Один на один

Спокойно слушать крики Рейниры было невозможно. Люцерис ходил из стороны в сторону, заламывая пальцы. Он хотел бы успокоить братьев, но его брала жуткая дрожь, и он только больше пугал детей. Он предоставил Эйгона и Визериса нянькам, но Джоффри не хотел от него отлипать и закидывал его вопросами, на которые не получал ответа: — Где Джейс, Люк? Он ведь прилетит, да? А маме сильно больно? А это долго? А когда появится сестричка? А нам её покажут? А она будет такой же маленькой, как Эгг и Визи или больше? Драконоблюстители говорили, что девочки-драконицы рождаются крупнее мальчиков-драконов. Слава богам, вернулась Рейна и заняла его чем-то. Она появилась спустя час успокаивания своего и чужих драконов. От слуг Люцерис услышал, что Сиракс разбушевалась, напала на членов Ордена, откусила кому-то ногу и сбежала из-под присмотра. Она периодически возвращалась к замку и пела свою драконью песнь. Мелодия разносилась жалобным треском тысячи скрипок, приглушённым этим проклятым дождём. Караксеса тоже не было на месте. Было очевидно, что быстрый уход Деймона и исчезновение его дракона как-то связано. Нужно было быть идиотом, чтобы не догадаться, что Деймон сбежал от проблем полетел охотиться. — А как её будут звать, Люк? — спросил Джоффри, рисуя какого-то зелёного монстра на пергаменте. Он сидел у огня вместе с младшими братьями в самой далёкой гостиной, что была в замке, чтобы дети не слышали криков Рейниры. Но они всё равно слышали, и набат дождя, казалось, только усиливал их. — Кого звать? — невольно вырвалось у Люцериса. Он продолжал свой путь из угла в угол. Рейна ещё четыре часа назад бросила попытки его остановить. — Нашу сестричку! — сказал Джоффри так, словно Люцерис не знал, что солнце встаёт по утрам. Люцерис позавидовал его счастливому неведению. — Не знаю. Мама ничего не говорила, — пожал Люцерис плечами, протирая лицо. Боль и усталость в ногах заглушалась роем мурашек при каждом новом крике Рейниры, и ему всё казалось, что ещё один крик, и он сойдёт с ума. Но вот заканчивался её протяжный вой на пару мгновений, вот замок снова наполнялся её голосом, и вот Люцерис снова не сходил с ума. — Она и не могла назвать вам имя. Это против валирийской традиции, — отозвалась Рейна со всезнающим взглядом. Она быстро привлекла внимание троих младших братьев одним лишь упоминанием Валирии. Возможно, она на это и рассчитывала. У неё весьма успешно получалось отвлекать их сказками, и Люцерис был за это благодарен. — Какой традиции? — полюбопытствовал Джоффри и энергично побудил Эйгона и Визериса тоже спросить у Рейны, дёргая её за подол платья. Нянечка быстро освободила место от игрушек, чтобы Рейна села рядом с ними на ковёр, загадочно улыбаясь. Она выдержала небольшую паузу и сказала, оглядев их: — У валирийцев есть древний обычай — не называть имя будущего ребёнка, пока он не появится на свет. Оба родителя задумывают имена и объявляют их только после рождения, и потом вся семья решает, как назвать малыша. Если muña и kepa совпали в своих желаниях, это значит, что ребёнка ждёт великое будущее! Джоффри пришёл в восторг, а младшие — вслед за ним, едва ли улавливая и половину значения. Люцерис мрачно усмехнулся. Он уже знал, какой вопрос сорвётся с уст Джоффри, ведь он сам задал этот вопрос Джекейрису много лет назад. — А что будет, если muña и kepa назовут имя ребёнка до его рождения? — спросил Джоффри, хлопая глазами. Лицо Рейны едва заметно изменилось или это просто была игра света. — Тогда они разозлят богов за самонадеянность. Имена присуждаются только после появления ребёнка на свет. — И что боги сделают? Разве мы не можем помолиться и попросить у них всё, что хотим? — нахмурился Джоффри, возвращаясь к рисованию. — Да, можем, — подал голос Люцерис и наконец остановился. — Но они не всегда в настроении слушать. Гром прогремел за окном и заставил его вздрогнуть. Мгновение спустя молния осветила комнату, словно ударила прямо под ноги Люцерису. "Это за то, что я перестал молиться, — судорожно подумал он и заходил вновь. Он смиренно сложил ладони в молитве и