Лгунья

       — Так что все-таки ты с ней сделал? Том Реддл, так любивший уединение и тишину, не повел и бровью. Его глаза, беспрепятственно скользившие по черным строчкам на желтых страницах, не остановились ни на мгновение. — Том? Том Реддл, так любивший покой и личные границы, совсем не переменился в лице, когда такая порой до смешного самоуверенная Белинда Нотт заглянула ему через плечо. Самоуверенная или глупая? — Скажи-и, ну скажи, — возбужденно зашептала она. Прямо ему в ухо. И темные локоны бесстыдно коснулись его щеки. — Я поспорила с Ори, нам нужно знать правду... Белиндино дыхание щекотало шею. Оно было теплым. И разило спиртом. Они снова пили — она и Орион Блэк. Том Реддл, так ненавидевший прикосновения, близость, фривольность, продолжал сидеть неподвижно, будто каменное изваяние. Не поведя бровью, не отстранившись, не моргнув даже, будто вовсе не замечая этого дразнящего, навязчивого, раздражающего касания. — Том? Том Реддл оторвался от «Утерянных воспоминаний». Взгляд его, соскользнув с края страницы, переместился к танцующему в очаге пламени. Его редко тревожили — уж точно не тогда, когда он усаживался в давно облюбованное — уже никогда никем другим не занимаемое — кресло у самого камина. Тепло и свет — единственная компания, которой он позволял окружить себя, уединяясь с ветхими фолиантами из таких далеких, давно минувших эпох. В поздний час находиться в библиотеке считалось нарушением правил и, в конце концов, плохим тоном. Чтение в кровати — что-то из разряда смешного и нелепого. Ужасно неуважительного к трудам, созданным, чтобы пронести великие знания сквозь века. Нет-нет, кресло в общей гостиной зале, рассеянные зеленоватые тени, падающие от окна на страницы, поздние часы… все это как нельзя лучше подходило школьному старосте. Такая обстановка позволяла спокойно предаваться чтению. Изучению. Размышлениям. Каждый — от первогодок до, как любила выражаться Мелифлуа, их маленького «кружка по интересам» — знал, стоит Тому Реддлу взять книгу в руки — в этом кресле, в дальней части гостиной, — и он перестает существовать для остального мира. Вернее, весь остальной мир перестает существовать для него. Иными словами, его ни в коем случае нельзя отвлекать. Тревожить. Трогать. Том Реддл не любил пьющих. Потому что они были так одинаковы. Все так безмозглы и несдержанны, агрессивны и… излишне самоуверенны. Алкоголь, они очень любили все объяснять алкоголем. И тем не менее, конечно, сами — по собственной воле — отравляли жизнь свою, превращали ее в еще более никчемную, жалкую… Но в первую очередь он не любил их, конечно, за то, что они всегда-всегда-всегда порождали подобных себе: омерзительных, безмозглых, слабых, ненужных… Ненужных даже им самим. Всех этих тварей, что целыми эшелонами, вероятно, отправлялись, по казенным учреждениям. Изуродованные еще в утробе. Мучившие его одним своим существованием так непозволительно долго — там в приюте Вула. Ошибки природы. Мерзость. Скверна. На них приходилось тратить так много времени. Слишком. Белинда Нотт сдавленно охнула, когда рывок за волосы — ощутимый, болезненный — заставил ее рухнуть на спину. Прямо на пол. Глухо стукнулись о каменную кладку ее острые локти, выпирающие бугорки позвоночника. Остатки воздуха выбило из легких, слизеринка не смогла бы сделать и вдоха, даже если бы захотела. Не в ближайшие пару мгновений. А палочка Тома Реддла скользнула обратно в широкий рукав мантии. И никто ведь не успел и увидеть, как и когда она успела оказаться в длинных бледных пальцах. Белинда села, растирая ладонью ноющий локоть. — Прости, — выдавила она из себя, сверля кресло глазами, в которых плескалась причудливая смесь обиды и испуга. — Милорд. — Чуть подумав, тихо добавила слизеринка. Ее не удостоили ответом. Что ж, она быстро пришла в себя. Ей пришлось. Белинда обернулась на притихшего на соседнем диване Ориона Блэка. Тот спешно натянул на лицо извиняющееся выражение, после чего вдруг с преувеличенным вниманием занялся изучением этикетки на полупустой бутылке Огневиски. Нотт резко поднялась на ноги, чуть пошатнулась. Она чувствовала, как пылают щеки и шея. Хорошо, что Реддл сидит к ней спиной. Взгляд стремительно трезвел, обретал ясность. Но не до конца. «Безмозглая пикси!». — Выругалась она на себя. Она сама была виновата. И она это знала. Проблема была лишь в том, что виновата была не только она. Орион Блэк. Она сверлила его взглядом, приближаясь размашистыми, такими не изящными, такими неподходящими ей, шагами. Орион Блэк. Мелкая, хитрая тварюшка. Он умудрился заставить ее пойти и подразнить зверя. Сам предпочитая отсидеться в стороне. Но не выйдет. — Депримо! — шепнула она, когда палочка скользнула в ладонь. Диван, на котором растянулся собутыльник с грохотом опрокинулся назад. Послышался звон бьющегося стекла и смачное «Сука!». Белинда удовлетворенно рассмеялась. Хрипло. И сдавленно. Жаль-жаль Огневиски. Напиток траурной лужицей растекся по полу, пока Блэк, справляясь с качкой в собственной голове, тщетно пытылась подняться на ноги. Слизеринка смеялась недолго, быстро изгнав из себя напускное веселье. И вскоре гостиная, уваженная присутствием лишь их троих — Тома Реддла, Белинды Нотт и Ориона Блэка — вновь погрузилась в почти