Часовые

В предрассветный час Саске вышел из дома Нобуо. Он остался последним, кто уходил отсюда: должен был проследить, что команда семь никуда не двигается. «Нельзя дать им узнать». Мару Хикари сделала свой ход, он видел вчера взволнованных министерских. Из Страны Луны тоже тянутся ниточки, оттуда займутся непосредственно судами и перевозками. «Осталось немного. Гато боится: вечером не выходил из дома, как обычно бывало, Сатоши через клона доложился. Забуза согласился не мешать нашему делу, хоть и не знает ничего. Сенсей опять пропал, что-то высматривает». Омоëши сейчас наверняка тайно роется в архивах, она уже умеет, уже создала новую фиктивную личность — тихая и очень-очень любопытная девочка-стажëр. Нужно подтвердить информацию о Гато, тогда всë пройдëт хорошо. «Тогда убить будет проще». Нет, не проще. Ками, он не хочет отнимать жизнь, даже если это жизнь трусливого, жестокого ублюдка. «Но шиноби на то и шиноби, — ноги вели по улицам к новому месту остановки. — И палачи, и охотники, и плакальщики, так сказал Хаттори-сенсей. Добавил, что поймëм всë в своë время». Омоëши и Сатоши уже побыли охотниками, Саске с этого дня становится палачом. Как-нибудь поменяются ролями, а вскоре, может, и поплачут по кому-то. «Почему я так спокойно думаю об этом?» Потому что страх — плохой контролëр мыслей, а в последний месяц команда жила в предвкушении, усталости и страхе; в поту и крови тренировок, в беготне к информаторам, в чтении психологии и архивов. Потому что в это время много-много думали, осознавали и смирялись. Потому что Хаттори-сенсей учил не пошлому подражанию хенге, а почти что созданию своего персонажа; не глупому ожиданию, а быстрому реагированию; не бездумной иллюзии, а тонким-реальным кошмарам. «Ками, дай мне сил».

***

Первая ночь. Команда сидела в убогой чайной. Кособокая посуда, жиденький чай и рыбный пирог Омоëши. Рука Сатоши на плече была тëплой, успокаивающей. Омоëши ласково гладила по спине. Когда Саске успел так привыкнуть к контакту с сокомандниками? «За этот месяц обнимались иногда, чтобы справиться с эмоциями. Я не возражал». — Всë будет в порядке. Ты готовился, — Сатоши чуть крепче сжал его плечо. — Ты справишься. Хаттори-сенсей положился на нас. Ты, тем более, Учиха. — А Учиха идёт до конца, — подхватила Омоëши, отстранившись и отхлебнув чай. — Фу, ну и гадость. Это вообще чай или вода с листьями? Ещё тридцать минут до того, как острова уснут. Тогда можно будет начать погружение в кошмары. Часы не нужны, ещё в Академии привили чувство времени. Саске знал, что приходить надо через ночь — обработка должна закрепиться. Двадцать пять минут. Омоëши достала папку, спросила одними губами: — Ты все фотографии помнишь? — Такое и без Шарингана не забыть, — смутно, очень смутно, но девочка поймëт. Пора и им учиться жестовому языку, если хотят стать крепкой командой. Да, он помнит всë. Испуганные взгляды из-под бамбуковых шляп, следы крови и слëз на детских лицах, разгромленные дома, мужчина на деревянном кресте... «Я помню всë». И сейчас, просматривая заново, замечал ещё более мелкие детали. «Я уничтожу его», — в груди снова поднималась злость, и сегодня еë нельзя было гасить. «Учиха не должен поддаваться эмоциям», — так говорил отец. Наверное, поэтому Цукуëми Итачи вышло пусть и внушившим ужас, но каким-то... неправдоподобным, не таким, реально-нереальным. Жаль, что Хаттори-сенсей появился только через пять лет, он сказал совсем другое. «Настоящие кошмары питаются эмоциями». В настоящих кошмарах не бывает только чëрного, красного и белого. Пятнадцать минут. Залпом выпить отвратительный чай, мысленно повторить печати. Саске знал — поможет это мало, для каждого кошмара нужно изменять положение пальцев, порой импровизируя. Десять минут. Никто не произнëс ни слова, всë проговорили ещё час назад. Можно подозвать старика-хозяина и заплатить за чай. А потом сидеть дальше, до самого закрытия. Пять минут. Можно выйти на воздух и занять себя короткой медитацией. Постоять, вдох и выдох. Чакра сокомандников рядом — хотят поддержать. Сатоши Сенджу вновь положил руку ему на плечо, прошептал: — Конец лета... Сегодня ночью облачно, ничего не видно. Может, и туман будет. Омоëши двинулась, тихо напомнила: — Пора, — Саске ответил кивком. Чтобы не растягивать прощание, вывернулся из-под руки Сатоши и сразу вошëл в шуншин. «Так намного легче удерживаться на всяких... поверхностях». Вода рябью расходилась под ногами, а дом Мару Гато был всë ближе. Сорваться с воды на перила набережной, прыжком взлететь на шиферную крышу. Перескочить снова на воду, поднимая брызги, и взбежать немного по стене дряхлого маяка; прыгнуть с него на крышу с другой стороны, чтобы сократить расстояние. Осталось два крохотных островка.

