Лгунья

              — Мадемуазель! Джинни, подхватив напоследок еще один бокал вина — прямо на ходу, отхлебнула разом добрую половину. Если она и была вдребезги пьяна, то точно не единственная здесь. И ее совершенно не волновало, как нынешнее состояние скажется на предстоящей клятве. Джинни вообще мало что сейчас волновало. Вообще-то, она едва стояла на ногах. Что, во имя Мерлина, вообще могло теперь иметь хоть какое-то значение? Джинни не могла точно сказать, когда именно с ней это произошло. Очень-преочень пьяна. Но так даже лучше, разве нет? — Мадемуазель Бонэ́м! Она не сразу разобрала — и виной был чужеродный акцент, вовсе не вино (наверное) — что докричаться пытаются именно до нее. А когда поняла, чьи-то пальцы уже вцепились в плечо. Джинни непроизвольно дернула рукой, отчего содержимое бокала выплеснулось прямо на накладной белый воротничок. Ей было плевать. Слизеринка резко обернулась. Слишком. Комната закачалась перед глазами. «Вот черт…» Не упасть бы. — Мадемуазель Бонэ́м, — мужчина спешно отдернул руку и улыбнулся. — Ах, наконец, я нашел Вас… Джинни огромным усилием сумела сфокусировать на нем взгляд. Низенький, сухопарый, с закрученными на концах тонкими усиками над пухлыми губами — француз. «Слизнорт не перестает удивлять». Похоже, здесь собрался не только свет Британского магического сообщества. А чертов международный съезд. Джинни, вообще-то, понятия не имела, кто этот человек — его портретов в «Ежедневном пророке» видать не приходилось — и чего он мог бы хотеть от нее: тоже оставалось загадкой. «Один из тех самых «доброжелателей»?» Это имело смысл. Но, видит Мерлин, сейчас Бонэм было совершенно не до него — она явно опаздывала на встречу с Белиндой в женском туалете. А еще была готова рухнуть на пол. Мерлин, она так пьяна... — Простите, — перебила его Джинни. — Не сейчас. — Но мадемуа… Джинни круто развернулась на пятках — слишком круто — и живенько зашагала к дверям. На ходу вливая в себя остатки вина. Что было совершенно ни к чему. Но... да к черту все. — Мадемуазель! — полетело ей вслед. Она оставила бокал прямо на парящем у выхода серебряном подносе. Но вопреки намерениям, тот завалился на бок, покатился к краю и… свалился на пол. Слава Мерлину, в зале было слишком шумно, чтобы хоть кто-то услыхал звон бьющегося хрусталя. Но пускай бы и услышал. Какая разница? Джинни поспешила к распахивающимся перед ней дверям. Темнота коридора, обрамленная арочным проемом, качнулась перед глазами. Но Джинни решительно шагнула ей навстречу. Женский туалет — как и мужской — располагался совсем рядом с кабинетом Зельеварения, за углом. Не самое надежное место, учитывая близость вечеринки в личных комнатах Слизнорта. Но, стоило полагать, Белинда знала, что делала. Шар Люмоса, вспыхнувший на кончике палочки, был совсем слабым. Темнота нехотя расступилась перед Джин, но едва ли дальше чем на один шаг. Слизеринка шла неуверенно, почти на полусогнутых ногах, ведь пол качался словно палуба во время шторма. Коридор отчего-то потерял в ширине, по меньшей мере, пару ярдов, и стены — то справа, то слева — все норовили врезаться то в одно, то в другое плечо. Из лучшего друга вино превратилось в мордредова предателя, заставляя Бонэм путаться в собственных полах мантии. «Какая коварная дрянь» — думалось ей. На место приятной легкости пришли стук в висках, качка и тошнота. Великолепно. Добравшись до женского туалета, Джинни остановилась, вцепившись пальцами в края дверного проема. Будто пытаясь заставить