тишину, нарушаемую только тихим сопением последнего. Белинде было неловко. Обидно. И стыдно. Она чувствовала себя совершенно пустоголовой. И злилась на себя даже больше, чем на скользкого дружка-Блэка. Тот кое-как очутился на ногах, поскрипев прежде всеми частями дивана, за которые сумел ухватиться. Противные это были звуки. — Вы закончили? Белинда едва не дернулась — так неожиданно близко прозвучал голос школьного старосты. Она медленно обернулась. Том Реддл стоял прямо за спиной — и она ума не могла приложить, каким образом тот так быстро там оказался. И так беззвучно. — М-мы… — Нотт не нашлась, что ответить, отступая назад: поближе к Блэку, чтобы если что, досталось, хотя бы, и ему тоже. — Не то, чтобы мне был нужен ответ. Том Реддл неспешно достал палочку. И Белинда почти зажмурилась, словно не желая быть свидетельницей расправы над самой собой, словно это могло помочь… Почти. Но успела увидеть, как вместо того, чтобы быть направленным на нее — или хотя бы Блэка — кончик палочки вспорхнул над зажатой подмышкой старосты книгой. Белиндины глаза широко распахнулись. И брови дрогнули в удивлении. Вероятно, Милорд был в хорошем расположении духа… «Даже странно», — успело промелькнуть в голове. — «Но хорошо». Школьный староста спрятал уменьшенный талмуд в складках мантии и с каким-то раздраженным выжиданием уставился на Белинду. Нотт нахмурилась в непонимании. Том молчал. — Прости, ч-что помешали, — пробормотала слизеринка спустя пару мгновений. Слегка сбитая с толку не совсем предсказуемым — не то, чтобы ей часто удосуживалось угадывать — поведением Реддла. — Как твоя новая подружка? — Реддл словно вовсе пропустил мимо ушей ее извинение. Он сунул руки в карманы брюк. — Слышал, снова стала нелюдимой. — Хочешь сказать собой? — неровным голосом напомнил о себе Блэк. Белинда на мгновение прикрыла глаза. Ей ли было не знать, каким мимолетным бывает хорошее настроение Тома Реддла. — Она… — поспешила дать ответ Нотт. — Больше похожа на себя прежнюю, чем на… ту, кем была последние, хм, пару дней. — Славно, — кивнул Реддл. — Часто беседуете с ней? Сплетни? Личные переживания? — Я, — Нотт прочистила горло. Что с ней такое, Мордред побери? — Не сказала бы, что она доверяет мне что-то личное. Но, впрочем, мы неплохо общаемся. Да. Достаточно часто. За сегодня. И вчера. Если сравнивать… с кем-либо еще. — Она ни с кем не разговаривает, кроме милашки-Беллы, — вставил Орион. — Блэк! — Нотт прицокнула языком. — Славно, — повторил Реддл. И снова повисло молчание. И снова, бросив украдкой взгляд на лицо Тома Реддла, Белинда заметила на том выражение легкого нетерпения. «Мордред» — подумала слизеринка. Безмолвие действовало ей на нервы. Но что ей надобно было ему рассказать? — Вы хотели что-то спросить у меня. — Спустя пару мгновений тишины, все же сжалился староста. — Вы оба. Белинда замялась. Вообще-то говоря, она и спросила: пьяным, будоражащим, возбуждающим — в ее голове таким он и был — голосом. Таким, что всех всегда заставлял пойти у нее на поводу… Спросила… когда он был занят чтением у камина. Призрачная боль в локтях и позвоночнике не дала ей решиться повторить свой вопрос. Но на помощь пришел Орион. Конечно. — Мы с Беллой поспорили. — Сообщил он. И по нетвердой шаркающей поступи Нотт поняла: Блэк решил приблизиться к ним. — О том, что Вы сделали. Орион примолк. — Да? — подтолкнул его Том. — Белинда считает, Вы подавляли ей волю. Я же думаю, все дело в… хм… Прошу, просто… разреши наш спор, милорд. — Голос Блэка был заискивающим и приторным словно вишневый сироп. — Что ты сделал? И это, вероятно, сработало. Удивительным образом. Потому что Реддл ответил: — Изучил. Блэку. Он ответил Блэку! В то время, как Белинде пришлось поваляться на полу… — Легилименция? — осторожно уточнила Нотт, бросив короткий взгляд через плечо на расплывающегося в самодовольной улыбке Блэка. — Но зачем? Ее вопрос повис в воздухе. И Нотт потребовалось всего пару мгновений, чтобы понять: он был неверным. Она закусила губу. И поспешила предпринять другую попытку. — Но если она настучит? — Едва ли. Этот вопрос был верным. Белинда резко расправила плечи. И, борясь несколько мгновений с самой собой, все же заглянула прямо в глаза своему старосте. Том Реддл глядел слегка насмешливо. И прямо на нее. «Едва ли» — повторила она про себя его слова. Ну конечно. Повисло недолгое молчание. Снова. Черные зрачки Реддла затягивали бедняжку Нотт, будто бездна. Тягучая. Непоколебимая. Непостижимая. Белинда смотрела в нее. И бездна глядела в ответ. О чем Том Реддл думал? Это всегда было загадкой. И почти всегда ей так хотелось знать… Гений-сценарист. Белинда, вероятно, проиграла спор. Не то, чтобы ее не радовало, что Блэк оказался прав. Лучше так, чем то, что пришло вчера в голову ей самой. И все же… «Обливейт» — Белинда катала эту очевидную на самом-то деле разгадку на языке, не произнося, впрочем, вслух, не в силах оторваться от неподвижных зрачков школьного старосты. — «Обливейт». Он словно гипнотизировал ее. Эта мысль заставила что-то внутри неприятно зашевелиться. И Нотт разорвала зрительный контакт. Набрала побольше воздуха в легкие. И тихо сказала: — Но Т-Том… Милорд, ведь всегда есть последствия… — Белинде, если честно, не хотелось быть хоть сколько-нибудь