***

— Да уж, подкинули вы мне задачку, Забуза-сан, — задумчиво протянул Хаттори, подцепляя одну из информационных карточек. «Многого не надо, значит? Имя, внешность и способности? Сделаем». Плата есть плата. Демон Кровавого Тумана обещал не лезть к ним, но взамен потребовал веселья с телохранителями Гато. Достать про них самое основное и передать — что ж, Хаттори по первости часто работал с такими запросами. «Шесть из семидесяти человек. Кендзюцу пока что фигурирует как главное умение. Контакт между собой поддерживают регулярный. Тогда должен управиться быстро». Когда-нибудь подобное задание стоит выдать своим ученикам, пусть учатся работать с информационными карточками, а не только с бумагами. Ну, когда они справятся с Гато,— а в том, что это произойдëт, Хаттори почему-то был уверен, — тогда и можно подумать об этом. Забуза потребовал, чтобы всех бандитов привели на мост. Там развлечëтся. «Мост — надежда для Страны Волн. А вы любитель символизма, Забуза-сан».

***

— Почему? — дëрнулась пухлая рука, сбрасывая морок, грузное тельце осело на пол. — Почему вы приходите ко мне? «Потому что призрак всегда приходит к своему убийце!» — не ослаблять кошмар; смотреть, смотреть, как Гато срывается на истеричные вопли, переворачивает мебель. Слушать, как крики превращаются в рыдания. Саске не знает точно, как умерли все те люди, но ему и не нужно. Достаточно изобразить на лицах крик, ужас, ненависть, презрение; представить, как они тянутся к своему мучителю, оставляя отпечатки крови; как кричат свои последние слова — необязательно знать, какие именно. Саске волосами и одеждой сливается с тëмным, самым страшным углом. В комнате больше никого. Усыплëнные охранники не услышат. Истеричные рыдания, трясущиеся плечи — результат на пятый раз. «Трофеи», сорванные с жертв, были выброшены ещё во второй. Вот вырвалось из искривлëнного рта визгливое: — Простите, п-простите-е... Пож-жалуйст-та-а-а, я-я хотел на-навести поря-ядок... Н-не надо, не мучайте... «А погромами ты тоже хотел навести порядок?» — Саске до крови прикусил губу, отвлекая себя от рези в глазах. Сегодня она особенно сильная, и начавшийся перелом в Гато тому следствие. «Тебя боится Страна Волн... А погляди, как испуган ты сам». Гато не должен проваливаться в забытье как можно дольше, его нужно измотать основательно. До первых лучей рассвета. В следующем кошмаре появятся родители.

