Doomed

Титры начались быстрее, чем Джисон успел допить свою колу зеро. — Я вообще не понял, о чем был фильм, — покачал он головой и шумно втянул газировку через трубочку. — Ни о чем, — фыркнул Минхо, — ты сам просил что-нибудь, чтобы мозг отключить. — Ну это совсем тупняк. Смятые упаковки от чизбургеров, разбросанные по широкой двуспальной кровати, полетели на пол, когда Джисон зашевелился. За окном давно уже было темно, а плотные шторы не пропускали даже искусственного света фонарей. Со стороны Минхо одна прикроватная лампа тускло освещала номер отеля, отбрасывая тень на его лицо. Ноги все еще гудели, хотя концерт закончился уже часа три назад. Палец неприятно саднило, потому что Джисон порезал его о струну на проигрыше — зато выглядело эффектно. У некоторых музыкантов гитары оказываются залиты кровью после особенно удачных концертов, он еще легко отделался со своей царапиной. Минхо лежал рядом притихший. Он смотрел на черный экран телевизора, заложив одну руку за голову и, вроде как, о чём-то думал. По нему никогда нельзя сказать наверняка. На его лице уже не было макияжа, они оба сходили в душ, прежде чем переодеться в свободные шмотки и заказать себе поздний ужин под тупой фильм из каталога отеля. Джисон спихнул весь мусор на пол и растянулся рядом, поворачиваясь лицом к Минхо. — Чем займемся? С пару секунд Минхо лежал все так же неподвижно, даже не моргал, как восковая фигура. Потом его голова медленно повернулась, и Джисон увидел ухмылку, растекающуюся на его губах, как тягучий, густой мед. Его глаза сверкнули едва заметно, как у кошки в темноте. — Ну, — он приблизился, опираясь на локоть, навис сверху. Взгляд тяжело опустился на кожу Джисона, скользнул вниз — от глаз, по скуле, плавно спускаясь на разомкнутые губы, потом так же томно поднялся обратно к глазам. Минхо улыбнулся. — Серьёзно? — с лёгким смешком выдохнул Джисон, будто ему на грудь опустили что-то тяжелое. — Не устал сегодня? — Нет. А ты не хочешь? Джисон посмотрел на парня над собой, прикидывая, сколько сил у него осталось. Минхо был похож на грозовую тучу. Он давил сверху, как тяжелое августовское небо перед ливнем. Растрепанные черные волосы блестели в тусклом свете, будто в них запутались всполохи молний. Темные глаза маниакально блестели и пробивали тело Джисона током, когда так прямо прожигали его. Мышцы на обнаженных руках напряглись, вызывая желание коснуться прохладной гладкой кожи, провести кончиками пальцев, обжечь в ответ. Джисон знал его тело, пока что скрытое свободной одеждой, знал на ощупь, на запах, на вкус. Знал каково это, когда Минхо отпускает себя и дает свободу действий ему. От такого дух захватывает. — Хочу, — выдохнул Джисон. Минхо улыбнулся, и горячие губы в ту же секунду опустились на его. Минхо целовался так же, как выступал — не щадя ни себя, ни других. Он заполнял собой все пространство, кусал и мокро выцеловывал губы по очереди, шумно выдыхая воздух. Иногда Джисону кажется, что это нравится Минхо даже больше самого секса. Одной рукой он стягивает с Джисона футболку, проводит кончиком носа по шее и спускается ниже, целуя нежную кожу на ключицах. Поцелуи оставляют после себя горячие невидимые следы, которые испаряются, когда язык чертит мокрую дорожку на груди. Прохладные пальцы мягко гладят мышцы, погружаются глубже в кожу. Джисон жмурится и шумно выдыхает, шире разводя колени. Он отдает Минхо контроль над своим телом, чувствует его тяжелый, искристый взгляд и теплое дыхание на себе. Это до сумасшествия приятно. Минхо спускается невесомыми поцелуями ниже. Джисон елозит под ним и дергается когда горячее дыхание касается нежной кожи, он почти чувствует чужие влажные губы на головке, но Минхо лукаво улыбается и целует его в тазовую косточку. — Ты очень медленный, — тянет Джисон, и Минхо тихо смеется ему в кожу, поднимая взгляд вверх. — А ты, наверное, единственный, кто на такое вообще жалуется. — Потому что ты спишь с одними стариками, как раз их темп. Минхо звонко цокает. — Минхек старше тебя всего на десять лет. И с ним было-то пару раз. — Да как скажешь, — Джисон закатывает глаза и давит рукой Минхо на макушку, заставляя его продолжить делать то, на чем он остановился. Через пару секунд Джисон рассыпается на осколки, протяжно выстанывая имя Минхо, пока чужие пальцы впиваются в плоть на его бедрах, а язык скользит по его члену. Прелюдии с Минхо всегда горячие и нежные, но секс — что-то совсем иное. Минхо почти