Один на один

Звенеть цепью на груди, поднимаясь в башню десницы, было чем-то неправильным, несмотря на то, как много усилий Люцерис приложил для того, чтобы занять этот пост. Он так и не привык даже спустя несколько месяцев после назначения. Цепь была тяжёлой и как будто тянула его вниз. Сегодня утром он получил письмо с Дрифтмарка — Корлис Веларион не смог пережить ещё одной атаки Триархии и умер от ран в своей постели. У Приливов новый лорд, и скоро будет новый наследник, ведь Бейла была беременна. Люцерис вздохнул и отложил письмо на стол, прикрывая глаза на мгновение. Работа была выматывающей, и хотя прошлый десница был хорош в своей роли и смог подготовить почву для назначения Люцериса, это всё не отменяло многие часы монотонной умственной работы с бумагами, людьми и, главное, королём. Люцерис ежесекундно сомневался в том, что делает, и поминутно обращался за советом к ближайшему окружению, в основном, к семье, стараясь не пригревать подхалимов и врагов короны. Однако всё было спокойно, и это единственно утешало Люцериса. Как-то раз Отто Хайтауэр сказал: — Главное на этой должности — почувствовать, что скучаешь. Тогда государство в порядке. Политические игры королевского двора со временем стали казаться Люцерису бесполезными и далёкими, пусть король и потворствовал грызне и лёгкой междоусобице, чтобы ни один лорд не возвышался, это никогда не перерастало во что-то крупное. Смотря на очередного лживого лорда, заискивающего перед ним, чтобы получить преимущество в борьбе за какой-то опустевший замок обедневшего рода, Люцерис невольно задумывался, что несколько лет назад он боролся за свою жизнь и свободу своей семьи, а всё, о чём думают эти отъевшие свиные рыла великие дома, это деньги. Люцерису было тошно осознать, что теперь он понимал Отто. Громкий удар открывшейся двери и детские крики застали Люцериса врасплох, и он выронил только отсортированные бумаги. Смех быстро стих, когда Люцерис направил свой испепеляющий взгляд на озорников — Эйма, Мейкар, Мейлор, Эйгон и Визерис. Это была грозная банда, терроризировавшая весь Красный Замок. Лицо Люцериса смягчилось, когда он увидел их виноватые выражения и услышал их извинения на валирийском. Эти маленькие чёртики знали, как им манипулировать, так что он снисходительно покачал головой, дал каждому по апельсину со своего стола и отправил восвояси. Они убежали с хихиканьем и где-то внизу лестницы снова подняли какой-то шум и крик, кажется, испугав ещё и служанку с ведром воды. — Ты с ними слишком мягок, Люк, — раздалось позади, пока Люцерис вновь скрупулёзно перебирал бумаги, сортируя их по дате. — Они всего лишь дети. Мягкие охотнические шаги выдавал каменный пол, поэтому Люцерис даже не вздрогнул, когда на его талию опустились руки. — Дети, которым предстоит править миром, — после этих слов он почувствовал лёгкий поцелуй в шею. Не сдержав озорную улыбку, Люцерис обернулся на Эймонда, но весёлое настроение улетучилось, когда он увидел на Таргариене тёплую дорожную одежду. — Всё уже готово, да? — Да, — вздохнув, ответил Эймонд и нежно заправил тёмный кудрявый локон за ухо. — Я не буду долго. Лишь неделя — туда и обратно. — Знаю. Люцерис бросил бумаги, повернулся и обнял Эймонда, окаменевшего от таких порывов. — Ну-ну, мой верный десница, — утешал его Эймонд, нежно прижимая его к себе и гладя по спине. — Ты сам настоял на этой поездке, говорил, что люди должны видеть своего короля! — Знаю, знаю, знаю... — всё твердил Люцерис, угрюмо выводя узоры пальцем на плече Эймонда. — Я бы взял тебя с собой, но... — Но ты не доверяешь Джейсу, знаю. — Есть ли что-то, чего ты не знаешь, мой дракон? — усмехнулся