***

Наруто потëр шишку на лбу. Как всë-таки сложно удержаться на дереве! Как только Сакура-чан смогла, да с первого раза? И Сай тоже... сидит сейчас на ветке и рисует себе, а ведь уже вечер и не видно особо ничего. «Я обязательно доберусь до верхушки!» С боевым кличем Наруто понëсся вперëд. Вверх, вверх, не переставая контролировать чакру. Ещё можно было попробовать пару десятков раз. А верхушка всë ближе, неровности меток чувствовались под ногами, и Наруто не собирался останавливаться. «Ну давай, ещё немного!» — Ты быстро теряешь контроль, — голос Сая сбил весь азарт; Наруто пришлось сгруппироваться, чтобы приземлиться более-менее безболезненно. В следующее мгновение в желудке забурлила, вскипела злость: — Сай, ты, придурок! Какого ëкая, я почти добрался, даттебайо! — А потом упал бы с пятнадцати метров, — ого, Сай, оказывается, и хмуриться умеет. — Ты думаешь, что, раз наверху, то можешь расслабиться, и резко снижаешь подачу чакры. А так делать нельзя ни в коем случае. Наруто слушал сокомандника с досадой... и червячком сомнения — а может, он прав? — Ты сам-то откуда об этом знаешь? На секунду — всего на секунду — Наруто показалось, что Сай занервничал. — Тебе следовало посещать все уроки. Ладно, обо всëм можно подумать потом, а сейчас стоит продолжить тренировки, чтобы Какаши-сенсей не краснел за него. Может, действительно последовать совету Сая? Но откуда тому знать, как надо использовать чакру? «Ведь... я никогда не видел Сая в Академии».

***

Он приходит уже восьмой раз. Он постепенно усиливает давление. Еле слышные всхлипы, трясущиеся плечи, исцарапанное чем-то лицо и мольбы о прощении — вот результат, а луна ещё не прошла свой путь. «Я не могу на это смотреть». Но каждый раз он активировал Шаринган, где медленно вращались томоэ, и смотрел. Изображал на мëртвых лицах равнодушие, презрение — и смотрел. Он не знал голосов матери и отца Гато, поэтому предпочëл оставить всë так. — М-мама... П-папа... Простите! Умоляю, простите! Грудь в который раз сдавило холодными обручами, но Саске одëрнул себя. «Нельзя прерываться». Больно глазам, снова больно. — Вы ушли слишком рано! Не отворачивайтесь! С-сестра... Она н-ненавидит меня! «Ещё бы». Личное письмо со всеми откровениями — какое доказательство может быть лучше? — М-мама... п-папа... Не надо, не... не отворачивайтесь. В-вы всегда говорили, что любили меня-а-а... Если в-вы любите, т-то простите... «Иногда даже родных нельзя простить», — бесстрастное лицо Итачи, его поджатые губы и равнодушный голос. Слова «я просто решил проверить свои силы» — о, они до сих пор вызывают лишь бессильную ярость. «Не о том думаешь, — выдохнул Саске. — Остался час до рассвета».

***

— Эй, приятель, встать можешь? — Сатоши сидел рядом, протягивал миску с тëплым бульоном и улыбался с беспокойством: губы чуть дрожали. «Наверняка до полудня со мной сидел» — Саске повозился, с тяжëлым вздохом сел и принял миску из рук сокомандника. Голова немного болела, но скоро должна была пройти. «Шесть часов подряд держать кошмар... Больно, сложно, но я справлюсь». Остаëтся надежда на то, что Гато скоро сломается. Хаттори-сенсей сидел рядом и молчал; его пристальный взгляд ни на секунду не отрывался от Саске, и это немного нервировало. Знать бы хоть, что у него на уме, но... — Покажи Шаринган, — не просьба, почти что приказ. Омоëши оторвалась от чтения свитка, попробовала возмутиться — напрасно, боль уже ударила по вискам, и Саске пришлось сдержаться: встревожит ещё своим хрипением. Рука у сенсея была сильная — железные пальцы держали, не давая отвернуться. Крепко, но аккуратно. И всë всматривался; Саске стало неуютно немного, Учихам никто не смотрел в глаза. — Так я и думал, — Хаттори-сенсей отпустил его, задумчиво потëр подбородок. — Пограничная стадия додзюцу. Поэтому и голова болит. Сатоши подвинулся поближе, тоже посмотрел на Саске; щурился-разглядывал Шаринган секунд десять, пробормотал: — А как вы поняли? — Два томоэ, — вздохнул мужчина, — и размытость на месте третьего, это специально искать надо, чтобы заметить. Если не завершить додзюцу в ближайшее время, то потом от мигрени намучаешься. Саске склонил голову, на всякий случай подтвердил: — Я понял. «У сенсея всë готово. У меня осталось три визита».

