Лгунья

       «Мы становимся теми, кого впускаем в свое окружение» Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты? Джин захлопнула «Охоту за разумом» Симоны Бербидж и со злостью оттолкнула от себя толстый фолиант. Тот прокатился по столешнице и упал бы, наверняка, если бы не бортик, присутствующий на всех библиотечных партах. Слизеринка спрятала лицо в ладонях, едва удержав стон отчаяния за плотно стиснутыми зубами. Это было невыносимо — ее поиски. Словно кто-то нарочно утащил из Хогвартса все, что хотя бы немного касалось недугов памяти. Да и памяти вообще. Все книги, что она нашла, были бесполезны. Дразнили ее многообещающими названиями, но там — за вычурными старыми обложками, от которых веяло мудростью минувших десятилетий — прятались либо совсем очевидные, либо не имеющие отношения к теме ее исследования вещи. А чаще и то, и другое. Сколько она уже пролистала их? «Волшебная голова», «Охота за разумом», «Память и предки», «Кого посещают видения?», «Магия, разум, характер», «От воспоминания до воспоминания»… Она не помнила уже всех названий. Но могла с точностью сказать, в школьной библиотеке не было ни одной действительно полезной книги о том, как Мордред раздери, все-таки работает память. Нет. Вместо того была великая бесконечность пространственных рассуждений о поведении волшебников, связи магии и характера, неосознанных страхах и прочем, и прочем… Джин отняла руки от лица и посмотрела в девственно-чистый пергамент, бледнеющий на столе. — Снова ничего? Джин не вздрогнула, хоть и не ожидала обнаружить рядом с собой хоть кого-то — в этом дальнем библиотечном углу, перед самым комендантским часом. Но она не вздрогнула. Потому что едва ли она хоть когда-нибудь еще позволит своему телу выдавать такую реакцию на слизеринцев. Лучше уж сдохнуть. Она подняла глаза на Таису Уркхарт, мнущуюся у стола. — Тебе что-то нужно? — голос Джин не был злым, вопреки вспенившейся внутри ярости. Но и дружелюбным тоже, конечно, не был. — Можно? — Таиса указала глазами на пустующий стул напротив. — Тебе что-то нужно? — повторила Джин свой вопрос, сжимая руки, покоящиеся по обе стороны от пергамента, в кулаки. — Поговорить? — Уркхарт обошла стол. Выдвинула стул и опустилась на него. Самовольно. Джин поджала губы: — Ты сама не уверена в том, чего хочешь? — Нет, я… Уверена. — Таиса сглотнула и тоже положила руки на стол. «Открытая поза. Пытается расположить к себе собеседника». — Джин едва не тряхнула головой в раздражении. Похоже прочитанное теперь крепко засядет в голове. Ей что, придется анализировать каждое движение окружающих? «Не самый плохой навык», — встрял в мысли голос. — Нам пора в спальни. — Сообщила Джин, тем не менее не двигаясь с места. — Знаю, но… — Таиса бросила взгляд Бонэм через плечо. — Лучше поговорить здесь, без… — Давай без драматичных пауз, Уркхарт! — Хорошо, хорошо. Извините. — Таиса опустила глаза, чтобы вновь затем их спешно поднять на собеседницу. — Вы ищете литературу о Вашем недуге? Я могла бы помочь, мой отец… — Ты пришла говорить не об этом, — перебила ее слизеринка, нарочито игнорируя дурацкое «выканье». — Вы правы. — Таиса поджала губы. «Злится», — мелькнуло у Джин в голове. — Так о чем? — Вам не следует нас избегать. — Да что ты? — Джин фыркнула, и руки сами собой принялись сворачивать пергамент. Ей все-таки здесь больше нечего делать. — Змеиная ночь окончена. И Вы… Вы пережили ее. Теперь Вы одна из нас. Прошло около двух недель. Две проклятых недели, в течение которых слизеринцы вели себя так, будто ничего из ряда вон выходящего вообще никогда не происходило. Потрясающее лицемерие. Валентину Гойл выпустили из Больничного крыла. И она не сказала Бонэм ни слова. Ни чертова словечка, даже кивала приветственно в те редкие моменты, когда они пересекались в Большом зале, или коридоре, или гостиной. И даже ее сестрица, Аретуса, не кидала на Бонэм косых взглядов. Она вообще старалась ее не замечать. Как, впрочем, и