Осколки

***

      С тех пор прошло чуть больше суток. Виланд старательно избегал встреч с Райнхардом любыми способами. Мальчишку наказали работой на кухне. Помощь полевому повару то ещё удовольствие! Однако, утром к очкарику присоединился Альберт. Мужчина сам сознался в своем соучастии, так как чувствовал вину за то, что бросил совсем ещё зелёного парня на растерзание начальству. В итоге не признался ни в чем только Винзенз. Его чашу за этот небольшой промежуток времени уже успели переполнить все возможные чувства негативного характера: возмущение, от того, что друг бегает от него, словно крыса от кошки, гнев, близкий друг возмущения, уныние и обида, Райнхард ведь спас его! Как Виланд вообще смеет так обходиться с ним, где же благодарность? Среди всей этой разрушительной бури не было только чувства вины или хотя бы доли сочувствия к этому самому другу.       Но любой огонь рано или поздно гаснет, так и гнев Райнхарда утих. Лишь недобрый, надменный взгляд одновременно пронизывал и метался сквозь толпу идущих солдат в поисках светлой головы Тойфеля. Выражение лица арийца, снисходительно, сквозь зубы шептало: «Так и быть. Я принимаю условия этой глупой игры».

***

      Близится обед. Виви трёт картошку, мытую в холодной воде. После его легендарной битвы с курицей, как и любому герою, ему достались свои шрамы — глубокие царапины от куриных лап на руках. Они превращали мытье и чистку картофеля в настоящее испытание. Ноющее неприятное чувство дергало руки, пронизывало кисти, отравляя их и делая абсолютно бесполезными.       Парень, стиснув зубы, стянул губы в тонкую нить, стараясь сохранить невозмутимое лицо. Несмотря на все, свою работу Виланд выполнял исправно настолько, насколько умел. И все бы ничего, если бы неподалеку не оказалось нахального лица искренне обиженного хищничка. Райнхард, вопреки желанию накинулся на искусно увиливающего друга, заставил себя идти долгой, мучительной походкой победителя. Так ему казалось по крайней мере. — Ну, привет. — Его брови чуть дернулись, наигранно хмурясь. Челка упала на глаза, но тут же была сдута лёгким движением губ. В свои слова Винзенз попытался вложить все недовольство и обиду с частичкой превосходства. Однако ускользающая искра теплых чувств осталась внутри его груди при виде друга. — Я не желаю с тобой разговаривать. — Даже не посмотрев на темноволосого, твердо отрезал Виланд. Он чуть насупился, поправлил очки, когда рука дрогнула вновь от неприятного жжения. Винзенз же замер. Мелкая волна мурашек и нервозная, пугающая ухмылка исказила его лицо. — Я тебя спас вообще-то, мог бы и спасибо сказать! — Фыркает и чуть постукивает ногой, совсем как ребенок. — Если бы не ты со своим планом, то и спасать бы не пришлось. — Снова сует руку в воду, чувствуя, как она пульсирует в такт сердцу. Это кажется невыносимым. — Хэй, не стоит винить лишь меня, ты добровольно согласился участвовать! И между прочим… Я не забыл про твой животик! — После этого высокий, худощавый парень весьма болезненно тыкнул