жесток, когда оказывается над Джисоном, но это ему и нравится. Движения резкие, отрывистые, такие, что кожа краснеет и болит от грубых шлепков. Минхо вжимает Джисона в матрас, мокро целует, вылизывает языком и стонет в губы, пока тот с закрытыми глазами путается пальцами в волосах и до побелевших костяшек сжимает их. Они не нежничают друг с другом, потому что этого и не требуется. Они не занимаются любовью. Это просто секс. Потому что так удобно. Они начали спать друг с другом около года назад, когда поехали в свой второй мировой тур. Джисон не был влюблен в Минхо, как и Минхо в Джисона, но у них была своя химия. Фанатам нравилось, когда на сцене они заигрывались и позволяли себе с каждым концертом все больше. Шлепки перерастали в долгие касания, взгляды становились темнее и протяжнее, расстояния между их телами оставалось все меньше. Джисон любил во время песни прижаться к Минхо со спины, обвить его горло рукой и петь почти что в его кожу, прислоняя микрофон к его щеке и к своим влажным губам. Он прижимал его к себе за бедра, пробирался руками под футболку и гладил по лицу, почти что касаясь пальцами пухлых, раскрасневшихся губ. Он ловил темный, раззадоренный взгляд и шел еще дальше. Пропевал слова в его губы, оставляя между их лицами всего пару сантиметров; оттягивал волосы так, что голова запрокидывалась; касался открытой шеи, стянутой черным чокером. В такие моменты Минхо криво усмехался, он был таким же игривым и незнающим меры. Подыграть Джисону не сложно, даже весело. Он подставлялся под несдержанные касания и нарочито откровенно облизывал губы и закатывал глаза, потому что все это действительно горячо. Это нравилось им обоим, а толпа сходила с ума, разбиваясь у подножья сцены, как бушующее море о скалы. Такой фансервис привлекал новых людей к их группе, продажи альбомов росли, билеты на концерты уходили влет. И это продолжалось даже за пределами сцены. Неосторожные, смелые касания будили бурю внутри. Они оба были слишком молоды, и не особо задумывались над тем, что они делают, и к чему это ведет. Им просто было хорошо вместе. Но они не были влюблены друг в друга. Любовь не может быть такой. Любовь тише, спокойнее, прочнее. Ими владела страсть, интерес и влечение. И похоть. Наверное, поэтому первый раз вышел таким спонтанным и ярким. В тот вечер они отыграли первый свой концерт в туре. Джисон был взвинчен до предела. Его накрыло бушующей энергией, как цунами, и нога сама собой отпустила педаль тормоза. На сцене он особенно много внимания уделял Минхо, который сначала лишь игриво улыбался ему, скользил изящными пальцами по грифу гитары и до одури горячо откидывал голову назад, выставляя взмокшую шею в красном свете прожекторов. После выступления, когда группа отмечала начало тура, они выпили чуть больше, чем рассчитывали, и Джисону снесло крышу. Тогда он впервые по-настоящему поцеловал Минхо, грубо прижал того к стене и впился в его губы, а затем и ушел вместе с ним в его номер, закрыл за собой дверь и уже не вышел до утра. Между ними не возникло неловкости ни на следующее утро, когда оба проснулись слегка охрипшие и голые в одной постели, ни позже. У них и правда была та особая связь, которая позволяла чувствовать другого даже без слов. Они знали, какие темы лучше не поднимать, в какие места не стоит звать друг друга и когда нужно дать пространство. Секс не стал точкой невозврата, он превратился просто в еще одну деталь, которая вошла в жизнь, как влитая. Им нравился секс. Им нравилась дружба. Им нравились тела друг друга и тот азарт, который рождался от такой связи. Поэтому статус «друзей с привилегиями» подходил им так хорошо. Джисон протяжно стонет и замирает, откидывая голову назад. Бедра уже горят от быстрых повторяющихся движений, но он подошел слишком близко, чтобы останавливаться. Минхо улавливает перемену в его движениях, подхватывает Джисона за талию и сам поднимает его, тут же резко опуская на себя, до громких влажных звуков и собственного рваного выдоха. — Минхо, — хрипло шепчет Джисон, сжимая руку на его плече. — Блять… Минхо двигается быстрее, поддерживает Джисона, глубоко впиваясь пальцами, и скользит внутри, выбивая из него короткие, отрывистые стоны. Он знает, что надо делать, чтобы разбить Джисона, сделать его хнычущим и стонущим месивом. А самое приятное, что и Джисон знает все слабые точки Минхо. У них обоих есть власть друг над другом, которой они без страха делятся. Минхо доводит его