Больна

***

Сука, эти стены просто убивают! Белые, как задница альбиноса, аж глаза режет. Пол блестит так, будто его полирнули языками тысячи рабов — мерзость полная. А эта ебучая мебель? Белая, как снег на гребаной вершине Эвереста. Ни одного цветного пятна, хоть ты тресни! Чувствуешь себя как в какой-то ебанутой психушке, где садисты-санитары пытаются свести тебя с ума этой блядской белизной. Мозги уже закипают, хочется заорать благим матом и разнести все к хуям собачьим. Так и подмывает разукрасить эти стены своей кровью, лишь бы избавиться от этого невыносимого однообразия. Какой конченый долбоеб решил, что в таком стерильном, мертвецком пространстве можно существовать? Это же форменное издевательство над человеческой психикой, блядь! Крыша едет не спеша, тихо шифером шурша от этого белого пиздеца. Хочется взять ведро самой яркой краски и обмазать все вокруг, чтобы наконец-то прекратить эту пытку для глаз. Эта обстановка вызывает такое бешенство, что хочется биться башкой об эти стены, пока они не станут красными от крови. Может, тогда эта комната перестанет напоминать гребаный морг или операционную. Как тут вообще можно находиться, не сойдя с ума? Это же настоящий белый ад, от которого хочется выть и лезть на стенку! От этого белого кошмара взгляд невольно цепляется за единственный объект, нарушающий эту ебанутую стерильность — бабу, сидящую напротив. Но блядь, она как будто часть этого больного интерьера! На ней строгий белый костюм, словно она какая-то ебучая медсестра из преисподней. Её каре настолько идеально ровное, будто его вырезали лазером. Ни одна прядь не смеет выбиться из этой стерильной прически. А глаза? Ледяные, как сраный айсберг, который потопил Титаник. Они смотрят сквозь тебя, будто ты пустое место. Такие знакомые. Сука, она даже не моргает! Сидит, как гребаный манекен, и, кажется, даже не дышит. От её присутствия становится ещё более жутко. Будто она — воплощение всего этого белого безумия, страж этой психопатической чистоты. Так и хочется заорать ей в лицо, растрепать эту выебистую прическу, измять её идеальный костюм — хоть как-то нарушить эту невыносимую безупречность. Но её взгляд буквально примораживает к месту, лишая возможности двигаться. Блядь, эта ледяная сука открывает рот, и ее голос режет воздух как скальпель: «Данилина, вы знаете, почему вы здесь?» Какого хуя? Откуда она знает моё имя? И что за ебаный вопрос? Я что, на каком-то гребаном допросе? Мозг лихорадочно пытается вспомнить, как я оказалась в этом белом аду, но память как отшибло. «Нет, блядь, не знаю! И вообще, кто ты такая, сука?» — хочется заорать ей в лицо, но слова застревают в горле. Её ледяной взгляд словно замораживает все внутри, не давая и пикнуть. Кажется помню. Эта стерильная обстановка и эта жуткая баба в белом — все это начинает казаться каким-то ебанутым кошмаром. Может, я сдохла и попала в какой-то извращенный загробный мир? Сердце колотится как бешеное, в висках стучит, а эта сука продолжает сверлить меня взглядом, ожидая ответа. Что ей нужно? Эта белая сука медленно поднимается, как кобра перед броском. Её движения плавные, но какие-то неестественные, будто она робот. Цокот каблуков по белому полу отдается в башке, как удары молотка. Она приближается, и от этого становится еще более жутко. Её костюм теперь виден во всех деталях — идеально выглаженный, без единой складки, словно его только что сняли с манекена. Внезапно в поле зрения попадает её декольте. Блядь, оно такое глубокое, что кажется бездонным. Кожа настолько белая, что сливается с костюмом. Ни родинки, ни веснушки — просто идеальная, мертвенно-бледная поверхность. От неё не пахнет ничем — ни духами, ни потом, вообще ничем. Как будто перед тобой не живой человек, а какая-то ебанутая голограмма. Её лицо теперь совсем близко. Глаза, холодные как лёд в морге, смотрят прямо в душу. Губы, тонкие и бледные, кривятся в подобии улыбки, от которой по спине бегут мурашки. Хочется отодвинуться, но тело не слушается. Её присутствие давит, как бетонная плита. Воздух становится густым и тяжелым, словно ты тонешь в этой белизне. Что эта сука задумала? Почему она так близко? От этой близости и её декольте в голове полный сумбур, мысли путаются, а в горле пересохло, как в пустыне. Эта ледяная сука начинает медленно стягивать с себя пиджак, как будто стриптиз устраивает. Её пальцы с маникюром, острым как лезвия, цепляются за воротник. Она плавно сбрасывает его с плеч, открывая спину, затянутую в блузку белее снега. Блядь, эта ткань облепила её как вторая кожа, подчеркивая каждый ебучий изгиб. Спина прямая, будто ей шомпол в жопу засунули. Лопатки торчат, как у анорексички. Двигается она, как гребаная кукла на шарнирах — ни одного живого движения. Разворачивается, демонстрируя осанку, будто аршин проглотила. Сука, даже пиджак в её руках не мнется, как будто он из гребаного пластика. Она подплывает к вешалке в углу — конечно же, белой, как всё в этом ебучем склепе. Вешает пиджак с такой тщательностью, словно это какой-то сраный экспонат в музее. Каждую складочку расправляет, как будто от этого зависит судьба мира. Потом возвращается, виляя задницей, как шлюха на панели. Плюхается в кресло, закидывая ногу на ногу. Юбка натягивается на бедрах так, что того и гляди по швам разойдется. Хватает со стола ручку — естественно, белую и блестящую, как хуй снеговика. Сжимает её пальцами, будто дрочит. Начинает постукивать кончиком по губам, глядя своими ледяными глазами прямо в душу. Вся эта хуйня выглядит как какой-то ебанутый сон под кислотой. Эта сука застывает, как статуя, готовая что-то записывать. Тишина такая, что слышно, как тараканы в голове бегают. Эта белая стерва бросает на меня взгляд острее ножа и цедит сквозь зубы: «Начнем». От её голоса мурашки бегут по коже, как тараканы по помойке. Блядь, что значит «Начнем»? Что эта сука задумала? В башке полный сумбур, мысли путаются как провода в старом телевизоре. Но не успеваю я и рта раскрыть, как всё вокруг начинает расплываться. Этот ебучий белый ад растворяется, как сахар в кипятке. Глаза слипаются, будто их суперклеем намазали. Последнее, что вижу — её ледяную ухмылку и эти жуткие глаза. А потом — темнота. Полный, абсолютный мрак. Сука, что это было? Очередной проеб или начало чего-то по-настоящему стремного? Башка трещит, будто по ней кувалдой врезали. День закончился, но ощущение, что самое жуткое только начинается. Что за хуйня меня ждет дальше?