его перестать раскачиваться. Она прикрыла глаза и сама не поняла, как уткнулась лбом в дверь. Та поддалась с мягким скрипом, и Бонэм едва не свалилась на потрескавшуюся от времени плитку, так неожиданно потеряв равновесие. — Мордред, Бонэм! — гневное шипение Белинды показалось Джинни таким тихим, что на мгновение подумалось, будто ей просто почудилось. Но в следующий миг холодные руки подхватили ее, уберегая от встречи с полом. — Какого хрена? — Белинда втащила сокурсницу в туалет, и дверь сама собою звучно захлопнулась за спиной. — Я оставила тебя на пять минут! Джинни неопределенно пожала плечами и вывернула руки из хватки подружки. Она сделала два шага вперед, чтобы добраться до крайней кабинки — деревянной, выкрашенной в бледно-салатовый, как и все остальные. — Что с тобой, Бонэм? Что ты пила? В туалете было довольно темно. За маленьким полукруглым окном в противоположном конце, под потолком: мутные, черные воды озера. На стенах всего пара факелов — у входа и у дальней стены, под окном. О свете в самих кабинках можно было и не мечтать. — Джинни! — рявкнула Белинда. И это было первым, что Бонэм действительно хорошо расслышала. Джин схватилась за угол кабинки, едва не занозив ладони, и простонала: — Что? — Что ты пи… а, Мордред! Заходи внутрь! Живо! Белинда обогнула сокурсницу — если не сказать облетела, такими головокружительно-быстрыми казались ее движения. Головокружительно. «О, нет…» Деревянная балясина на углу кабинки уже не являла собою достаточную опору. Джинни стала оседать на пол. — Нет! Нет, ох, Салазар! Скрипнула дверца, и Белинда сгребла Бонэм в охапку. Буквально втащила внутрь кабинки — к унитазу. Джинни проехалась коленями по неровным швам между плиткой. Но едва ли почувствовала боль. — Вомитаре! Заклятье ударило куда-то в затылок, а ведь Джин даже не поняла, когда Белинда, нависающая над ней, успела вытащить палочку. Желудок болезненно сжался. И в следующий миг рвотные массы обожгли глотку. Изо рта вырвался целый фонтан. Нотт успела схватить одну из кос Джинни, выбившуюся из прически — изначально они обе за кончики были подхвачены лентами за ушами. Сокурсница сгребла ее вместе с волосами на самой макушке, и резким движением заставила Бонэм опустить ниже голову. Джинни вцепилась в сиденье унитаза, склоняясь над ним. Белинда кровожадно удерживала заклинание, пока рвота, забрызгавшая весь белый фаянс, не сменилась желчью. И лишь после этого его отменила. Ногти, до боли врезающиеся в кожу головы, наконец исчезли. И Джинни отклонилась назад, прижимаясь плечом к краю кабинки. — Мерлин… — хрипло простонала она. — Лучше? — едко спросила Нотт. Джинни прикрыла глаза, силясь выровнять дыхание. Во рту и носу стояло мерзкое зловоние. Внутри головы что-то все продолжало кружиться, но с куда меньшей скоростью, чем было до того. — Я же сказала тебе: «хватит», — процедила Белинда. — Что, надо было держать за ручку? — Обойдусь без твоих нравоучений, — едва слышно огрызнулась Джинни. — Как мило! — рявкнула Нотт. — Не за что, Бродяжка. Надо было оставить тебя валяться на туалетном полу. Джин вяло открыла глаза. И сразу же саму ее повело в сторону. Пришлось обхватить ладонями голову. Только едва ли это помогало. — Что последнее ты пила, Бонэм? — голос Белинды был до смешного требовательным. Будто она… что? Переживала? Джинни покосилась на слизеринку. Пусть и слегка рассеяно. — Где Минти? — вдруг спросила Нотт. Джинни, все еще сжимающей ладонями голову, удалось скрыть от подружки, как округлились от