до нечленораздельных выкриков, сжимая и поглаживая покрытую испариной кожу, пока и сам не теряется в тумане удовольствия, размашисто входя в размякшее тело и чувствуя, как жар расползается внутри собственного. Бедра сводит от удовольствия. Джисон над ним с зажмуренными глазами и раскрытыми губами шепчет его имя, заставляя тугие ремни, стягивающие тело, порваться, выпуская наружу весь скопившийся огонь. Джисон приходит в себя на груди у Минхо, тяжело дышит и рассеянно водит пальцами по телу. — Мне кажется, ты засосов мне наставил, — лепечет он, задевая губами равномерно поднимающуюся и опускающуюся грудь. — Сорян, я не специально, — Минхо медленно гладит его по голове, перебирает прядки волос. — Ты как вообще? Все нормально? Я не перегнул? — Не думай о себе слишком много, — фыркает Джисон, поднимаясь на локте, — все хорошо, спасибо за секс, котёнок. Он звонко чмокает Минхо в верхнюю губу и неуклюже садится, потирая свои бедра, которые все же забились. — Фу, котёнок, — морщится Минхо, — мне больше нравится «дорогой». — Да? А мне кажется, ты вылитый котёнок. — Иди нахер. — Уже вернулся, — Джисон радостно улыбается ему через плечо, наблюдая, как у Минхо щурятся глаза от смеха. Он красивый, когда лежит вот такой — расслабленный, все еще влажный от пота, с покрасневшими губами, припухшими от грубых поцелуев. Нежная кожа на его шее слегка блестит в теплом свете, самое то, чтобы укусить. — Ты чего так смотришь? — А? Минхо и смотрит мягко. Он весь сейчас такой изнеженный и измотанный, веки двигаются чуть заторможенно. Джисон снова улыбается ему, ласково и так же устало. — Да ничего, залип просто, — он хлопает Минхо по ляжке, накрытой белым воздушным одеялом, от которого все еще пахнет порошком, даже после всего того, что они делали. — Я пойду к себе, меня уже рубит. — Окей, — его «окей» тонет в зевке. Джисон накидывает на себя свою толстовку, в которой пришел к Минхо, и выходит в коридор, бросив короткое «спок нок» у самой двери. В коридоре холодно, намного холоднее, чем в номере. Сквозняк гуляет по полу, холодит ноги в тонких отельных тапочках. И глаза слипаются. Сегодня был уже четвертый концерт тура, значит, они прилетели в Штаты около недели назад. Дни и ночи сливаются. И к джет лагу он привыкает хуже всех. Джисон с громким щелчком закрывает за собой дверь, падает на кровать лицом вниз, раскидывая руки в стороны, и довольно урчит, подминая одеяло. В голове ни одной мысли. Минхо и правда вытрахал ему весь мозг. Лишь бы завтра спина и ноги смогли держать его прямо.

. . .

— У тебя засос, — монотонно произносит Чанбин, не поднимая глаз от телефона. — Блин, да я знаю. Уже несколько дней прошло, он все не сходит. Я скажу визажистам, чтобы сделали что-нибудь, — Джисон засовывает в рот полную ложку хлопьев с молоком и с хрустом жуёт. — Скажи лучше Минхо, чтобы был поаккуратнее. — Может это не Минхо, — он выгибает бровь, все еще хрустя хлопьями. Чанбин многозначительно смотрит на него исподлобья и качает головой. Ребята из группы в курсе их… договоренности. Они не видели смысла скрывать, так безопаснее. Никто не прикроет спину лучше, чем мембер твоей же группы. Но Чанбин относился весьма скептично. Он говорил, что рано или поздно это должно привести к чему-то, и не факт, что к чему-то хорошему. На завтрак с Джисоном пошел только Чанбин. Минхо безумец — он пошел на тренировку в зал с самого утра, Хенджин отказался вставать с постели в свой выходной, которых в туре ждешь в пять раз больше, чем дома; Чонин, Сынмин и Феликс умотали смотреть город. Они всегда старались делать это с утра, когда туристы и местные жители еще оставались в четырех стенах своих домов и забот. — Я все еще считаю, ты должен рассказать об этом Сынмо или Ликсу. Менеджерам надо знать о таком, чтобы прикрыть ваши задницы в случае чего. — Бля, Бин, хорош. Я уже жалею, что даже тебе рассказал. Не хватало мне лекций о сексе от Сынмина слушать. — Не о сексе, а об отношениях внутри группы. — Каких отношениях? — Джисон вскидывает голову, отставляя тарелку. — О том, что я месяц назад в караоке с Чонином ходил, мне тоже докладывать? — Джисона, вы с Минхо не Listen to my heart поете по ночам. — Кого ебет чем я занимаюсь по ночам? И с кем? — он хмурится и хорохорится, как маленькая птичка. — Ты такой осел упертый, — качает головой Чанбин и снова утыкается в телефон. — Если вы разругаетесь из-за своих шашней, то проблем не расхлебаешь. Секс по дружбе никогда не проходит