Моя чужая новая жизнь: На старых руинах

Если ты идиот, то это неизлечимо. Если ты настолько идиот, что ввязываешься в одиночку против толпы эсэсманов — то уже диагноз. Если при всем этом ты даже ради сохранения собственной жизни не можешь придумать более-менее сносный план — это вообще клинический случай. Все это я не уставала вновь и вновь мысленно повторять на разные лады. Смысл? Да никакого. Фридхельм часто говорил, что война вытаскивает из нас самое плохое. Скажу даже больше — она превращает нас в животных. Ты можешь держаться за какие-то идеи и принципы, но стоит окунуться в бездну боли, ужаса и отчаяния — и вот уже радуешься тарелке горячего супа, пусть даже из рук своего врага. — Постарайтесь не есть слишком быстро, — мягко напомнил Шеллер, подливая в стакан чай. Да он что, издевается? Я ложку-то с трудом могу удержать. К тому же прекрасно помню, что после длительной голодовки нельзя вот так сходу переедать. Я медленно склонилась над тарелкой, стараясь не выдать мелькнувшую злость. Спокойно, это не самый мерзотный нацист, с кем мне доводилось сталкиваться. Так что прикинуться смирной овечкой думаю не составит труда. Шеллер пока что держал свои обещания — вытащил меня из лап Диля. Перевез в какой-то супер-пупер секретный штаб, накормил, даже выдал обезболы. Даже не знаю чем я буду расплачиваться за этот аттракцион невиданной щедрости? — Благодарю вас, — я запила таблетки чаем, надеясь что это поможет мне хотя бы на пару часов забыть о непроходящей боли. — К сожалению я не могу пока заняться вашими ранами, — с притворным сочувствием вздохнул он. — Когда вы вернетесь в свой штаб, вас не должны ни в чем подозревать. Ни за что не поверю, что меня вот так просто отпустят к своим. Но если подумать, а на кой черт еще я им сдалась? Вот только интересно, как он собирается убедить меня верой и правдой служить Адику. — В чем будет заключаться мое задание? — я взяла предложенную сигарету. — А вы не отличаетесь терпением, — усмехнулся гауптман, поднося поближе зажигалку. — Не вижу смысла затягивать, — пожала плечами я. — Советую вам немного отдохнуть, — невозмутимо ответил он, — пока действие морфия не закончилось. Про «отдохнуть» это он, конечно, загнул. Отдохну я видимо уже на том свете. Но провалиться на пару часов в блаженное небытие было бы неплохо. Солдат отвел меня в крошечную комнату, где не вмещалось ничего, кроме видавшей виды кровати и колченого стула. Но после тюремных нар и ледяного подвала я была рада и этому. Услышав щелчок ключа снаружи двери, я не удивилась. Разумеется мой «спаситель» предпринял все меры, чтобы я не смогла бежать. Хотя очень сомневаюсь что в таком состоянии у меня что-то бы выгорело. Я всегда была реалистом и трезво оценивала свои возможности. И как ни противно это осознавать, похоже это реально конец. Эта ночь всего лишь небольшая отсрочка перед неизбежным. И в этот раз никто не придет меня спасти. Сколько раз я была на грани, и всегда рядом был кто-то, кто вытаскивал из петли, или вовремя прикрывал от пули. Нет, теоретически я, конечно, могу спасти себя и сама, согласившись на сделку, которую мне предложил Шеллер, но… Я много раз делала неправильный выбор, и теперь четко понимала что больше выбора у меня не осталось. Не нужно быть Шерлоком чтобы догадаться, что Шеллер предложит мне какое-нибудь особо гадкое задание. Например, заставит долгосрочно шпионить для них. И в случае моего отказа не проявит милосердие, чтобы убить безболезненно и быстро. Казалось бы чего проще? Соглашаться на все, и как только он меня отпустит — бежать подальше, теряя тапки. Вот только когда что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой… то, как правило, так оно и есть. Не в той я сейчас форме чтобы по лесам бегать, да отбиваться от вооруженных до зубов немцев еловой веткой. А значит какие у меня еще варианты? Отказаться от «сотрудничества». Ага, и меня сошлют за профнепригодность обратно в застенки гестапо. При мысли об очередном допросе у «милейшего» гауптштурмфюрера меня ощутимо затошнило. Нет, я больше не вынесу его пыток. А как тогда? Снова играть за «черных»? Всю жизнь я действовала исходя только из своих интересов, разумеется старалась не скатываться в откровенную подлость. Но самопожертвование — совсем не моя тема. Вот только как быть, когда перед тобой возникает дилемма — пожертвовать собой или предать? Сколько раз можно позволить себе потерять кусочек души, прежде чем перестанешь чувствовать себя человеком? Я должна придумать какой-то другой выход. А для этого нужно четко понимать расклад, который придумал няшка-гауптман. Еще бы голова хоть немного соображала. Морфий наконец-то подействовал, и все о чем я могла сейчас думать — закрыть глаза и позволить сознанию отключиться… Проснулась я с тяжелой головой, чувствуя как постепенно возвращается ноющая боль в искалеченных пальцах. Осторожно села, стараясь не особо тревожить многострадальные ребра. Черт, до сих пор болят. Точно перелом или как минимум трещина. Бросив взгляд в окно, я убедилась что тяжелые неподатливые рамы заколочены наглухо. Ну да, такие как Шеллер ничего не оставляют на волю случая. Это только в плохих фильмах главный герой, оказавшись в плену, легко и непринужденно уходит по пожарной лестнице в закат. Я раздраженно отвернулась — яркий солнечный свет резал глаза. Почему за мной до сих пор не пришли? Странно… Хотя нет, пусть они