Мясо

Шрамы ли украшают его плоть? Протяжные, кривые, они соединяются между собой, словно разные тропинки, ранее заливающиеся кровью от белоснежных когтей Тёмного Владыки. Аластор вспоминает их с особыми теплотой и дрожью по телу, параллельно рокоча довольно сладко в микрофон. Его голос раздается рваными помехами по всему аду, мурлычет и зазывает. Дьявольское отродье, чудом попавшее на землю и сеющее зло. Однако, оно притягивающее. «Ты желаешь повторить, не так ли?» — так долгожданно раздается по черепной коробке бархатистый голос. Жутким эхом. Слышатся помехи, оленьи уши, дрогнув в предвкушении, улавливают удивительно величественную фигуру позади, обжигающую своим дыханием лишь пушистые концы. Аластор смеет едва оборотиться, как что-то его внезапно останавливает. Он просит стоять на месте, неестественно ласково поглаживая его лопатки. Давно зажившие шрамы пекут сквозь одежду, словно печать, а радио-демон глотает слюну, смачивая пересохшее горло, пока покорно опускается на колени, по-прежнему не видя сияющее превосходным хладнокровием лицо. Он чувствует лишь его руки на плечах. Ощущает, как ладони скользят вперед, высвобождают его из верхней одежды, падающей на пол невыносимо-небрежно. Острые плечи обдает холодом, грудь нервно вздымается, стоит Оленю лишь представить, какая участь его ждет вновь. Аластор готов умереть прямо сейчас от ожидания. Улыбка на грани исчезновения, тело сгорает от вожделения, стоит острым зубам коснуться его плеча, вызывая явно не самый здоровый тремор в руках. Комочек нервов собирается где-то в глубине черной душонки. Ему хочется за что-то ухватиться, восхищение зашкаливает, а боль лишь нарастает. Свежая кровь течет по худощавой ручонке, длинный язык неспешно ловит кровавый дождь, вкусив пламенную жидкость с особым удовольствием. Люцифер откусывает от него кусочек. Прямо сейчас. В этой чертовой каморке, где Аластор с особым воодушевлением толкует о разных вещах, с ноткой презрения обращаясь к слушателям. И сейчас, как бы ему не было стыдно, его потяжелевшая рука тянется к кнопке включения, по приказу его Темнешейства выходя на внеплановый эфир, где жители ада слышат прерывистое дыхание, сменяющееся нетерпеливым мычанием, больше походящим на стон. — Чёрт возьми.. — выдает Аластор прямо в микрофон, наклоняясь и едва удерживаясь за ручку кресла. Он отчетливо ощущает, как клыки стискивают, разрывают его кожу, пускают новую волну манящей крови, грозясь обглодать острые косточки сполна. Люцифер пододвигается ближе, невесомо льнет к животу радио-демона кистью, не позволяя грохнуться на пол. Разум туманится с каждым мгновением, рога неосознанно растут, упираясь в кресло. Самаэль же отстраняется и резким рывком хватается за них, вынуждая радио-демона внезапно опрокинуться назад, дав возможность наконец разглядеть лицо Владыки, украшенное алыми разводами. — Открой свой рот, Мой Милый друг, — молвит он сладко. Аластор едва соображает, но послушно распахивает уста с некой растерянностью. Он желал избежать возможного поцелуя, но осознал это слишком поздно, когда Люцифер прижался к его губам, дав испробовать на вкус то, над чем он уж больно мало постарался. И Самаэль кажется как никогда голодным, с особой жадностью кусающим и чуть ли не разрывающим уголочки рта радио-демона, любыми способами намереваясь пролить его невероятно сладкую и грешную кровь ещё разок. Он слышит болезненные всхлипы, чувствует, как когтистые пальцы впиваются в запястье, оставляя на белоснежной и бархатистой ткани несколько мелких дырок. А олень все жмурится, да выгибается, открывая рот шире с тяжелым дыханием, когда их уста разъединяет порвавшаяся, красная ниточка слюны. Аластор нетерпеливо стонет, желая зверских искушений, больше разодранной в мясо плоти. Он с трудом приподнимается на колени, мягкие и потрёпанные уши опускаются вниз, после чего он оборачивается к его Темнейшеству, демонстрируя свое лицо. Такое же измученное, почти довольное, приближающееся к Люциферу, как и вся его гнилая сущность, истерзанная и даже так чересчур излюбленная его же обладателем. — Как же, Милый друг.. — шепчет он, заостряя акцент на слове «милый». Зубы скрипят, Самаэль наблюдает, как радио-демон унижается, дрожа в разорванных в клочья плечах, заливающихся алым все больше. Обильнее. Очи-циферблаты бегают по бледному лицу особенно жадно, хочется захватить его всего, когда он пересекается с выразительными глазами. — Не подарите мне те же ощущения ещё раз? Люцифер тягуче молчит, устроившись на холодном полу удобнее. Он улавливает слухом чужое недовольство, что так и искрится помехами, но при этом исчезает, когда окровавленная ладонь хлопает по бёдрам, приглашая в ещё одну игру. Брови выгибаются в изумлении, но олень по своей воле делает то, на что бы не решился никогда, не будь он жертвой такой вдохновляющей иллюзии. Аластор не может выбраться из этой пучины порока, ему нравится ощущать себя тем кем он ощущает себя сейчас. Ему нравится, что сама королевская шишка пачкает его тело, вычерчивает когтями различные символы, а затем расцарапывает его ребра, втянутый живот, так безжалостно впиваясь зубами в шею, до жути покалеченные плечи, почти что не доходя до костей. Радио-демона привлекает тот факт, что он действительно вкусный и аппетитный по мнению Люцифера, но теперь его «девственно-чистое» тельце утеряло свойство быть таким же «девственным», как, например, это было при жизни. Он лишь восхищенно вскрикивает, молит о бо́льшей жестокости и сладко причмокивает, неосознанно вцепившись в рог его Темнейшества и окончательно утопая в забвении. Его пальцы машинально сжимают золотые локоны в кулак, губы скользят по скулам, целуя, кусая, после чего он крайне агрессивно зализывает покрасневшие следы, на что Люцифер рычит, прижимая ослабевшую оленью тушу плотнее к себе, изнываясь коготками над его поясницей до потери сознания. Тело Аластора после случившегося было изуродовано от торса до шеи, если умолчать о ужасе, который творился на спине. На боках были заметны глубокие следы от укусов, откуда тоненькими струйками стекала на пол кровь. Следы от когтей на животе, спине. Загривок, плечи искалечены в отвратительное подобие фарша, если это месиво хотя бы приблизительно могло напоминать его худощавое существо, а не окровавленную кашу. И лишь веки Радио-демона были удовлетворенно прикрыты, а улыбка растянута до ушей, когда он бездушно валялся в своей мелкой радио-комнатушке, слыша напоследок лишь приторное: — «Настраивайтесь на волну».