You're my tears...

18 февраля 2013

— С днём рожденья тебя, с днём рожденья тебя, с днём рожденья, Хосок~и, с днём рожденья тебя! — Хо открыл глаза и увидел перед собой свой любимый торт, а рядом, за столом, его семья, его чисто семейный круг: мама, папа и Чонгук. — Как же быстро растут дети. Как будто вчера мы праздновали твоё десятилетие… Хосок лишь закатил глаза и с улыбкой проговорил: — Ой, мам, не начинай. — Теперь, тебе уже девятнадцать. Совершеннолетний. Я надеюсь, что в твоей голове отложилось что-нибудь? — Пап, ты задаёшь этот вопрос мне каждый год. — Хён, — в разговор влез Чонгук. — я желаю тебе только одного. Не забывать про нас. С того момента как ты переехал в Сеул, ты совсем про нас забыл. — Да, кстати. Какое непотребство, Чон Хосок. В ответ на их слова Хоби лишь рассмеялся. — Чонгуки. Не переживай, не забуду. — Хосок, а где Юнги? Я думала, что ты его пригласишь. — Он не смог приехать сегодня. Работает. — Хорошо. Завтра много не пить. — Мам~

19 июня 2013

Хосок вернулся домой, откинул куда-то в угол портфель, в котором кроме пенала, двух тетрадок и диплома об окончании школы, ничего не было, и направился в комнату. Он, можно сказать, с разбега прыгнул на кровать и громко выдохнул. — Наконец-то всё закончилось! — на его лице растянулась счастливая, солнечная улыбка. Он прикрыл глаза и провалился в сон, потому что нормально не спал почти двое суток. Но спать ему пришлось не долго. Примерно через час его будит очень настойчивый стук в дверь. — Хосок! Хосок, твою мать, открой дверь! Я же знаю, что ты уже вернулся! Голос этой истерички Хоби узнает даже на том свете. Этот крик, эти слёзы. Он медленно поднялся с кровати и пошёл к двери. От криков Чонгука за дверью ему становилось не по себе. — Ну не ори ты так. И без тебя голова болит. — он медленно открыл дверь, но как только щелчок замка открыл вид на лестничную клетку, Чонгук влетел в его квартиру, прижался к нему и со слезами проговорил. — Хён… хён… — Гуки, что случилось? У Чонгука словно дар речи пропал. В его горле застрял огромный ком, который не позволял сказать ту самую новость. Этим самым он может испортить его счастливый день, день, когда он наконец-то перестал быть узником школы. — Родители… они… — Что с ними? — Хоби-хён… они погибли… Именно в этот момент жизнь их обоих пошла под откос. Они оба очень тяжело переживали смерти дорогих людей, но теперь единственное, что у них осталось — это они сами. Для Хосока Чонгук стал смыслом жизни. Он прекрасно знал о каждой его попытке суицида и прекрасно знал почему. Он знал о его мании смерти, но ничего не мог сделать. Он молчал, делал вид, что не знает, но каждую ночь, когда младший спал, подходил к его кровати, изучал, каждый шрамик, каждый порез и молился, чтобы Судьба не забирала у него Чонгука. Хосок далеко не их мать и не мог разрешить проблемы с ним. Все недопонимания и ссор на пустом месте. Каждую ночь, вместо того, чтобы спать он разговаривал с ней, фотографией покойной матери, в надежде, что хотя бы высшие силы смогут им помочь… но нет. Теперь, единственное что у него осталось — это сожаление! Огромное сожаление, которое душит его в тишине, за все оборванные нити. Они обвивают его шею и душат. Всегда. И Хосок не может этого изменить. Столько потеряно, столько упущено. Хосок перестал верить, он начал просто существовать, но только рядом с двумя он мог снова вздохнуть и начать жить вновь. Юнги. Чонгук. Там, рядом с ними он был счастлив. Но снова проблемы. Чонгук исчез. Его не было нигде. Хосок даже подумать не мог о том, что с ним такое может произойти. Даже подумать о том, что он его потеряет… страшно. Когда кто-то является твоей жизнью, терять это невыносимо. Просто понять, что всё. Он больше не вернётся. Его не будет рядом. Ты не увидишь его. Не услышишь его голос… Хоби сходил с ума. Он не находил себе места, потому что не знал где он, жив или нет. Может, Чонгуку нужна помощь, может быть, прямо сейчас он умирает в какой-нибудь подворотне. Он хотел знать всё о том, что с ним. Он даже не мог находиться в их квартире, потому что каждый уголок напоминал о нём. Безумие. Очень тяжело. Он не мог ни спать, ни есть, ни даже дышать нормально. Просто ужас. Всегда тяжело, когда теряешь что-то. Или кого-то. Но особенно