вообще не приходят. Ну мало ли, вдруг забудут? Это я, конечно, зря размечталась, вон кажись идут по мою душу. Ключ звонко щелкнул в замке и вошедший солдат небрежно сгрузил на стул миску каши. — Ешь быстрее, тебя уже ждет герр гауптман. Завтрак это хорошо, а как насчет привести себя в порядок? Хотя вряд ли мне кто-то предложит часок покайфовать в джакузи. К тому же Шеллер еще вчера дал понять, что для дела важен именно мой плачевный вид. Ну и ладно, охота этим чистоплюям на такую замарашку пялиться, кто я такая чтобы спорить? — Идем, — солдат скользнул по мне брезгливым взглядом. Мы прошли в конец коридора и он нехотя кивнул на дверь. — У тебя есть пять минут. Наконец-то нормальный туалет. После мерзости гестаповских застенков — прямо роскошь. А попробую я все-таки умыться. Заметив на стене небольшое зеркало, я осторожно шагнула ближе. Ой, мамочки! Неделя заключения, конечно, никого не красит, но это… Блин, краше в гроб кладут. Волосы грязной соломой торчат как намагниченные. Мордочка бледная, как у той панночки из Вия, что давно померла. Под глазами синячищи, как у панды, что бухала пару месяцев без перерыва. «Скажи спасибо что особо не изуродовали», — уныло вздохнул внутренний голос. Ну это как сказать. Ломаные-переломаные ребра и пальцы, ожоги и вырванные ногти разве не считаются? К тому же, как говорится, еще не вечер. — Выходи, — бдительный конвоир без предупреждения распахнул дверь. Сердце предательски екнуло. Мне предстояло пережить испытание возможно похлеще всех пыток Диля. Остановившись перед дверью, немец приказал. — Стой здесь и жди пока гауптман тебя вызовет. Ну разумеется вашему гауптману нужно выебнуться и лишний раз указать мне мое незавидное положение. Осталось только табличку на двери повесить: «Прием советских разведчиков по служебным вопросам строго по средам и пятницам с 9-00 до 15-00» Ладно, я не гордая, перетопчусь на пороге. Услышав приглушенные голоса за дверью, я не удержалась чтобы не погреть уши. — Говорю же вам, это невозможно. Или вы хотите сорвать тщательно продуманную операцию? Мы уже полгода не можем внедрить своего человека к ним. — Вы с ума сошли? Как можно доверять этой девке? — я вздрогнула услышав голос, который еще долго будет преследовать меня в ночных кошмарах. — Готов спорить на что угодно, уж она точно сорвет вашу операцию. — Это следует понимать как оскорбление? — ледяным тоном отчеканил Шеллер. — Вы действительно полагаете, что я настолько идиот? — Разумеется нет, но… Хмм, да тут попахивает полноразмерной грызней за власть. А мне видимо не повезло стать пресловутым «яблоком раздора». — Я не собираюсь посвящать вас в детали, но уверяю вас, что мы все тщательно продумали и рассчитали, ей не сорваться с крючка. — И все же я настаиваю, чтобы вы передали девчонку нам. Пусть свяжется по рации со своими и передаст ложный план отступления… Даа, видать у этого Диля совсем худо с башкой — хочет бросить меня на проходное задание, которое обеспечит временный успех. И то, не факт. Гауптман однозначно похитрее будет. Впрочем их умственные способности — последнее что сейчас меня заботит. Куда более интересно есть ли у змеюки Диля весомые аргументы, чтобы перетянуть меня? Я собрала остатки нервов в кулак, чтобы оставаться на месте когда дверь распахнулась. И даже попыталась держать покер-фейс под пристальным взглядом монструозного гауптштурмфюрера. Сразу вспомнился анекдот про игуану, которая укусила мужика и таскалась за ним по пятам. Ну типа яд у нее слабенький, вот и ждет пока жертва ослабнет и сдохнет чтобы сожрать ее. По позвоночнику пробежал холодок. От него сейчас фонит неприкрытым садизмом на километр вокруг. От такого излучения должны завянуть фикусы в кадках и передохнуть все воробьи в полете. Вот какого хрена он в меня так вцепился? Подозреваю, что его бред про важное задание — просто предлог. Он хочет меня доломать. Для такого маньяка я, как доза героина, которую отобрали у наркомана, не дав ширнуться. Или аппетитная жертва, в которую вампирюга успел погрузить клыки, но не успел выпить всю кровушку. — Проходите, — лучезарно улыбнулся Шеллер, — фройляйн Либерманн. Нарочно он, что ли, зовет меня этим чужим именем? Ну в смысле, они же обычно всегда пытаются дознаться что за герой попал к ним в лапы. Подобный пофигизм на самом деле не сулит мне ничего хорошего. Ему неважно кто я, и зачем меня сюда отправили, ему важно выжать из этой ситуации максимальную выгоду. — Вижу небольшой отдых пошел вам на пользу, — он окинул меня изучающим взглядом. — Хотя конечно вам не помешало бы попасть в госпиталь. И это случится сразу же, как только мы договоримся о сотрудничестве. — Я вас слушаю, — сдержанно кивнула я. Чем скорее он выложит свои карты, тем быстрее я смогу как-то определиться. — Кофе? — вежливо предложил он. — Нет, спасибо. Какое, на фиг, кофе? Мне кусок в горло не лезет от этих нервяков. — Вы действительно так торопитесь узнать в чем будет заключаться ваша благодарность за мою помощь? — усмехнулся Шеллер. — Как вы верно заметили, мне не помешала бы медицинская помощь, — устало вздохнула я. — Забавно, но мне почему-то кажется, что я догадываюсь о чем вы сейчас думаете, — доброжелательная улыбка Шеллера показалась мне волчьим оскалом. — Вы скорее всего уже догадались, что я планирую отпустить вас и взамен рассчитываю получать определенные сведения. — Это было не сложно, — я выдавила слабую