бесследно. — Мы знаем, что делаем. Чанбин ничего не отвечает, только громко вздыхает. Он не поймёт. Чанбин сторонник серьезных отношений, даже секс на одну ночь кажется ему плохим решением, секс с лучшим другом вообще преступление. Секс с незнакомцами и для Джисона оказался недоступен теперь, когда его лицо стали узнавать на улицах и в клубах. Да он бы и не стал заниматься таким, слишком много тревоги и опасений. Всем опытом Джисона раньше заведовал Хенджин, у которого миллион знакомых и друзей по всей Корее, и он всегда откуда-то знает, что человек не против сходить на пару свиданий с продолжением. Развлечься с кем-то новым приятно, волнующе, от такого адреналин в крови подскакивает, но иметь постоянного партнера совсем другой опыт. Со временем вы узнаете тела друг друга, выучиваете реакции, даже самые маленькие, неосознанные. Минхо выучил его, как собственную песню. Все его касания заставляли Джисона податливо прогибаться и рассыпаться на постели. Поэтому уже полгода он не спал ни с кем, кроме Минхо. Хотя иногда это заставляет мысли бежать чуть быстрее, чем ему хотелось бы. Джисон не знает, спит ли Минхо с кем-то еще, спрашивать о таком как-то неловко, будто ему есть дело. Будто это что-то значит. Они не договаривались об эксклюзивности, такое не вписывается в концепцию «друзей с привилегиями», просто Джисон решил, что так для него удобнее и безопаснее. Он знает о Минхо много всего, например, что он никогда не берет сырный соус к своей картошке, или что он не любит занимать крайнюю беговую дорожку в зале, или что предпочитает медиаторы одной конкретной фирмы, он знает какая его любимая поза, любимая сторона кровати, и что после секса он всегда старается как можно скорее сходить в душ. Но спит ли Минхо с кем-то помимо него, Джисон не знает. И узнавать не хочет. Вечером Хенджин зовет всех на вечеринку своего знакомого. Они есть у него даже здесь. Она закрытая, только для своих, никакой прессы и левых людей. Джисон мало с кем знаком из музыкальной тусовки за пределами Кореи, да и там у него не то чтобы много друзей. Он бы и сегодня предпочел провести вечер в номере с каким-нибудь сериалом, но Минхо любит выходить в люди, с ним это даже весело. Не хочется всегда оставаться в стороне. Они собираются вместе с Минхо в его номере. Старший довольно придирчив к своему внешнему виду, он заправляет черную рубашку в брюки и расстегивает верхние пуговицы так, что видно ключицы и тонкую цепочку на груди. В ушах поблескивают серьги, которые они вместе выбирали в Италии в прошлом году. Минхо самостоятельно укладывает волосы, делит их на две части, оставляя лоб открытым, и подводит глаза тонкой стрелкой. Больше макияжа он не наносит, это не официальное мероприятие, можно не так сильно запариваться. Джисон следит за всеми его движениями, развалившись на заправленной кровати. Собственная одежда висит на стуле, готовая, чтобы ее надели, но он не спешит. Он медленно обводит взглядом фигуру Минхо. Он стал заметно шире в плечах за последний год, регулярные тренировки дают отличный результат. Крепкие бедра стянуты тканью брюк, через которые все равно видно очертания мышц. Рубашка натягивается на груди, слишком соблазнительно скрывая под собой рельеф. Минхо горяч, как раскаленный металл. И такой же опасный. Дотронешься не так — кожу сожжет на руке по локоть. — Ты в пижаме пойдешь? — он вскидывает бровь, бросая взгляд через зеркало. — Нет, мне одеться две минуты, я лучше полежу пока. Весь вечер на ногах придется провести. — Если не хочешь, зачем идешь? Сынмин тоже останется в отеле. — Тебе будет скучно без меня, не могу так поступить со своим котëнком, — Джисон подмигивает ему и весело улыбается. Минхо высоко смеется, щуря глаза. — Очень самонадеянно думать, что я не смогу найти компанию. В крайнем случае, у меня есть Чанбин. И хватит звать меня котёнком! Какой я нахер котёнок? — Красивый, — тянет Джисон и улыбается. Минхо разворачивается к нему с вопросом в глазах. — Ты назвал меня красивым. — И? Минхо моргает дважды, не сводя взгляд с Джисона. — Да ничего. Просто. Его уши слегка краснеют на кончиках, нежный румянец ползет по шее, когда он снова отворачивается к зеркалу и поправляет прядку волос, сбрызгивая ее лаком. — Я смутил тебя? — раззадоренно спрашивает Джисон, подрываясь с кровати. — Эй, Ли Минхо… Он подходит со спины, и смотрит на бесстрастное лицо в зеркале. — Я не смущен, не выдумывай. — Ты очень красивый, — выпаливает