***

Безутешные рыдания в комнате. Ломкие лучи месяца-серпика. — Мама, папа, вы... У-умоляю, не п-покидайте... Тело, съëжившееся на дорогом ковре. Разбитый графин, расплескавшаяся вода. «Не моргать», — Саске уже искусал себе все губы, стараясь не терять злобы, вспоминать и вспоминать фотографии. Не смягчаться, не жалеть. «Ведь он не пожалел тех людей». — Простите! — бормотания, сорвавшиеся на истеричные крики. — За что? За-за что вы оставили меня? Я... я же всегда делал так, как вы хотели... Я всегда слушал сестру, я был тихим и послушным... По вашей воле... «По их воле приказывал убивать? Насиловать? Громить?» Глазам снова больно — больнее, чем в прошлые ночи, и что-то тëплое текло по щекам. Призрачная фигура матери отвернулась. Гато, шатаясь, поднялся на ноги.

***

Толстенький мужчина брëл по набережной в одном халате, босой. Надорвавший глотку, с исцарапанным, опухшим лицом и всклокоченными волосами. «Неужели на мост?» — позволил на миг отвлечься Саске, прежде чем продолжить следовать в тенях хижин. От моста до дома совсем недалеко, может ли быть... «Да». От Гато уже не было слышно ничего, а Шаринган всë горел, и призрачные фигуры — и жертв, и родителей, плыли за мужчиной; Саске балансировал на перилах, смотрел и не моргал. Он должен довести дело до конца. Гато качнулся назад — и вперëд, в десятиметровый разрыв между бетоном и берегом. В груди сжалось что-то, ухнуло вниз — кажется, это было сердце. Вдох замер на полпути, зажмуриться не вышло из-за жëстких, слипшихся ресниц. В голове со звоном разбились и застыли мысли. И, только услышав тяжкий всплеск, Саске отмер: соскочил неловко с перил, подошëл к краю. Ничего. Ни ряби, и лопнувших пузырьков воздуха. Всë те же недоделанные опоры, вязкая, глянцевая вода да пряди седого тумана. Всë тот же серпик месяца, деревья и дрожащие пальцы. Но вся злость, вся решимость исчезли; беспристрастности, которую отец хвалил в Итачи, не было и в помине. Саске мог только, осторожно моргая, смотреть вниз. Одиннадцать раз, столько он приходил. А теперь точка поставлена, страница перевëрнута, и кисточка уже занесена над бумагой. «Но написать нечего», — Саске думал, что почувствует хотя бы удовлетворение от выполненной задачи. Но в груди была пустота. Почему же так? Шаги раздались за спиной, нарочно громкие и чëткие. Чакра не подобрана, пахла мокрыми листьями и горьким дымом костра. Генин обернулся, встретившись глазами с Момочи Забузой. Нукенин, казалось, и не обратил внимания: прошëл к краю и глянул вниз. Саске следил за ним почти что безразлично, только оставил некоторое расстояние. Так, для уверенности. Некоторое время стояли, глядя сквозь туман; но вот Забуза пошевелился, размял шею и плечи: — Значит, он там, — довольно рыкнул он. — Неплохо сработано, сопляк. «Похвала от отступника... Да уж». И не знаешь, как к такому отнестись, когда никакая мысль не идëт — в голове будто заглушило что-то. А Забуза уже отошëл от края, устроился в медитативной позе, сняв Кубикирибочо. Бросил ещё один долгий взгляд на Саске, фыркнул: — Ты, это, — показал на своë лицо, — спустись вниз, умойся, вся мордаха в крови. И не свети Шаринганом, нервируешь.

***

Смотреть на себя в отражение оказалось неприятно. Искусанные губы, тени под глазами и присохшая кровь даже на ресницах. «И волосы немного отросли», — Саске намотал прядку на палец, заворачивая на следующую улицу. Ноги сами несли к той убогой чайной; скоро займëтся рассвет, и Забуза скинет шавок к хозяину. На несколько десятков тварей станет меньше. Вот только радоваться не получалось никак. Саске не жалел — ублюдков жалеть у него не получалось. Но и забыть то, как в покаянном молчании Гато бросился с моста, он был не в силах. И ни на кого не покажут пальцем — скажут, что, не выдержав справедливых обвинений, совершил самоубийство. «Формальности», — ведь Саске никогда не забудет, как погружал в кошмары, как всматривался в фотографии... как забыл дышать и думать при виде падающего тела. Как подвëл к пропасти и приказал прыгнуть. Руки снова задрожали, и Саске крепче обнял себя. Стоило бы, наверное, пойти к команде, но не хотелось тревожить их. Стоило бы распаковать онигири и впервые за сутки нормально поесть, но кусок в горло не пойдëт. Он убил. Ками-сама, он ведь и правда убил. Имел ли право? «Это было задание». «Но он был человеком». «Он был преступником. Ему воздалось по заслугам». «Он мог бы расплатиться тюрьмой». «Но раскаялся бы в такой степени, чтобы предложить свою жизнь? Осознал бы весь ужас содеянного?» Наверное, нет. Саске остановился напротив чайной, вздохнул. Гато раскаялся, умерев. Кто такой Саске, чтобы хотя бы не попробовать? «А попробовать что? Есть ли у шиноби право отпустить отнятую жизнь? Простить и себя, и другого?» Ещё одна из многих сложных вещей, которую он обсудит с Сатоши и Омоëши.

