шрамы

Вару. Странички какой-то неизвестной мне, но зато так когда-то расхваленной Костей книги, перелистывались под моими пальцами словно сами по себе. Я читал абзац за абзацем, но слишком глубоко погружался в мысли, чтобы уловить суть написанного, возвращался вновь, перечитывал, но книга не шла. Я не мог сосредоточиться. После нескольких неудачных попыток собраться и продолжить чтение, я с испугом поднялся с матраса, чтобы посмотреть, не забыл ли я о таблетках. Посчитав оставшееся количество белых колес в баночке и сверившись с календарем, понял, что дело тут не в моей голове, ведь прием я не пропускал. Что же могло меня беспокоить? Перебирать варианты в голове было невесело — по крайней мере потому, что поводов было достаточно, но думать о них мне не хотелось. Не желал я вспоминать прошлое лето и все, что происходило с сентября по январь, но разобраться в этой тревоге мне было нужно. Что может сделать меня огорченным, о чем я могу заботиться? — крутилось у меня в голове, когда я начал размышлять, неловко постукивая пальцами по комоду. Дело было не во мне — тревога ощущалась по-другому, не так, как она чувствуется, проникая во все уголки моего разума и тела, заставляя меня быть закрытым, неприступным и колючим. Что же мне не дает покоя? Я не хочу есть, кушал недавно; не хочу в душ, смыть с себя непрошенные чужие касания; не хочу выйти из дома и сбросить лишнюю энергию — у меня после этих таблеток ее и нет. Нужно понять. Надо поговорить с Пиком, он поможет, всегда помогал. Я шагом — быстрым, почти срывающимся на бег — иду к нашей комнате, открываю дверь и застаю своего короля сидящим на кровати и бесцельно тупящим в стену. После громкого хлопка двери он даже не дернулся, словно не обратил внимания, поэтому я нахмурился и осторожно подошел к нему. — Пик? — ответа не последовало. — Пик! Пик медленно моргнул и так же неторопливо повернул голову глядя на меня. Я ждал, что он что-то скажет, но он молчал, ожидая моих слов. — Я… Мне… Что с тобой? — спросил я, ведь это казалось куда важнее сейчас. Ни разу я не видел Пика таким. — Думаю, — после продолжительной паузы ответил он отстраненно. — О чем? — О прошлом. — Что думаешь? — снова попытался я вытянуть из него информацию клешнями вопросов. Что-то не так, красная лампочка надвигающейся тревоги уже вовсю голосила в моей голове, а я уже понял, что вызвана она была молчаливостью моего короля с самого утра. — Все, — сказал он сдавленно. — Все, — повторил он и закрыл руками усталое лицо. — Я не смогу что-то сделать, если не пойму что тебе нужно, — пытаясь сохранить твердость в голосе, сказал я. Мое неумение заботиться никогда не перевешивало мое желание помочь своему королю. Больше никогда. — Все нормально, все в порядке. Сегодня плохой день, когда моя память играет со мной злую шутку. Я живу настоящим, но иногда слишком глубоко погружаюсь в прошлое и не могу выбраться из воспоминаний, — рассказывал Пик, а я чувствовал, что скоро это перетечет в истерику. — Знаешь, там было ужасно. Я не хочу вспоминать холодные стены больницы, не хочу вспоминать медсестер, которые не пускали меня ни в одну из палат, не хочу видеть и чувствовать эту атмосферу смерти, витающую вокруг. Я ненавижу больницы, ненавижу холод, ненавижу смерти. — Пик, хватит. — Я столько раз там был, столько раз я все приходил и приходил туда, на пальцах нельзя пересчитать. Сначала наркотики, потом меня не пускали, чтобы помочь тебе. Я никому не мог помочь, это все произошло из-за меня, все ушли от меня из-за меня, — Пик поднял лицо, и глаза, красные от слез посмотрели на меня. — Почему ты не винишь меня? Почему они не винят меня? Почему никто не видит во всем этом мою вину, это я сделал с вами! — Пик, спокойней. Никто не винит, потому что смысла нет. Все