Араминта с ее отвратительной компанией лизоблюдов. И Джин Бонэм тоже, конечно, не замечала никого. И уже ей-то не нужно было и особенно для того напрягаться. Прошло около двух недель... А Джин Бонэм не могла даже думать о произошедшем. Пыталась похоронить эти воспоминания где-то глубоко – под грудой других переживаний. Зарывалась с головой в исследования собственного недуга, ходила на отработки Борджин. И снова читала, искала, исследовала. Делала все, что угодно, только бы никогда больше не возвращаться в ту ненавистную ночь. Даже посещала бы Дамблдора, удобно слишком занятого в эти дни, чтобы встретиться с ней хоть раз. Хоть один Мордредов раз! Что сказал бы он увидев в ее воспоминаниях, что именно творится в слизеринских подземельях каждый гребанный год? Но Дамблдор был слишком занят. Жаль, что ее потеря памяти не прогрессировала. Она с удовольствием отправила бы в небытие эти свои воспоминания. — Я сомневаюсь, — Едва слышно выплюнула Джин, не сумев скрыть ненависти, мелькнувшей во взгляде. — Это неправильно. Мы семья. Теперь. Мы должны держаться вместе. — Настаивала Таиса, наблюдая за руками Бонэм, спешно запихивающими в сумку пергамент. — Вы нарушаете всю экосистему факультета. — О-о, прошу прощения! — Джин едва не расхохоталась, зло и обиженно, бросая сумку на пол. — Вот уж не хотела. — Бросьте это, мисс Бонэм. Мы не враги. — Таиса нахмурилась. — Больше нет. Да и никогда ими не были, просто Вы… — «Просто я» что?! Щеки обжег румянец. Лихорадочная краска. Ярости. Ненависти. Но Джин Бонэм умела держать себя в руках. А потому не выдала себя больше ничем. — Просто Вы вели себя по-идиотски! Вопреки всякому здравому смыслу! Цирцея, почто Вам понадобилось объявлять войну Араминте, ведь я Вас предупреждала! — Это я-то объявила войну?! — Джин подскочила с места, и ножки стула громко прошкрябали по полу. Нет. Все же ей следует еще поучиться контролю. — Вы отправили ее в Больничное крыло! — Но сперва это сделала со мной она! Таиса тоже встала. Ее дыхание сделалось неровным, а глаза блестели: лихорадочно, перепуганно и… злобно. — Она была в своем праве, Вы здесь были никем. — Да ты издеваешься... – зашипела Бонэм. – То, что вы тут устроили, это просто блять... — Послушайте, Вам не следовало отвечать на ее выходки — да. — Резко перебила слизеринка, вдруг переходя на до того примирительный тон, что Джин едва не вывернуло. — Но в любом случае, теперь все это в прошлом. Понимаете… — Не следовало отвечать? И что же, мне следовало делать?! — Джин подхватила сумку с пола, пытаясь отвлечься, задавить пожирающую ее изнутри ярость. И обиду, конечно. Но у нее не вышло. — Позволить убить себя, быть может?! Ведь она была в своем праве! — Такого не случилось бы, и Вам это прекрасно известно. Все, что Вам было нужно — дотерпеть до Змеиной ночи. Цирцея, это всего неделя! Вы не первая, в конце концов, кто сталкивался с подобным до инициации! — И откуда же мне было знать, как надо было поступить? — Ее голос упал до тихого, обманчиво-спокойного. В то время как глаза едва не испепелили сокурсницу. — Откуда мне было знать, какие вообще на вашем проклятом факультете существуют границы? О, быть может мне кто-то сообщил об этом? Дай-ка подумать… Нет! — Это было очевидно, — холодно отозвалась Уркхарт. — Стоило просто немного подумать. Но теперь все в прошлом, я говорю Вам... — В прошлом? В прошлом?! — Джин шагнула на нее. "Не нужно!" – прошелестел голос на задворках сознания. Но перед глазами была пелена. — Да, – отрезала Таиса. – В прошлом. И Вам все равно придется принять это. Рано или поздно. Вы теперь одна из нас... — Что вы собирались сделать со мной? — Мисс Бонэм, нам следует оставить все это... — В прошлом? — подсказала Бонэм, чувствуя, что всю ее просто колотит. — Да, верно. Именно там. — Что вы собирались сделать со мной, Уркхарт? На заклании. Что? Таиса молча смотрела на Джин. Ее губы подрагивали, но глаза были сухи. И злы. Джин сверлила ее