неожиданности глаза. Минти? Араминта Мелифлуа? Откуда бы Джин было это знать? — Ты видела Минти, Джинни? — не сдавалась Белинда. И Бонэм совсем не нравились те нотки, которые проклевывались в голосе слизеринки. — Когда ты видела ее в последний раз?! Белинда схватила сокурсницу за запястья. Заставила отнять ладони от лица, и Джин показалась, еще мгновение — и она завалится вперед. Раскроит себе лоб или снова начнет извергать рвоту. Прямо на хорошенькую мантию Нотт. — Да не молчи же! — Я не знаю! — рявкнула Бонэм, совсем сбитая с толку. Почему бы просто не оставить ее в покое? — Не кричи на меня! На вечере. Но это было… не знаю, наверное час или полтора назад. А какая?.. — Час или полтора? — Белинда сильнее сжала ее руки. — Невозможно, Араминта должна была… Нотт осеклась. А Джинни вскинулась: — «Должна была» что? — А Орион? — Что «Орион»? — Не строй из себя идиотку! Когда ты последний раз видела Блэка, Бонэм?! — Я вообще его не видела! — прошипела Джинни, выкручивая руки из ее хватки. Голова принялась гудеть так, словно вот-вот раскалится надвое. — Хватит орать на меня, Нотт! — Мордред! — прошипела Белинда, вдруг прижимая свои пальцы к лицу. Те дрожали. И Джинни все это не нравилось. — Он прибьет нас. Бонэм, не сдержавшись, фыркнула. Ну конечно. Не возникало никаких сомнений, кем был этот загадочный «он». Том Реддл приставил своих подчиненных следить за ней? Как мило с его стороны. Белинда вдруг подскочила на ноги. — Вставай! — рявкнула она, даже не глядя на Бонэм. — Живо! Мы уходим. У Джинни была масса сомнений насчет «живо». Туалет все еще качался перед глазами, пускай и слабее, чем раньше. Она заставила себя перекатиться на четвереньки и встала на колени, цепляясь руками за деревянную стенку кабинки. — Быстрее, Мордред бы тебя побрал! — шипела над головой Нотт. — Нам нужно убираться отсюда. «Так зачем было вообще сюда приходить?!» — едва не рявкнула Бонэм, но вовремя отвлеклась на усилившееся головокружение. Головокружение и чертову головную боль. Белинда снова схватила ее за руку — это уже раздражало — и рывком поставила на ноги. Бонэм едва успела накрениться вперед, чтобы не удариться затылком об косяк. — Не хочешь уже объяснить, куда мы так спешим? — прохрипела она. — В чем, матерь твою, дело?! Но вместо ответа Нотт вдруг отпустила ее. Совсем неожиданно. Резко. Джинни едва не свалилась на чертову плитку. Обретя кое-как равновесие, Бонэм гневно воззрилась на слизеринку. И едва не осела на пол обратно. "Что за черт?" Белинда согнулась пополам, прижимая руки к ушам. Нет — не к ушам. К мочкам. К серьгам. Сквозь ее скрюченные пальцы, Бонэм увидела, что некогда благородно-платиновые французские застежки раскалились до — Великий Мерлин — оранжевого. — Чт?.. — начала было Джинни. Но в тот же миг Нотт отшатнулась назад. Так уверенно, так стремительно… будто что-то знала. Что-то чувствовала. Серьги были оберегом? Дверь в женский туалет со скрипом отворилась. И Бонэм быстрее ощутила, нежели увидела — так вожделенные алкогольные «приключения», наконец, нашли ее. В проеме стоял тот мужчина — француз. С закрученными тонкими усиками и… палочкой из красного дерева в вытянутой руке. Джинни попятилась. Вот только пространства для маневра совсем не было. И всего через полшага она встретилась лопатками с дверцей злосчастной кабинки. — Ступефай! — взвизгнула Белинда. Но мужчина лишь увернулся, растягивая губы в улыбке: — А Вы-то здесь совсем не нужны. — Он сделал едва уловимое движение палочкой, сотворив, вероятно, невербальное