Эймонд. Люцерису пришлось быстро натянуть улыбку и, оторвав голову от груди Эймонда, ответить, встречаясь с той же злополучной чёрной повязкой на глазу, что и всегда: — Я не знаю многих вещей, мой король. — Например? Он закусил губу и сжал плечи Эймонда, пытаясь выдать что-то остроумное после нескольких часов отупляющей работы. — Я не знаю... Не знаю, когда закончится зима, — вымолвил Люцерис всё, что смог придумать, и развёл руками. — Да уж, это знание точно бы нам пригодилось... — с лёгкой досадой пробормотал Эймонд. — Мейстер Меллос сказал мне, что эта зима будет суровой. Сердце Люцериса сжалось, и он попытался скрыть свою внезапную бледность за усмешкой. — Мейстеры много чего говорят. — Да уж, много чего, — ласково улыбнулся Эймонд и провёл ладонью по его щеке. — Я буду скучать, — пробормотал Люцерис, накрывая его руку своей, и получил нежный поцелуй. Спустя час Вхагар торжественно поднялась в воздух и облетела столицу, а затем направилась в земли Простора. Перед ней медленно плёлся караван, который она нагонит за пару часов. Люцерис стоял на сторожевой башне и наблюдал за маленькой удаляющейся фигурой Эймонда, вцепившись в камень красных стен. — У нас всё готово? — буднично спросил Джекейрис. — Да. — Тогда начинаем. *** Лететь, подгоняя Вхагар, и оказаться в столице — в объятиях Люцериса — на несколько часов раньше казалось Эймонду хорошей идеей. Королевский караван плёлся где-то позади, и будет в Королевской Гавани лишь утром, как и планировалось, но сам король уже прибыл. Он приземлился в Драконьем Логове, обещая Вхагар долгий сон и хорошее мясо, и мгновенно ощутил, что что-то было не так. Было слишком тихо. Как бы ни старался Эймонд сделать сюрприз, у него бы не вышло. Стражники бы заметили его, и сюда бы уже точно кого-нибудь прислали, хотя бы членов Гвардии. Драконьи блюстители повели уставшую Вхагар на её любимое место, а Эймонд, положив руку на рукоятку меча, направился в замок. Улицы припорошило лёгким снегом, пока его не было. В Просторе было солнечнее и приятнее, и ветер не продирал до костей как здесь, несмотря на тёплый, подбитый мехом, дублет. Эймонд шёл и трясся, не замечая на пути ни одного окна, из которого бы лился свет. Вся Гавань как будто вымерла, хотя такого никогда не происходило на его памяти. Шумный, никогда не спящий город вдруг превратился в призрак. А может быть, это был лишь холод, прогнавший всех людей в постели и к очагам. Ворота перед его появлением всё же открыли, признав возвращение короля домой, но и здесь Эймонд углядел странность — он не помнил этих стражников. Молниеносно оголив меч, Эймонд направил его на перепуганного стражника, и тот отпрянул, поднимая руки в защитном жесте. — Эймонд! — услышал он знакомый голос и обернулся на крыльцо, с которого стремительно сбегал Джекейрис. — Что происходит? — властно спросил Эймонд. — Что это за бродяги? — Опусти меч, это новые стражники, — объяснил Джекейрис, подбегая ближе. — Что с предыдущими? Где Люк? — напряжённо продолжал Эймонд, прижимая лезвие ещё ближе к трясущемуся от страха стражнику. — Разве ты не получил письмо? Ты был на драконе, должно быть, оно осталось у каравана, — нахмурился Джекейрис и протянул руку, чтобы отвести меч от бедняги. — Тебе не стоило прилетать. В городе чума. Сердце Эймонда сжалось, все краски сошли с его лица. Он мгновенно всё понял и вложил меч в ножны. — Где Люк? Что с ним? — потребовал он на ходу, уже двигаясь к замку. — Тебе лучше вернуться к Вхагар, — говорил Джекейрис, стараясь держать с ним шаг. — Прошлые стражники умерли, половина слуг при смерти, здесь опасно. Детей отправили на Драконий Камень при первых же сообщениях о