ледяным взглядом с мгновение, прежде чем одним резким движением повесить сумку на плечо. С нее было довольно. Ненависть, так долго — две мордредовы недели — копившаяся в ней, рвалась на свободу. Почти заставляла ее тянуться к палочке. Выискивать в голове заклятия покрепче. Или быть может… обойтись обычным Экскуро? Слизеринцы ведь так любят неординарные применения ординарных чар. Но нет же! Нет. Джин нельзя было того допустить. К сожалению, нет. Отсутствие внимания, нейтралитет, который держали по отношению к ней теперь однофакультетники, ее устраивали. Ее никто не трогал. Ее не замечали. Это было… не тем, о чем она мечтала, снимая с головы проклятую Распределяющую шляпу. Но в разы лучше, чем то, что приходилось терпеть в последние дни перед Змеиной ночью. Ей приходилось мириться. Ей приходилось давить, душить свою ненависть. Где-то глубоко внутри себя. — Прекратите вести себя так, мисс Бонэм! — бросила ей вслед слизеринка, но Джин уже спешным шагом направлялась к выходу из библиотеки. — Джин! Мы с вами не враги! Бонэм ничего не ответила. Вылетела в коридор с такой скоростью, будто ее преследовала по меньшей мере банши. — То, что случилось в Змеиную ночь, останется в Змеиной ночи! — это было последним, что услышала Джин, прежде, чем повернуть к лестницам. Голос Таисы Уркхарт прокатился по коридору, и Бонэм едва не фыркнула, подумав о том, что им ведь не следовало распространятся о своих идиотских традициях. Не то, чтобы голосить об этом на всю треклятую школу. До отбоя оставалось, наверное, меньше десяти минут. Но вместо того, чтобы спуститься в подземелья, Джин Бонэм поднималась наверх. И ступени глухо внимали ее рассерженным, тяжелым шагам. Ей хотелось найти незапертый, пустующий класс. Или быть может просто уединенный, удаленный от всего и всех коридор. Ей необходимо было остыть. И подумать. О многом подумать. Но, в первую очередь, о том, что, собственно, ей делать со всем этим дальше. Она неслась по лестнице и прямо так – на ходу – лупила себя кулаком по бедру. "Сука! Сука-сука-сука!" Каким же бредом казалось ей все происходящее. Вот она — непонятно откуда свалившаяся новоиспеченная слизеринка, ничего о себе не знающая, ничего не помнящая о собственной жизни, не то, чтобы об идиотских правилах мира, которому принадлежала. И вот они — богатенькие, холеные чистокровки, оккупировавшие теперь уже и ее факультет, общающиеся с ней будто ни в чем не бывало, устроившие ей кровавую бойню вместо логичного, нормального «Привет, теперь ты на Слизерине. Давай тебя со всеми познакомим?». Они вытолкали ее на помост. На сцену. Они раздели ее. Сорвали с нее одежду. "О, Мордред!" Почему, черт ее раздери, в ее жизни не могло быть все нормально? Почему ничего вокруг, совершенно ничего — ни она сама, ни ее факультет — не могло быть чем-то заурядным, обыкновенным? Почему ее будни не походили на рутинные, скучные дни шестикурсницы-студентки? Почему она не зависала за партией во вспыхивающие карты в гостиной, почему не думала только об оценках и слишком длинном сочинении для профессора Слизнорта? Почему все ее существование было таким идиотским? Что она такого натворила в этой ее «прошлой жизни», о которой не помнила ни черта, чтобы теперь попасть в этот мордредов филиал ада?! Джин Бонэм и сама не поняла, как оказалась на восьмом этаже. Раздраженная и раздираемая противоречивыми мыслями. Она тяжело дышала. И бедро ныло от десятка ударов, которые обрушил собственный кулак. «Ну почему-почему-почему?!» Она резко остановилась, внезапно обнаружив себя в пустом и темном коридоре, где было так тихо, что свист ветра, просачивающегося сквозь оконные щели, казался оглушительным. И лишним. У нее щипало глаза. "Ну разревись еще, дура!" Джин зло дернула плечом, и ремень сумки съехал на сгиб локтя. Слизеринка неуверенно огляделась. Вопреки собственным недавним желаниям, находиться одной в темном, пустом коридоре было неуютно. «И что ты собралась здесь