***

«Вот блин блинский! Он жив, оказывается!» — Наруто загородил собой Тазуну и вытащил кунай. Сакура-чан смотрела испуганно на мерзавца, Сай потянулся к своему странному короткому мечу на поясе. Какаши-сенсей смотрел на него вроде бы равнодушно, но голос выдавал лëгкую усмешку: — Как я и думал. Неужели выкарабкался? Забуза-мерзавец выступил вперëд, небрежно отпихнув какие-то брошенные строительные инструменты, переложил свой огромный меч на другое плечо: — Я не собираюсь возиться с вами. Хаку, — короткая и рычащая команда, — отвлекай сопляков. Фигура мальчика в маске двинулась, раздался приглушëнный ответ: — Да, Забуза-сан. И Наруто затянуло в клетку из ледяных зеркал. Пел воздух, рассекаемый сенбонами, перетекал враг из одного зеркала в другое, а Наруто едва успевал отбиваться. Сай стоял рядом, с коротким мечом в руке, и тоже пытался успеть за Хаку. «У него лучше получается», — Наруто впервые пенял на свои прогулы занятий на скорость: Сай легко-легко перебегал от одного зеркала к другому, короткими взмахами нанося удары по льду (будто это помогло бы), а он сам... мог только защищаться. «Только не стоять столбом», — сказал себе Наруто, в очередной раз получив порцию сенбонов. Коротко айкнув, выдернул некоторые и снова сложил печать: — Каге Буншин-но-Дзюцу! Новые клоны показались из дымки и кинулись вперëд; тут же оказались пронзëнными иглами. «Проклятье, так я никогда не выиграю!» Словно откликаясь, раздался голос Хаку: — Бесполезно. И слишком медленно, — пронеслась тень, и Сай покатился кубарем, снося с ног и Наруто. Оба дышали тяжело, придвигались друг к другу, всë сильнее настораживаясь: отчего-то враг давал им передышки, время выдернуть иглы из тела — и только потом нападал. «Что-то тут не то. Он за слабаков нас принимает, что ль?» — Наруто задумался, когда вдруг услышал Сая: — Он отвлекает нас. Как сказал ему... этот. Он не станет нас убивать... фух... — Верно, — отозвались ледяные зеркала. — Однако... усмирить вас необходимо.

***

«Что-то странное произошло сегодня утром», — это Какаши понял ещё тогда, когда со стороны Наруто и Сая полыхнуло чакрой. Пламенная, мощная, она могла бы выжечь всё вокруг, если бы это был... Кьюби. Тогда же Какаши использовал Райкири, тогда же этот мальчик — Хаку, вдруг разрушил свои зеркала (или это сделала чакра Кьюби?) и кинулся ему наперерез. Тогда же жестокая маска Забузы на короткий миг спала. Всего миг, но Какаши видел и удивление, и страх, и боль. А потом пришлось уворачиваться от взмаха Кубикирибочо и бросать лёгкое, безвольное тело с жжёной дырой в груди. В какой-то момент кровь пропитала жилет, а чужой меч всё с гулом рассекал воздух и туман. Пахло тёплым и горелым, на краю ощущений дрожала чакра перепуганной Сакуры; Наруто и Сай были в отдалении. И вдруг природа, время, пространство застыли — несколько десятков фигур стали видны сквозь туман, пахнуло обилием холодного оружия. Прополз холодный, страшный шёпот: «Суйтон: Ёсай-но-Дзюцу». Водные стены поднялись, ломая моторные лодки позади фигур. Ловя и запирая. Забуза оставил его и разорвал бинты на лице, показывая нехороший, безумный оскал. «А потом я слышал только крики», — как рассказали местные жители, те вооружённые люди были шавками Гато. Были, Какаши потом нашёл только тела — некоторые с отрубленными руками, ногами или головой; некоторые Забуза уже скинул в воду. Какаши никогда не забудет взгляды своих учеников: застывший Сая и полные животного ужаса — Наруто и Сакуры. Девочка даже плакала тихонько, вцепившись ему в жилет и прячась. «Детей сейчас нужно оставить с Тазуной-саном», — а самому Какаши лучше пойти на второй этаж и начать собирать вещи. Осталось достроить всего семь метров моста, на это уйдёт парочка дней, не больше. И лучше бы найти хоть какие-то следы исчезнувшего Забузы, пока этот демон снова не убил кого-нибудь.