причастной к происходящему с Бонэм. Вообще никогда. Бродяжка была слишком близка с Дамблдором. Но будто бы у нее имелся выбор. — Особенно у… — Да, Белинда? — перебил ее Том. Таким преувеличенно дружелюбным тоном, что Нотт стушевалась окончательно. — Просвети меня. — Рот его растянулся в улыбке. — Ну же, прошу. Чего же, по-твоему, мне неизвестно о чарах Забвения? — Я был прав... — едва ли не пропел Блэк. Он весь исходился самодовольством. Нотт чувствовала это даже спиной. — Но ее память и так… — Белинда вновь на мгновение заглянула Реддлу в глаза, прежде чем с ненормальной заинтересованностью принялась изучать портрет за его плечом. — Ей могло сильно это навредить, милорд. — Могло. И навредило. — Голос Тома снова сделался будничным. — Как славно, что эффект кратковременный, правда? Неплохо было бы тебе об этом знать. — То есть… Хочешь сказать, это единственная причина, почему она была такой странной? — Нотт не хотелось сдаваться. Не хотелось чувствовать себя такой глупой. — Тот вечер… — Очевидно. «Очевидно» — Белинде хотелось ударить себя ладонью по лбу. Она ведь не была идиоткой. Ведь не была? Просто что-то не сходилось, просто… Том вдруг рассмеялся. И она дернулась. Его смех был совсем не заразительным. Да и вообще не веселым. — Империус, Белинда? Серьезно? У тебя хватило глупости подозревать меня в Империусе? Нотт прошиб пот: — Она была сама не своя! Странно себя вела! А теперь она… — Ментальные чары не самая сильная твоя сторона, а, наследница древнейшего и благороднейшего семейства? — Реддл оскалился. А Белинда залилась краской. Как предсказуемо. — Но Обливейт… — Попыталась обороняться она. — Почему тогда она все равно все еще остерегается?.. — Я не стирал ей все воспоминания, Белинда. Лишь самые… неприятные. Легилименция, заклание, возможно небольшие недоразумения в подземельях… Немного тут, немного там. Просто ликвидировал помеху, которая не позволила бы ей нам доверять. — Но она и не доверяет! — Пока, — Том чуть наклонился к лицу слизеринки, явно влезая в личное пространство куда больше, чем было допустимо всеми правилами приличия. Как и она сама десятком минут назад. — Пока, Нотт. Белинда чуть отстранилась. Реддл умел быть очень славным. Порой. Очень галантным, внимательным, вежливым. Ей особенно нравилось видеть его таким. Такой талантливый актер, его игра заставляла ее думать, будто они равны. Позволяла любезничать и кокетничать. Воображать, будто она имеет на него такое же влияние, как на всех мужчин — молодых и не очень… Но порой он был таким жутким. Нотт проглотила вязкую слюну. И несмело улыбнулась, пытаясь сбавить градус напряжения между ними: — Но зачем нам вообще?.. — Преувеличенно робко начала она. — Я ответил на твой вопрос, Орион? — Реддл повернул голову к молчащему некоторое время Блэку так резко, что Белинде в жесте том показалось что-то… неправильное. «Скорей бы вернулся милашка-Томми» — Нотт передернуло. Блэк тоже слегка опешил. Но быстро взял себя в руки и легонько кивнул: — Вполне. Легилименция и Обливейт. Всего-то. — Всего-то, — повторил Реддл совершенно непонятным тоном. Пальцы Блэка коснулись Белиндиного плеча. И она, почему-то, вздрогнула. — Ты проспорила, Белла. — Доверительно сообщил он. Миг. Всего миг и настроение в гостевой зале так резко переменилось, будто кто-то лопнул всю эту гнетущую тревогу будто мыльный пузырь. Напряжение улетучилось, комната будто посветлела. Белинда едва не зашипела от отвратительно-ехидного тона Ориона, в мгновение выкидывая из головы так и не озвученный до конца вопрос. Она резво обернулась к нему всем корпусом, совершенно позабыв о таких частых отцовских нравоучениях «никогда не поворачивайся спиной к тому, чего боишься». — Должна мне желание, опять. — Орион широко улыбался. — Какая неожиданность… — Заткнись, Ори! Они еще переругивались какое-то время — не серьезно, легко. Белинде хотелось приложить Блэка парочкой крепких проклятий. Она ворчала и злилась, но все это было, конечно, не по настоящему. Ни Белинда Нотт, ни Орион Блэк не заметили, как остались в гостевой зале одни. В один миг слизеринка просто вспомнила, что вообще-то за ее спиной стоит Том, но… Когда она оглянулась, его, конечно, там уже не было. Не было вообще нигде поблизости. Они с Блэком больше не говорили ни о нем, ни о Бродяжке. Они развлекали друг друга старыми сплетнями, легкими спорами о Гриндевальде и ожиданиями о предстоящей свадьбе Араминты и Элиаса. На последней теме, Белинда ощутила острую потребность закурить. И Блэк сбегал в спальню за своими волшебными сигаретами. Они пахли амброй — перцем, пачули, ванилью, кожей: всем сразу. И были очень тяжелыми. Нотт чуть не вывернуло. Но даже это было куда приятнее, чем мысли о свадьбе ее брата-близнеца и Араминты Мелифлуа. Белинда отправилась в спальню, когда было уже совсем далеко за полночь. Уже совсем не одурманенная ни Огневиски, ни амбровыми сигаретами. Она беззвучно проскользнула в дортуар и бросила осторожный взгляд на плотно-задернутый, вероятно сдобренный половиной дюжины заклятий, полог Бродяжки. Ее новой подружки. «Что такого было у тебя в голове?» — подумала Белинда, отворачиваясь к своей небрежно-заправленной постели. Ее кольнула… зависть? Обида? Нотт прямо в школьных туфлях залезла на кровать. Она снова не сможет выспаться.              