своего друга в прелестный поросячий жирок живота. Да так, что Виланд чуть с жизнью не распрощался. — Ты меня добить пришел, а? — Выдох, похожий больше на предсмертный кашель, камнем упал с губ баварца. Но уже через пару секунд Виланд почувствовал соленый запах приготовленного мяса птицы, от которого во рту непроизвольно выделились слюни. — Только если морально. — Тихо посмеиваясь, Винзенз, словно перед собакой, поводит перед носом товарища верхом своих кулинарных способностей. При этом солдат с хищной внимательностью наблюдал за реакцией шютце. Взгляд Тойфеля невольно заострился на куске хорошей грудки, но сложно было понять какие чувства он испытывал теперь к птице. — Вот если бы ты не вел себя как убойный кролик, мечась от меня, как от мясника, то мне бы не пришлось портить мясо засолкой вчера! — Оглядываясь по сторонам, немец прячет кусочек обратно, в какую-то тряпку, а после кладет в сумку. — А тебе советую запастись какой-нибудь выпивкой. Вечером, когда не будет так много лишних глаз — отдам. — Непринужденно зевает, продолжая тем не менее, следить за собеседником. — Если мы, конечно, все еще приятели. — Райнхард не осмелился признаться даже самому себе, что уже считает этого пухлого аристократа другом, ставя их отношения прилюдно ниже. Но разве стал бы он так суетиться и охотиться за тем, кого не счел важным? — Ты издеваешься?! — Истеричный шепот бьет по ушам темноволосого. — Мне твое мясо не сдалось после т-того что было. — В один момент Тойфеля будто дернуло, а глаза показались застывшим стеклом. — Я вообще больше его видеть не могу. — Мотает головой и жмурится, судорожно выталкивая из себя последний воздух, а после возвращаясь к чистке картофеля. Винзенз пребывает в чистом шоке и непонимании. Долговязого ломает от осознания, что так просто, видимо, не отделаться, но отпускать парнишку хищник не намерен. — Какие же вы, баварцы, странные. Я! — Повышает тон, заостряя внимание, а затем тыкая указательным пальцем в небо. — Между прочим. — Вкрадчиво, чуть тише уже, накланяется прямо к Виланду, стараясь закрыть тому обзор всем своим телом. — О тебе забочусь! Не у тебя ли тут слабый желудочек, а? Для тебя ведь старался, можно сказать. Ты хоть знаешь сколько усилий стоит общипать и выпотрошить курицу?! А сколько найти дров и незаметно от командования ее приготовить, на? — Обходя парня, он встает напротив и тыкает прямо в солнечное сплетение. — Ай! — Тойфель поворачивается и локтем чуть отталкивает синеглазого назад, закрывшись. — Прекрати! — Все еще тихо трещит шютце. — Я… Да ты… — Виланд отворачивается, не может сформулировать мысль. Внутри тягуче гадко и неприятно. Он не чувствовал, что дал свое согласие, особенно на то, что произошло. Все его существо противилось словам, исторгаемым Винзензом. И с тем же, одно лишь шаткое напоминание о заботе и защите ударяло слабым ароматов дома в его мозг, стараясь подчинить и заставить заткнуться. Он ведь должен заткнуться, если о нем заботятся, должен делать то, что нравится благодетелям?