Джисон. Минхо молча поднимает взгляд на него. — Тебе идет эта рубашка. Он касается пальцами ткани на спине и ведет их ниже, останавливаясь на пояснице. — Что ты делаешь? — Комплименты. — Зачем? — Затем, что ты хорошо выглядишь сегодня. — Я всегда хорошо выгляжу. — Хочешь, чтобы я всегда говорил, что ты красивый? — Что? — Что что? Они смотрят друг на друга через зеркало на стене. На лице Минхо маска из непроницаемости, но Джисон все равно видит сквозь нее. Когда проводишь с человеком почти все свое время, учишься читать его. В глазах Минхо смятение, будто он смотрит на новые аккорды и не понимает, как их играть. Так же он смотрит на щенков и новые гаджеты — с осторожностью и ожиданием. Джисон опускает руку, потому что начинает чувствовать тепло от его тела сквозь рубашку. Это немного приводит в чувство, дает толчок, и он отходит от Минхо. — Я думал надеть свою черную водолазку, но ты тоже в черном. Мы не будем выглядеть, как похоронная процессия? Минхо следит за его перемещениями по комнате, наблюдает, как Джисон берет свои вещи со стула и поднимает их в воздух, осматривая. — Надень аксессуары, и все будет в норме. Ту толстую цепочку. Она хорошо будет смотреться. Джисон кивнул, снял старую футболку и натянул на себя водолазку. Минхо смерил его долгим задумчивым взглядом, облизнул губы и смахнул наваждение. Время выхода уже подошло. Джисон устал от вечеринки через час после того, как они приехали. Людей было не слишком много, но сейчас для него и десять человек казались бы перегрузом. Он не пил алкоголь, завтра концерт, перед выступлениями он обычно ограничивался чистой колой. Забиться в угол и просидеть там до конца вечера выглядело как рабочий план, но на деле это оказалось довольно скучно. Его друзья разошлись, найдя тут и там каких-то знакомых и знакомых знакомых. Кола выдохлась. Музыка казалась однотипной. Вот Хëнджин был тем, кто живет свою лучшую жизнь. Он слипся с какой-то знакомой девушкой-певицей и искристо хохотал с ней с самого порога, то и дело касаясь ее рук своими и заинтересованно заглядывая в глаза. — Они в одной школе учились, — послышалось сбоку. Чанбин присел рядом, подхватывая со стола свой бокал. — Ты о ком? — рассеянно отозвался Джисон. — Хёнджин и Йеджи. Выпустились в один год. Кажется, они были довольно близки, когда были подростками. Джисон смотрит в их сторону без особого интереса, а потом переводит взгляд на Чанбина. — Почему ты без Минхо? — резковато выходит. — Я его уже полчаса не видел, — удивляется Чанбин. — Он встретил своего знакомого, с которым стажировался, мне показалось, он был рад встрече, и я не стал им мешать. А что? Брови сходятся вместе, лоб расчерчивает морщина, делающая его лицо жёстче. — А Феликс где? — Они с Чонином танцуют возле диджея. Сон, у тебя все норм? — он касается плеча Джисона, пытаясь привлечь внимание, но глаза Джисона сканируют большой зал, заполненный людьми, дымом и разноцветным светом. — Норм, — рассеянно отвечает он. Тревога звенит в груди тонким колокольчиком. Он не должен следить за Минхо, он и сам в состоянии позаботиться о себе, но тихий голос шепчет Джисону в ухо, что что-то не так. Он идет сквозь толпу, оглядывается по сторонам, ищет, пытается выхватить лицо Минхо из сотни чужих, поймать его в луч своего света, как свет маяка ловит корабль в ночном океане. Он привык, что Минхо почти что всегда связан с ним. Джисон слышит его голос рядом с собой, он видит его фотки на своем телефоне и сообщения в мессенджерах. Он чувствует тепло его тела, когда уставший облокачивается о его плечо в машине и закрывает зудящие глаза. Минхо приходит в его комнату в общежитии, молча занимает кровать и ждет. Он всегда рядом, всегда смотрит на Джисона и всегда слышит его. Он оставляет на его столе любимую газировку. В карманах — клубничную жвачку, потому что от мятной Джисон чихает. Минхо оставил свои следы по всей жизни Джисона. Эта связь ощущается физически. Даже это кольцо на пальце — подарок Минхо. Джисон крутит его, пока озирается по сторонам. Липкий холод ползет по спине, теряется в коротких волосах на затылке и селит в груди противное шебуршание. Он не любит находиться в толпе. Толпа — это опасность. Он чувствует, как пол уходит из-под ног с каждым сделанным шагом. Пока не видит его. Минхо танцует один, прикрыв глаза, и мягко улыбается. Его серьги сверкают в медленно скользящих лучах фиолетового света. Он поднимает руки вверх и шевелит губами, подпевая словам