***

              «Что такого может быть в моей голове?» — мысленно спросила Джинни Бонэм у своего отражения, вплетая ранним пятничным утром в косы зеленые ленты. Те самые, что ей на прошлой неделе одолжила Белинда. Так ли сочетался рыжий и зеленый, по мнению самой Джинни? Да. Нет. Наверное. Слова Реддла не давали ей покоя вот уже столько дней. Они больше и не говорили с того странного вечера. Ей удосуживалось попадаться ему на глаза лишь за трапезами в Большом зале или в общей гостиной. Избегала ли она его? Конечно нет. Или да? Их сотрудничество не сводилось пока ни к чему, кроме изрядно потеплевшего к ней отношения софакультетников. И, конечно, книг, которые Белинда в минувшие выходные положила на кровать Бонэм. С таким победным выражением лица, будто это было большое дело. Все они касались ментальных недугов и памяти. И были, разумеется, переданы ей Томом Реддлом. Вообще-то он сам и забрал их у нее, поймав у Выручай-комнаты. Объясняя наказанием за пребывание в неположенном месте после объявления комендантского часа. Едва ли это было справедливо. Но он не снял баллов, не назначил отработок. Пригласил посидеть в их компании в гостиной зале. И ей… не следовало жаловаться. Потому она выбросила это из головы — отчего-то со слишком большой легкостью — и все же… просто выбросила. В конце концов, она могла бы вернуться и за другими. Чего, почему-то, не сделала. Впрочем, это было уже и не важно. Реддл забрал их. Реддл же их и вернул. Дамблдор все откладывал их занятия. Не то, чтобы Джинни возражала. Змеиная ночь, вылазка в Выручай-комнату после отбоя, алкоголь и наркотики, употребляемые ею самой в компании слизеринцев — ничего из этого ей бы не хотелось показывать своему бывшему тюремщику. И ей думалось, чем больше времени проходит, тем легче ей будет спрятать неуместные сцены своей жизни от всевидящего ока профессора Трансфигурации. Вообще-то говоря, Джинни казалось, что отсутствие легилименции в ее жизни влияло на нее исключительно благоприятно. Вообще-то говоря, Джинни хотелось от нее совсем отказаться. Но она не осмеливалась заговорить об этом с Дамблдором. Не стоит лишний раз напоминать ему о себе — вот в чем был пока ее план. Не высовываться. И пока он работал. Справившись с косами, Джинни надела мантию. И снова мельком заглянула в зеркало, прежде чем покинуть спальни. Она знала, что выглядит хорошо. Со всеми этими густо подведенными черным глазами и немного болезненной белизной — от недостатка солнца — кожи. Веснушки на щеках и носу потускнели, и Бонэм казалось, что это позволяет ей выглядеть более… благородно. Под стать Слизерину. И… ей это неожиданно нравилось. Какой ужас. Она медленно двинулась к выходу из гостиной залы, попутно раздаривая легкие привественные улыбки попадающимся на пути слизеринцам. Настоящее сумасшествие, если подумать. Все так поменялось. И она бы могла по настоящему, искренне за себя порадоваться — такие благоприятные перемены, они шли только на пользу — если бы… Если бы не удушающее, поднимающееся откуда-то из глубины грудной клетки вечное чувство, что эти перемены — совсем не ее заслуга. Что все изменилось так стремительно и резко. Слишком. Что все так же стремительно и резко может обратиться вспять. Одно слово. И все может вернуться назад. Его слово. Джинни отлично это понимала. И потому… Решила, что нужно просто подыграть. Хотя бы пока. Не высовываться. Больше нет. Молча делать свою работу — просто учиться. И пытаться вернуть воспоминания. Не конфликтовать. Не лезть на рожон. Следовать, наконец, совету Таисы Уркхарт, так доходчиво разъяснившей все правила еще первого сентября. Нужно было сразу же так и поступить. Но, вероятно, Джинни Бонэм переоценила свои умственные способности. Что ж. Бывает. Она вошла в Большой зал и зажмурилась на мгновение от обилия света, бьющего сквозь огромные стрельчатые окна. Дневной свет. Он был до безобразия непривычен, после вечного полумрака подземелий. Такого уютного полумрака. Она правда так думала? Да. Нет. Наверное. За слизеринским столом сидели почти все — кроме тех, кто предпочитал завтракать раньше и в одиночестве. Кроме Тома Реддла. Джинни быстро нашла глазами темные макушки Уркхарт и Нотт. Между ними было свободное место — не много, на одного человека. Оно было теперь там всегда. Потому что это было ее место. Джинни ловко перелезла через скамью. И опустилась между своими новыми приятельницами. — Уверена, что чары будильника работают исправно? — Нотт протянула руку и заботливо перекинула косу Джинни ей через плечо. Теперь кончик ее не касался тарелки: пусть пока что пустой. — Еще пять минут, и приходить не имело бы смысла. От этого жеста Бонэм на миг оцепенела. Она все никак не могла привыкнуть… Они перешли на «ты» — с Белиндой и Таисой. Это случилось как-то само собою, и Джинни не успела даже заменить, когда их друг к другу обращения вообще изменились. Просто однажды из диалогов исчез формализм, и говорить без него было легко и приятно. — Нет, все в порядке, — Джинни быстро взяла себя в руки и потянулась вилкой к пирамидке из сосисок, возвышающейся на большом серебряном подносе. — Прособиралась. Белинда понимающе хмыкнула и, к счастью, вернулась к своей тарелке. С личными