делать?» — насмешливо поинтересовался голос. — Думать! — резковато ответила она. «Не знал, что ты умеешь», Джин поджала губы, оставляя насмешку без должного внимания. Она еще раз оглядела коридор перед собой. И с сожалением отметила, что все мысли как-то разом улетучились из головы. Быть может, ей стоит вернуться в спальни? К ним? Пожалуй, лучше сдохнуть. Невозможно громкий удар колокола едва не заставил ее взвизгнуть. Металлический звон отразился неприятной вибрацией в ушах. И пока она с усердием терла мочки, колокол пробил еще два раза. Извещая о начале комендантского часа. Джин зашагала прямо по коридору, пытаясь собрать в кучу расползшиеся по сознанию мысли. Коридор был широким, с высокими потолочными сводами — стрельчатыми, словно в одном из соборов, приписывающихся периоду маггловской готики, надменно взирающих на нее с полотен, развешанных по кабинету «Истории магии». Ей не приходилось бывать здесь так уж часто. Здесь не находилось ничего примечательного, только кабинет Чар, но профессор Флитвик фигурировал в ее расписании лишь каждую вторую неделю — вероятно потому, что класс не был для Бонэм профильным. Насколько ей было известно, Нотты и Мелифлуа посещали его куда чаще. Но ведь самой ей не дали выбрать, какие дисциплины изучать углубленно. Нет. Программа Бонэм была общей, как, вероятно, у самых тупоголовых шестикурсников, которым не хватило сносных баллов на СОВ, чтобы избрать себе специализацию. К слову, почти идентичное ее собственному расписание было у Таисы Уркхарт, главной целью в жизни которой было выйти замуж. Слизеринка остановилась в нерешительности, оставив позади примерно треть коридора. И что ей тут делать? Сесть на подоконник и как полная идиотка пялиться на пейзаж за стеклом? Это ведь так поможет думать. Взгляд шарил по стенам, в поисках ведущей в пустой класс двери, но наткнулся лишь на одну — в дальнем конце. Злополучный кабинет Чар. Едва ли он был хорошим решением, если учесть непосредственное соседство покоев Флитвика, путь в которые лежал прямиком через класс. Бонэм, раздраженная сама на себя, повернула и поплелась обратно, усиленно думая, где бы она могла, в конце концов, уединиться. И не иметь потом проблем, разумеется. «Ладно, кровать — не самый плохой вариант.» Хотя, попадись ей, скажем, чулан для швабр или заброшенный ненужный класс — она с радостью засела бы там. «Где угодно, лишь бы не видеть рожу Уркхарт» — думалось ей. И потом: «Что мне делать? Если не обращать внимания, каковы шансы, что Уркхарт отцепится? Или это снова волеизъявление всей экосистемы, Мерлин, будь она неладна? И что тогда? Давить улыбки и делать вид, что мы все закадычные друзья и подружки? Или, быть может, семья?» Семья! Семья! Мерлин, серьезно?! Что, если ей не хочется быть с ними семьей? Что, если она не станет идти у них на поводу? Снова. Ее хрупкому и недолгому покою придет конец? Ее разденут, изнасилуют и убьют? Утопят в озере? С них станется. Джин выдохнула. Нет, уж этого ей допускать не хотелось. Как бы она не сопротивлялась, Джин Бонэм отлично понимала, что мало что сможет сделать против сборища чистокровных ублюдков, точащих на нее зуб. Она ведь не была идиоткой, в конце-то концов. Враждовать с ними — не то, чем стоит тут заниматься. Но… дружить? Это после того-то, что было? Безумие. Но ведь этого они хотели? Этого хотела Уркхарт? Дружбы? Раз взаимно не замечать друг друга было нельзя? «И почему же нельзя, Мордред подери?!» Не дойдя до лестницы пары шагов, она сбилась с мыслей. Услыхала далекие, явно раздающиеся откуда-то с нижних ступеней голоса. И застыла на месте. «Старосты,» — устало подумала Джин. И повернула назад. Опять. Снова зашагала вперед по коридору. «Идиотка!» Но куда ей было идти? Она бы, наверное, так и болталась бы еще пару минут туда-сюда — как болванчик. Пока бы ее не поймали. Если бы вдруг не заметила узкую дверь, едва различимую, углубленную в нише в стене. «Я ее не видела», — тут же подумалось Джин, но