улыбку. — И наверняка вы уже прикидываете как избежать этого задания. Попробую объяснить почему у вас это не получится. Ну вот наконец-то мы перешли к сути. Давай, прессуй, чего уж. — После того как вы отправите радиограмму, для вас не будет пути назад, — Шеллер небрежно откинулся на спинку стула, продолжая разглагольствовать. — Меня интересует все, что происходит в вашей разведшколе. Кто, когда и куда отправляется на задание. — Вы же понимаете, что это засекречено, — осторожно возразила я. Он что, реально идиот? Думает, если спас меня из застенков гестапо, я буду работать на них «не за страх, а за совесть»? — Если постараться, фройляйн, любую информацию можно рассекретить, — Шеллер поднялся и неторопливо прошел к двери. Видимо сейчас выложит главный «козырь». — Разумеется вы отправитесь не одна. Михель, проходи. Пожилой мужик исподлобья зыркнул в мою сторону и прихрамывая, прошкандыбал к столу. — Познакомьтесь, вы теперь, можно сказать, коллеги. Вы, милая фройляйн, расскажете как героически проявил себя этот человек, спасая вас из плена. И думаю ваше начальство проявит благодарность и устроит вашего спасителя на подсобные работы где-то поблизости. Так, ладно, это в общем-то ничего. Грохну этого Михеля по-тихому, делов-то. — Советую вам действительно заботиться о нем, как о своем спасителе, — игриво продолжал Шеллер. — Потому что если мой агент перестанет выходить на связь, ваш командир получит вот это. Он протянул мне фотографию. Вот же сволочь! Я мило улыбаюсь, распивая с ним чаек — вполне тянет на расстрел. С предварительными допросами по всей строгости. — А если он подхватит, например, пневмонию и помрет? Или его собьет машина? — поинтересовалась я. — Я не буду разбираться, — жестко ответил Шеллер, — просто запомните, что если я не получу еженедельного сообщения — фотографии уйдут куда следует. Охренеть, конечно, я попала. Что ж, нельзя сказать что я не предполагала чего-то подобного. Значит остается один выход — не допустить этого «Михеля» в нам штаб. — И учтите, мы позаботимся, чтобы ваша эвакуация прошла без всяких… происшествий, — ненавязчиво напомнил Шеллер. — Так что героически покончить с собой у вас не получится. Я скептически посмотрела на него. Здесь может и не получится, но когда вернусь, почему нет? Наглотаюсь каких-нибудь колес и оставлю Антону записку, пусть разбираются с этим недошпионом. — Вы слишком хотите жить, фройляйн, — снисходительно усмехнулся Шеллер. — Иначе бы сразу выбрали умереть как ваши герои. Разве не так? Меня полоснуло горячей волной злости. Ну знаешь, умереть можно по-разному. И не такая уж я бесхребетная амеба, как ты «гениально» тут рассчитал. — Итак, я ожидаю что завтра вы свяжетесь с командиром и запросите эвакуацию, — вкрадчиво предложил Шеллер. — В противном случае мне придется пойти навстречу настойчивым просьбам гауптштурмфюрера Диля. Тьфу на тебя, мог бы и не напоминать. Стоило представить этот тяжелый, немигающий взгляд, как боевой дух «дочери самурая» начинал таять на глазах. Я вернулась в свою камеру, продолжая искать выход из этой мышеловки. Блядь, это все равно что пытаться натянуть сову на глобус. Как только я свяжусь с нашими — считай встряну по уши. Даже если сразу же солью «Михеля», ко мне будет куча неудобных вопросов. И поди докажи что не верблюд, типа пошла же, пусть и на ложное согласие. А с доверием у них ко мне и так не очень. Филатов не будет рисковать, ему проще ликвидировать мутную сотрудницу. И нельзя сказать, что я его не понимаю — время такое. А может…ну типа попытаться вести двойную игру? В смысле скармливать этому идиоту ложную инфу? Уж что-что, а вешать лапшу по ушам у меня получается профессионально. Вот только хватит ли силенок переиграть Абвер? Если проколюсь со своими махинациями… Неет, даже представлять не хочу это «если». Я горько рассмеялась, вспомнив тот злоебучий день три года назад. Сколько усилий я положила на то, чтобы избежать мученической смерти, сколько сменила масок — и все одно, итог один. А ведь стоило быть чуть смелее и сбежать сразу, и тогда бы мне не пришлось делать то, что постыдным грузом будет вечно лежать на моей совести. Или быть честной с Фридхельмом. И возможно мы спаслись бы вдвоем. «Русская», сменившая масть и месяцами наблюдающая за геноцидом своих соотечественников. «Жена» не сделавшая ничего, чтобы спасти любимого мужа из мясорубки войны. Моя жизнь в этом мире стала сплошной чередой лжи и предательства. И хотя бы напоследок я должна держаться достойно. Пусть даже смерть — единственный способ обнулить счетчик грехов. Ночью я проснулась от знакомых звуков — где-то вдалеке гремела артиллерия. В принципе логично — примерно в это время наши должны освобождать эту область. Но для меня в этом ничего хорошего — Шеллер скорее всего поторопится отправить меня на задание. Забавно, раньше я легкомысленно считала, что к смерти можно относиться с легким флером черного юмора, вроде «все мы там будем рано или поздно». Здесь я привыкла к осознанию, что это будет скорее «рано», чем «поздно», а каждый день становится очень реалистичным квестом на выживание. Но вот к чему невозможно привыкнуть — это буднично-расчетливо прикидывать собственное самоубийство. Есть в этом что-то ненормальное. Теперь я понимаю почему жертвы ПТСР пачками спиваются, вешаются, подсаживаются на наркоту и идут в дурку строем. В общем мы снова вместе, я и моя шиза.