границами в Слизерине было странно. И это было довольно просто заметить. Сосиска и скрэмбл, черри и латук. Жиденький кофе, сливки, помадка и марципановая черепаха. Завтраками в Хогвартсе можно было действительно наслаждаться. Если, конечно, никто не пытается опрокинуть на пол твою тарелку. И Джинни наслаждалась. Это было не просто — сперва. Но прошла Змеиная ночь, и попытки унизить никчемную, лишнюю в их королевстве Бродяжку исчезли. Хоть Бонэм все еще и ожидала ударов в спину… Но миновала одна неделя. Вторая. И потихоньку, день за днем стало испаряться напряжение вокруг Джинни Бонэм, что вечно сопровождало ее — куда бы та не подалась. Прошла третья неделя: и студенты, те самые, что пытались выбить палочку из ее рук, облить ее томатным супом, заморить голодом, вероятно — стали ей улыбаться. Называть ее по имени. По имени, которым ее стал называть Том Реддл. Это было до тошнотворного тревожащим. Странным. Но таким… приятным. — У нас Зельеварение, — Таиса Уркхарт аккуратно коснулась руки Джинни, выводя ту из транса. — Доедай скорее, профессор Слизнорт не будет к тебе снисходителен до бесконечности. Она была, конечно, права. За исключением того, что едва ли профессор Слизнорт вообще был когда-нибудь к ней снисходителен. Либо она просто снова… многого не знала. Джинни опрокинула в себя кружку с остатками кофе — совсем не эстетично и не по-слизерински — и спешно поднялась со скамьи. Уроки шли своим чередом. Никаких происшествий. На Зельеварении никто не взорвал котел, а у Джинни получилось прекрасное зелье, что по оттенку почти не отличалось от того, что было на странице учебника. Слизнорт, вероятно, впервые поставит ей Превосходно. На Чарах Таиса встала в пару с Бонэм, и они вдвоем справились так хорошо со стихийными заклинаниями, что Флитвик присудил Слизерину пятнадцать очков, объявив их работу лучшей. На Рунах Белинда умудрилась передать Бонэм шпаргалку, и Джинни была уверена, что за самостоятельную работу у нее теперь не может стоять ничего другого, кроме Превосходно. Мерлин, как же все это было приятно. Как хорошо. Слишком. — Не хочешь присоединиться к вечеринке милашки-Слиззи? Слишком странно. — Белинда! — Щеки Уркхарт пылали праведным гневом. А Джинни вдруг… прыснула. Это было снова странно. Веселиться в компании тех, кто был причастен как минимум к перелому ее лодыжки. Слышать от них приглашение на… Быть может она просто окончательно двинулась? — Что за вечеринка? — Джинни перебила собственный поток мыслей, сосредоточившись на профиле Нотт. Они шли на обед. И рассеянные витражами солнечные лучи, исполосовавшие коридор, рисовали разноцветные пятна у слизеринки на лице. — У Слизнорта есть клуб. Талантливые ученики. — Белинда насмешливо поморщилась. — Он приглашает их на ужины, вечеринки. Налаживает связи. И порой зовет на приемы еще и бывших студентов, конечно уже очень влиятельных и очень известных. Знакомит всех между собой, чтобы… ну, знаешь… — Связи, я поняла, — слегка кисло откликнулась Джинни. Ее, вообще-то, никто и ни в какие клубы не приглашал. И было бы странно, если бы было иначе. Она определенно знала, что не нравится Горацию Слизнорту. Еще с летних экзаменов. — Но там есть алкоголь, — Белинда хитро подмигнула Бонэм. — И порой о-очень редкий и о-очень дорогой… — Потому что это подарки его бывших студентов, — тихо произнесла Таиса. Джинни успела заметить, как дернулись в раздражении ноздри Белинды. — Это большая честь, вообще-то. Попасть в его клуб, — продолжала Уркхарт. И в голосе ее звучало благоговение. А Джинни быстро сообразила: Таиса Уркхарт в этом клубе не состояла. И на душе стало легче. Но не сильно. «Не слишком ли много ты на себя берешь?» — внезапно одернула Бонэм саму себя. Еще недавно ее пытались выжать из школы. И вот это, действительно, было неприятно. Теперь же… Что? Она чувствует обиду от того, что не состоит в каком-то дурацком клубе для избранных? Избранных усатым старикашкой с раздутым самомнением. «Это глупо», — сообщила она самой себе. Ладно, быть может, Слизнорт и не был таким уж плохим. Просто они… не поладили. «Как и с половиной Хогвартса, вероятно» — Ага, — легко сказала Нотт. — Угадаешь, как он называется? Это презабавно. — Клуб заносчивых подхалимов? — слова слетели с языка быстрее, чем Джинни успела подумать. Но к ее удивлению и облегчению, Белинда расхохоталась. — О, хуже, — Нотт прикрыла рот тыльной стороной ладони отчего голос, и так дребезжащий от смеха, зазвучал глухо. — Слизней! — Что? — Слизней-слизней, — закивала Белинда, пытаясь остудить пальцами собственные раскрасневшиеся щеки. — Клуб Слизней, я серьезно. Джинни недоверчиво фыркнула. Это звучало… нелепо. Но Бонэм решила не озвучивать своих мыслей вслух. Таиса Уркхарт так сильно поджала губы в неодобрении, что те побелели. Не стоило усугублять ситуацию, и Джинни прикусила язык. Это вообще, кажется, должно бы стать ее хорошей привычкой — держать язык за зубами. — Название кошмарное, но на его «дружеских встречах» действительно весело. — Тем временем сообщила Нотт. — В субботу будет первая. Они всегда в начале месяца. — Завтра? — Ага. Хочешь пойти? Они подходили к Большому залу, и вокруг становилось слишком шумно. Студенты спешили на обед — утомленные занятиями и явно голодные: шел второй час