прижал пальцы к губам. Может быть, он стал излишне религиозен, но кто бы ни молился на его месте. — Милостивый Балерион, я готов проходить так хоть всю ночь, если это прекратит страдания моей мамы". Грянул ещё один гром и молния, освещающая кромешно чёрное небо. В этот раз Люцерис не шелохнулся, настойчиво сбивая свои пятки в кровь. — А что Джейс? Он прилетит? — вновь нарушил тишину Джоффри. Действительно, а что Джейс? А Люцерис не знал, что Джейс. Он понятия не имел. Люцерис тогда поднял с пола письмо, которое уронила Рейнира, и, быстро прочитав его, сразу бросил в огонь. Это никто не должен знать. Король умрёт к началу шторма — вот, что говорилось в письме, а это значило, что король мёртв вот уже сутки. Люцерис не понимал, как эта записка дошла до них. Валириец бы не стал писать такие новости на всеобщем, а значит, отправитель был не из семьи. Он также не узнавал этого аккуратного почерка, но было очевидно, что Хелейна каким-то образом приложила к этому руку. Люцерис не знал, что случилось с Джекейрисом, может быть, он уже был на пути к Стене или под стражей как заложник. Он также не знал, успел ли Эймонд провозгласить себя королём. Он, к тому же, не знал, собираются ли что-то предпринять Веларионы. Кроме того, он не знал, какая сейчас погода в Королевской Гавани, чтобы что-либо предполагать. Может быть, шторм должен прийти именно туда, чтобы пророчество исполнилось. Может быть, король ещё жив. Может быть, это всё ложь врагов, чтобы вызвать у Рейниры роды. Может быть, нет никакого шторма, и Хелейна была обычной блаженной. Может быть, Люцерис уже сошёл с ума и не знает этого. Сейчас в Королевской Гавани могло случиться всё, что угодно, и Люцерис даже не знал, чего бояться. Он терялся в этом страхе, в этом отвратительном ожидании исхода, в чёрном шторме, разыгравшемся за окном. Он знал лишь, что Боги воистину жестоки с теми, кто пытается переиграть их и заглянуть за завесу будущего. Когда пришло время детям ложиться спать, Джоффри раскапризничался, поэтому Рейна и Люцерис повели его к драконам, где он нежно обнял своего Тираксеса, и только после этого отправился в кровать. Деймон ввалился в гостиную, где были только Рейна, читающая книгу, и Люцерис, продолжающий ходить как одержимый. — Лю-ю-юк! — протянул Деймон мокрый до нитки и каким-то образом уже пьяный. — Я разгромил каких-то пиратов! Рейна вздохнула и ушла отдать приказание слугам, чтобы те приготовили горячую ванну, но Люцерис знал, что она просто ненавидела видеть Деймона пьяным. — Где тебя черти носят?! — прошипел Люцерис, позволяя, однако, на себя опереться, чтобы усадить Деймона на диван около огня. Деймон поднял на Люцериса насмешливый взгляд и сказал совсем без смеха: — Он мёртв, да? Мой брат мёртв? Я знаю это выражение лица, не пытайся обмануть меня, Люк. В этот момент в комнату зашла одна из повитух с измождённым выражением лица. — Принцесса Рейнира просит принца Люцериса к себе, — выдавила из себя она. Девушка валилась от усталости, пока сердце Люцериса тонуло где-то на дне желудка от вновь нахлынувшей паники. Люцерис малодушно порадовался, что одежда повитухи была красной и крови на ней нельзя было различить. — Я уже иду, — заверил Люцерис, пытаясь оставить Деймона без ответа. Чем меньше он знал, тем лучше. Однако Деймон так не считал, хватая Люцериса за руку. — Я иду с тобой... — настаивал Деймон, и Люцерис не стал этому противостоять, а, возможно, стоило. В опочивальне принцессы или уже королевы стоял затхлый, сырой запах крови, пота и коптящих свечей, которые не успели поменять. Повитухи бегали с тазами воды и инструментами, всеми руководила Алис Риверс. В полумраке её фигура казалась пугающей и властной, словно одна из оживших идолов Старицы в храме Семерых. Все кривые толки о ней внезапно всплыли в сознании Люцериса. "Ведьма, — шепнуло ему что-то. — Она действительно ведьма". — Люк, — позвала Рейнира даже не хриплым, а сиплым голосом, уставшим от крика. Мороз прошёлся вдоль позвоночника, и Люцерис подлетел к её ослабшей потной руке. — Muña, — прошептал он, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. Рейнира, лежащая в одной ночной сорочке, выглядела ужасно — бледная и с лихорадочно блестящими глазами, под которыми залегли тёмные круги. Её лицо почти сливалось с волосами и было словно их продолжением. Она казалась поражённой каким-то страшным недугом, и её кожа была жутко горячей, но Люцерис заставил себя не одергивать руку. Рейнира тихо застонала, больно впиваясь в его ладонь ногтями. — Люк... сынок, роды идут не очень хорошо, — призналась она искусанными сухими губами, и Люцерис быстро смочил её губы тряпкой. Рейнира заметила молчаливого Деймона позади Люцериса и сказала: — Муж мой, ты не должен быть здесь. Новый раскат грома сотряс замок. Деймон сделал шаг к постели. Молния сверкнула, и лицо Деймона исказилось каким-то холодным, абсолютно трезвым выражением. Люцерис вздрогнул. — Ответь мне, — прохрипел Деймон. Его валирийский был подобен кинжалу, громко разрезающему плоть. — Скажи мне, мёртв ли мой брат, жена моя. Я знаю, что ты знаешь. Я знаю, что вы оба знаете. Рейнира устало вздохнула и кивнула Люцерису так незаметно, что он лишь ощутил движение её головы, а не увидел. — В письме из столицы сказали, что король умрёт к началу шторма, — сказал Люцерис и поднял взгляд на Деймона. — А... — бросил Деймон. — Так значит, мой брат мёртв вот уже день, они там короновали этого ублюдка, а ты здесь рожаешь, рискуя тоже погибнуть? Теперь понятно. Деймон быстро закивал и направился к выходу из покоев. Люцерис вскочил, догоняя его. Он знал, что Деймон сейчас натворит дел. — Куда ты собрался? Надеюсь, отсыпаться? — сказал Люцерис, поймав Деймона за рукав. — Спать? Ты издеваешься, Люк? — холодно усмехнулся Деймон. — Зелёные узурпировали трон моего брата, а ты предлагаешь спать? Я отправляюсь в Королевскую Гавань на Караксесе. Ты, кстати, можешь пригодиться. Арракс не такой заметный, и твой благоверный может проявить к тебе радушие. Освободишь дракона Джекейриса и Бейлы, Хелейны, а потом я прилечу вместе с Сиракс и Караксесом, и мы... — Люцерис! — проревела Рейнира. Люцерис обернулся на крик и увидел, как она пытается встать с родильного ложа. Повитухи засуетились и постарались уложить её обратно. — Возвращайся сюда, немедленно! Деймон вырвал свой рукав, ухмыляясь. — Хотя, кажется, ты нужен нашей королеве больше. Ничего, справлюсь и сам. Позаботься о ней и жди новости о моей победе. Он нетвёрдой походкой пошёл дальше по коридору, а Рейнира звала, стеная от боли. Люцерис разрывался между ними. В конце концов он подбежал к постели матери, опустился на колени, успокаивая себя тем, что Рейна способна позаботиться о своём отце и отговорить его от такой опасной атаки. — Люк, ты нужен мне здесь... — бормотала Рейнира. — Есть вещи важнее, чем мы. Он должен знать. Двое, всегда должно быть двое. — О чём ты, мама? Кто "он"? Какие "двое"? — Наследник. Наследник и король, — прошипела Рейнира. Она поджала губы и посмотрела на Алис, без стеснений проверяющую Рейниру между ног. Люцерис отвернулся, испытывая что-то среднее между отвращением и стыдом. — Раскрытия почти нет. Поторопитесь, — сообщила Алис и прикрыла Рейниру простынёй. Риверс отошла, кланяясь, и все повитухи последовали за ней на второй план, копошась в других делах. — Вы говорите это все десять часов, — отмахнулась она и взяла Люцериса за подбородок. — Посмотри на меня, сын мой. Я умираю. — Нет... — неверяще прошептал Люцерис. — Да, — настаивала Рейнира. — Я чувствую это. Я не смогу родить сама. У меня уже нет сил. Они разрежут меня и попытаются спасти ребёнка, — говорила она так спокойно, что у Люцериса отнимались ноги. — Я умру, Люк. — Нет, нет! Ты не можешь! Ты — королева теперь! Ты!.. Люцерис чувствовал, как слёзы наворачиваются на глаза, как рыдание застревает в горле, как его сердце разрывается от слабой улыбки, блестящей на губах его умирающей матери. Нет, это могло быть взаправду. — Соберись, — призывала она успокоиться одним лишь словом. — Он должен знать. Выслушай меня. Люцерис судорожно закивал и поцеловал руку Рейниры. — Я слушаю, моя королева, — он вложил в эти слова всё мужество, которое