«Что с тобой стало, когда ты пошел на перекор и сделал выбор сам?»

      «Другие знают лучше, как тебе жить»

      «Будь послушен и будешь счастлив»

— Я…— Губы поджимаются, надуманные сомнения терзают лик, а затем утопают в глазах. — Я ценю твою заботу, но это не то, что я хотел. — На плечи Тойфеля словно давят тяжелые гири, стараясь согнуть бедного парня. Шютце стискивает себя одной рукой, впиваясь ею в плечо, делая из себя нечто, похожее на подпорку для рассады. — И я считаю, что тебе следует извиниться хотя бы за то, что оставил меня одного перед наказанием. — Открою секрет, но в нашем неаристократическом мире мы не всегда получаем то, о чем думаем. Мне вообще кажется, что ты видишь только то, что желаешь. У всех бывают ошибки, не стоит так разбрасываться извинениями, если ты хочешь, чтобы они что-то значили. — Виланд немного опешил. Честно сказать, юноша и так испытывал проблемы с миром за пределами его семьи и дома, а теперь ему казалось, что он и вовсе один. В новом, неизвестном мире. Казалось, что все это видят и знают, а значит он навсегда останется во вне. Поэтому уже более робко, но искренне старался держать планку. — Альберт так же сбежал, но сознался и извинился. Теперь тоже помогает на кухне. — Стараясь игнорировать тяжелый для себя диалог Виви отвлекся на работу. — А мы сейчас не о нем говорим. — Самодовольно и снисходительно указал Райнхард на «ошибку» собеседника. Но с тем же, видя внутренне отвращение собеседника. Новый друг был важен для синеглазого, поэтому, не желая усугублять ситуацию тот вздохнул, опускаясь на корточки напротив товарища. — Но ты в чем-то прав, по крайней мере для себя… Я ошибся и признаю это. — Взгляд арийца наконец не оставил без внимания израненные руки. Стараясь быть более приятным, мужчина коснулся нежной ручки. — Ты поранился. — Скорее утвердительно, чем вопросительно заявил капитан очевидность. — Наверняка больно… Они еще и такие большие. Ты что впервые убивал курицу? — С некоторой насмешкой покачал головой. — Да. — Мрачно и неловко упал серый взгляд на землю. Винзенз явно удивился, а затем хотел выдать что-то вроде: «Ах точно, ты же у нас нежненький аристократишко!», но сдержал свой порыв. — В лазарете хоть был? Полевые лазареты конечно не сахар, но все же. — Да, они напичкали меня чем-то и дали бинты. Жить буду. Просто не хотелось их мочить, да и неудобно так было бы чистить картошку. — Ладно, давай тогда я почищу сам, а ты дашь рукам передохнуть? Не хватало мне еще чтобы тебе руки отхватило. — Винзенз показал пальцами ножницы и усмехнулся, берясь за работу. — Серьезно? — Похлопал ресницами в изумлении бывший аристократ. — Не думаешь, что если повар тебя заметит, то и у тебя будут неприятности? — Чего не сделаешь и не стерпишь ради приятеля, а? — Театрально пожимает плечами. — Спасибо. — Чутка замявшись мямлит Виви столь важное для Винзенза слово, которое тот на самом деле не ожидал услышать. — Да не за что. Ты кстати вообще ее чистить не умеешь, со стороны совсем жалко выглядишь. Вон сколько срезаешь, плохая из тебя была бы домохозяйка! — Довольно продолжил Райнхард, цокая. — Умеешь же ты момент испортить. — Чувство неловкости и благодарности сразу как-то само ушло с лица шютце. — Ну что поделать если я такой? — Пожимает плечами. — Уверен кстати, что мяса все же не будешь? — Более чем. — Мрачно отвечает Тойфель, наблюдая за ловкостью ножа друга. — А ты, как я вижу, был бы отличной… Если не шутить, то где ты научился так чистить картофель? — Большая семья. — Зевает Райнхард, сосредотачиваясь на ноже. Как дивно скользит лезвие, срезая шкурку картофеля. — Но не люблю об этом говорить.       И все же атмосфера напряжения спала. Тихий шелест ветра и едва различимый скрежет сосен погружал в умиротворение обоих героев. В конце концов, природа — это по-настоящему единственная услада для солдат, во время их передвижения. Наверняка, если бы не эти ужасные обстоятельства, никто бы из них никогда не поехал любоваться в подобные места. Обыденная красота часто утопает в быту и незаслуженно игнорируется людьми. Виланд бы пал в свою, иную реальность в родном доме-клетке, в пыльной комнатушке с такими же, как и он, пыльными, забытыми, старыми книгами, которые достают лишь для того, чтобы похвастаться перед друзьями. А Винзенз бы бесконечно метался в поисках порядка и стабильности. Поэтому только сейчас, когда весь мир только начинал тонуть в омуте войны, эти двое могли на мгновения полюбоваться тем, что погубят и потеряют в холоде идеологической мясорубки. И пусть с уст Виланда не упало слов «я прощаю тебя», но даже дураку было понятно, что это так. Хотя разве Райнхард извинился? Он лишь признал свою ошибку и не более. А какую ошибку он признал? Было ли ему жаль… И важно ли это?