выбирать особенно не приходилось. И она спешно направилась к ней, бросая осторожные взгляды в сторону лестницы. Ручка поддалась легко, без заклинаний или каких-то особых усилий. Просто мягко опустилась под ладонью слизеринки, заставляя дверь бесшумно отвориться. Комната, представшая перед Джин Бонэм была… странной. Она бы отступилась, да только голоса с лестницы стали различимее. Громче. Старосты начинали патрулировать с верхних этажей? «Упаси Мерлин, если там окажется Реддл.» Комната, представшая перед Джин Бонэм, была огромной. И ей снова на ум пришел треклятый маггловский собор — видно, слишком часто она пялилась на картины профессора Бинса, вместо того, чтобы слушать его. Огромная комната. С высоким потолком — куда выше, чем в коридоре, нужно отметить. И теми же стрельчатыми сводами. Тут присутствовали даже колонны. А еще горы, настоящие горы всякого хлама. Джин ошарашенно застыла, скользя глазами по наваленным друг на друга креслам и кроватям. Торшерам, книгам, шкафам. Не заметила, как также бесшумно, как и открылась, за нею затворилась дверь. И опомнилась, лишь от едва слышного щелчка ручки. «Что это еще за место такое…» «У этой школы множество тайн», — загадочно откликнулся голос. Ох, он так порой ее раздражал... — «Кто знает, быть может, однажды ты наткнешься и на свою». Джин вздрогнула: — И что это должно значить? Но голос промолчал. «Отвечай мне!» Конечно, он не ответил. Джин со злостью пнула стоящий подле деревянный ящик. И зашипела от боли — там явно хранилось что-то тяжелое. Она засунула руки в карманы мантии, снова вернувшись к изучению окружающего убранства. Здесь ведь даже запах был каким-то странным. Удушливый, сыроватый. И пыльный. Джин Бонэм казалось, что она буквально физически может ощутить крупицы пыли, оседающие в груди. Схожие ощущения с теми, когда куришь сладкие Белиндины сигареты. Слизеринка двинулась вглубь — неторопливо и неуверенно. Как давно здесь копится все это? И зачем? Красивая барышня в пышном, кружевном платье глядела на Бонэм сквозь завалы из старых метелок, одеял, швабр и прочей ерунды, возведенные перед ней. Ее портрет был в вычурной, некогда позолоченной, вероятно — теперь же потемневшей, коричневой — раме. Ее глаза не двигались, как и сама она — застывшая в неестественной, какой-то неудобной позе на своем стуле. Джин, почувствовавшей на себе этот взгляд, едва удалось сохранить хладнокровие и вовремя опомниться — перед ней всего лишь картина. Не хотелось здесь с кем-то встречаться. А ведь комната была так вместительна. Не комната — целая зала. Быть может, это и была зала? Когда-то, прежде чем кому-то пришло в голову захламить ее. Скажем, бальная? И чем глубже ступала Джин. Чем больше баррикад из пыльных, давно покинутых, ненужных вещей, росло вокруг нее — тем сильнее она понимала, что комната выглядит не только престранно. Но и очень знакомо. От этого осознания слизеринке стало вдруг неуютно. Это, конечно, могло быть лишь наваждение. Ничего общего с правдой. В конечном итоге, что могло вообще ее связывать с этим местом? Ведь весь остальной замок, портреты и привидения ее не знали. Как и Книга душ. Как и Распределяющая шляпа. Как и люди — живые люди — его населяющие. Но оттого становилось все тревожнее. И тревожнее. Потому что комната, которую — она уверена, почти уверена — не видела никогда, не казалась ей чужой. И чем глубже она заходила, тем отчетливее то понимала. И это... тоже было странно. Почему всегда только самые жуткие места — вроде подземелий и этого места, почему всегда только самые жуткие люди — вроде Тома Реддла, заставляют сердце с небывалом остервенением гнать кровь по жилам? «Что, Мордред подери, со мной не так?» – ей хотелось крикнуть это во все глотку. Но, конечно, она смолчала. И где ей найти ответы на свои вопросы? «Нигде, очевидно». Но стоило этой мысли скользнуть по кромке сознания, как вдруг — прямо перед ней — из ниоткуда с мягким хлопком появился... книжный