Лгунья

                    — Смертельная скука — выслушивать глупенькие излияния одиннадцатилетней девчонки, — продолжал он. — Но я был терпелив. Я отвечал, я проявлял сочувствие, я был добр. И Джинни полюбила меня: «Никто никогда не понимал меня так, как ты, Том… Я так рада, что у меня есть этот дневник и я могу ему довериться… Это всё равно что иметь друга, который всегда с тобой, неотлучно…»

       Дж. Роулинг, «Гарри Поттер и Тайная комната»

***

      — Ты — патологическая лгунья, Джиневра Уизли.       Джинни Уизли всем говорила, будто последними словами, услышанными ею от своего старшего брата Фреда перед тем, как рухнувшая стена Хогвартса раскроила его череп, были: «Ты должна гордиться мной, Джинкси! Твой брат будет первым колдуном, взорвавшим Хогвартс». Эти слова раз за разом легко слетали с её языка, вызывая слёзы гордости и отчаяния у Джорджа. Эти слова заставляли задыхаться в рыданиях её мать — Молли Уизли, безуспешно пытавшуюся скрыть болезненную и вместе с тем всю такую же благодарную улыбку. Эти же слова забирали всю краску с лица Рональда, делая его похожим на инфернала — серощёкого и синегубого, но всё такого же гордого. В конце концов, эти слова поддерживали репутацию Фреда как самого безбашенного и, бесспорно, одного из самых гениальных волшебников двадцатого столетия. А ещё эти слова были ложью.       — Нет, стой! — закричала она тогда, несясь к нему со всех ног с другого конца коридора. — Стой! Мы сможем придумать что-то получше!..       — Ты — патологическая лгунья, Джиневра Уизли, — вот, что в действительности было последним, что она услышала от него, прежде чем каменные плиты заставили Фреда замолчать навсегда. И он был прав: Джинни Уизли была лгуньей. А Фред — лишь первым, кто это понял. И только следующей в очереди предстояло быть ей самой.       Это случилось через пару месяцев после битвы за Хогвартс. Всего шестьдесят дней спустя после того, как Волан-де-Морт был повержен Мальчиком-Который-Выжил, её женихом. Тогда ещё.       — Прости, что так поступаю с тобой, — начал Гарри. Они сидели в небольшой, но аккуратной и до зубного скрежета раздражающе чистой гостиной Ракушки, новой обители всей четы Уизли. Ни в дом тетушки Мюриэль, ни тем более в Нору после смерти Фреда никто пока так и не смог вернуться. — Но я… — слова давались ему тяжело. Это было заметно. Но едва ли от этого было легче. — Я, правда, больше так не могу. Не знаю, быть может, мне просто нужно время… хотя, чёрта с два, Джинни. Я больше не могу врать ни себе, ни тебе. Я просто… просто не могу, понимаешь?..       Джинни кивнула, чувствуя, как склизкий комок, образовавшийся в глотке, начинает душить её, перекрывать кислород. Это было бессовестной ложью, ложью самой себе — потому что она не понимала. Как он может так с ней поступать? После всего, через что они прошли! После победы над Волан-де-Мортом, после того, как этот садист-психопат наконец сдох… Видимо, вместе с ним сдохли и чувства самого Гарри Поттера. Не все, конечно, но лично к ней. Ему стало просто плевать. Сперва Гарри пытался скрывать это, но Джинни всё поняла довольно быстро. Его взгляд, его руки, его губы, слова — все было совсем не так, как должно было быть. Как было предыдущие два года.       Он не любил её. Больше нет. Чувства ссохлись, испарились, умерли. И она ощутила это задолго до того, как решилась признать. И, конечно, задолго до того, как он решился всё рассказать ей.       — Нам нужно расстаться, ладно? — спросил он так легко и так тошнотворно-непосредственно, будто сказал, что хочет скрамбл на завтрак вместо печеночного пирога.       — Ладно, — просто ответила Джинни тогда.       «Ладно? Ладно?! — спустя полчаса она с остервенением пинала ножку кровати в одной из гостевых спален, радушно выделенную Биллом и Флёр под её комнату. — Гребаный ублюдок! Ненавижу! Ненавижу тебя, Гарри Поттер! Да лучше бы ты сдох!» Она рыдала. Беззвучно, позволяя себе лишь тихое сипение, когда она судорожно втягивала воздух.       «Ненавижу-ненавижу-ненавижу!»       Ей не хватало кислорода. Она задыхалась, захлебываясь в собственных слезах. Но не позволяла ни единому звуку покинуть её губы.       «Сдохни-сдохни-сдохни!»       Спустя ещё полчаса, успокоившись и рухнув на кровать, она занялась тем, что начала оправдываться сама перед собой. За мысли. За кровожадные мечты о внезапной кончине Гарри Поттера. Это было неправильно — воображать себе такое. Желать смерти бывшему парню. Она это понимала. Но, в конце концов, Гарри Поттер разбил её сердце, уничтожил их любовь и искалечил её душу. Разумеется, она имела право злиться. Ненавидеть. Ведь имела?.. Ведь её любовь… любовь же?.. В этом же дело?       Чуть позже, когда солнце окончательно закатилось за горизонт, погружая комнату в темноту, Джинни наконец решилась оборвать этот бессмысленный акт самобичевания и самообмана, и признаться себе, что правда заключалась в другом. «Ты не та, кем хочешь казаться, Джинкси, — прошептал кто-то в её голове голосом Фреда. Голосом любимого старшего брата, единственного человека, понимавшего и поддерживавшего её. И погибшего прямо у нее на глазах. — Давай, пора признаться себе в этом».       И она, конечно, призналась. Правда была в том, что Джинни Уизли чувствовала себя ненужной. Дворняжкой, которую взяли домой, а затем просто выкинули из своей жизни, как только надоела. Это было просто унизительно. А Джинни Уизли ничего на свете не ненавидела так сильно, как чувствовать себя униженной.       Её самолюбие и гордость были раздавлены окончательно. Просто стёрты в порошок. После смерти брата, после того, как он так глупо ушёл, бросил её — он был единственным человеком, рядом с которым она всегда ощущала себя особенной. Теперь она больше не будет особенной. Ни для Фреда, ни для остального мира.       Её просто бросили. Оставили одну. Она больше не будет «возлюбленной Золотого Мальчика», такого недоступного, такого для многих желанного. Особенно теперь. Ей быстро найдется замена. Да, теперь она будет одной из тех, кому останется лишь подъедать крупицы внимания Гарри Поттера за купающимися в нём Гермионой Грейнджер и Роном Уизли.       Теперь её снова будут жалеть. «...Вы слышали, Гарри Поттер бросил бедняжку Уизли?.. Да-да, у неё же ещё брат погиб, какое несчастье!.. Такой удар, бедная, как она справляется?..» — шептали голоса у неё в голове. Да, именно так все и станут думать. Сука Скитер начеркает очередную резонансную статью — на этот раз о том, что сердце главного героя Магической Британии снова свободно. Мерлин, эта репортерская шлюха никогда не оставляла Гарри в покое. А что Джинни? О, ей теперь полагается целое ничего.       «Держись, Джинни», «всё будет хорошо, Джинни», «время лечит». Всё это уже было. Было после похорон Фреда.       Жалость… Пожалуй, Джинни Уизли её ненавидела. Жалость была так унизительна… Она заставляла чувствовать себя слабой. Неполноценной. Одиночество... И наигранное сочувствие — от тех, кому, по правде, совершенно не было никакого до неё дела. Вот и всё, что для неё осталось.       Вот почему она возненавидела Гарри Поттера. Прямо сейчас, в эту секунду. Вот почему ей хотелось, чтобы он умер. Не по-настоящему, конечно. Настоящей смерти она желала лишь однажды и совсем другому человеку. Но… Это уж точно отвлекло бы от неё внимание.       «Ты любила его, Джинкси?»       