песни, которых Джисон не слышит. Его будто окунули головой в воду и так и оставили. Звуки глушатся, зрение становится туннельным. Ноги сами несут его к Минхо. Джисон прижимается к нему со спины, кладет руки на талию и слегка сжимает пальцы на прохладной ткани рубашки, глубоко вдыхая. Минхо дергается, хватает за руки Джисона, но расслабляется, когда в пол-оборота видит его. Откидывает голову на плечо позади и позволяет Джисону раскачивать себя в почти что объятиях под тягучую мелодию. Это The Weeknd, теперь Джисон слышит. От Минхо приятно пахнет его духами. Он пользуется одними и теми же последние пару лет. Пряные, немного сладковатые, притягательные. Джисон утыкается носом ему в шею, ведет кончиком по нежной коже и чувствует, как Минхо слегка вибрирует от короткого смешка. Он разворачивается, вставая лицом к лицу. В глазах сверкают хитрые искры, он улыбается, закидывает руки на плечи Джисона и придвигает его ближе, сталкиваясь с ним грудью. Еще немного — и Джисон сможет ощутить его губы на своих. Он уже чувствует чужое дыхание. Минхо плавно двигается под музыку, скользит одной рукой по его плечу, а другой зарывается в волосы, проходится короткими ногтями по коже головы, заставляет прикрыть глаза и расслабиться. Минхо — это спокойствие. Он может быть настоящим цунами, беспощадным и разрушительным, но для Джисона он всегда будет мягкими волнами ночного прибоя, ласковыми и прохладными. Джисон ощущает, как усталость наваливается на него. Он всегда чувствует себя выжатым лимоном, когда тревога спадает, забирая вместе с собой и все силы. Минхо внимательно смотрит на него своими большими глазами. Они и правда такие большие и глубокие, что иногда Джисон теряет себя в них. — Все хорошо? — спрашивает Минхо на ухо. Джисон плотнее сцепляет руки у него за спиной, прижимает к себе и коротко кивает, наблюдая, как чужие губы раскрываются из-за резкого выдоха. Рядом с Минхо жарко. Его руки всегда холодные, но от тела исходят горячие волны, которые плавят Джисона. Близость с ним пьянит. И это уже не кажется таким уж нормальным. Это не просто желание. Он не хочет тело Минхо, он хочет всего Минхо, себе. Хочет всегда быть в его поле зрения, чувствовать его руки на своих плечах и в волосах. Хочет чувствовать его губы на своих. Джисон ведет головой, пытаясь выгнать эти мысли. Они не целуются на публике. Они вообще не целуются за пределами постели. Поцелуи всегда предшествуют сексу. Даже то, как откровенно они танцуют сейчас, уже является нарушением негласных правил. Они прилипчивые друзья, тактильные, но то, как неприкрыто развязно Джисон прижимает его к себе, совсем не укладывается в рамки дружбы, даже такой близкой и осложненной другими вещами, как у них. На сцене это игра. В постели — договорённость. Что происходит сейчас, Джисон не знает. Но он знает, что уже не уйдет из номера Минхо сегодня ночью, когда тихо закрывает за ними дверь и прижимает к ней парня, затягивая в несдержанный поцелуй. Минхо стонет ему в губы и стягивает одежду, разбрасывая ее по полу, оставляя след из нее до самой постели. Свет не включают. Бледная дымка от уличных фонарей освещает Минхо, падающего на колени, он смотрит вверх, оглаживая тело Джисона руками, которые замирают на бедрах. Язык ведет мокрую дорожку по члену, Джисон рвано вдыхает и вплетает пальцы в волосы Минхо, когда тот обхватывает головку губами, которые все еще блестят из-за вишневого бальзама. Минхо медлит, вбирает в себя всю длину, не отрывая глаз от глаз Джисона, и ведет кончиком языка по гладкой коже. От такого вида пальцы на ногах поджимаются. Минхо стонет, вибрирует, ускоряется, заставляет Джисона жмуриться и неразборчиво шептать. Он крепче сжимает в руке волосы, давит на затылок, прося взять глубже, чтобы дошло до самого горла. Минхо слушает. Он плотнее сжимает губы и помогает себе рукой, чувствуя, как у Джисона начинают трястись ноги. Когда Минхо отстраняется, их глаза встречаются, обмениваясь искрами и скачущими молниями, мешающимися с тяжёлым дыханием. Джисон жестом просит его встать, припадая к его губам, когда Минхо оказывается с ним на одном уровне. Он укладывает Минхо на кровать, не прекращая целовать мягкие губы. Минхо как разлитая на постели магма, вырвавшаяся из самого центра Земли. Его щеки горят красным, но не от смущения. Губы искусаны в кровь, налитые, пунцовые. Веки прикрыты. Он похож на сирену из мифов, убивающую моряков забавы ради, и Джисон готов сдаться ему.

. . .