***

Нет, Саске не плакал — но глаза были горячие, а в горле стоял полумокрый ком. Сатоши стоял поникший, Омоёши тихо шмыгала носом. Хаттори-сенсей застыл изваянием со скрещёнными на груди руками и молчал. Земля на могилке Хаку была свежей и сырой, а Момочи Забуза уже покинул Страну Волн, забрав с собой положенные деньги и утолённую жажду крови. Саске пытался понять, как же так всё вышло. «Мы должны были убрать только одного». А в итоге — смерть ублюдка, уничтожение целой преступной банды, «Гато Кампани», растащенная по прежним владельцам, и... Омоёши выглядела довольной, когда, активно жестикулируя, рассказывала: —... Хикари — вдова министра финансов, а этот министр являлся троюродным братом даймё Волн и вообще незаконным ребёнком от... Вскрытые тайны, которые вообще не предназначены для посторонних. Но кто такие шиноби: не пользоваться информацией, дабы не запачкать свою душу? Всему своя цена. —... Даймё Страны Волн по молодости сильно, вот прям не вообразить как сильно выручил даймё Страны Луны, если верить нашему агенту там. Ну а вы знаете, что «Гато Кампани» мешает грузоперевозкам оттуда... Подключение старых связей и долгов по дружбе. Кто они такие, чтобы втягивать чужих людей? Но старая вдова подсуетилась, и даймё Луны не отказался выручить жену родственника друга. А личности трёх генинов и одного АНБУ не упомянут нигде. Потому что всего лишь стечение обстоятельств. —... Неоднократно замечал пропажу и незаконное приобретение грузовых судов, то же было и у нескольких островных стран. А потом появилась «Гато Кампани», и стало поздно, она-то вся законная и зарегистрированная... Теперь «Гато Кампани» разорвут и растащат, грузовые суда вернутся к своим странам и возобновят перевозки, деньги фирмы... Часть пойдёт на латание дыры в экономике Страны Волн, часть выплатят как компенсацию Луне и ещё некоторым. Возможно, через несколько лет тут уже можно будет найти приличные магазинчики и заведения, обновлённые дома и маяки с дамбами. «Сидел на золотой горе, а теперь гниёт под мостом». Мост, кстати, достроят послезавтра. Как же много... Как же много может изменить одна миссия. Саске зажмурился. Всего одна миссия — и результатом могут быть десятки и сотни разрушенных-спасённых жизней, скелеты в шкафах, перестройка, смена власти, подрыв экономики... «Может быть всё, что угодно». И они должны к этому привыкнуть. Они должны учиться принимать последствия — и стараться смягчить самые серьёзные. Они должны привыкать жить во мгле и подчищать следы. Пусть дзёнины-силовики занимаются тем, что зарабатывают славу, сверкая на публику. Раньше, ещё до Академии, Саске тоже мечтал стать таким — сильным, уважаемым, известным. Достойным носить мон Учиха. «Домечтался». До спланированного командой саботажа, до медленного ломания и убийства... До вороха сомнений. До огромной ответственности. До главного вопроса. «Променял бы я себя настоящего на себя прежнего?» Этот же вопрос он видел и в глазах Сатоши с Омоёши. Стоит об этом тоже подумать, когда возвратятся в Коноху. Кажется, сенсей это тоже почувствовал: развернулся, коротко приказал-попросил: — Возвращаемся на место, пакуемся и уходим. Не стоит пересекаться с суетливой седьмой командой, верно, ребята? Это могло быть его воображением, но в голосе Хаттори-сенсея Саске на миг почудилось тепло.