заклинание. И если бы Белинда каким-то чудом не решилась отскочить в сторону, в щепки разлетелась бы не оказавшаяся за ее спиной стенка кабинки. А ее голова. — Джинни, палочка! — рявкнула Нотт, бросаясь к умывальникам. Но палочка была и так уже у Бонэм в руках. Вот только губы вдруг отказались слушаться. И руки… И вообще все тело. — Она ей не понадобится, — доверительно сообщил мужчина, вновь целясь в Белинду. Было в нем что-то странное — в этом французе — помимо того, конечно, что он на них напал. Бонэм стояла в оцепенении, явно под действиям какого-то проклятья. Ее разум — и так одурманенный алкоголем — едва позволял ей хоть как-то соображать. И она лишь смотрела, как мужчина — одновременно и как-то неловко, и грациозно — наступает на Нотт. Теснит ее к дальней стене. И, несмотря на уверенные движения, на агрессивный напор, пальцы его крупно дрожали. И то было странно. Джинни следила за ним, закрывающим сейчас обзор на однокурсницу, со смесью ужаса и извращенного интереса. Она не могла пошевелить и пальцем, а он, скользящий так раскрепощенно, казался вместе с тем таким скованным... еще более, чем была сама Бонэм. Словно тело слушалось француза не до конца, словно неведомый кукловод дергал за нитки, и оттого почти плавные движения были вместе с тем механическими. Как у — недурно сколоченной — но все же марионетки. От Белинды и француза Джинни вдруг отвлекло внезапно появившееся в собственных руках покалывание. Бонэм опустила на них взгляд. Ее ладони… едва уловимо дрожали. Джинни вскинула брови… Смогла вскинуть брови. Покалывание перерастало в зуд. Настоящий зуд. Он с каждой секундой становился все сильнее, яростнее. Бонэм попробовала сжать пальцы одной руки — получилось — затем второй. Зуд перекинулся на плечи, затем на шею. И вдруг разлился по всему телу. Джинни согнулась пополам, едва не взвизгнула от противного, не поддающегося описанию ощущения, прежде чем… наконец, осознать. Она может двигаться. Бонэм бросила быстрый взгляд на дверь — та была совсем рядом. А затем в другой конец туалета — на мелькающие вспышки невербальных заклятий и вертящуюся меж ними — как уж в котле — Белинду. Решение было несложным. Но правильным ли? — Ступефай! — прошептала она. Красный луч, сорвавшийся с палочки был совсем-совсем плохеньким. И все же, ударив француза в спину, тот сумел повалить его навзничь. Не теряя ни секунды, Нотт бросилась вперед, перепрыгивая уже поднимающегося на четвереньки нападавшего. Мужчина вскинул палочку — но не на Белинду. Нет. На Джинни. Так молниеносно, что та не успела ничего предпринять, все еще заторможенных алкоголем реакций хватило лишь, чтобы бездумно дернуться в сторону. Но заклятье угодило ей точно в грудь — будто мужчина знал, что именно она сделает. Предугадал ее мысли. Тело свело судорогой. Джинни рухнула на пол. А Белинда Нотт выскочила в коридор. В коридор! И долей мгновения позже растворилась в его спасительной темноте. — Стой… — вместо вопля с губ Бонэм сорвался лишь жалкий свист. А дверь в туалет с едва слышным скрежетом затворилась. «Сука!» — Ну, тепе’гь-то у нас сове’гшенно не так много в’гемени, — огорченно сказал мужчина, склоняясь над сжвашейся на полу Джинни. — Где она, мадемуазель? Тело снова прошибло судорогой — но эта была слабее, словно лишь отголосок того, что пришлось пережить секундами ранее. Что это было за проклятье? — Отвечайте сию же секунду. — Тихо посоветовал мужчина. После чего совсем неуместно прошипел. — Пожалуйста. — Где кто? — с