полудня. Джинни настороженно посмотрела на Белинду. Закрытый клуб, многообещающие вечеринки, веселье и исключительная компания. Нотт не нужно было прикладывать и особых усилий, чтобы Бонэм захотелось на все это посмотреть. Но вопрос был в другом: — И каким образом? Слизнорт явно не считает меня… талантливой. — Как и большую часть девиц, не принимай на свой счет, — отмахнулась Белинда. — Этому обществу нужна хорошенькая встряска. — Белинда! — Снова шикнула на нее Таиса. У Джинни округлились глаза. Слышать подобное от Нотт было… неожиданно. — Еще раз, Уркхарт, и обедать будешь в подземельях. — Нотт переменилась в лице в мгновение ока. Из глаз исчез задорный блеск, а с лица пропало всякое веселье. — Не забывайся. Бонэм бросила короткий взгляд на Таису и увидела, как та побледнела. «Держать язык за зубами, помнишь?» — подумалось ей. Таиса Уркхарт была лучшим тому напоминанием. — Так вот, Джинни, — Белинда с грацией, присущей только ей, опустилась на свое место за слизеринским столом. — Ты можешь пойти, разумеется, если хочешь. Я определенно собираюсь. — Я все еще не поняла, как, — неловко отозвалась Джинни, садясь подле своей новой подружки. — С кем, — поправила ее Нотт. — Попасть туда очень просто, если есть с кем. — И? — И-и, — передразнила Белинда. — У тебя богатый выбор. Зануда-Эйвери, славный Ори, мой брат… — Мелифлуа убьет меня, — вырвалось у Джинни, все еще, впрочем, не до конца осознающей, что Белинда ей вообще предлагает. — Без сомнений, — согласно кивнула Белинда. — Но я с удовольствием бы понаблюдала за ее попытками. — И что, они согласятся? — голос Бонэм засочился подозрением. «Сбавь обороты» — резко велела она себе. — Мальчики? — Белинда стянула со стола свернутую конусом салфетку и принялась расстилать ее на коленях. — Да, конечно. Ты же… — она вдруг наклонилась к самому уху Джинни. — В нашем «маленьком кружке по интересам». «Что?!» — Это было всего оди… — начала было Бонэм и сама себя остановила. «Маленький кружок по интересам? Маленький кружок по интересам?» — пульсировало в голове. — Это было. — Нотт вновь распрямилась, скользнув взглядом куда-то за плечо Джинни. — Так кого выберешь? Маленький кружок по интересам. Она стала его частью? Как? Бонэм, проследив за взглядом Нотт, спешно оглянулась. И напоролась прямо на ничего не выражающее лицо Тома Реддла. Он сидел в небольшом отдалении. И скучающе смотрел на… Джинни отвернулась. Белинду Нотт. Реддл смотрел на Белинду Нотт. И по очевидным причинам, Джинни Бонэм это насторожило. — Джинни? — Нетерпеливо поторопила ее слизеринка. — Я… — Бонэм искоса взглянула на соседку. — Мне надо подумать. — Кого выбрать? — Идти ли вообще. На Белиндином лице на мгновение промелькнуло странное выражение. То ли злость, то ли насмешка. Всего на мгновение, затем ее лицо снова стало нетерпеливым и дружелюбным. Но Бонэм успела заметить. И отвернулась. Напряженно уставилась в пустую тарелку. Странно-странно-странно. — Будешь жалеть, если не пойдешь, — весело отозвалась Белинда. — Но, конечно, решать только тебе. Но, Джинни, обещай, что хорошенько подумаешь. Интересно, знала ли Нотт, насколько двусмысленно прозвучали первые ее слова? Джинни повела плечами, выпрямляя спину. — Я подумаю, — несколько неуверенно бросила она, скользнув слегка остекленевшим взглядом по столу в поисках супницы. — Обещаю. Странно. Джинни давно смущало, что все складывается именно так. Не просто хорошо. Слишком хорошо. Она приподнялась со скамьи и потянулась к пузатой супнице. И было сложно не заметить, как крупно дрожит рука, которой она мгновением позже схватила серебряный половник. Всего один вечер, который она ужасно плохо помнила, и они вдруг оказываются закадычными приятелями. Джинни Бонэм и ее злейшие враги. Враги же? Она пила с ними дорогущий алкоголь, обдуривалась запрещенными веществами. Как она вообще согласилась на все это? Как оказалась в их миленькой маленькой компании? Она ни черта не помнила – мордредовы грибы – как вообще это произошло? Почему они позвали ее? Почему она решила присоединиться? А потом… Потом вдруг весь факультет проникся к ней светлейшими чувствами. Не могло же все дело быть в дурацкой вечеринке. Ведь не могло? Если бы ей помнить хоть чуточку больше... Помнить. Как забавно. Джинни принялась зачерпывать половником луковый суп, а рука все еще дрожала, и две больших жирных капли упали прямо на кружевную салфетку под ее тарелкой. Всего один вечер, не все события которого вообще удалось восстановить в памяти, спасибо мордредовым конфетам, и вот она уже не просто слизеринка, она в «маленьком кружке по интересам» самого их факультетского повелителя Тома Реддла. Белинда Нотт поправляет ей косы, Таиса Уркхарт составляет компанию на занятиях, и любой из принцев крови может взять ее спутницей на закрытую вечеринку Горация Слизнорта. Карьера такая стремительная и головокружительная, что ей бы самой себе позавидовать. Но она не могла. Потому что здесь было что-то не так. Она бросила украдкой взгляд на Реддла. Тот разговаривал о чем-то с Элиасом, Белиндиным немного упитанным близнецом-братцем. Даже улыбался. И в улыбке его, доносящемся сквозь общий гул Большого зала голосе, расслабленной позе не было совершенно ничего зловещего. Но, почему-то, Бонэм все равно было