стеллаж. «Что за чертовщина?!» — едва не взвизгнула она. Но снова удержалась, направив все силы, чтобы перевести дух. Эта школа убьет ее однажды. Как там говорили целители Мунго, стоя посреди коридора в своих кислотных, лимонных халатах – будто леденцы в витрине кондитерской в Косом переулке? "Нет места безопаснее Хогвартса". Конечно. Она таращилась на стеллаж, сжимая сквозь карман волшебную палочку. Здесь-то, конечно, было полно шкафов, как и достаточно повсюду разложенных книг. Она заметила. Но конкретно этого еще мгновение назад не было. Она знала наверняка, ведь шла по более менее свободному от хлама ряду, когда он возник перед ней прямо из ничего, едва не приложив по голове полкой. Книжный стеллаж. Точь-в-точь как десятки таких же библиотечных. С теми же вырезанными на торцах полок римскими цифрами. С теми же едва заметными рунами, нанесенными позолоченной краской на вертикальные края. Его как будто выдрали из Хогвартской библиотеки и бросили сюда — прямо перед ее носом: «Давай же, вот они — ответы — просто протяни руку». И хотя все это было до чертиков странно и… довольно пугающе, Джин протянула дрожащие от адреналина пальцы к сдобренным пылью толстым корешкам. О, их тут было множество. «О чем болит прошлое» И. П. Голдштейн, «Мгновения памяти» Р. Морриган, «Вся жизнь в голове» Э. Дж. Лавинес, «Утерянные воспоминания» П. Г. Лестрейндж... Глаза скользили по названиям, и рука дрогнула, когда взгляд замер на последнем. «Утерянные воспоминания» П. Г. Лестрейндж У Джин дрогнули колени, норовя подогнуться. Но она сумела удержаться на ногах, спешно вытаскивая из цепких объятий соседних фолиантов, труд мистера или миссис Лестрейндж. И какова вообще была вероятность, что она вот так наткнется на что-то нужное, после недель тщетных поисков?

«Паскаль Гуарин Лестрейндж 1864 — 1898 Целитель разума, философ, общественный деятель»

       Джин провела дрожащими пальцами по вензелястым, выписанным зелеными чернилами буквам. Неужели она нашла? Она уже огляделась было, чтобы найти место, куда могла бы сесть, как вдруг… Неописуемой яркости картина встала перед внутренним взором. И ее насыщенные, чересчур яркие цвета почти физически-ощутимо ударили по глазами. В рассеянных солнечных лучах зала, до потолка заваленная хламом, казалась святилищем. Внутренностью французского собора с колдографий из командировки Чарли. Казалось чем-то неправильным, невозможным, что кто-то решился так с ней поступить. — Гарри? — зовут ее губы, ее голос. — Ты… бывал здесь уже? Гриффиндорец, замерший в двух шагах от нее, в мантии черной, как ночь, с бордовым воротником — цвета рубинов, цвета крови — оборачивается. Его зеленые глаза бликуют за стеклами очков, отражая падающий от стрельчатого окна свет. И ей думается: «Справедливо ли, что у людей бывают такого оттенка глаза?» — Да, — отвечает он. — И ты хочешь спрятать его здесь? Ты уверен? — выдает ее язык, ее рот. И гриффиндорец кивает. Джин сморгнула наваждение. И легкая боль прошлась по позвоночнику. И она в растерянности обнаружила, что сидит на полу. Но совершенно не понимала, как на нем оказалась. Упала? Осела? Отсюда эта боль в спине? Книга, сорванная с полки, покоилась рядом, под ее ладонью. Слизеринка рвано выдохнула. «Что со мной происходит?!» — пульсировало в голове. А еще: «Кто такой Гарри?!» И если это — а она почти в том не сомневалась — снова были утерянные воспоминания, то… Что они здесь прятали? И когда? И почему? Она устало потерла глаза, раздосадованная тем, что вопросов в голове становилось все больше и больше по мере того, как новые кусочки старой жизни появлялись в ее дырявом, словно решето, разуме. Джин не понимала, как это с ней происходит. Эти «видения» просто возникали перед нею сами собой. Дамблдор говорил — конечно, она рассказала ему об одном – о странном дневнике, вырвавшем ее из Большого зала в первый же чертов день. Рассказала, но никогда не показывала — что это нормально. Что так