прошло, никто об этом уже не помнит. — Ты помнишь. Все помнят. Такое невозможно просто выкинуть из головы. Твои кошмары и панички, твои митенки скрывающие руки, твое отвращение к прикосновениям, то, как ты рвешь на себе волосы и пытаешься разодрать кожу при одном легком касании в плохие дни — все это подтверждает, что ты уж точно все помнишь. — Хватит, — сжал трясущиеся губы я. — Я не вспоминаю об этом ежедневно, пока меня не заставят вспомнить, я об этом не помню. Мое тело помнит, но голова пытается забыть. — Вару, прости. — Все хорошо. Правда, хорошо, — покачал головой я. Мне нужно успокоить Пика, нужно отплатить той же монетой, какой он платил мне, вытаскивая из кошмаров, пожирающих меня. Что может помочь Пику? Телесный контакт и объятия — первые в списке, но я не могу быть уверен, что меня не триггернет подобное. Особенно, когда король напомнил об этом. Разговоры не помогают, убеждать я не умею. — Я тогда чуть не покалечил двух врачей, когда они не впускали меня в реанимацию. Я думал… — всхлипнул он. — Думал, что они не дают мне увидеть, потому что прячут труп, пока я не успокоюсь. А мне нужно было видеть, нужно было взять под контроль, нужно было помочь. Я думал, что ты умер. После этого я видел тебя всего раз, а потом ты снова пропал на несколько месяцев в больницах. Я был один, мое состояние из нормального снова рухнуло вниз, мне казалось, что ты умер там, что люди скрывают это, потому что не хотят меня добить. Ты мерещился мне в темноте, а когда я увидел тебя зимой — всего худого и с усталыми глазами я не верил, что ты жив. Мне все еще кажется, что я не смог со всем справиться, от горя придумал себе тебя, а остальные подыгрывают мне. От такого откровения у меня приоткрылся рот. Я не знал об этом, я не видел Пика, когда он погряз в своей яме — во время его глубочайшего горя и сразу двум точным ударам по ментальному состоянию я не был рядом. Сначала не хотел, а потом не мог. Мой король всегда казался сильным — намного сильнее и меня, и ублюдка, вообще сильнее всех, кого я когда-либо знал. Мне не верилось, что все это скрывалось в нем — все сомнения, вся слабость сейчас была представлена мне и я не знал, что мне делать с этим внезапным откровением. Я подошел и аккуратно коснулся макушки Пика своей рукой, зарываясь в волосы, когда он не показал никакого сопротивления. Это было компромиссом — я не касаюсь кожи, а Пик чувствует мое присутствие. — Если я был бы выдумкой, ты не мог бы меня почувствовать. Я хотел бы обнять тебя, но не могу и мне жаль. Мне жаль, что тебе пришлось пережить столько проблем со мной и… Давай не будем вспомнить о блонди. Я правда сожалею, что не был рядом и не помог тебе. Я не хотел, чтобы ты так себя чувствовал, Пик, — я вздохнул, когда дыхание моего короля стабилизировалось, а глаза больше не были стеклянными — кажется, он успокаивался. — Но мы есть те, кто мы есть, и нам не удастся изменить прошлое, даже если нам этого так хочется. Мне придется жить со всеми моими проблемами, тебе тоже. Каждого из нас жизнь не наградила чем-то светлым, но это не значит, что кто-то из нас виноват в этом. — Ты не винишь меня? — Я сотню раз повторял, но могу сказать еще раз — нет. Пик, хватит брать всю ответственность на себя, пожалуйста. Хватит делать себя причиной всех бед. Ты… — мне хотелось сказать, рассказать о тех тоннах хорошего, что он делал для меня, для блонди, для всех нас вокруг, но тогда я бы расплакался рядом с ним и все мои старания пошли бы насмарку. — Ты хороший, Пик. Правда. — Спасибо, — выдохнул король, и мне показалось, что с этим вздохом он отпустил напряженный комок в своей груди, что крутился и крутился без остановки, заставляя его винить себя и чувствовать себя ответственным за все, что происходило с нами. — Правда спасибо, Вару.