***

Неделя этой хуйни пролетела как один бесконечный кошмар. Каждый день — то же самое белое дерьмо, та же ледяная сука с её пронизывающим взглядом. И вот, блядь, выясняется, что эта стерва — грёбаный психиатр и зовут её Мария! Красивое имя. Какого хрена? Я что, в дурке? Или это какой-то ебанутый эксперимент? Теперь её вопросы и эти странные «сеансы» обретают новый, ещё более жуткий смысл. Она копается в моей башке, как в мусорном баке, выискивая какое-то дерьмо. А я-то думала, что просто схожу с ума от этой белизны и её присутствия. Оказывается, это и был план — довести меня до ручки и препарировать мозги. Сука, как я вляпалась в эту историю? Что я такого сделала, что меня сюда упекли? Или я реально двинулась, и теперь меня пытаются вернуть с того света? Голова идет кругом от всех этих мыслей. Что будет дальше? Какие ещё сюрпризы готовит эта белая ведьма в халате психиатра? От этого хочется выть и биться башкой об стену.

***

День лечения номер 13. Ебать мой лысый череп, эта сука-психиатрша заявляется на очередной сеанс, и у меня глаза на лоб лезут. Нацепила облегающий белый топ, который нихуя не скрывает. Ткань натянута на сиськах, как презерватив на огурце, подчеркивая каждый грёбаный изгиб. Плюхается напротив, закидывая ногу на ногу, как шлюха на кастинге. Двигается, блядь, словно кошка, готовая вцепиться когтями. Глаза сами собой шарят по её телу, от шеи тоньше карандаша до ложбинки между грудями, глубокой как Марианская впадина. В комнате вдруг становится жарче, чем в печке крематория. Щёки горят, будто по ним утюгом прошлись, а в штанах и под футболкой творится такое, что хоть святых выноси. Пытаюсь отвернуться, но хуй там плавал — глаза будто приклеились к её телу. Знакомое чувство. Её ледяные глазки буравят душу, но теперь в них какой-то блядский огонёк. Губёхи растягиваются в ухмылке — сучка явно просекла, как меня плющит. Воздух между нами, сука, аж трещит от напряжения. Дышать тяжело, как после марафона, во рту сухо, словно я песок жрала. Желание и страх мешаются в башке, как водка с пивом. Эта стерва наклоняется вперёд, типа записать что-то, а сиськи чуть не вываливаются из топа, как тесто из кастрюли. Чувствую, как крыша едет. Хочется наброситься на неё, как голодный волк на овцу, но в то же время колотит от страха. Что эта бестия задумала? Зачем весь этот спектакль? От этих мыслей башка идёт кругом. Эта дьяволица в белом поднимает свои ледяные глаза, и на её губах расползается ухмылка, от которой кровь стынет в жилах. Сука, что она задумала? Швыряет свою ебучую тетрадку в сторону, как ненужную хрень. И вдруг, блядь, вскакивает на стол, как кошка на забор. Её задница приземляется прямо напротив моей охреневшей морды. Сердце колотится, как отбойный молоток. Воздух густой, словно кисель, в глотке пересохло, будто я неделю в пустыне торчала. А эта стерва, не сводя с меня глаз, медленно тянет свою наманикюренную лапу к бретельке топа. Я пялюсь на её пальцы, как кролик на удава. Секунда — и бретелька соскальзывает с плеча, обнажая белоснежную кожу. Её сиська почти вываливается из этой тряпки, которая теперь едва держится. Хочется зарыться мордой в эту грудь, но страх приковывает к креслу, как грёбаные наручники. Она сидит, расставив ноги, юбка задралась так, что видно край чулок. Ёб твою мать, да она играет со мной, как кошка с мышью! В башке полный сумбур. Эта ситуация — полный пиздец, но