***

Утро выдалось суматошным. Мне даже не дали толком умыться и позавтракать — чуть ли не пинками отправили в кабинет гауптмана. Мельком бросив взгляд во внутренний двор, я увидела как солдаты грузят коробки по машинам. Никак готовятся к эвакуации? — Я надеюсь вы не передумали, фройляйн Либерманн? — немного нервно улыбнулся Шеллер. Я медленно помотала головой. — В таком случае нам следует поторопиться. Ну еще бы тебе не торопиться. Похоже бои идут уже совсем близко. — И не вздумайте делать из меня дурака, — он выразительно кивнул на рацию. А смысл? Отстучать левое послание в никуда? Так они рано или поздно поймут — и мне кранты. Предупредить своих, что я возвращаюсь с засланным казачком? Опять же, нас обоих пристрелят без разбирательств. Нет уж, если выбирать как умереть, то лучше уж я сама. Без подозрений, допросов и клейма коллаборационистки. — Герр гауптман, — нарисовался в дверях солдат, — вас ждут в общем штабе. Это очень срочно. Шеллер чуть заметно скривился. — Проводи ее обратно. Наверное можно считать это очередной отсрочкой. Я прислушалась — к глухим разрывам артиллерии присоединился гул самолетов. И если я ничего не путаю, это не люфтваффе. Послышался противный свист и я едва успела рухнуть на пол за секунду как окно в коридоре обрушилось стеклянным крошевом. А вот моему конвоиру повезло меньше — парень судорожно схватился за шею. Да нет, это все. Не повезло, так не повезло — пробита артерия. Следующий воздушный удар не заставил себя ждать. Так, с одной стороны это не есть гут, потому что поди попробуй уцелеть под бомбежками. Но с другой у меня все-таки появился призрачный шанс слинять под шумок. Вот только неплохо бы разжиться хоть каким-то оружием. Я метнулась обратно в кабинет Шеллера. Вряд ли конечно я найду тут коллекцию огнестрела, но какой-нибудь нож… Печать, телефон, стопка тонких папок… А это у нас что? Неплохой однако план — забросить диверсантов, таким образом ликвидировав наши позиции у Львова. Машинально я сложила бумажку. Понятия не имею сколько еще проживу, но будем действовать по принципу «авось пригодится»… — Положи на место! — я вздрогнула от хлесткого приказа. Медленно обернувшись, встретила ледяной взгляд водянисто-голубых глаз. Холера! Ну вот откуда он взялся? Мало того что подкрался незаметно, так еще и замер слово ящер перед броском. — Похоже Шеллер проявил недопустимое легкомыслие, но вот я всегда знал, что русским нельзя доверять ни на грамм. Я напряженно застыла, глядя как он медленно подходит к столу. — Думаю о вашем сотрудничестве можно забыть, — усмехнулся Диль. — Ты пойдешь со мной. — Нет! — Наверное я все еще могу как-то вывернуться, если буду все отрицать. Может и выгорит, если сыграть на том, что этот гад хочет поломать Шеллеру его игру. — Предпочитаю дождаться гауптмана, пусть решает он. — Думаешь снова удастся одурачить его? Я вскрикнула от боли в израненной ладони, которую с силой сжал Диль, припечатывая к столу. — Думаю у вас уже нет времени выяснять это, — криво усмехнулась я. — Слышите, что творится на подступах к городу? Русские будут здесь очень скоро. — Заткнись, тварь! — мою щеку обожгла тяжелая затрещина. Боль в вывернутой руке горячо пульсировала, и я знала что совсем скоро меня снова бросят в новый водоворот боли, выматывающей сознание, превращающей в скулящее животное… К счастью меня не зря учили пользоваться всеми подручными средствами. Схватив карандаш, который попался на глаза, я бросилась всем телом, успев воткнуть в его глазницу. Диль закричал в агонии, его ладони с силой отбили мои пальцы, однако было уже поздно. Я не годилась этим, но эти звуки вызывали во мне чувство темного удовлетворения. Нравится тебе боль, ублюдок? А ведь это только малая часть из того, что ты вытворял с живыми людьми. Немец опустился на колени, его лицо покрылось кровью, он закрыл то, что осталось от глаза рукой. — Ты заплатишь за это, — простонал он. Я прикинула, успею ли проскользнуть мимо него к спасительной двери. Пожалуй нет. И, кстати, он мог уже раз десять свободно застрелить меня, но почему-то не сделал этого. Наверное хочет убивать долго и с фантазией. А это значит, у меня есть какой-никакой шанс. Не то, чтобы я всерьез рассчитываю победить закаленного боями мужика, с объективностью у меня проблем никогда не было, но сдаваться просто так тоже не собираюсь. Мой взгляд лихорадочно заметался по столу. Лампа, тяжелое на вид пресс-папье, все не то… Я с силой дернула ближайший ящик. Коробка запасных карандашей, какие-то папки, бумага для печатной машинки. Наконец-то! Заметив канцелярский нож, я быстро схватила его. И тут же вскрикнула от дикой боли в простреленном плече. Машинально я бросилась на пол. Ссука как же больно! И место такое неудобное, сам себя не перевяжешь. Меня мутило от боли и страха, кровь горячими струйками стекала, пропитывая рукав. Так, стоп, я уже столько выдержала, мне нельзя сейчас раскисать. Если повезет и выберусь, жить буду, это не