болезни. Мы никого не впускаем и не выпускаем. — Правильные меры. Что с Люком? — кивал Эймонд, поднимаясь по лестнице и перешагивая ступеньки. — Постой же ты, — Джекейрис раздражённо одёрнул его за локоть на каменном крыльце перед входом в замок. — Люк сейчас в постели, отдыхает. Мейстеры сказали, ему нужен покой. — Чёрт бы тебя побрал! — зашипел на него Эймонд и выдернул руку, готовый схватить его за грудки и трясти над землёй, хоть за шесть лет они сравнялись в росте. — Ты даже брата своего уберечь не можешь, бесполезный кусок дерьма! — А сам-то? — с презрением усмехнулся Джекейрис, и в его голосе было столько желчи, сколько не ожидаешь от такого благородно и спокойно подающего себя человека. — Что? — оглушённо переспросил Эймонд и сделал к нему угрожающий шаг. — Ты своих-то братьев уберёг? Челюсть свело от злости так сильно, что он заскрипел зубами. Джекейрис был готов к сильному удару в нос, который сбил его с ног и чуть не отправил вниз по лестнице, если бы он не удержался за перила. — Клянусь, если Люк умрёт, ты первым пойдёшь на плаху. Я не посмотрю, что ты муж моей сестры, — произнёс Эймонд и толкнул плечом тяжёлую дверь в замок. Сплюнув, Джекейрис пробормотал себе под нос: — Когда ты сдохнешь, я вычеркну тебя из истории. И позвал Хелейну. Эймонд поднимался по затхлым лестницам и бежал по коридорам, заполненных дымом, который был призван спасать от болезнетворного духа. Башня десницы казалась ему как никогда далёкой, когда он наконец добрался, тяжело дыша. Голова гудела и казалась чугунной. Он открыл незапертую дверь и обнаружил за ней лежащего в постели Люцериса. Он устало приоткрыл глаза, как только отворилась дверь, и слабо улыбнулся. — Тебе нельзя быть здесь, ты заболеешь, — тихо сказал Люцерис. У него был не сиплый голос, он не был покрыт струпьями, но у него были тёмные круги под глазами, и его лицо сияло бледностью. В темноте можно было надумать всё что угодно. Эймонд отмахнулся, рванул к нему, взял за руку и прижал к губам. Ладонь была тёплой, а лоб был в испарине. Значит, жар спал, и выздоровление близко. — Тебе уже лучше, слава богам, — облегчённо выдохнул Эймонд. — Да, но мне всё ещё паршиво, — неожиданно признался Люцерис, который обычно стойко и беззвучно переносил все тяготы и болезни. Эймонд ужаснулся тому, насколько всё могло быть плохо, и сжал ладонь крепче, присаживаясь на кровать. — Я скучал по тебе, — ещё одно признание, и новый удар. По щеке Люцериса скатилась слеза вниз, к подушке, и Эймонд поспешил вытереть её пальцем, пока она не достигла изуродованного уха. — Хочешь, останусь на ночь с тобой? — предложил Эймонд, не думая и секунды. — Очень хочу. Эймонд быстро скинул с себя дорожную одежду и нырнул под одеяло в нижней рубашке, обнимая Люцериса со спины и вдыхая запах его волос — гарь. Они пахли гарью и драконом. Таргариен быстро заснул в тепле, чтобы проснуться и не обнаружить его рядом. Он осоловело осмотрелся — в Башне Десницы было пусто. Глубокая ночь сменилась ранним промозглым утром, но зима была щедра на холодные дожди, переходящие в снег, и солнечный свет едва проникал сквозь тучи. Эймонд приподнялся и принялся одеваться, недоумевая, куда мог пропасть Люцерис в такой час. Если бы пришёл мейстер или слуга, Эймонд бы скорее всего проснулся. Всё это казалось ему странным до тех пор, пока не начало казаться подозрительным: пустые улицы без болеющих и умирающих, новые стражники, никаких слуг, болеет только Люцерис, но не Джекейрис. И про Хелейну не было ни слова. Однако не всё это заставило грубые мазки красок в его голове сложиться в цельную картину — валирийский кинжал пропал с пояса. *** Завоёвывать доверие Эймонда