трудом выдавила из себя Бонэм, внезапно довольно здраво рассудив, что испытывать терпение своего собеседника явно не стоит. Но она совершенно не понимала, что ему могло быть от нее нужно. — Печать Нивели’га, мадемуазель — вежливо подсказал француз. — Что? — Штучка, что забросила вас в Б’гитанию, мадемуазель. — Что?! Взгляд мужчины метнулся к двери, губы подрагивали в нетерпении. — Мы не ве’гим в твою амнезию, маленькая сука! — Вдруг рявкнул он. И это так не вязалось с минувшим спокойно-скучающим тоном. — В’гемя — деньги! Отвечай! «Что?!» — уже в третий раз хотела было взвизгнуть Джинни. Но не успела. Потому что терпение собеседника, похоже, кончилось. — Легилименс! «Только не снова!» — успело промелькнуть в ее голове, прежде чем… прежде чем она краем сознания успела удивиться — собственно почему «только не снова»… Она не посещала Дамблдора уже так долго… А затем эта и все прочие мысли попросту испарились. Потому что голову затопила ослепляющая, нестерпимая боль. Агония. И громкое, раскатистое, протяженное… «НЕТ!» Принадлежащее… ей? И в то же время не ей… Произнесенное таким… знакомым? И в то же время совсем не знакомым голосом.              

***

              Палочка в руках предательски подрагивала. Такое было с ней не впервые. Но впервые она чувствовала себя при том так паршиво. Белинда Нотт никогда не считала себя хорошим человеком. Быть может, потому, что понятие «хороший человек» шло вразрез со всеми писаными и неписаными правилами, которые вдалбливали в ее голову с самого детства. Такой человек не мог являть собой в полной мере олицетворение честолюбия или острого ума, догматизма или целеустремленности. Так что слизеринец, потомок древнего и чистокровного рода, защищающий свои интересы любым способом просто не мог быть этим самым «хорошим человеком». Но это совсем не значило, что он обязательно должен быть плохим. Дело в том, что в жизни не бывает все таким простым. Плоским. Белинда никогда не считала себя хорошим человеком. И никогда не была плохим. Она неслась по коридору следом за раскрасневшимся, вот-вот грозящим свалиться с сердцечным приступом, Горацием Слизнортом. Следом за негласным «предателем крови» Септимусом Уизли, каковым Белинда его, вообще-то, совсем не считала. Может быть, везучим безобидным простачком. Но не угрозой устоявшемуся порядку, уж точно. Следом за Томом Реддлом, в конце-концов. Он-то не бежал. Но умудрялся шагать с такой неимоверной скоростью — впрочем, не лишенной привычного изящества — что за ним сама она едва поспевала. Белинда наступала им на пятки, сжимая в руках палочку черного дерева, тонкую, с витиеватой рукояткой, такую нежную и хрупкую с виду — совсем не подходящую ей на первый взгляд. Но сделанную из английского дуба, как у самого Мерлина, с жилой дракона, являющейся сердцевиной, пятнадцати дюймов — что считалось недюжей длиной по меркам волшебного сообщества. Не чета даже остролистовой палочке собственного близнеца. Белинда знала, что нарушила просьбу Тома — приказ — что не должна была уводить Бонэм из его поля зрения, должна была присматривать за ней, как и все они, ведь его догадки — в конце-то концов, оказались верны. Но… Но ее секрет… Нет-нет, она его совсем не стыдилась, наоборот — ощущала его единственно важным в рутине собственной жизни. Он заставлял ее дышать, открывать глаза по утрам. Араминта и Элиас — лучшая подруга, почти что сестра, и брат-близнец. Так отвратительно. Но так… правильно. Два человека, составляющие все ее существо. Ее суть. Они