такая уж серьезная рана. — Я буду медленно отрезать от тебя по кусочку каждый день, сука! — выкрикнул Диль. Мне хотелось заткнуть уши руками, но нет. Нельзя поддаваться панике. Нож упал куда-то под стол, значит надо, сцепив зубы, ползти туда. А вообще странно… Где все? Грохот снаружи как будто бы приблизился, неужели бои идут уже в городе? Еще и Шеллер как-то слишком уж странно испарился. По идее он давно должен шуршать здесь, спасая секретные доки. Мне конечно его появление уже ничем не поможет, но все же… — Вот ты и попалась, дрянь, — в мою щиколотку вцепились жесткие пальцы. Блядь, нет! Я задергалась, пытаясь посильнее пнуть этого ублюдка. Черт, вот же он, гребанный нож! Извернувшись я потянулась, но этот тот гад слишком сильно тянул меня обратно, мои пальцы ухватили пустоту. — Пошел к черту, ублюдок! — я ухитрилась- таки пнуть его, и судя по злобному шипению попала куда нужно. Цепкие пальцы рывком отдернули меня в сторону, тяжелое тело навалилось, не давая дышать. — Чертова сука! Диль яростно приложил меня затылком об пол. И еще раз. И еще… Только бы не отключиться..... — Я вырежу тебе глаз прямо сейчас, — перекошенная в жуткой ухмылке окровавленная рожа нависла прямо над лицом. Холодный металл коснулся виска, царапая кожу. Мне повезло, что этот гад вцепился в мои волосы, видимо чтобы было сподручнее кромсать и отпустил многострадальную ладонь. В последней попытке я наугад зашарила по полу и наконец почувствовала костяную ручку ножа. Ну давай, детка, нужно чуть-чуть потянуться и все получится. — Можешь не дергаться, тебе это не поможет, — Диль намертво сжал мою шею, фиксируя. Да сколько уже можно меня пиздить, гребное ты хтоническое чудище! Наверное злость меня и спасла. Злость и безумный страх. Вывернув локоть из его хватки, я размахнулась и вогнала нож под челюсть как учил когда-то Калугин. Диль отпрянул назад, безотчетно шаря ладонями по груди и глядя на мокрые от крови перчатки. — Земля тебе стекловатой, ублюдок, — пробормотала я, отпихнув его в сторону. Он прохрипел, пытаясь что-то сказать, но вместо этого извергая лишь алые фонтанчики крови и, наконец, рухнул на пол и затих. Усталость накатила такой тяжестью, что я уткнулась лицом в коленки, пытаясь справиться с головокружением. Мне бы посидеть минут десять, но грохот разворачивающегося боя говорил о том, что у меня нет даже одной. Стиснув зубы, я перевернула тело Диля. Так, что мне может понадобиться? Однозначно — пистолет. Много я голыми руками не навоюю. Я осторожно выглянула в коридор. Прямо на меня бежал солдат. На секунду он притормозил, собираясь выхватить пистолет из ольстры, но его опередила. Ну нет, сволочи, вы достаточно поиздевались! Больше я такого не допущу. И на этот раз приберегу последний патрон. Так, определяемся куда бежать? Это типовое здание советской постройки, здесь невозможно запутаться. Пропускаю главную лестницу и бегу по коридору, стараясь держаться подальше от окон. Вот эта должна вести к выходу во внутренний двор. Замечаю двоих солдат и стреляю на опережение. Ты смотри, я сегодня прямо везунчик, почти выбралась. — Кажется у нас осталось незаконченное дело, фройляйн Либерманн, — цепкие пальцы перехватили мой локоть, разворачивая. Кажется полоса везения закончилась, не успев толком и начаться. Я судорожно сжала пистолет, нажала курок и услышала глухой щелчок. Вот же блядство! Кто же знал, что у этого гада была не полная обойма. — Жаль, — картинно покачал головой Шеллер, — я действительно надеялся, что вы окажетесь умнее. Я бросила взгляд на его руку. Уж у него точно не кончились патроны. Перед смертью не надышишься, но иногда какой-то момент невообразимо растягивается, словно насмешка судьбы. Ты успеваешь отчаяться, подумать, вспомнить и смириться, но не можешь даже на миллиметр сдвинуться — словно мозги работают на сверхскоростном режиме, а тело тупо осталось на обычном. Я давно не верила, что в момент смерти перед глазами проносится вся жизнь, поскольку не раз бывала на краю, но ничего в виде киноленты мой мозг мне не крутил. Все эти дурацкие мысли внезапно потонули в резком грохоте, кувалдой обрушившемуся на мою голову. Я осела на пол, придавленная чужим телом, осколками деревянных перекрытий и кирпичным крошевом. Медленно прихожу в себя, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но в легкие не пробивается ничего, кроме пыли и густого запаха крови. Содрогаясь в приступе кашля, чувствую как взрываются болью вновь перешибленные ребра. Шеллер по иронии судьбы спас мне жизнь — его накрыло первым. С трудом отодвигаю окровавленное тело и стираю с щеки что-то липкое. Чужую кровь? Мозги? Машинально подбираю его парабеллум и кое-как опираясь на стену, пытаюсь встать. Руки предательски начинают дрожать и я оседаю на пол словно мешок костей. Чувствую как накрывает волной тихой истерики. Я, блядь, жива. В очередной раз прошлась по лезвию ножа, пообщавшись с костлявой, вот только надолго ли это? Похоже ей нравится