тяжело, когда это возвращается, хоть и на пару минут. Звонок телефона застал Хосока в совсем не подходящий момент. В это время он спал, впервые за несколько дней. Ему было безумно тяжело открыть глаза, и понять, что происходит. Даже принять сидячее положение казалось невозможной задачей. Голова болела настолько сильно, что каждый громкий звук создавал пульсацию, из-за которой мозг был готов просто взорваться, и разлететься на тысячи маленьких кусочков. Источник звука было найти в разы сложнее, ведь в комнате темно, и не видно, ни черта. На звук идти не реально, и свет включать тоже, яркий и резкий свет просто в очередной раз вызовет новую волну головной боли и ослепит резкостью. Но всё же у него получилось. Он, на ощупь, нашёл разрывающийся от нескольких десятков звонков телефон, и даже не посмотрев на номер, кое-как ответил. — Да? — старался не показывать то, насколько ему сейчас плохо, и делал голос максимально спокойным, живым, не хриплым и не сонным. — Хосок. — этот голос. С начало он подумал, что начались звуковые галлюцинации, и он уже настолько изничтожил свою психику, что ему начал мерещиться голос Чонгука, либо же он до сих пор спит, либо суровая реальность вернула ему его. — Ч-чонгук?.. — Да… — Где ты, ёб твою мать?! — вскочил с кровати и повысил голос, о чём почти сразу пожалел, потому что от этого по голове, словно молотком ударили. — Ты хоть можешь себе представить, как я переживал? Два месяца мы тут с ума сходили, а теперь ты звонишь мне, как ни в чём не бывало. Ну и сволочь же ты! — Хо-хён, не кричи. Успокойся, пожалуйста. Я тебе постараюсь рассказать, то, что тебе нужно знать. — Нет. Ты мне расскажешь всё! Что за записку ты оставил Юнги? Зачем всё это было нужно? — он кричал. Его голос, с каждым словом Чонгук впитывал в себя множество разных эмоций, которые испытывал его собеседник. Гнев, радость, ненависть, отвращение. — Хён, я скажу тебе только то, что ты должен знать. — говорил шёпотом. Это начинало раздражать. Почему бы просто не сказать всё как есть. Значит, есть то, что он не может сказать. Стыдно? Незаконно? Смертельно? Что, в конце концов, происходит? Зачем эти секреты, ведь Чонгук знает, Хосок может ему помочь. — А всё я знать не должен? — спросил спокойно. — Нет. В этот момент ему стало действительно и больно и обидно. Недоверие — яд, убивающий любые, даже самые крепкие отношения. А ведь раньше он говорил, что всегда доверяет ему. Ложь? А хрен его знает. Хоби тяжело выдохнул и вернулся на прежнее место, на край кровати. — Так. Хорошо. Удиви. — Хён… я замужем. Так широко у Хосока глаза ещё не открывались. — Что?! — этого он не ожидал услышать от слова вообще. — Да. Я вместе с ним переехали в Америку, и в Корею, ни я, ни он больше не вернёмся. Ты его не знаешь, но он тоже кореец. Хо был в шоке, мягко говоря. Чонгук, который, несколько месяцев назад, пришёл к нему жаловаться на Юнги, а точнее на свою ревность, потому что ревновал к каждому столбу, теперь говорит, что замужем. Как такое возможно? Он играл с чувствами Юнги? Помыкал им… нет, этого не может быть. Но то, что он предал его, сомнений нет. — И как тебе с ним? — Я счастлив, хён. Одно слово, хуже другого. Мозг не принимал информацию. — Чонгук, а как же Юнги? — Не говори ему об этом. В этот момент на глазах у Хосока рухнуло всё. Всё то счастье, о котором говорил Юнги. Карточный домик рухнул на стол. Это был конец. Хоби не хотел продолжать разговор, поэтому просто сбросил. «Не говори ему об этом». Как об этом можно молчать, если видишь, как Юнги мучается? Хо понимал, он не сможет скрывать это, но попробовать стоило. Но с каждым разом молчать всё тяжелее. Прошло почти полгода, а Юну всё хуже. Он не может свыкнуться с пустотой от отсутствия Чонгука. Но хуже было Хосоку. Ему нужно было хранить секрет, и как бы тяжело это не было, он решительно молчал. Но то, что Юнги чуть не повесился, стало для него последней каплей. Даже представить тяжело, что чувствовал старший, когда Хосок рассказал ему об этом. Хоби казалось, что эмоции на лице, это лишь жалкая доля от процента, того что он испытывал на самом деле. Больно, вместо боли видеть пустоту в чужих глазах, видеть, как в них угасает жизнь. Хосок видел это. Видел каждый день, и теперь мечтает забыть…