оба — ни что иное, чем она сама. Плохое и хорошее. Черное и белое. Но Бонэм была не тем человеком, кто был должен узнать. Не так скоро, быть может. Белинда думала, что Бродяжка не так уж плоха. Она никогда не сказала бы того Минти — уж точно не сейчас — та являла собой самую темную, самую… смущающую часть внутреннего мира Белинды. Элиас мог бы понять, но… Джинни нравилась Белинде. Нравилась и раздражала. В ней нравилась честность, усидчивость, обучаемость. И загадка. Конечно, загадка. Это было так интересно… Но Белинду при том так раздражало, как на Бродяжку смотрел их Реддл, как… будто бы выделял из всех остальных. Как Бонэм спешно набиралась уверенности, как проклевывалось ее внутреннее… нечто. Опасное, интригующее и… неправильное. Странное, будто бы чуждое в вязком течении их повседневного волшебного быта. Слишком безрассудная, слишком… непослушная. Слишком… чужая. Слишком… интересная. Но Белинда не хотела вредить ей. Никогда. Ей не были понятны злобные поползновения Араминты. Хотя… отчасти, все же были но… Сама она предпочла бы Бродяжку просто не замечать — тогда, поначалу. Но Белинда подвела Бонэм. Из наживки превратила ту в настоящую жертву. Допустила подлитую в напиток отраву, что затуманивает сознание. Привела в уединенное — незащищенное — место. Подставила под прицел палочки того человека — шпиона, ищейки — а ведь Реддл предупреждал. Он был прав, как всегда. Она подставила ее. Во всех смыслах подставила — ее и план их Лорда. Подставила и ушла. За помощью, и бежала так быстро, как никогда в своей жизни. Но все же ушла. И Белинда — что было куда-куда важнее, опаснее — подвела Тома. Она знала — ей предстоит еще за то ответить. Но, почему-то, сейчас это казалось не таким уж и важным. Септимус Уизли пинком раскрыл дверь, и та протяжно скрипнула, прежде чем врезаться в стену женского туалета. — Брахиабиндо! Едва заметные, переливающиеся в тусклом свете факелов путы стянули туловище француза, прижимая руки к груди. Он рухнул на пол, прямо на… Прямо на… — Мерлинова борода… — прошептал Слизнорт. А Белинда ринулась вперед, едва не отталкивая с прохода собственного декана. И застыла подле приоткрытой кабинки, той самой, которой пришлось встретить белым фаянсом рвотные массы Бродяжки всего несколькими минутами ранее. Нотт в секундном оцепенении тупо рассматривала представшую перед глазами сцену. И лишь потом рискнула скосить глаза на такого же сейчас неподвижного Тома, стоящего на полшага впереди. — Мисс! — Септимус Уизли, похоже был единственным, кого не настигла внезапная растерянность. Он в несколько шагов пересек туалетную комнату и опустился на колени рядом с Бродяжкой, попутно скидывая с нее одним движением палочки конвульсивно дергающееся тело француза. — Мисс! Вы меня слышите? «Едва ли» — подумала Белинда, снова переводя взгляд на свою… подружку. Джинни Бонэм лежала на спине, таращась в потолок стеклянными глазами. Лежала почти неподвижно. Почти. Она вся подрагивала. Нет, вероятно, ее колотило. Белинда чуть нахмурилась в совершенном непонимании. Из аккуратных ноздрей Бродяжки, огибая уголки рта, капая прямо на пол, текла кровь. Такая темная, такая красная на фоне ее почти фарфоровой по белизне сейчас кожи. На фоне светлой плитки пола. Кровь сочилась не только из носа, впрочем. Она текла из ушей. Глаза Бродяжки были широко раскрыты. Руки раскинуты в стороны, будто бы на распятии. А рот… рот перекосила широкая, открывающая белые зубы улыбка. Джинни Бонэм дрожала. Джинни Бонэм колотило. От