медленно и изощренно играть со мной, выпуская из своих когтей и снова загоняя в очередную ловушку. И я снова ведусь на это, пытаясь сделать все, чтобы выбраться. Так, стоп, истерика! Раз я столько раз умудрялась выкарабкаться, значит так было нужно! И я сделаю все, и даже больше и сейчас. Очередная попытка встать удалась, тремор конечностей утих, сейчас бы холодной минералочки глотнуть и я готова к очередной схватке. Без приключений выбираюсь на улицу, а там царит настоящий ад. Над городом поднимается густой дым от пожарищ на месте разрушенных домов. Наша артиллерия продолжает бить уже из соседнего района. Крики о помощи и стоны раненых заглушают разрывы снарядов. В нескольких метрах по площади прошелся огненный вал. Немцы в панике мечутся в поисках любого убежища. Чуть дальше по улице шла ожесточенная перестрелка. Я замерла, пытаясь сориентироваться в какую сторону двигаться дальше. Возвращаться за рацией я не рискну, нужно добраться до наших. Они свяжутся с Филатовым и он вышлет за мной эвакуацию. Но до той блаженной минуты явления ангелов еще нужно умудриться дожить и не отключиться — потеря крови и недельная усталость брали свое. Медленно бреду по улице, то и дело натыкаясь на убитых и раненых. Грязные скрюченные пальцы скребут кирпичное крошево, в котором ручейки крови смешиваются с ошметками плоти и костей. Раньше я воспринимала это все как ожившие страницы истории, а убитых — просто людьми, которым не повезло оказаться по разные стороны. Но сейчас все сильнее чувствовала мрачное, темное удовлетворение. Вот так и должно быть! Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет. Ублюдки, загубившие тысячи молодых мужчин, заморившие голодом беззащитных детей и женщин, оставляющие после себя выжженную землю и трупы не заслуживают жалости. Только убивать их и убивать, да гнать до самого Берлина и там поставить жирную точку на их чудовищной идеологии. Останавливаюсь, вглядываясь в щель между уцелевшими домами. На соседней улице движутся серые от грязи танки. Как будто бы наши. — Стоять! Руки вверх! — вздрагиваю от резкого приказа. Медленно поднимаю руки. — Кто такая? Называю имя и звание. — Почем нам знать, что не брешешь? — недоверчиво уточняет красноармеец. Понимаю, ребята, выгляжу странно — в форме немецкой медсестры, с немецким же парабеллумом в руке. Но на этот раз моя совесть чиста, к тому же я могу подтвердить свои слова. — Свяжитесь с моим командиром.

***

Надо отдать должное, наши ребята отработали быстро — утром меня уже погрузили в самолет. Военврач даже успел немного подлатать мое плечо. Первая эйфория от нежданного спасения потихоньку улетучилась, и теперь я смутно подозревала что получу от полковника не грамоту с благодарностями, а знатных пиздюлей за свою самодеятельность. Ну и хрен с ним. Не расстреляют же меня за то, что я спасла десяток детишек. На остатках адреналина я даже смогла выйти из самолета на своих двоих. Ну вот пожалуйста стоят уже на крылечке, встречают. Эльза болезненно поморщилась оценив мой потрепаный видок, Калугин же напряженно прищурился. — Арина, — меня осторожно сжали в объятии. Взгляд Антона — испуганный, отчаянный, пронзительно метнулся по моему лицу. — Как ты? — Живая, и то хлеб, — вымученно улыбнулась я, — хотя конечно накосячила знатно. — Это потом, — он подхватил меня под руку, — сначала идем в медблок. Девчонки тоже столпились во дворе, видимо у одной из групп была физподготовка. Ну чего смотрите, как будто привидение увидели? Я мрачно усмехнулась, заметив перекошенную рожу Зои. Что, сучка не ожидала, что я выберусь? Лови сюрприз. — Арин! — ко мне бросилась Тоня. — Ты прости, я же понятия не имела… — Расслабься, — вздохнула я, — ты ни при чем, все сделала правильно. — Потом поговорите, — Антон недовольно отодвинул ее в сторону. Доктор лишь тяжело вздохнул, окинув меня оценивающим взглядом. — Можно мне сначала в душ? — пробормотала я. Хочу смыть с себя все это, а там уж пусть шаманит дальше. — Справишься сама? — осторожно уточнил Антон. — Конечно, — самоуверенно кивнула я. Не хочу, чтобы он видел меня такой. — Я позову вас, когда мы закончим осмотр и перевязки, — наш Иван Сергеевич очень не любит когда рядом кто-то трется. Прохожу в душевую и пытаюсь справиться с непослушными пуговицами. Хотя я и храбрилась, но чувствую сил совсем не осталось. Старательно смываю с себя пыль, грязь, беспощадно тру пальцами кожу, стараясь отскрести запекшуюся кровь, схватившуюся лучше суперклея. Вымываю волосы, распутываю их, задумываясь о шоколадном мороженом. Такое чувство, словно его потрясающий вкус тает у меня на языке, а живот тут же отдается сводящей болью. Ну вот, опять… Мочалка в руке ходит, а сердце выбивает неровный ритм и мне кажется, что я задыхаюсь. Осторожно сползаю по стене душевой вниз и плотно сжимаю руку. Ждем. Терпим. Это нужно перетерпеть. Хоть бы не превратиться в бабку с Паркинсоном. К счастью, эти ебаные тики пока быстро проходят. Нужно просто