Крики толпы настолько громкие, что Джисон слышит их даже через ушные мониторы. Яркий синий свет заливает сцену, красит кожу в мистический оттенок. У Минхо в волосах отражаются голубые и серебряные блики, он улыбается и бьет по струнам, подпевая вместе с хором голосов. Его глаза блестят, как и губы, накрашенные красным блеском. Джисон теряется на несколько секунд, зависает с микрофоном, зажатым в скользкой ладони. Минхо красивый, когда поет. И еще красивее, когда улыбается и смотрит на Джисона через сцену. Целует воздух губами, посылая такой воздушный поцелуй ему, и подмигивает. Обоими глазами. Потому что он умеет делать почти все на свете, кроме обыкновенного подмигивания. Джисон смущенно опускает взгляд и закусывает губы, растягивающиеся в улыбке. Скользит пальцами по струнам, меняет аккорд и тянет в микрофон припев. Фанаты шумят. Барабаны позади посылают вибрацию по позвоночнику. Все вокруг вибрирует. Даже воздух. Он наэлектризован, как и взгляд Минхо, который Джисон постоянно чувствует на себе. Яркие белые молнии электричества скользят по его телу, холодя голую кожу и затылок. А потом настоящий холод касается его взмокшей шеи и заставляет резко вдохнуть. У Минхо руки ледяные даже сейчас. Он играючи проводит пальцами по загривку, лукаво улыбается и поет в микрофон Джисона, заглядывая в глаза. Он так близко — его губы всего в паре сантиметров, руки на талии, запах его духов в легких. Его окружает Минхо. Джисон зачарованно смотрит за движением пухлых губ и сглатывает, притягивая его ближе к себе. Минхо едва заметно мешкает, но поддается, прижимается к Джисону грудью и смотрит с вызовом. Мир подвисает, будто игру заглючило. Джисон смотрит в темно-карие глаза, отдающие сейчас демоническим красным, и тяжело дышит одним воздухом с этим человеком. Минхо двигает зрачками, смотрит, ждет чего-то, но все, что Джисон хочет сейчас сделать, на сцене делать нельзя. Он вообще не уверен, что такое можно делать с друзьями. Даже с Минхо. Особенно с Минхо. Он смаргивает наваждение, затмившее разум горячей красной пеленой, и легко проводит пальцами по скуле парня, пропевая окончание песни. Минхо тормозит его за руку, когда они идут по тёмному коридору за сценой. Концерт кончился только что, шум толпы все еще звучит под сводами зала, резонирует в груди и гудит под ногами. — Все хорошо? — спрашивает он, вытирая шею махровым полотенцем. — Ты с середины сет-листа какой-то отлетевший. — Нормально, не выспался, наверное, — пожимает плечами. Не выспался — настолько стандартный и безликий ответ, пресный, как переваренный рис. Минхо слегка склоняет голову в бок, хмурит брови, думает, разглядывая лицо напротив. Иногда он ведет себя как нечто среднее между котом и роботом, будто ему надо подгрузить данные, а интернет тупит. Джисон улыбается от этой мысли и гладит Минхо по влажным растрепанным волосам. — Останови свой мозг, сейчас задымит, — усмехается он. — Отстань, — Минхо перехватывает его ладонь, сжимает ее и трясет из стороны в сторону, утягивая его в гримерку. Он приходит в номер Джисона поздно ночью. Стучит дважды, как обычно, чтобы дать понять, что это он. Забирается в постель, растягивается во весь рост на боку, подпирает голову рукой и хлопает ладонью по левой стороне, чтобы Джисон быстрее вернулся на свое место. Джисон смотрит на него с расстояния. Широкая футболка немного задралась, оголяя кожу на животе. Его выражение лица мягкое, слегка сонное. Нежное. Минхо вообще очень нежный, хотя на первый взгляд так и не скажешь. Он язвительный, несговорчивый и упрямый, строптивый, знает себе цену. С таким набором качеств человек похож на острую приправу на языке — если съесть слишком много, то глаза заслезятся и слизистые будут гореть. Джисон не любит острое, но без Минхо жить не может. Он ложится напротив, так же на бок, и смотрит в его глаза. Рука тянется к его телу сама. Джисон иногда чувствует, что впадает в транс, когда Минхо проникает в его пространство. Это все еще не любовь. Джисон не знает, как называется такое чувство. Потребность? Ему правда необходимо чувствовать Минхо на своей стороне. Знать, что он стоит рядом. В любой момент иметь возможность дотронуться до холодных ладоней. Ему хочется, чтобы Минхо смотрел на него так, как сейчас: спокойно и прямо. Минхо — константа в его жизни. Он может лишиться группы, фанатов, даже своего голоса, но он не готов лишаться Минхо. Похоже на зависимость, но зависимость плохое слово. Убивающее. Скользкое и липкое одновременно. Минхо не такой. В нем много противоречий, которые создают идеальную контрастную картину. Он как черно-белое произведение искусства, на которое кто-то направил ярко-красный свет прожектора. Минхо и есть луч света в жизни Джисона, только он понимает и принимает все, что