не по себе. Она сосредоточилась на луковом супе. Она обязательно докопается до правды. Она обязательно со всем разберется. Даже если ради этого ей придется засунуть язык подальше в зад, слушаться господина школьного старосту и приветственно целовать белые щеки Белинды Нотт. Она сможет это пережить. Потому что это единственное, что поможет ей здесь выжить. Пока единственное. Только бы понять, что они замышляют… Все они. Понять и соскочить, пока не будет слишком поздно. Держи врагов близко, да? «Мы не враги!» Следующим на сегодня занятием в расписании значилась Защита от Темных искусств. И по пути к кабинету, Джинни слушала ворчание Араминты Мелифлуа, о том, как это несправедливо: ставить такие уроки после обеда. Белинда что-то участливо бубнила той в ответ. А Бонэм плелась позади них, ни в коем случае без спроса не вступая в эту беседу. И ни в какую из других, доносящихся со всех сторон. Не высовываться. Таков был теперь ее девиз. К сожалению, она сама не знала, как надолго. Ремень сумки сам собою соскользнул с плеча, когда Джинни опустилась на стул подле Таисы. Кабинет Защиты от Темных искусств нравился Бонэм, пожалуй, больше всех прочих. Он был в меру светлым, но не слишком. Под потолком, насмешкой над помпезной люстрой в кабинете Благонравия, висел скелет какой-то магической твари. Стены были заставлены стеллажами с книгами, артефактами и зачарованными свечами. Они совсем не коптили, а их свет был мягким и теплым, разгоняющим полумрак класса, окна которого были хоть и большими, но имели слишком мутные, толстые стекла, чтобы их одних было достаточно. Это место выглядело как-то по-особенному волшебно. Заставляло чувствовать себя причастным к чему-то особенно важному. Джинни аккуратно разложила на парте перо и пергамент, палочку и «Лицом к лицу с безликим» — учебник, выглядящий всех прелестнее из книг для шестого курса. — Я думаю, тебе стоит пойти, — Таиса сказала это тихо, наклонившись вдруг к самому лицу сокурсницы. — М? — Джинни оторвалась от педантичного выравнивания своих принадлежностей, которые лежали теперь идеальными параллелями друг другу. — Меня никогда не приглашали на званые ужины к профессору Слизнорту. — Поделилась Уркхарт, и Джинни уловила нотки зависти, просочившиеся в ее голос. — Правда? Почему? — Это ведь не благотворительная акция, Джинни. Они не берут каждый раз себе в пару кого-нибудь новенького, чтобы весь факультет сумел обзавестись связями. — А что, было бы полезно, — откликнулась Бонэм, поворачиваясь к Таисиному лицу. — Разве не в этом суть семейности Слизерина? Один за всех и все такое… Таиса Уркхарт сегодня утром одним движением палочки заставила длинные темные косы оплести голову, подражая венцу. За день те чуть растрепались, теперь были похожи на не слишком опрятный венок с торчащими во все стороны мелким, жесткими волосинками. Джинни с мгновение разглядывала их нечитаемым взглядом. — Это другое. — Уркхарт чуть отстранилась, неосознанно вздернув руки к прическе. Джинни смутила ее. — Мы не только семья. Мы конкуренты. — Эти понятия… кажутся немного взаимоисключающими. — Вовсе нет! — С пылом возразила соседка по парте, руки вновь опустились на колени. — В семье… были бы у тебя братья или сестры, ты бы меня поняла… — Кто знает, быть может, они у меня есть, — резковато бросила Джинни. Она не заметила, но побелела. Кровь отхлынула от щек и губ, даря тем синюшный оттенок. Уркхарт прикусила нижнюю губу. Втянула ее в рот, что сделала лицо по-карикатурному не симпатичным. Джинни Бонэм медленно моргнула. Это глупо. Джинни знала, нет у нее никаких сестер или братьев. Вообще нет семьи, разве иначе она бы пребывала все это время в неведении? Ее бы не бросили, так ведь? Это глупо, но Джинни все равно ощутила, как ужасное, мерзкое, давящее чувство принимается распирать изнутри грудную клетку. — Извини, — сказала Таиса. — Все в порядке, — Бонэм заставила себя улыбнуться. Играть, она должна научиться играть. — Но я поняла тебя. Конкуренция внутри семьи, конечно… Да. Кто знает, может, это братец или сестричка решили выпотрошить мне мозги? Она хихикнула — совершенно искусственно и не весело. А Таиса вежливо улыбнулась, не успев, впрочем, вовремя стереть с лица промелькнувшее недоумение. — Странно, где Вилкост? — Джинни поспешила соскочить с темы, уставившись на напольные часы за преподавательской кафедрой. Уркхарт пожала плечами в ответ, отвлекаясь на дернувшую ее за рукав Белинду, занявшую соседнюю парту. Джинни окинула кабинет долгим взглядом. Однокурсники тихо переговаривались, переваливаясь друг к другу через спинки стульев. Элиас Нотт с дурацкой ухмылкой шептал что-то в самое ухо порозовевшей Араминте Мелифлуа. Осберт Эйвери показывал под партой какое-то заклинание Белинде и Таисе. И те глядели на него с таким недоверием, что сомнений не оставалось: это было чем-то на грани запретного. Питер Грант и Артур Олдридж — еще два слизеринца с шестого курса — сверлили отчего-то недовольными взглядами спину пуффендуйки Джеки Голдштейн. Пуффендуйцы, в большинстве, вообще меланхолично листали учебник. Когтевранцы, склонив друг к другу голову, явно обсуждали очередной внеклассный проект. Все было таким… непривычно нормальным. И Джинни против воли задумалась о том, сможет ли она когда-нибудь