у него осталось. Даже если последние слова Рейниры будут горячечным бредом, он был готов их выслушать. Рейнира сглотнула и начала на валирийском: — Слушай внимательно, сын мой, и передай это единственному истинному королю. Вас всегда должно быть двое: король и наследник. Тайна не должна умереть, иначе все живые и дышащие обречены. Лицо Рейниры исказилось болью. Люцерис вновь смочил её губы водой, и она продолжила: — Дейнис Сновидица видела Рок Валирии. Таргариены последовали её совету и улетели из Валирии. Эйгон Завоеватель видел великую зиму, кромешную тьму, конец мира людей, который придёт с Севера. Он объединил королевства ради победы над самым ужасным врагом; ради того, что больше, чем мы. "Грядет Обещанный принц от крови моей, и гимном его будет Песнь Льда и Пламени," — так выгравировали перед смертью Эйгона на его валирийском кинжале. Мой отец тоже видел сны. Он видел своего ребёнка на престоле, перед которым все преклоняют колено. Он верил, что обещанный принц — это я. Но он ошибся. Ты не должен ошибаться. Когда придет та великая зима и принесёт с собой тьму, весь Вестерос должен сплотиться, Люцерис, понимаешь? Государство должно быть сильным и единым. Нельзя допускать междоусобных войн. На Железном троне всегда должен быть Таргариен. Король или королева, способные противостоять великому врагу, или то, что таится в кромешной тьме, уничтожит мир живых. Ты меня понял? Ответ пришел без слов и без звука, он прозвучал прямо в голове, заставив Люцериса похолодеть. Теперь многое обретало смысл, хотя он как будто знал всё это заранее, как будто впитал его с молоком матери, смотрящей на него измученными аметистовыми глазами. И он отвечал ей теми же. — Я тебя понял, моя королева. — Обещай мне, Люцерис. Обещай мне, — отчаянно требовала Рейнира. Слёзы прокатились по её горячим щекам. — Я обещаю, я клянусь своей жизнью, что буду хранить эту тайну и расскажу её истинному королю. Лицо Рейниры разгладилось. Теперь она казалась абсолютно спокойной и умиротворённой, словно на неё разом подействовал целый кувшин макового молока. Она откинулась на подушки и кивнула Алис. Риверс сразу дала команду повитухам, и они коршунами окружили Рейниру со своими блестящими инструментами в руках. Люцерису казалось, что его сердце перестало биться вовсе. В голове настойчиво звенела мысль, что ему нужно было встать, но рука Рейниры всё ещё сжимала его, и он не посмел лишить её этого. Рейнира кричала, вопила от боли, несмотря на все травы, что ей вливали в горло. Люцерис уткнулся в простыни, пропахшие её потом и кровью, потому что не был в силах это видеть. Запах матери должен был его успокоить, заглушить эти крики, пение Сиракс и раскаты грома. — Шторм-шторм-шторм, — твердило всё вокруг проклятым голосом Хелейны. — Шторм близко. Прячься, мальчик. И он прятался, зарываясь в постель Рейниры, которую резали живьём прямо рядом с ним, и он ничего не мог с этим сделать. Всё закончилось слишком быстро. Люцерис даже не понял, что от него хочет Алис, выглядящая скорбной и одновременно одухотворённой. Что-то блестело на дне её чёрных глаз. Люцерис поднял тяжёлую голову и увидел в её руках свёрток. В груди защемило, когда Алис сказала: — Это девочка, мой принц. Она поцелована богами. Малышка в свёртке зашевелилась и громко шлёпнула губами, или Люцерису показалось, что громко. Она искала маму и не могла найти. Люцерис повернулся к Рейнире и понял, что её пальцы ослабли, она больше не держит его руку. Всё его сознание превратилось в звенящую тишину. В ней был ужас, неверие, боль. Он прижал её вялую руку к своему лицу. Рейнира была ещё тёплой, уже не раскалённой, словно печка. Она выглядела так, будто просто уснула. Люцерис думал, что заплачет, но слёзы больше не приходили, лишь какое-то слепое отупление. — Возьмите свою сестру на руки, мой принц, — сказала Алис. — Вы нужны ей. Я позабочусь о королеве. "Она позаботится, — сказал Люцерис сам себе. — Как будто ей теперь нужна чья-то забота". Люцерис закрыл глаза на мгновение, сделал над собой усилие и отпустил руку Рейниры, кратко поцеловав её