в нем есть, не пытаясь изменить. Будто бы и Джисон сам по себе является законченной картиной, не требующей доработки. Хочется быть единственным в своем роде. Особенным. Хотя бы в глазах одного человека. Хотя это тоже звучит как-то не так. Хочется быть единственным не в чьих-то глазах, в его глазах. Чтобы этот луч освещал темноту только в его жизни. Он ведет кончиками пальцев по линии челюсти, светящейся по контуру в теплом свете от ночника. Минхо молча смотрит на него. В тишине рождается истина. Иногда Джисону нужно давать время побыть наедине со своими мыслями, промариноваться в них, чтобы потом он выплеснул все наружу, как банка с газировкой, которую потрясли. — Я хочу спросить, но как будто не хочу знать ответ. Но я не знаю почему, — тихо говорит Джисон. Минхо медленно моргает. Ждет. — Я знаю, что это все, что между нами, не серьезно. Ты мне ничего не должен только потому, что мы спим. И я тебе тоже, — он прерывается, опуская взгляд на его грудь и сглатывая сухой ком, — но я перестал видеться с другими людьми уже как полгода. Я сплю только с тобой. Минхо тянется к его руке, лежащей на одеяле, переплетает его пальцы со своими и гладит огрубевшую кожу на кончиках пальцев. — Почему? — Я не знаю, — он дергает плечами. — Но это не совсем мой вопрос. Ты можешь не отвечать, наверное, я знаю, это не мое дело, но… Ты видишься с кем-то еще? Минхо пару секунд смотрит на их руки и делает маленькое, едва заметное движение головой. — Нет. Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд. Может, даже минут. Джисон снова теряется в его взгляде. Кажется, Минхо спокоен, медленно моргает, устало, и продолжает поглаживать ладонь Джисона. Это вселяет уверенность. Они не обречены. Джисон многое пережил за свою жизнь, у него было не самое спокойное детство, много мыслей в подростковые годы, таких же серых и тяжелых, как тучи над головой. Он карабкался вверх, пробивал свой путь с шестнадцати лет, чтобы оказаться здесь. Он знает, что в жизни не так уж много действительно важных вещей. Жизнь сама по себе — самое главное, все остальное можно изменить или добавить. Отношения никогда не казались ему камнем преткновения. Если они есть — хорошо. Нет — ну и ладно. Друзья приходили и уходили из его жизни, но у него всегда был он сам и музыка. Это казалось важным. Все остальное — нет. Так было до Минхо. — Я не понимаю, — тихо, почти шепотом, произносит Джисон. — Чего не понимаешь? — Это… это что-то значит? То, что мы не видимся с другими людьми? — Ты спрашиваешь, потому что хочешь, чтобы это что-то значило, или потому что боишься, что это что-то значит? — Ну и вопросы у тебя, — фыркает Джисон немного истерично. — У тебя тоже, — Минхо улыбается, ласково и тепло. — Я боюсь того, что хочу. — Боишься чувств? — Я даже не понимаю, что это за чувства. — Нам не обязательно выяснять все прямо сейчас. — Нам? Минхо сжимает его руку, опуская на нее взгляд. — Ты правда не видишь? — спрашивает он. Джисон хмурится, наблюдая, как у Минхо по лицу растекаются тени от света позади него. — Я не уверен, что это за чувства, но они есть. К тебе. Я думал, что это очевидно. — Минхо, для меня даже мои чувства не очевидны, а что происходит у тебя в голове вообще энигма. — Ты так называешь меня загадочным? — он улыбается, дразнится, смотря из-под прищура. — Нет, я так… иди нахер, пожалуйста, — Джисон пихает его рукой в плечо, заставляя рассмеяться. Напряжение спадает, смывается тихим нежным смехом и такими же прикосновениями. С Минхо всегда было проще, чем с другими, даже проще, чем наедине с собой. Рядом с ним тьма не лезет в голову, остается ждать неподалёку, но не трогает. Джисон боится темноты, а Минхо разрезает ее в клочья своим светом. — Значит, оставим всё как есть? Без ярлыков? — спрашивает Джисон. — Пока без ярлыков. Давай делать все, что захотим, но чуть более обдуманно. Поймем, что чувствуем. А потом вернемся к этому разговору. — Ладно. — Ладно. Джисон замолкает. Он рассматривает лицо Минхо, и одна мысль все равно продолжает крутиться в голове. На самом деле, она сидит там с самой вечеринки. — А мы можем изменить кое-что прямо сейчас? — Что? Джисон тянется всем телом к нему, опираясь рукой о кровать. — Это, — шепчет он в самые губы и целует. — Я хочу целовать тебя не только в постели, и не только во время секса. Я хочу просто целовать тебя. — На такие изменения я согласен, — улыбается Минхо и снова соединяет их губы в мягком, небрежном поцелуе. Джисон засыпает в его объятиях. Минхо прижимает его к своей груди и тихо дышит в затылок горячим воздухом. На самой границе сна, когда веки наливаются свинцовой тяжестью, он чувствует невесомое прикосновение чужих губ к своей шее. Кажется, ему понадобится не так уж много времени, чтобы понять, что это за чувства.