оторваться невозможно. Эта ебанутая сучка манит меня пальцем, как последнюю шлюху. Ноги как желе, в башке полный пиздец, но я, блядь, встаю будто под гипнозом. Одержимость. Ковыляю к ней, как обдолбанный лось по минному полю. Сердце долбится о ребра, как отбойный молоток. Оказываюсь между её раздвинутых ног, ближе чем на расстоянии поцелуя. Её кожа, сука, белее снега — глазам больно смотреть. Дышу ей на ухо, как загнанная собака. От моего дыхания её волосы колышутся, щекоча мне нос. Её сиськи прямо перед мордой, того и гляди выпрыгнут из этой тряпки, что она называет топом. Руки трясутся, как у алкашки с похмелья. Хочется вцепиться в её задницу, но я, блядь, застыла как истукан. Жар её тела обжигает даже сквозь одежду. Вижу, как бьется жилка на шее — гипнотизирует, сука. Её глазищи буравят душу, будто рентгеном просвечивают. От этого в паху пожар. Воздух между нами густой и горячий, как в парилке. Каждый миг растягивается в вечность. Что дальше, еб твою мать? Что эта белая бестия замыслила? Мозг отключился, работают только инстинкты. Готова взорваться от напряжения, как гребаная атомная бомба. Эта чертова бестия хватает меня за шею своими наманикюренными коготками и притягивает к себе. Её губы впиваются в мои, как вампир в жертву. Поцелуй горячий и жесткий, как адское пламя. Её язык врывается в мой рот, будто хочет выебать мои гланды. Вкус мяты и чего-то сладкого сводит с ума. Голова кругом, словно я на карусели в центрифуге. Знакомые губы. Сука, как она умеет целоваться! Мозги плавятся, как воск на солнце. Её руки блуждают по моему телу, оставляя огненные следы. Хочется раствориться в этом поцелуе, забыть обо всем на свете. Прижимаюсь к ней всем телом, чувствуя каждый изгиб через тонкую ткань. Её сиськи упираются мне в грудь, твердые соски чувствуются даже через одежду. Воздуха не хватает, но оторваться невозможно. Это как наркотик, от которого сносит крышу. Руки сами тянутся к её заднице, сжимают упругие полушария. Она стонет мне в рот. Всё тело горит, как в лихорадке. Хочется содрать с неё эту белую хрень и трахать до потери сознания. Время остановилось, есть только этот бешеный, животный поцелуй. Сука, что она со мной делает? Как я до этого докатилась? Но уже похуй, мозг отключился, остались только инстинкты. Но вдруг, эта ебаная сука внезапно отстраняется, оставляя меня с пустотой в руках и огнем в паху. На её губах играет ухмылка, от которой хочется выть. Чёрт. Грациозно, как гребаная кошка, слезает со стола. Её задница покачивается, словно издевается надо мной. Сердце колотится как бешеное, в башке полный пиздец. Она поправляет свой сраный топ, который едва держится на сиськах. Бросает на меня взгляд через плечо — ледяной и горячий одновременно. И вдруг, блядь, разворачивается и уходит. Цокот её каблуков по полу — как гвозди в крышку гроба моего самообладания. Дверь захлопывается, и я остаюсь одна, как последняя лохушка. Стою, как обосранная, с мозгами набекрень. Злость и возбуждение смешиваются в коктейль, от которого крышу сносит напрочь. Хочется заорать, разъебать всё вокруг, догнать эту суку и выебать прямо в коридоре. Но ноги как вкопанные, не двигаются. Какого хуя она устроила этот цирк? Зачем довела до белого каления и свалила? Эти вопросы долбятся в черепушке, как отбойные молотки. Остаюсь одна со своим бешенством. Весь мир катится в пизду, а я даже не могу ничего с этим сделать.