было сложно. А ещё это было очень больно. Люцерис хотел бы, чтобы Эймонда было легко обманывать, чтобы Эймонд лишь использовал его, чтобы они разошлись как в море корабли. И вот Люцерис наконец получил то, что хотел, а на душе было так мерзко, так противно. И каждый момент хотелось себя спросить: — Не этого ли я хотел? — Этого. Именно этого. — Так почему же мне так паршиво? Люцерис стоял и наблюдал, как Джекейрис и Хелейна спешно садятся на своих драконов. Джекейрис раз за разом пытался убедить Люцериса (а вернее, себя) в то, что Вхагар больше не способна летать как прежде, что за пять лет она состарилась, и битва с Караксесом сильно навредила ей, и в такой холодный тёмный штормовой день она не сможет угнаться за молодыми драконами. Люцерис лишь молча стоял и слушал, переминаясь с одной ноги на другую, гипнотизируя кинжал на поясе Джекейриса. Слова Эйгона и Хелейны, сказанные много лет назад, всё ещё были тёплыми в его памяти. Он знал, что это и был тот самый чёрный шторм, в котором сгинет, и кивал на все уверения брата. — Береги себя и детей, — сказал Люцерис, пожимая ему руку на прощание. Ледяной дождь катился по волосам и бровям, обходя глаза, закатывался за шиворот. Люди говорили, что драконы не боятся болезней, так что Люцерис тоже делал вид, что ему всё ни по чём. — А ты хоть раз в жизни побереги себя, — попросил Джекейрис, не отпуская его руку. — Его должен кто-то отвлечь, чтобы вы успели подготовиться к осаде. Если получится, я... сделаю всё сам. Джекейрис печально опустил взгляд, хмурясь и, наверное, ненавидя себя за каждое прошлое и будущее мгновение, проведённое не с братом. — Нет. Полетели с нами, садись ко мне. — Джейс... Из глубин Драконьего Логова послышался рокот Вхагар, а у ворот образовалось какое-то копошение. — Это Эймонд. Наша фора закончилась, — понял Люцерис и оттолкнул руку Джекейриса. Он в панике пытался прогнать драконов с мест, махая руками, словно отпугивая ворон. — Лети, лети, он убьёт тебя! — А тебя не убьёт, да? — прикрикнул Джекейрис. — Либо летим сейчас, либо не летим никогда, любовь моя, — прошелестела Хелейна и приударила сапогами Пламенную Мечту, чтобы она готовилась взлетать. Джекейрис сжал челюсти, метаясь между братом и небом. Рёв Вхагар происходил из глубин Логова, он становился громче и ближе. Джекейрис зажмурился, быстро кивнул и дёрнулся в седле, давая Вермаксу понять, что пора взлетать, и вместе они взмыли в воздух. Стараясь не смотреть на Люцериса, оставленного на земле, Джекейрис полетел в сторону залива. В сторону дома. Хелейна тоже хотела улетать, но Люцерис рванул к ней в отчаянии и схватил её за руку. В этот раз она не одёрнула руку, но Пламенная Мечта начала махать крыльями, вороша грязь под собой и брызгая дождевыми каплями. Боясь упустить момент, он быстро затараторил: — Скажи, кто истинный? Кто истинный король? Хелейна медленно перевела на него отстранённый взгляд, как будто только сейчас заметила его и его холодную руку, удерживающую её. Пламенная мечта начала подниматься в воздух вместе с Хелейной. Люцерис не был способен удерживать её надолго. — Пожалуйста! Скажи, что я делаю всё правильно. Скажи, прошу! Эймонд или Джейс? Эймонд или Джейс? — кричал он жалобно, словно ребёнок. Дождевые капли заливали рот. — Корона или жизнь, — прочитал Люцерис по её губам. — Чья жизнь?! Хелейна призрачно улыбнулась, или это дождь попал ему в глаза. Её мокрая рука ускользала, и Люцерис как мог старался удержаться, вставая на цыпочки. Пламенная мечта окончательно поднялась в воздух и, строптиво махнув хвостом, скинула Люцериса с себя. Он плюхнулся на быстро размякшую землю, весь урон принимая на ноги и