Ей бы хотелось услышать голос брата. Не в голове, не озвучивавшим собственные мысли, а настоящий и живой. Живой голос живого человека. О, такого уже никогда не случится.       «Он мертв, Джинни» — жестко напомнила она себе. Он мертв.       «Ты любила его, Джинкси?»       Джинни Уизли уже давно для себя поняла: нельзя позволять себе любить того, кто не любит тебя в ответ. Безответная любовь… Это для слабаков и слабачек вроде самого Поттера, но не для Джиневры Уизли. Она никогда бы себе не позволила пасть так низко.       Любила? Любила? Он был ей нужен. Он был ей нужен и сейчас… Любила? Кажется, любила. Раньше, давно. Пока её чувства к Гарри Поттеру, настоящие чувства, просто не умерли после того, как ссохлись его собственные. Ему стало плевать, а ей… ей даже не пришлось себя заставлять. Чувства просто исчезли. Пуф.       После битвы за Хогвартс она ловила себя на мыслях о Фреде куда чаще, чем на мыслях о Гарри. Это было вполне объяснимо: её брат умер. Для Джинни не было человека роднее и ближе, чем Фред. Даже когда в её жизни появился Гарри, даже тот не смог полностью перенять пальму первенства. Старший брат был дороже всех. Всегда.       «Нет, нет, снова неправда». Джинни с такой силой вцепилась зубами в губу, что почти сразу ощутила соль крови на языке.«Ты патологическая лгунья, Джиневра Уизли». Она заскулила в подушку.       Ну почему это всегда должно быть так больно? Терять. Всегда-всегда-всегда. Она ведь знала, что Гарри Поттер больше не чувствует к ней ничего. Может, всё дело в надежде? Она верила, что он этого не сделает? Гарри Поттер всегда был таким… жертвенным. Он мог бы быть с ней, пусть и без чувств, просто… просто чтобы не оставлять её совсем одну. Хотя бы не сейчас, когда Фред…       «Как все это должно быть грустно, а? Бедная, маленькая, никому не нужная Джинни…» — этот голос, раздавшийся у нее в голове, заставил её ударить кулаком в стену. Его голос. «Мама с папой услышат». Но ей все равно. Его голос... Фред был всегда дороже всех? Лгунья!       Однажды был человек, сумевший подвинуть в её сердце даже его. Её единственный, настоящий, как ей тогда казалось, друг. Такой умный, такой понимающий, добрый — он, казалось, знал Джинни лучше неё самой. Он был единственным человеком, ради которого она не сбежала к Мордреду из Хогвартса.       О, да… В своё время она ненавидела Хогвартс. Ненавидела одиночество — чувство такое гадкое, такое неправильное, когда даже в окружении огромного количества людей всё равно чувствуешь себя… изолированной. А она, соплячка-одиннадцатилетка, никогда с таким раньше не сталкивалась. Да и где бы ей? Ведь дома, среди любящих, вечно участливых братьев и родителей Джинни не приходилось испытывать ничего подобного. Но в Хогвартсе…       Она была младшим ребёнком, долгожданной дочерью. Будучи с детства окруженной чудесами магии, любовью и лаской, преувеличенным вниманием и опекой, она не могла не вырасти эгоистичной или самовлюбленной — и её это нисколько не тревожило, если честно. Это было вполне нормально, и у неё хватало мужества, чтобы это признать.       Проблема была в другом. Она совершенно не умела общаться со сверстниками — откуда ей было знать, как это делать правильно? Ведь ей, выросшей дома под надзором матери, было невдомёк, что дружить нужно уметь. Ей, всё время окруженной старшими братьями, было неведомо, что девчачья дружба — вещь слишком сложная, чтобы обучиться ей за пару первых дней в школе.       Ей было до того одиноко, что она написала с десяток писем родителям — и все на первой неделе. Она умоляла забрать её, но родители же были непреклонны. Она бросалась угрозами, обвинениями, поливала пергамент слезами, но мистер и миссис Уизли остались глухи и к этому. И тогда она задумала сбежать. Не просто спонтанно удрать из школы, а подготовиться, составить план. Она никогда не была тупицей, в конце концов.       «В отличие от Рона».       И тогда она открыла дневник. Старый дневник, купленный, вероятно, отцом на барахолке. Как и все её мантии, котлы и перья, дневник был подержанным. Даже имя прошлого владельца постыдно красовалось на задней стороне обложки. И она сперва стыдилась его, как стыдилась всех своих вещей. «Какого Мордреда нужно было рожать столько детей, если вы не можете их обеспечить?!» — эту мысль она никогда не озвучивала родителям. Но так часто хотела.       Как же её дразнили… За все эти не новые вещи. Девочки, с которыми она делила спальню, девочки с других факультетов. И мальчики — отчего-то обиднее всего было слушать гадости от мальчиков. Джинни почему-то возомнила, что раз у нее есть старшие братья, то она знает, как ладить с мальчишками. Как выяснилось, она весьма заблуждалась.       Она открыла дневник, только чтобы записать свой нехитрый план. Она не хотела пользоваться этой драной, старой тетрадкой. Она стыдилась этого дневника. Но тогда ей показалось, что, используй она обычные пергаменты, что-то обязательно потеряется. Какая-нибудь деталь, из-за которой всё пойдет нюхлю под хвост.       Так она заставила себя открыть дневник… И нашла, наконец, своего первого и единственного друга — Тома Реддла. Мальчика, который заставил её остаться в Хогвартсе. Мальчика, который научил её, как постоять за себя. Мальчика, который подарил ей целую свору друзей. Мальчика, который чуть не убил её. О, Том Реддл заставил подвинуться даже Фреда в её маленьком, глупом сердечке. Прежде чем чуть навсегда не остановил его.       Ей долго казалось, что ничто на свете не способно ранить её сильнее. Однако предательство Тома Реддла было таким болезненным, что ей хотелось наложить на себя руки — она всегда была очень чувствительной. Но потом... потом умер Фред. И это было куда больнее.       А теперь… Теперь Гарри выбросил её из своей жизни, словно старую исписанную школьную тетрадку. Хотелось проклясть его, заставить сожалеть. И всё же…       «Послушай, Джинкси, это неправильно», — снова в голове прошелестел голос Фреда. Да, он бы именно так и сказал. Конечно, «неправильно». Глупо. Она потеряла брата. Её Фреда. Она видела его смерть.       А сейчас она изводит себя, изводит! И всё из-за такого, казалось бы, пустяка. «Мальчика, который выжил», — мрачно усмехнулась она про себя. Гарри Поттер выжил, а Фред Уизли — нет. Гарри Поттер бросил её. А Фред Уизли не сделал бы этого никогда.       Джинни перекатилась на спину и уставилась в потолок. Все предыдущие месяцы она боялась их с Гарри разговора. Она знала, чувствовала его приближение, и пыталась оттянуть его как только могла. Она не хотела, не хотела оставаться совсем одна: ни друзей, ни семьи, ни… Гарри.       Она боялась, ей будет снова невыносимо больно. И ей было больно. Но… Её сердце уже разбивалось. Дважды.       «Вот именно. Хватит врать себе. Дважды — не трижды».       — Дважды. Не трижды, — прошептала она в потолок. Ей было больно. Но не из-за, Мерлин упаси, отвергнутой любви. Не осталось в ней уже никакой любви. Больно было от чувства… ненужности. Унизительного одиночества.       Вот она — её отправная точка. Вот, когда Джинни наконец поняла: она — лгунья. А Фред оказался гораздо быстрее. «Лгунья»… Но довольно. Хватит. Лгать самой себе — это так глупо. А Джинни не была глупой. Нет уж. Она больше не станет лить слёзы по Мальчику-Который-Тоже-Ёе-Предал. И хоть надежда и умирает последней, главное то, что она умирает.       Но Джинни отомстит. В конце концов, до этих пор она всегда могла постоять за себя.

С тех пор, как её научили.