смеха. Джинни Бонэм сошла с ума? В смысле… окончательно? — Что с ней такое? — испуганно спросил Слизнорт, наконец, перестав торчать на пороге. — А с ним? — с некой ленцой отозвался Том, рассматривая, впрочем в отличии от всех остальных, вовсе не Бонэм. Но он быстро взял себя в руки: — Ей нужно в Больничное крыло, сэр. — В голосе появились непривычно-привычные нарочито озабоченные нотки. Даже испуганные. Том присел на корточки подле Септимуса. А Белинда заставила перевести взгляд на прислужника Грин-де-Вальда. Они ждали его появления — ведь сделали все, чтобы донести до родственников, друзей, что Бродяжка будет на вечере Слизнорта. Сарафанное радио среди чистокровных было главным источником информации — новости разносились мгновенно, бегущей искрой превращались в пожар, охватывая так много людей, половина из которых могла даже не знать вторую половину. И он пришел. Француз являл собой престранное зрелище — хотя, все же менее странное, чем зашедшаяся хохотом рядом с ним Бонэм. Он конвульсивно дергался, но вовсе не от попыток освободиться. Он будто и не замечал того, что связан. Его лицо было серым, увитым синими венами, будто проступающие над землей корни деревьев. Губы плотно сжаты, белые. Глаза вытаращены, с полопавшимися капиллярами. Он не издавал ни звука. В отличии от Бродяжки. — Да… — растерянно отозвался Слизнорт. — Да, Том, вы, конечно, правы. Мой мальчик… Декана не хватило на какие-либо еще связные мысли. Он в ужасе пялился на Джинни Бонэм, перебирая в пухлых дрожащих пальцах цепочку почти вывалившихся из нагрудного кармана жилета часов. Все это было ужасно рискованно — эта затея Тома. Хотя им всем до безумия хотелось узнать, все же связана была Бродяжка с Грин-де-Вальдом или нет. Придут ли за ней? Что ей скажут? Но все пошло книззлу под хвост, потому что Бонэм опять сунула нос, куда не следует. Потому что Араминта разозлила Белинду. Потому что Элиас был слишком весел. Потому что Орион пропадал Мордред знает где. Потому что Осберту было необходимо обхаживать премьер-министра. Потому что все они оказались слишком беспечны — ничего удивительного, на званом вечере было так много людей, ничего не должно было случиться — не на глазах у целой толпы. На званом вечере ничего и не случилось. Случилось здесь. — Мисс, — снова позвал Септимус, касаясь пальцами плеча Бродяжки. — Мисс, Вы меня слышите? — Она не слышит, — сообщил ему Реддл, склоняясь ниже над слизеринкой. — Ей нужно в Больничное крыло, мы с Белиндой сможем доставить ее. — Разумеется, — Септимус поднялся, поднимая палочку на связанное трясущееся тело француза. — Что Вы будете делать со всем… этим, сэр? — спросил Реддл, тоже распрямляясь. — Мы должны обратиться в Аврорат. — Авроры? Здесь? — Вдруг встрепенулся Слизнорт. Том обернулся к Белинде, мигом ловя ее взгляд. Его глаза недобро блеснули. — Я… я должен сообщить г-господину директору… — лепетал Слизнорт. — Мы не можем просто… Мои гости… — Никто не должен покидать Хогвартс, профессор, — перебил его Уизли. Он был удивительно собран, потерявшим свою глуповатую улыбку. — Он может быть не один. — Его-то здесь уже нет, — вдруг заметил Том, отступая назад. Белинда непонимающе вздернула брови — не она одна, впрочем. Сделала шаг к Септимусу и заглянула ему за плечо. Француз все еще лежал на полу, уже не двигаясь. Правда… не француз. — Салазар! — прошипела Белинда, отшатываясь и едва не сбивая с ног собственного декана. Возле Бонэм на полу, оплетенный едва различимыми волшебными путами, лежал