***

День лечения номер 40. Эта белая стерва сидит напротив, строчит в своей ебучей тетрадке, как прилежная ученица. А у меня в башке полный пиздец, мысли скачут, как блохи на собаке. Её ледяные глаза изредка поднимаются на меня, и от каждого взгляда внутри всё переворачивается. Сука, она же знает, что творится в моей голове! Знает и продолжает эту игру. Слова застревают в горле. Ярость и желание бурлят внутри, как лава в вулкане. И вдруг — хуяк! Что-то в мозгу перемыкает. Вскакиваю с кресла, как ужаленная в жопу. Одним прыжком оказываюсь рядом с ней. Хватаю за плечи, впиваюсь в эти сучьи губы, как изголодавшийся зверь. Её глаза распахиваются от удивления — наконец-то я увидела в них что-то кроме льда! Тетрадка летит на пол, ручка выпадает из пальцев. Целую её яростно, до боли. Зубы клацают, языки сплетаются в бешеном танце. Вкус её помады смешивается со вкусом моей злости. Она не отталкивает, но и не отвечает. Застыла, как статуя, только грудь вздымается от частого дыхания. Мои руки блуждают по её телу, комкают белоснежную блузку. Хочется разорвать эту тряпку, добраться до кожи, пометить её, сделать своей. В голове полный пиздец, инстинкты взяли верх над разумом. Я уже не соображаю, что делаю, просто отпускаю себя на волю безумия и желания. Что будет дальше? Оттолкнет? Ответит? Вызовет охрану? Похуй! Сейчас есть только этот момент, эти губы, это тело подо мной. Остальное может катиться к чертям собачьим!

***

День лечения номер 66. После всего, что произошло, атмосфера в кабинете накалена до предела. Воздух густой от невысказанных слов и подавленных эмоций. Психиатр сидит напротив, внешне спокойная, но в глазах читается напряжение. Её белый костюм безупречен, как всегда, но теперь кажется скорее бронёй, чем одеждой. Я нервно ерзаю в кресле, не зная, куда деть руки. В голове полный бардак, мысли путаются. Что происходит? Как мы до этого докатились? Она задает вопросы своим обычным ровным тоном, но теперь в нем слышится что-то новое. Нотка неуверенности? Или это мне кажется? Пытаюсь отвечать, но слова застревают в горле. Взгляд то и дело возвращается к её губам, и воспоминания накрывают с головой. Напряжение между нами почти осязаемо. Кажется, еще немного — и воздух начнет искрить. Что дальше? Как теперь продолжать это «лечение»? Время тянется бесконечно. Каждая секунда — как вечность. Хочется то ли сбежать отсюда, то ли повторить то, что было. Или и то, и другое одновременно....... Я не знаю.