костяшки. Он заставил себя взять свою новорождённую сестру на руки. От неё пахло так по родному — запахом, который был известен Люцерису с детства, запах счастья и разрешения матери от бремени. Малышка в его руках была тёплой и лёгкой, словно только испечённая булочка, завёрнутая в ткань. Люцерис осторожно приоткрыл её одеяло, чтобы посмотреть на её лицо, и увидел большое светло-розовое пятно на половину лица, словно заживший ожог. Это не было похоже на кровь. — Что это у неё на лице? — спросил Люцерис, медленно вставая с колен. — Поцелуй богов, — ответила Алис, словно это всё объясняло. Она помогала другим женщинам поменять постельное бельё под Рейнирой. — К-какой ещё поцелуй? От громкого голоса Люцериса малышка вновь закопошилась в одеяле, и он по привычке стал укачивать её. Алис одарила Люцериса усталым взглядом. — Дети редко выживают при таких тяжёлых родах, и боги наградили её своим благословлением. Это всего лишь родимое пятно. Не переживайте, мой принц. Люцерис нахмурился, всматриваясь в маленькое и бледное, словно кукольное лицо своей первой сестры. Она едва открывала глаза, но их ясный валирийский свет сложно было с кем-то перепутать. Люцерис погладил её по нежной щеке, и губы малышки сложились в крошечную улыбку. Что-то разбилось в груди Люцериса от спокойствия, которое дарила эта улыбка. Визерис мёртв, Рейнира мертва, битва самозваных королей за Железный Трон уже началась, а Люцерис стоит здесь, у родильного ложа своей погибшей матери, и держит в руках новую жизнь, которую они смогли выторговать у Балериона. Непогода постепенно стихала. Больше не было слышно раскатов грома, и дождь медленно слабел. Не было слышно и пения Сиракс. Возможно, Деймону удалось приманить её и улететь с ней и Караксесом в Королевскую Гавань – рушить и убивать всё, что успели построить Таргариены за сто лет. Люцерис понял, что сестра заснула и осторожно положил её в приготовленную для неё кроватку. Он сам был готов заснуть прямо на каменном полу, но у него было ещё много дел. Он повернулся к повитухам, переодевающим Рейниру в сухую сорочку. — Что вы делаете? Королеву нужно обмыть и голой завернуть в особое покрывало по обычаю Древней Валирии, — тихо сказал Люцерис, подойдя к Алис. — Ох, мой принц, — сказала она и взяла его за руку. Люцерису не понравилось ни выражение её лица, ни тон. — Нам удалось спасти жизнь королевы. — Она жива? — с надеждой спросил Люцерис и бросился к Рейнире, проверяя её пульс. Слабый, но есть. Облегчение затопило Люцериса, и он выдохнул. — Мама, muña!.. О, Балерион, спасибо! Спасибо! От чего же она не встаёт? Люцерис повернулся к Алис и другим повитухам, безликими тенями, стоящими за ней. Он переводил взгляд то к одной, то к другой, не находя ответа. Улыбка, которую он осмелился себе позволить, начала медленно таять. — Что вы с ней сделали? — произнёс Люцерис, медленно начиная понимать. — Что вы... Что вы ей вливали? Внутри всё замерло, словно скованное раскалёнными цепями. Он ждал ответа. — Что вы сделали? Отвечайте, — яростным шёпотом приказал Люцерис. Пламя разгоралось в нём, когда он встал, и оскалился. — Отвечайте, иначе, клянусь, я своими руками казню каждую из вас за государственную измену. Повитухи растерялись от его напора и зашептались. Лишь Алис осталась стоять так же, как стояла, — со сложенными как в молитве руками. В ней было что-то от сумрачного дракона в тёмной пещере, что-то от таинственного рассказа Рейны, что-то от света молнии на лице Деймона, что-то от бредящей перед рассветом Хелейны, что-то от пожара Харренхолла и истошных криков Харвина, которых Люцерис никогда не слышал. — Мой принц не понял, — медленно сказала Алис и сделала к нему шаг. Хрипотца в её голосе как будто царапала ухо. — Таргариенская кровь королевы помогла ей выжить, но... Она находится между нашим миром и миром мёртвых. Мы не знаем, когда она вернётся к нам и сможет ли вернуться в принципе. Миг, другой — и Люцерис поднял лицо, с которого схлынули все краски. В нём что-то умерло с этими словами, пустота затопила разум и больше никакое пламя не горело в его груди.