колени. — Люцерис! — гремел Эймонд, прорывающийся сквозь толпу стражников — в крови и поте. "Ты знаешь чья," зазвучало в голове набатом. Люцерис почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Он так давно не плакал, что забыл, какого это. — Я знаю, чья, — шептал Люцерис, потирая ушибленную лодыжку. Он не оборачивался на крики и не обращал внимание на Вхагар, лениво выползающую из пещеры. Молчание и мутные сиреневые глаза были ему ответом. Пламенная Мечта всколыхнула воздух и резко упорхнула выше, словно гигантская бабочка. Стирая капли с лица, Люцерис метнул взгляд на разъярённого Эймонда. Арракс вышел из тени и встал позади своего хозяина, держа под прицелом массивную и потерявшую всякую мобильность Вхагар. — Я доверял тебе! — крикнул Эймонд, задыхаясь. Он всё ещё был способен бежать после двух стычек со стражей и пути из Замка в Драконье Логово. На середине поля он всё-таки замедлился. Выставив руки вперёд, он упорно из последних сил шёл широкими, разъярёнными шагами. Люцерис знал эту походку. Так Эймонд отправлялся крушить Триархию. Не говоря ни слова, Люцерис подорвался к Арраксу и, не пристёгиваясь, дал ему команду взлетать. Арракс не подвёл его и оторвался от земли, уворачиваясь от крыльев Вхагар. Люцерис слышал с земли рвущий ему душу крик: — Ты не можешь со мной так поступить! Люк! Ты не можешь! Люцерис повернул на юго-восток, в противоположную сторону от дома. *** Возвращаться в то чувство, которое он испытывал семь лет назад, было отвратительно. Эймонд чувствовал себя так, словно ему вонзили меч в грудь и теперь рана кровоточила при каждом вздохе. Он оторвал голову от чешуи Вхагар и погладил её, запах его драконицы стал ему роднее материнского. Взгляд притягивало серое небо, туда, куда улетел Люцерис. Он знал, что это был обманный манёвр, потому что... А что это ещё могло быть? Разве его Люцерис поступил бы иначе? Ещё одна интрига, ещё один план. Эймонд сжал руки в кулаки с такой силой, что если бы не перчатки, ладони бы закровоточили. Эймонд скорее почувствовал, чем услышал зарождающееся рокотание Вхагар в сторону ворот. Он повернул голову к мужчине в простых латах, котором узнавался Кристон Коль. Кристон преклонил колено в десяти шагах, опасаясь подходить к драконице слишком близко. Эймонд сделал несколько шагов к нему навстречу. — Чего вам, Коль? — грубо спросил Эймонд. Ему было совсем не до Белых Плащей и судьбы, которая постигла партию зелёных в его отсутствие. Его ошеломлённый разум медленно приходил в себя после предательства, и он решал, что делать дальше. А делать не хотелось ни-че-го. Тело и душа просили лишь пощады. Несколько лет назад он бы без раздумий вскочил в седло и, очертя голову, устремился бы вслед за Люцерисом. Но он больше не юнец с пылким сердцем. Он постарел, и сердца у Эймонда не осталось ни крупицы, лишь ненависть. — Мой король... — пробормотал Кристон, не ожидавший такого отношения. Видимо, его должны были осыпать тысячью благодарностей за то, что он позволил случиться дворцовому перевороту. Кристон нахмурился и собрался с мыслями. — Я... Я смог сбежать из тюрьмы, в которую меня заключили бастарды, чтобы продолжить верно вам служить. Каковы будут ваши приказания? — Король... — задумчиво повторил Эймонд, сузив глаз. — Нет... Я не король. У короля есть свита, малый совет, десница, — последнее он прошептал с горечью. — Что с остальными? — Как только детей эвакуировали, симулировав чуму, Лариса Стронга убили с помощью мейстера, а Пиявка ускользнула. Мейстер на стороне чёрных, новый мастер над кораблями - Аддам Веларион - тем более, братья Каргиллы на Драконьем Камне. Остальная свита была с вами. — Понятно, — бросил