это и должно работать. Какие-то люди, какие-то места запускали своего рода цепную реакцию у нее в сознании. Как костяшки магловского домино — профессор Трансфигурации питал особую слабость ко всему магловскому. Но почему именно те или иные люди и те или иные места — он ответить не мог. Просил ее показать ему, что вспомнилось, вытолкнуть на поверхность, когда он бросит ей в лицо очередное «Легилименс». Но у нее ничего не выходило. И сколько бы она не воспроизводила ту сцену в собственной памяти до или после сеансов с Альбусом Дамблдором, ей никогда не удавалось воскресить ее во время. Дамблдор лишь предположил, что есть вещи — кто-то или что-то — что были связаны с какими-то особыми эмоциями, сильными переживаниями там — в ее прошлом. А потому, лишь когда она встречается именно с ними в настоящем, она начинает что-то вспоминать. Отрывки. Огрызки. И этого было катастрофически мало. И ей было нужно больше этих мест. И больше этих людей, чтобы вспомнить хоть половину из того, что было утеряно. Но на их поиски могла уйти целая жизнь. Ведь ее никто не искал. И никто не знал ее. Или быть может… не хотели знать? Что она натворила? Комната с хламом на восьмом этаже стала полнейшим сюрпризом. И то, что она вспомнила что-то именно здесь, в месте до того странном, до того неожиданном, которое она могла не найти вообще никогда — ей совсем не нравилось. «Что я здесь прятала? Что мы, Гарри, прятали здесь?» Она обняла себя руками, пытаясь унять дрожь, пробившую все тело. Ее зубы стучали. Но Джин Бонэм совсем не было холодно. «И кто ты вообще такой?!» Она крепко зажмурилась, вдохнула поглубже, так, чтобы от пыли засвербило в носу, и попыталась заставить себя вспомнить еще хоть что-то. Вот она тут — среди стульев и старых тряпок, среди украшений и книг — протирает подолом мантии пол с трех дюймовым слоем сора. И… ничего. Ее память была неподвижна, как водная гладь в неестественный штиль. «Черт!» Она распахнула глаза и уставилась перед собой невидящим взглядом. «Черт-черт-черт» Хотелось хорошенько приложиться головой о стену, как будто это могло бы помочь ей. Джин выпрямила ноги и перетащила на колени тяжелый фолиант. «Утерянные воспоминания» П. Г. Лестрейндж. Буквы глядели на нее сквозь полумрак комнаты. С темно-серой, кожаной обложки. Словно пытались что-то сказать. Но после всех ее предыдущих попыток, вероятность того, что этот труд окажется чем-то хоть немного полезным, казалась призрачной. И все же ей следовало попытаться. Наверное. Джин нащупала в кармане мантии палочку едва гнущимися пальцами. Извлекла ее и шепнула: «Темпус», запустив заклинанием куда-то в стеллаж. Комендантский час шел всего двадцать минут. И, вероятно, самым хорошим решением было бы сейчас пойти в спальни. Джин Бонэм не решила противиться здравомыслию. В этот раз. Она уменьшила книгу и бросила ту во внутренний карман школьной сумки. После чего встала и, опасливо косясь на злополучный неподвижный портрет, словно это он был причиной ее внезапных воспоминаний, снова подошла к книжному стеллажу. «О чем болит прошлое», «Мгновения памяти»… Ей хотелось забрать с собою их все. Но… Могла ли она? Ей не были знакомы чары незримого расширения, по крайней мере действительно хорошие. И это был ее промах, который, вероятно, вынудит ее возвращаться в эту странную комнату снова. И снова. Впрочем, было ли это так уж плохо? Приходить сюда после отбоя за новыми книгами и… воспоминаниями? Сможет ли она вспомнить здесь что-то еще? Ну, сколько она ни мозолила Реддла глазами в первую свою здесь неделю, а никаких новых кусков ее прошлой жизни слизеринский староста больше Джин Бонэм не подарил. Но ведь, быть может, с этой комнатой все будет иначе? По крайней мере, это не подземелья, где ей совсем не хотелось задерживаться дольше необходимого. Не после Змеиной ночи. Не после Тома Реддла с его мерзкими… Не после Валентины Гойл. Она могла лишь заставить себя дойти до кабинета Зельеварения. Или