понять" вместе со странным чувством вины и внезапной ненавистью Субару к рыцарю. Все это были вопросы на потом. "Не стоит недооценивать Беттиного Субару, я полагаю. Он прекрасно справится с этой ситуацией", - заявила Беатрис, выглядя почти самодовольной, несмотря на беспокойство на ее лице. «Значит, я ему больше не нужен? Я для него просто бесполезный инструмент? Даже в самый отчаянный момент, когда ему больше всего нужно, он настаивает, что справится без меня. Разве я обуза? Я и есть обуза, разве нет. Я так стою...» Вздохнув, Беатрис прервала явно негативный ход мыслей рыцаря и сказала: "Вам нужно перестать так много думать, на самом деле. Просто наблюдайте за работой Беттиного Субару  , я полагаю. Возможно, так вы найдете ответы на некоторые вопросы" Послушавшись ее совета, он отключил аналитическую часть своего мозга и посвятил все свое сознание тому, чтобы как можно лучше зафиксировать в памяти следующие события. А поскольку речь идет о Рейнхарде, он запомнил все идеально. В сознании Эмилии бушевал мощный ураган, еще более сильный, чем тот, который она создала вокруг себя, и заполнял все ее мысли.  Вспышки воспоминаний снова и снова проносились в ее голове - ужасные сцены и фрагменты прошлого, с которым она никак не могла примириться, - а ее собственная личность находилась на грани разрушения "Лжец, лжец, лжец, лжец, лжец..." Слова, которые она повторяла снова и снова, были обращены не только к оставившему ее отцу, но и к самому миру. Прошлое, наводнившее ее голову, не должно быть правдой, не может быть правдой. Она не может быть виновной, не может быть ответственна за это. Боль, которую она испытывала последние два года при каждом воспоминании о запретной мысли, не шла ни в какое сравнение с агонией правды, с теми муками, в которых она оказалась сейчас. "Это не может быть правдой. Я не могла их заморозить. Я не могла убить матушку Фортуну..." Она не могла этого вынести.  Она не могла вынести всепоглощающего чувства вины и смятения, в котором тонула. Поэтому она цеплялась за последнее, что могла. Она цеплялась за надежду, что все это ложь; что все это ужасный, ужасный кошмар. "Лжец, лжец, лжец, лжец..." "ЭМИЛИЯ-ТАН!" Буря в ее голове приостановилась, спутанные и отчаянные мысли не исчезли, а остались на месте. Она подняла глаза на голос, который звал ее по имени с большей страстью и отчаянием, чем даже она сама в себе находила. "Су-бару?" Его глаза, его злые, но нежные глаза, которые она так обожала. Глаза, которые не приносили ничего, кроме утешения, в ее измученную душу. Они пылали безумием, невыносимой болью, беспокойством, смятением и, самое главное, любовью. Он протянул дрожащие руки и притянул ее к себе, опустившись перед ней на колени. Она чувствовала его дрожь и слабость сквозь их объятия. Было ясно, что он находится на грани срыва, когда он заговорил: "Я люблю тебя, Эмилия. Я так люблю тебя, пожалуйста, скажи мне, что случилось. Позволь мне защитить тебя, когда тебе страшно или грустно. Когда весь мир будет против тебя, я буду рядом" Его слова, призванные утешить, вызвали в ее сознании воспоминания. Они напоминали первые слова, сказанные ей ее бывшим контрактным духом: "Я дух, предназначенный только для тебя. Когда тебе будет страшно, когда тебе будет грустно... Я буду защищать тебя" "Лжец" Его хватка ослабла. "Эмилия-тан?" В его голосе звучал страх. "Лжец. Лжец! ЛЖЕЦ!" Ветры вернулись, мгновение времени замерло. В ее голове эхом прозвучали слова мужчины, сказанные ранее: "Дело в том, что... я не твоя Субару" Она вырвалась из его объятий и оттолкнула его, крича: "Лжец! ТЫ НИКОГДА НЕ СМОЖЕШЬ ПОЛЮБИТЬ ТАКУЮ, КАК Я! ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ПОЛЮБИТЬ ТАКОГО УЖАСНОГО ЧЕЛОВЕКА, КАК Я! ТЫ БРОСИШЬ МЕНЯ, КАК ПАК! КАК ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ В МИРЕ!" Ее голос дрожал от ярости. Все ее разочарование в себе и собственной неадекватности прозвучало в ее тоне и словах. Все на свете, включая ее саму, были ее врагами. Субару снова зажмурился от ветра и заставил себя думать, преодолевая шок и боль: «блять, это нехорошо» Он ничего не мог сделать, даже подумать. Он был безумцем, безумным убийцей, приносящим окружающим одни лишь мучения. «Думай, Субару, думай!» И он снова потянулся к своему "я". К своему другому "я", которое одновременно и намного лучше, и намного хуже. К своему другому "я", которое научилось принимать их боль и поклялось спасти их всех. «Что бы ты сделал, Нацуки Субару? Как бы ты спас ее? Как бы ты встал рядом с ней?» И тут он все понял. Он стоял на коленях на грани замерзания от безмолвной, мучительной боли и осознавал ошибку своего