бесформенный шматок подсыхающей глины. — Мерлинова борода… — простонал Слизнорт. Цепочка часов выскользнула из его ослабевших пальцев и глухо звякнула о медные пуговицы. — Некромантия? — Септимус резко обернулся к остальным. — Здесь? Из кома глины на полу торчали обломки костей. Пряди волос, венчающиеся кусками кожи на концах. Зубы. Остатки человеческой плоти. Белинда отвернулась. Мордред подери, их чуть не убил чертов гомункул. — Профессор, я должен вызвать авроров, — голос Септимуса Уизли дрожал. — Магия замка не могла… — Мой мальчик! — воскликнул Слизнорт. — Я… Я был вынужден… Мои гости — высокопоставленные чиновники, мне пришлось опустить некоторые… Директор дал мне свое разрешение, но… Не поездом же всем было добираться, в самом деле! Авроры… здесь? Нет-нет… давайте… все-таки... Том едва слышно фыркнул. — Профессор… — начал было Уизли. — Профессор, — перебил его Том. — Полагаю, нам все же лучше доставить мисс Бонэм в Больничное крыло. Сейчас. Если мистер Уизли, конечно, не возражает. — Что? — Септимус выглядел так, будто совсем позабыл о бедняжке Джинни. — Ах да, это! Конечно, да, ее следует э-э увести. Унести. А мы пока с… профессором Слизнортом решим, как поступить дальше. — Конечно, — Том почтительно склонил голову. А затем поднял палочку. — Мобиликорпус! Тело Джинни Бонэм поднялось в воздух — так же, как и лежало — с раскинутыми в сторону руками. Голова запрокинулась, рот открылся шире. А смех стал глуше. Белинда попятилась, открывая дверь. И Том без лишних слов вышел в коридор, заставляя тело Бродяжки медленно плыть по воздуху за собой. Когда они вдвоем — втроем — оказались в темноте коридора, Белинда осмелилась открыть рот: — Что с ней такое? — Ты мне скажи. От его тона Нотт похолодела. Том был в ярости. — М-мы… я… — она не знала, как ему все рассказать. — Ей стало плохо, перебрала, наверное, и я… — Перебрала? — Я отвела ее сюда, чтобы привести в чувства… — попыталась было оправдаться Белинда. — Вы должны были не спускать с нее глаз, Нотт, — прошипел Том, нет… не Том. Их Лорд. — Она не должна была перебрать. Она не должна была оказаться за пределами зала. — Мы… — Если что-то случилось с ее рассудком, Белинда, твоему придется многим хуже. Нотт ощутила, как под мантией забегали мурашки. Дьявол! — Он… он проклял ее чем-то похожим на Экспримендум, я не уверена, — быстро нашлась Белинда. Лучше рассказать, все что она знает. — А потом я убежала и… — Как долго она была с ним? — Минут пять, может быть даже три, я не уверена. Я нашла Слизнорта почти сразу и… — Пять минут, Белинда? — вкрадчиво поинтересовался Том, вдруг остановившись. Белинда остановилась тоже. — Ты знаешь сколько всего можно успеть сделать за пять минут? Тело Бонэм медленно подплыло к ним. И ее висящая в воздухе рука коснулась щеки Нотт. Та ощутимо дернулась, отступая в сторону. Белинда скосила глаза на лицо Бродяжки. Ее рот был все еще открыт. Но никаких звуков — ни смеха, ни чего-либо еще — больше оттуда не доносилось. Казалось, даже кровь перестала капать из носа и ушей. Бродяжка совсем затихла. И одному Мордреду было известно, хорошо это или плохо. Реддл молчал, ожидая ее ответ. Только вопрос его явно не предполагал. — Многое, — все же тихо сказала Белинда, вновь переводя взгляд на своего старосту. Своего Милорда. — Действительно, — неожиданно мягко, словно хваля ее за сообразительность, отозвался он. — И ты скоро даже узнаешь, насколько многое. Белинда сжалась под его обманчиво-ласковым взглядом. Ей конец. Чертова Джинни Бонэм!