закрыть глаза и… Окончательно прихожу в себя в больничной палате. Во рту сухо и мерзко, голова раскалывается, острая боль в теле с готовностью проявила себя при малейшем намеке на движение. Тугая повязка на ребрах не давала вздохнуть полной грудью. Сломанные пальцы помещены в гипс, а на остальных лежала повязка с какой-то приятно холодящей мазью. Замечаю у окна напряженно застывшую фигуру и в груди вопреки всему разливается болезненное тепло. Антон выглядит уютно и надежно. — Давно тут дежуришь? — тихо спрашиваю, чувствуя смутную неловкость. С одной стороны я и рада его видеть, но с другой прекрасно понимаю, что он скорее всего начнет задавать лишние вопросы. А я по-прежнему не готова обнажать ни перед кем душу. — Пару часов. — Его серо-голубые глаза, обычно такие отстраненные и холодные, были наполнены теплотой и участием. — Ты слишком долго не приходила в себя, — голос Антона дрогнул. — После таких-то приключений это неудивительно, — пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень. Получается что-то кривое и изломанное, как оскал. — А где апельсины и минералка? Понимаю, что несу херню, и, судя по взгляду Антона, тот тоже уверен, что младший сержант Новикова окончательно и бесповоротно ебнулась. — Пить хочу, — объясняю я, решив повременить с шуточками. Антон кивает. — Сейчас. Осторожно пытаюсь взять из его пальцев стакан с водой. — Туда можно налить коньяк? — Нет. Я сама не понимаю, откуда в моем недобитом теле эта дурацкая радость. Я рада, что жива. Рада, что в окно светит гребаное солнце, хоть этот свет раздирает болью мозги. Я пережила очередной ад и теперь просто рада своему возвращению в мир, в котором рядом сидит кто-то кому на меня не плевать. И чьи глаза смотрят на меня вот так. — У нас что, кончились обезболы? — морщусь я при попытке сесть. Ненавижу чувствовать себя беспомощной. — Доктор сказал после того, что тебе вкололи нужно подождать, — Антон ставит полупустой стакан на тумбочку. Ладно, понимаю, передоз мне тоже ни к чему. Мне многое хочется рассказать ему, но останавливает эта холодная сдержанность. Это не эмоционально-открытый Фридхельм, который с легкостью считывал мои чувства. — Наверное ты хочешь услышать, как я умудрилась встрять в это дерьмо. Антон без улыбки смотрит в ответ и я чувствую благодарность за то, что молчит, давая мне время. Понимаю, что мне придется как-то отчитаться за свои действия и наверное лучше если первым это услышит он. Без лишних деталей рассказываю свою версию, умолчав лишь о Шеллере и его шикарном предложении. — Я не буду тебе говорить сейчас о том, что ты поступила неправильно, — вздохнул Антон, — хотя это так. Вас не зря учат, что вмешивать на задание эмоции недопустимо. Спасти детишек благородно, не спорю. Но ты разве не понимала, что этим поступком можешь поставить под удар своих напарниц и провалить задание, ради которого вас туда и отправили? Ну что тут можно ответить? Всю мою жизнь можно описать строчками из песни Меладзе «И пусть в моих поступках не было логики, я не умею жить по-другому». — Думаю ты все это и так понимаешь. Я кивнула. — Так почему же ты, зная все это пошла на такой риск? — в глазах Антона мелькнуло что-то похожее на отчаянно-беспомощную злость. Я долго молчала, потому что …Это было слишком личное. И до сих пор чуждое мне. Я сочувствовала своим соотечественникам, но, мягко говоря, без фанатизма. И уж точно никогда раньше мне не приходило подставить себя под удар ради кого-то из них. И Антон прекрасно это знал. — Понимаешь… Мы все имели выбор — оставаться в стороне или вступать в борьбу. И когда немцы мучили партизан — это последствия их выбора, как бы цинично это не звучало. А вот дети…дети ничего не могли выбирать, — я судорожно вздохнула, почувствовав как сухой спазм стиснул горло. — Они и пожить толком не успели…и это…не должно быть так… И вообще, если разобраться накосячила не я одна! И как раз-таки под удар всех поставила эта тварь Зоя! Кто-нибудь еще помнит об этом? — Ну какой сейчас смысл обсуждать и так очевидные вещи? — осторожно спрашиваю. Антон неопределенно ведет плечами и я замечаю что взгляд у него стеклянный, больной. Белки воспалены, как бывает от длительной бессонницы. Под нижними веками глубокие тени. — Когда ты в последний раз спал? По всему похоже, что давно. Антон с тяжелым вздохом трет пальцами переносицу и прикрывает глаза. А потом отвечает тихо и глухо, так, что на секунду кажется, что мне это приглючилось. — Я думал, что потерял тебя. И сердце больно ударяет о сломанные ребра. — Ну… я здесь, — говорю предательски осипшим голосом. «С тобой». Хочу добавить, но слова оседают на языке. Потому что — кто мы друг другу? Друзья с привиллегиями? Коллеги, которые периодически снимают напряг жарким сексом? Что-то я бесспорно чувствую, но это явно далеко от того накала чувств, который сжигал меня, когда мы были с Фридхельмом. Да и он тоже не шибко похож на потерявшего голову от страсти мужика. Эта бесячая