второго "я", величайшую ошибку Нацуки Субару. Он поднял свое ослабевшее тело на ноги, не обращая внимания на то, что почти ничего не чувствует, и позвал свою возлюбленную: "Эмилия!" Его легкие были холодны, горло было холодным, каждый орган замерз... и все же он продолжал: "Пожалуйста... помоги мне!" Ветры снова остановились. Она смотрела на него с замешательством, которое быстро сменилось шоком, когда она увидела, в каком состоянии он находится. "Ты всегда был рядом с ней, но..." Кровь заливала его нижний рот и челюсть, он страшно дрожал, большие участки его кожи приобрели синевато-фиолетовый оттенок, и казалось, что он находится на грани краха, если не смерти. "Она никогда не поддерживала тебя" Несмотря на открытую боль, он стоял во весь рост, заявляя: "Меня зовут Нацуки Субару. И я жадный, гордый ублюдок, который хочет видеть рядом с собой даже такого некомпетентного и невыносимого человека, как ты" Она просто не могла понять. У нее не было причин думать, что кто-то захочет быть с ней сейчас. Человек, который любил ее больше всех, бросил ее и вернулся к ней только для того, чтобы причинить ей еще большую боль. И она это заслужила. Так что... "Почему? Когда я причинил тебе столько боли... Когда я не сделал ничего, кроме страданий... Когда ты так много сделала для меня и ничего не получил взамен... Почему?" Все его фасады разбились вдребезги. Все его маски были отброшены в сторону. Перед Эмилией он впервые с давних времен показал другому человеку свое истинное, настоящее "я". "Потому что я люблю тебя... и..." В этот момент неподдельного отчаяния, когда все его эмоции обнажились перед ней, следующие слова Субару прозвучали из самой глубины его Ода. Они просочились сквозь трещины его гордости, его решимости, его многолетних страданий. Это были старые, истинные слова, которые скрывались в нем с тех пор, как он попал в это время. Вернее, с тех пор, как он попал в Лугунику. Нет, еще дальше, из его печальной, одинокой, несбывшейся жизни дома, в Японии. И вот он заговорил, закричал, выкрикнул свое самое искреннее желание из того места глубоко внутри себя: "Я УЖЕ ХОЧУ СВОЙ ЕБУЧИЙ ХЭППИ-ЭНД!" Взвешенные частицы ярко засверкали и растворились в воздухе. Шторм исчез в одно мгновение. Эмилия потеряла дар речи. "У меня в голове бушует чертова буря, которая бушует с тех пор, как я попал в это забытое богом место. И я уже не знаю, что делать", - сказал он, сжимая дрожащие руки в кулаки. "Эмилия... Возможно, в твоей голове тоже бушует буря... но ты не должна проходить через нее в одиночку. Если ты стоишь в бушующей реке безумия, позволь мне хотя бы держать тебя за руку, пока ты идешь через нее", - продолжал он, его голос дрожал, но слова были тверды, как сталь, в сознании полуэльфа "Поверь мне, Эмилия, я уже застревал в этом месте, и даже сейчас мне кажется, что я все еще там... Ты не должна делать это в одиночку. I-" Он инстинктивно сделал паузу, чтобы заколебаться. Рефлекторно он остановил себя, чтобы не продолжать. Но сейчас было не время для тайных, запретных желаний. И он закончил свою мысль. "Я НЕ ХОЧУ ДЕЛАТЬ ВСЕ ЭТО ОДИН!" Его слова эхом разнеслись по комнате, глаза наполнились слезами, а все его тело выдавало его истинную сущность: глубоко обиженный мальчик, пытающийся сделать все возможное в одиночестве. "Так что, пожалуйста, можем ли мы просто... можем ли мы стоять рядом друг с другом? Можем ли мы поддержать друг друга, проходя через пороги безумия? Потому что..." Потекли слезы. Его слабость была выставлена на всеобщее обозрение. Его человеческая сущность, которая так долго скрывалась и подавлялась, предстала перед его возлюбленной во всей своей полноте. "Я не... я не... я не хочу больше делать все это в одиночку" Он упал на колени. Он больше не мог контролировать ни дрожь своего опустошенного тела, ни дрожь своего срывающегося голоса. "Я так чертовски много страдал... Я так чертовски много страдаю из-за тебя" Он уже не мог даже поднять руки к голове. Он просто смотрел на простыни и кричал: "А теперь я просто хочу получить удовлетворение! Мое вознаграждение! Мой... мой хеппи-энд!" Он снова поднял взгляд. Его умоляющие, полные боли карие глаза встретились с ее потрясенными, полными боли аметистовыми "И это не хеппи-энд, если тебя там нет, Эмилия-тан. Это... это не хэппи-энд, если мне все еще придется страдать и прятаться от тебя. Так что..." Из последних сил он поднял руку, чтобы прижаться к ее щеке. Его рука была темно-фиолетового цвета, и она почувствовала, что она прохладная на ощупь. "Пожалуйста, помоги мне... Эмилия" И вот, прежде чем она успела ответить, его глаза закрылись, и он упал вперед в ее объятия