Эймонд, решаясь. Он едва слушал, опустив голову. Лицо его темнело, складки на нём становились заметней. — Я не король, пока не убью его. — Кого, Ваша Светлость? — ещё больше нахмурился Коль, вставая с колена и хватаясь за меч. — Моя корона. Корона Завоевателя, — игнорируя вопрос, произнёс Эймонд. — Найди её и храни. Отдай её победителю. Вот мой приказ, Коль. Он развернулся и решительно направился к Вхагар. — А город? — растерянно вопрошал Коль. Вопросы лились из него как из переполненного ручья в этот пасмурный день. — А Замок? Мне собрать ополчение, сир? Отправить вести в Старомест? И что делать с предателями? Закатывая глаза, Эймонд устроился в седле и надёжно пристегнулся. Вхагар заметала хвостом грязь и захлопала крыльями. — Делай, что вздумается, Коль. Хоть потрахайся с ними. Мне какое дело? — поймав его удивлённый и раздражённый взгляд, Эймонд прошипел: — Просто храни корону. Драконы разберутся сами. Ветер и дождь словно пытались выбить Эймонда из седла каждую секунду, пока он просто летел вперёд, куда глядели глаза. Холод не щадил его, за шиворот проникали мерзкие капли, а в лицо впивались крошечные иголки льда. Если он вернётся, то подохнет от чёртовой зимней горячки. — Ты был моей душой, Люк, — шептал он сам себе, почти в бреду. — Ты был моим драконом. Я бы никогда не смог быть королём, пока ты рядом. Да, так и есть. Нельзя иметь всё. Хелейна была права. Я надеялся, как идиот, что можно. Я надеялся, что раз прошло столько лет, я избежал этого проклятия, но нет. Корона или душа. Ещё ни одно предсказание Хелейны не оказалось ложным. Их можно неверно истолковать, но в конечном счёте она всегда оказывается права. Когда через час на горизонте показалась светлая, переливающаяся точка, и с каждым взмахом крыльев Вхагар она была ближе, Эймонд понял, что его ждали. Старушка не смогла бы догнать взрослого резвого дракона, даже если ему бы отрезали крылья. Может быть, где-то глубоко в душе, Эймонд надеялся, что Люцерис улетит и никогда не вернётся. Но не после того, как он вновь его заприметил. — Как долго ты планировал это, Люцерис? Когда ты впервые задумался об этом? — бормотал Эймонд, подгоняя Вхагар. — Когда я сделал тебя своим десницей? Когда я ушёл на войну, защищать тебя и наше королевство? Тогда, наверное, было много времени и возможностей. Твой маленький заговор рос и давал плоды, когда мы гуляли по садам, когда летали вместе, когда я целовал тебя и говорил, что люблю? Когда ты говорил, что любишь, ты думал о восстании? — последнее он прошипел со злобой, и крупные тёплые слёзы прошлись вниз, щипая обветренную кожу. — Или когда пришло известие о смерти Эйгона? Может, ты со своим братцем всё это подстроили, может... Может... Приказать Вхагар съесть твоего дракона? А? А потом и тебя по кусочкам? М? Что вы на это скажете, мой верный десница? Чем выше становились заострённые скалы Черноводного Залива внизу, тем сильнее досада и гнев охватывали Эймонда. Он почти ничего не видел от жестокого дождя и снега и хрипло дышал, до боли стискивая в ладонях седло. Кипя от злости, он приближался к цели. Она сияла в тёмном небе как звезда. *** Продрогнуть до смерти и сгинуть без боя было не такой уж плохой идеей, когда драконы схлестнулись в танце. Люцериса мотало из стороны в сторону, и он едва понимал, что происходит, когда Вхагар схватила своими огромными лапами Арракса. Его дракон сумел вывернуться и даже как-то ответить сопернице, но по жалобному стону Люцерис понял, что Арракс ранен — у него подбили крыло. Ни один звук в этом мире, казалось, не мог принести Люцерису столько отчаяния, словно крылья подбили ему самому. Мысль о том, что им, вероятнее