эмоциональная закрытость, я бы даже сказала отстраненность! И я ведь по-прежнему не знаю о нем ни единого факта, кроме общеизвестных в разведшколе. — Да. Но это было очень близко, Арина, — говорит он и хмурится. — И я не уверен что такое не повторится. — Ты все еще злишься? — Да, — сухо говорит он и скользит уставшим взглядом по моему лицу. — Ну так может хватит уже? — я не жду что меня будут носить на руках как героиню, но и хейтить тоже особо не за что. — В конце концов, вы изначально взяли меня как раз таки из-за того, что я нестандартно проявляю себя в патовых ситуациях. — Я злюсь не на тебя! — неожиданно резко отвечает он и я зависаю в замешательстве. «Он думает, что мог это предусмотреть, что этой ситуации можно было избежать», — подсказывает внутренний голос. «Он испугался за тебя до усрачки и злится на это тоже. Включай уже свои мозги». — Иди сюда. Антон смотрит с настороженным напряжением. — Не нужно, у тебя… — Заткнись, — перебиваю его, обалдев от от собственной наглости. — И, пожалуйста, иди сюда. Кое-как он пытается умоститься рядом на узкой больничной койке. — Тебе не стоит волноваться, по поводу этой самодеятельности, — с неожиданной нежностью Антон накрыл теплой ладонью мою кисть. Стараясь не тревожить многострадальные пальцы, гладит запястье.— Филатов считает, что ты проявила героизм. Я тяжело вздохнула, вспомнив свои предательские мысли. Но ладно, спишем на помутившийся от боли рассудок. Тем более никто и никогда об этом не узнает. — Ну а я не чувствую себя героем. — Потому что пришлось убивать? — испытующе взглянул мне в глаза Антон. — Нет! То есть я ни капли не сомневаюсь, что все сделала правильно. Вот только… Я убила этого ублюдка можно сказать голыми руками. Воткнула нож ему в глазницу, а потом добила, — даже сейчас я почувствовала отголоски дикой ненависти к Дилю. — Раньше бы меня испугало то, во что я превращаюсь… А сейчас я ловлю себя на мысли, что я бы с удовольствием повторила это. И даже больше. Такие ублюдки не должны умирать слишком легко. — Ты должна оставить такие мысли. Это нужно прежде всего тебе. Ну знаете, товарищи, вы уже определитесь, чего от меня хотите! Сколько раз я выслушивала обвинения в излишней лояльности к немцам. Что теперь-то не так? — Моя семья погибла в первые же месяцы войны, — я почувствовала как пальцы Антона слегка сжали мою ладонь. — Жена с дочкой уехали в деревню к моей матери, мы думали там будет безопаснее. Лишь через несколько месяцев я узнал, что в деревню пришли немцы. Они квартировали там неделю, а перед уходом согнали всех до единого жителей в сарай и подожгли его… — И как же ты… — мне кажется на его месте я бы пошла в отряд самых бесбашенных штурмовиков. — Не сразу, но я понял, что смогу принести больше пользы Родине, хладнокровно ломая немцам их планы, а не убивая всех подряд. А у тебя зачастую берут верх эмоции. И мне это не нравится, потому что твое чувство вины до добра не доведет. Чувство вины? Возможно. А еще подсознательно я безумно устала от своей «новой» жизни. И потеряла тот самый смысл, ради которого готов свернуть горы. — С каких пор ты стал мозгоправом? — хмыкнула я, чувствуя себя неуютно под его спокойным, внимательным взглядом. — Просто я хочу тебе помочь. Пойми, война — это не только смерти, но еще и жизнь. И от тебя зависит какой она будет. Хороший вопрос… А действительно, какой она будет? Я изменилась за эти три года, и боюсь это уже безвозвратно. Чтобы вернуться к чему-то похожему на свою изначальную версию, придется слишком многое забыть. Буду ли я еще когда-нибудь счастлива? Муж, детишки, рыжий кот и милый домик в пригороде с белым забором. Мечты, которые сгорели безвозвратно. — Я не знаю…смогу ли… Я не могла сказать ему в лоб, что возможно не смогу больше любить. И сильно подозреваю, что он тоже. Довольствоваться суррогатом, после того яркого, живого, настоящего? — Я всегда думал, что настоящая любовь бывает только раз. Потому что если она настоящая — зачем что-то менять? И когда получил то письмо, почувствовал будто выгорело все в душе. Так и жил, с холодной головой и пустым сердцем, думая что так и будет до конца. Но потом пришло что-то другое. И я это ценю. — Что другое? — Ты, например, — усмехнулся Антон, и я потянулась, чтобы обнять его. Поднимаю руку, стараясь не морщиться. Глажу его по щеке, обхватываю за шею. Тяну ближе к себе, мягко касаясь губами его губ. На пару секунд Антон отстраняется, смотрит в глаза. Мне казалось, что время остановило свой бег. И весь мир замер. И исчез. В его глазах есть ответ. В губах, возвращающихся обратно в поцелуй, тоже. И в этот момент я подумала, что совсем неважно кто мы друг другу. Ведь необязательно же это как-то называть, правда? Есть двое морально покоцанных людей, которые могут дать друг другу хотя бы немного душевного тепла и это уже немало. — Знаешь, а ведь у нас до сих пор так и не было нормального свидания, — улыбнулась я на этот раз искренней, нормальной улыбкой.