до конца поверить во всю эту новую жизнь? Просто… учиться, не ожидая тычков исподтишка, заговоров, ударов в спину? Это казалось чем-то простым, теперь, когда слизеринцы с ней дружат. Когда и она сама будто оставила в прошлом обиды и просто… позволяет Белинде приглашать себя на званые вечера для избранных, а Таисе делиться советами и читать нотации. Ей бы хотелось просто делать домашнюю работу, а вечерами выписывать в пергамент новые сведения о недугах памяти. Она вообще-то, кажется, совсем недавно только об этом и мечтала. И все же ей казалось, если она действительно, поверит, что все это по-настоящему, то просто… потеряет бдительность. Проиграет игру, существовавшую, быть может, только в собственной голове. Она, должно быть, все еще упускает что-то. Должно же быть это «что-то», верно? А еще во всей этой новой реальности — и Джинни отчетливо то ощущала — ей будто чего-то недоставало. Чего-то важного. Она только не могла взять в толк чего именно. Шепотки вдруг как-то разом стихли. И это заставило Бонэм вынырнуть из размышлений. Она моргнула один раз, второй, снова обводя кабинет нечитаемым взглядом. И, наконец, наткнулась на одно необычное обновление. Оно с вежливой полуулыбкой застыло у самой доски. Джинни выпрямилась. Она уставилась на пришедшего — так незаметно очутившегося в кабинете, что, вероятно, вообще никто не мог бы точно сказать, когда именно тот появился. И ей не нужно было смотреть на Таису Уркхарт или Белинду Нотт, сидящую через проход, чтобы ощутить исходящее от них легкое напряжение. Если, конечно, Джинни это просто себе не придумала. Сам воздух в кабинете показался вдруг Бонэм густым. Но... может быть, только ей? Том Реддл стоял, опустив ладонь на преподавательскую кафедру. И просто… молчал, глядя на всех студентов сразу и ни на кого в частности. Неподвижно, кажется, не мигая даже. — Том? — после недолгой паузы раздался-таки удивленный голос Элиаса Нотта. Реддл ожил, выпрямившись и изобразив на лице разом столько эмоций, сколько Джинни, вероятно, вообще никогда на том не видала. — Добрый день, класс, — вкрадчиво и как-то насмешливо, словно забавляясь, начал он. — Вы слышали, должно быть, от своих старост, что профессору Вилкост… пришлось отлучиться по небольшому делу, а потому… По кабинету прошел шепоток. Совсем тихий, словно шелест листвы на ветру. Однако, Джинни из обрывков полетевших до нее фраз стало ясно — старостам не удалось донести эти новости до своих подопечных. Всем, кроме когтевранцев. Те не выглядели хоть сколько нибудь удивленными. Бонэм бросила быстрый взгляд на Мелифлуа и отметила несвойственный ей пунцовый румянец. Белинда что-то ехидно шепнула ей, отчего Араминта зарделась только сильнее. — …директор Диппет попросил меня подменить ее сегодня и завтра. — Тем временем продолжил школьный староста. «Лучший ученик школы, ну конечно» — Бонэм смерила его оценивающим взглядом. — Прошу не судить меня строго, — Реддл вдруг... извиняющись, совершенно очаровательно улыбнулся. И Джинни услышала цепочку благоговейных вздохов за своей спиной. Это было... чудно́. Чарующий голос и ласковые улыбки так подходили Тому Реддлу, что Бонэм на миг совершенно забыла, кто вообще стоит перед ней. Молодой человек у преподавательской кафедры был очень собою хорош. Не надменный Салазаров наследник, не дотошный приверженец школьных правил, не пугающий отсутствием эмоций слизеринский принц. Его темно-синие, будто небо перед грозой, глаза сияли теплом, на губах играла дружелюбная улыбка. Руки — не вытянуты по швам, пальцы не липнут друг к другу, но смущенно теребят рукава мантии. Но... Разве не он оставил новенькую Бонэм разбираться в одиночку со всем факультетом? Разве не он допустил все эти дрязги между ней и Араминтой Мелифлуа? Допустил или, быть может... Бонэм не хотелось так думать, но все же... Поощрял? Разве не он, в конце концов, был в Слизерине тем человеком, что все время вызывал в остальных какой-то необъяснимый трепет? Не он ли был тем единственным, кого все и всегда слушали? При чьем появлении замолкали. Кого совершенно очевидно большинство просто боялись. Семикурсник-слизеринец, что возвышался на профессорском помосте, выглядел безобидно. Хотелось ему даже... довериться? Завиток волос, падающий на лоб, выбившийся из нарочито небрежно уложенного вихра казался милыми. На его щеках намечались ямочки. Он светился доброжелательностью. Это был другой человек. И зрелище это было... Мерлин, оно было пугающим. Не-ре-аль-ным. Но от того не менее завораживающим. Джинни Бонэм поймала себя на том, что буквально таращится на него. Не может оторвать глаз. Ужас, если подумать. — Что же… давайте начнем? — Просто предложил он и поднялся за кафедру. «Пожалуй…» — Подумалось Джинни. Его походка была легкой, даже немного пружинистой. Полы мантии едва заметно вспорхнули над досками помоста. Том Реддл положил на кафедру учебник. Неспешно раскрыл его, полистал страницы. И Бонэм в третий раз за последний десяток минут принялась оглядывать кабинет: что угодно, только бы перестать глазеть на школьного старосту. И Бонэм заметила — все до единого ее однокурсники были по-настоящему взбудоражены. Когтевранцы и пуффендуцы, кажется, находили его интересным. Располагающим. Приятным. Чудовищное недоразумение.