всего, придётся умереть вместе, одновременно успокаивала его и отдавала невыносимой скорбью. Арракс не был создан для боя, в отличие от Вхагар, прошедшей через множество сражений. На земле он был милым и ласковым, словно щенок, но в нём вдруг что-то щёлкнуло, проснулось дикое и кровожадное, и он пошёл в атаку без команд Люцериса. Необузданный огонь Арракса прямо в глаза сначала ослепил Вхагар, а затем... — Нет, Арракс, стой! Улетай, улетай! Не атакуй! Слушайся, Арракс! — орал Люцерис, когда Арракс вцепился в морду Вхагар и начал рвать её когтями, задевая единственное слабое место любого дракона — глаза. Извиваясь, Вхагар заревела от боли, оглушая своими страданиями. Она наотмашь пыталась ударить ловко уворачивающегося Арракса. Блеснула молния, подсвечивая белого как привидение Эймонда; грянул гром, и в этот раз Вхагар не промахнулась, хватая Арракса за хвост и швыряя его к скалам. Люцерис словно замедленно видел, как бессильно падает Вхагар в море, пока сам не встретился с твёрдостью скал. Открывать глаза было тяжело и больно. Люцерис чувствовал что-то обжигающе горячее на своей голове, льющееся пульсирующими толчками, хотя сверху лил ледяной зимний дождь. И весь мир, казалось, крутился и сокращался вокруг Люцериса, пока он лежал на скале, поджав ноги к груди как ребёнок. Где-то тут, рядом, на границе сознания воспринимался Арракс. Ему падение и удар были ни по чём, он был рождён в самых прекрасных доспехах, которые можно было вообразить. В отличие от хрупких, бесполезных людей. До ушей доносился рокот, рычание и драконьи крики, сквозь тонны воды звучащие как человеческие. Разлепив залившие кровью веки, Люцерис увидел тень человека, которого любил. С Эймонда катилась вода, соль сгибала его кожаный дублет. Он пробыл в море какое-то время, и там успел с чем-то сразиться, вот уж точно. Сколько же лежал Люцерис? Он не мог вспомнить. Казалось, ничто не могло убить Эймонда. Ни падение, ни солёные морские глубины, ни Арракс, рычащий на него. Эймонда била крупная дрожь. Его лицо исказилось такой злобой, какой Люцерис никогда не видел — отчаянной, преданной, сломанной. Голова была тяжёлой и словно ватной, и поэтому до Люцериса долго доходило, что происходит. Однако одно он понял точно — крики Вхагар прекратились. — Арракс, нет, улетай, — слабым голосом прошелестел он, продолжая бредить. Закрывая глаза, он оказывался вновь в седле, где-то далеко над облаками, где чёрный шторм не мог его достать. Поступь Эймонда была тяжёлой, как и клинок, прижатый к горлу. Но Люцерис был уже слишком слаб, чтобы паниковать. — Ты был моей душой, Люк, моим драконом, — с ненавистью выплюнул Эймонд. — Это правда, — надломленным голосом ответил Люцерис, медленно уплывая куда-то. Чьи-то нежные руки подхватили его и уложили себе на колени. — Muña? — спросил он хрупко. Безумный хохот Эймонда над ухом заставил его вздрогнуть и остаться ненадолго с ним. — Я уже стал королём, — сквозь смех и слёзы прошептал Эймонд. Он закрывал головой дождь и сам плакал Люцерису на лицо. — Воистину, я уже им стал. *** Чувствовать на коже весенний солнечный свет было божественно приятно. Залитая солнцем Гавань медленно таяла от льда и снега. Эта зима была суровой и принесла много бед. Столица, узурпированная Кристоном Колем, не сдалась легко. Кто-то навсегда сгинул в тёмных водах, а кто-то использовал это и посадил на Железный трон нового Таргариена. Но весна и лето будут прекрасными и наполнят Красный Замок детским смехом, новыми интригами и новой любовью. Эймонд Таргариен первый своего имени, король андалов и первых людей, не будет вычеркнут из истории, как и навсегда верный ему десница — Люцерис Веларион.