собственной гостевой залы. Не больше. Джин вздохнула и стянула с полки «Что скрывает память. Прикладное пособие по проклятьям и недугам» К. Блэк, помянув недобрым словом Ориона Блэка, являющегося очевидно, родственником автора. Едва ли в волшебном мире было много однофамильцев. Уменьшив и эту книгу, она бросила ее к «Утерянным воспоминаниям» в сумку. И решительным шагом направилась к выходу из странной Комнаты с хламом — как, похоже, она окрестила ту сама про себя. «Видение» с неким Гарри ее отчего-то сильно встревожило. Сильнее, чем бегущий в непонятном направлении мальчишка или тетрадка в кожаной обложке. Сильнее, чем мысли о предстоящей — возможно — вынужденной дружбе со слизеринцами. Или хотя бы Таисой Уркхарт. И Белиндой Нотт. И Араминтой… Глупости. «Видение» с неким Гарри заставило ее размышлять о том, что она, очевидно, все-таки была в Хогвартсе раньше. Несмотря на заверение директора и Шляпы. Несмотря на недоумение привидений и картин. Она была здесь. Но когда? И почему никто, кроме нее, об этом не знает? И, пожалуй, ей следовало присмотреться к гриффиндорцам. И отыскать чертового Гарри, никого похожего на которого она здесь ни разу не видела. Или просто не присматривалась? С этими мрачными мыслями, в состоянии тревожном и мерзком, она преодолела разделяющее ее от входной двери небольшое расстояние. Позволила башням из брошенной старой мебели, с обивкой побитой молью и плесенью, зеркал, мантий, париков и манекенов скрыть за спиной внезапно — но так вовремя — появившийся библиотечный шкаф. Оставила на его полках с дюжину книг, названия которых обещали ей ответы если не на все, то на многие интересующие вопросы. Безмолвно пообещав ему — и себе — обязательно сюда вернуться. Может, завтра. Может, прямо с утра? Могла ли она прогулять Уход за магическими существами? Джин нажала на ручку, позволив запору мягко щелкнуть, и вышла в темноту коридора. Может, ей следовало взять больше книг? Она обернулась, бросив прощальный и нервный взгляд на комнату. И отступила на шаг назад, позволяя двери мягко затвориться. Ей определенно стоило взять с собой больше книг. Почему она, Мордред ее подери, взяла только две? "Идиотка" – снова напомнила себе. — Магические выбросы, волшебная кровь и полное отсутствие родственников. Казалось, тайн у Вас предостаточно. Но вот Вы здесь, передо мной снова. Ничего якобы не знающая и не помнящая бедная девочка, сбегающая по ночам в Выручай-комнату. О чем еще вы лжете нам, мисс Бонэм? Джин запоздало дернулась, когда собственное не ее имя коснулось ушей. Воздух медленно вышел меж приоткрытых, вмиг побелевших губ. "Дьявол!" Она не хотела с ним пересекаться. Ей удавалось избегать его все две недели. Прятаться по углам, уходить в самую дальнюю часть библиотеки, сливаться с тенями в коридорах. Все что угодно, только бы не встречаться с ним. Не оставаться с ним наедине. И вот он — он. Поймавший ее, как профессор нашкодившую первокурсницу. Выходящей из самого странного и противоречивого места, наверное, из всех, коими располагал чертов старый замок. «Ну почему именно сейчас?» — вертелось в голове, когда она медленно поворачивалась к нему. Чувствуя, как кровь сбегает со щек. Как холодеет все тело. — «Ну почему именно он?!» — Предвосхищаю Ваш ответ, мисс. — Он стоял в двух-трех шагах, без палочки, снова. Словно бы темнота не была ему помехой. Словно бы не подстерегало его ни единой опасности в этой безмолвной, утихомиренной ночью школе. Высокий, застывший, будто изваяние. Укрытый сумраком. — Вы оказались здесь совершенно случайно. Она открыла было рот, собираясь заявить, что так оно вообще-то и было. Но сразу его захлопнула. Глаза ее встретились с его — темными, прищуренными. Не выражающими ничего — как и всегда. Только вселенский холод. Только вселенское — напускное, впрочем, как она уже научилась различать — безразличие. И слизеринка поняла — Том Реддл не поверит ни единому ее слову. Так был ли смысл говорить правду?