***

День лечения номер?. Сижу как на иголках, мысли скачут как бешеные. Через неделю выписка, а в голове полный раздрай. Эта моя психиатрша сидит напротив, строчит в своей тетрадке. Её ледяной взгляд изредка цепляет меня, и внутри всё переворачивается. Было ли что-то между нами или это всё игры больного воображения? Вопросы сыплются один за другим, отвечаю на автомате. А сама думаю: что будет после выписки? Вернусь в реальный мир, а эта белая комната и эта моя женщина растают как сон? Ерзаю на стуле, как будто штаны горят. Руки не знают, куда деться. То вспотеют, то похолодеют. Неужели я реально схожу с ума? Или уже? Память подкидывает обрывки воспоминаний: её губы, прикосновения, жар тела. Но было ли это на самом деле или всё — плод больной фантазии? Она что-то спрашивает своим обычным тоном, но мне чудится в нём какая-то новая нотка. Или просто хочется в это верить? Время тянется, как резина. Каждая минута — пытка неизвестностью. Что ждёт меня за стенами этой клиники? И останется ли она в моей жизни, или всё это — просто часть лечения? От этих мыслей голова идёт кругом. Хочется то ли заорать, то ли разреветься. Но продолжаю отвечать на вопросы, цепляясь за эту реальность, какой бы странной она ни была. Прости.

***

День выписки накрывает, как волна цунами. Реальность плывет, размывается, словно акварель под дождем. Все вокруг кажется нереальным, будто смотришь через мутное стекло. Сижу в кресле, вцепившись в подлокотники. Единственное, что остается четким — это ее глаза. Голубые, как летнее небо, они словно маяк в тумане моего сознания. Психиатр что-то говорит, ее губы двигаются, но слова превращаются в белый шум. Пытаюсь сосредоточиться, но мысли ускользают, как песок сквозь пальцы. Время то растягивается, то сжимается. Секунды тянутся вечность, а минуты пролетают мгновенно. Голова кружится, словно я на карусели. Вдруг накатывает волна паники. Сердце колотится как бешеное, готово выпрыгнуть из груди. Воздуха не хватает, словно кто-то выкачал его из комнаты. Холодный пот выступает на лбу, руки трясутся. Пытаюсь вдохнуть, но легкие будто свинцом налиты. Перед глазами пляшут черные точки. Дыши, дыши, дыши, дыши..... Страх накрывает с головой. Что будет дальше? Как жить вне этих белых стен? Реален ли мир за дверью или это все — часть безумия? Хочется закричать, но голос пропал. Паника захлестывает, как штормовая волна. Цепляюсь взглядом за ее глаза, пытаясь удержаться на краю реальности. Но даже они начинают расплываться. Сознание уплывает, растворяется в тумане страха и неопределенности. Последнее, что слышу сквозь шум в ушах — ее голос, зовущий меня по имени…«Данилина…» Глаза медленно открываются, будто веки налиты свинцом. Тусклый свет пробивается сквозь грязное окно, освещая убогую комнату. Вонь бьет в нос — смесь затхлости, пота и чего-то кислого. Пытаюсь пошевелиться, но тело не слушается. Футболка прилипла к коже, насквозь мокрая от пота. Лежу на продавленном матрасе, пружины впиваются в спину. Поворачиваю голову — вокруг россыпь шприцов, как мерзкие металлические цветы. Пустые бутылки валяются повсюду, некоторые разбиты, осколки поблескивают в полумраке. Стены покрыты плесенью и какими-то потеками. В углу громоздится куча мусора, над ней вьются мухи. Потолок в трещинах, краска облупилась и свисает лохмотьями. Желудок сводит от тошноты. Во рту привкус желчи и чего-то еще, неопознаваемого. Пытаюсь сесть, но комната начинает кружиться. Реальность накатывает волнами, каждая болезненнее предыдущей. Воспоминания мелькают обрывками — белая комната, голубые глаза, чьи-то руки… Горло сжимается, глаза щиплет от слез. Они текут по щекам, смешиваясь с грязью и потом. Всхлипываю, слова вырываются хриплым шепотом: «Что же я натворила… Маша?» Имя повисает в затхлом воздухе. Рыдания сотрясают тело, боль и отчаяние накрывают с головой. Закрываю глаза, пытаясь спрятаться от этой мерзкой реальности, но темнота лишь усиливает ощущение падения в бездну..... Прости, меня.