***

      Прошло еще совсем немного времени. Армия наконец-то достигла границы пункта назначения — города Радом. Солдат пригнали сюда, практически в центр новых земель, чтобы поддерживать ныне шаткий порядок. Радом, можно сказать, был городом заключенных, а где заключенные — там и надзиратели. Два лагеря военнопленных, тюрьма строгого режима, в планах лагерь принудительного труда, и уже строится гетто. А главная площадь не раз становилась местом публичной казни — смертельная мера коллективной ответственности, которую уже не просто практиковали, а применяли. Разумеется, местное население не могло смириться, а потому здесь часто происходили беспорядки. Нужно было усиление военной полиции.       Виланд с самого утра витал в фантазиях. Они придут, их заселят в красивые, уютные дома, как и обещали устроят на работы. Начнется обычная жизнь. Эта мысль и пугала шютце до мечущихся бабочек в животе и радовала до сердечной бури одновременно.       Самостоятельность. Что может быть страшнее? Нужно вечно выбирать между чем-то, балансировать на весах системы и самоуважения, это ведь неимоверно сложно. А если он ошибется? Все пойдет прахом, словно карточный домик! Он будет опозорен, опозорит свою семью, окончательно не оправдав их ожидания. Будет выброшен за порог, как ссохшаяся книжонка с тривиальным сюжетом. Сероглазый никогда не жил один. Достаточно ли он собран и приспособлен? Сможет рассчитать весь бюджет, приготовить себе поесть, убраться, разобраться в бумагах? Все это больше пугает, чем манит.       В силу своего воспитания, а может и склада характера Тойфель был скован и не инициативен, вечно прячась за маму или ныряя с головой в книгу. Его нельзя было назвать жизнеспособным. Все всегда было решено заранее за него и свобода, даже самая малая, была для парня настоящим адом, так он думал.       Однако радужным надеждам и фантазиям Виланда суждено было раствориться в грозе реальности. Серые и хмурые улочки города, запуганные лица местных людей, провожавших состав глубокими отчаянными зерцалами. Казалось, что искры сердец горожан еще не угасли, но, безусловно, были к этому близки. Все это встретило его, стоило только перешагнуть черту города. Но почему же подобного мальчишка не замечал в других городах, неужели просто не обратил внимание?       Уже не слышалось ласкового ветра и веселых сосен-подружек. Мир вокруг быстро стал черно-белой кинопленкой. С совершенно растерянным лицом Виланд оглядывался вокруг. Нет, погода была прекрасна. Яркое солнце и безоблачное небо, красивы были и уцелевшие после захвата города дома, но в глазах шютце мир был мрачен, холоден и безразличен к нему, жителям. — Чего смотришь, как котенок на ведро воды? — Хмыкнул Винзенз. — А, я? — Мягко переспросил Виви, поворачиваясь к собеседнику. — Нет, мои сапоги. У тебя спрашиваю, конечно. Что тебя так удивляет, выглядишь… Странно. — Винзенз удержался от слова «паршиво» лишь по причине некоторой снисходительности. Хотя и в этом «странно» читался негатив. — Это глупо, но… Я питал некоторые надежды, когда сказали, что это конец нашего пути. Они не оправдались. — Шумно вздохнул тот, закрывая глазки. — Можешь смеяться, да это было наивно, знаю. — Нет, я понимаю про что ты. У самого были нежные фантазии в моем первом городе, хех. — Винзенз почесал затылок. — Можешь держаться меня. Если повезет, то станем соседями. Домики на одной улице и прочее. Но перед распределением по домам, неплохо будет подать заявки на работу, а то останутся самые паршивые места. — Ты про что? — Виви с непониманием уставился на расслабленного друга. — Про работу. Я лично хочу устроиться патрульным улиц. Буду вышагивать и проверять документы. Может быть что-то проще и лучше? Еще и еда практически бесплатная, потому что местные точно не откажут! — Ты так уверен в расположенности поляков? — За неуверенным уточнением последовал громкий смех Винзенза. — Я уверен в их расположенности к желанию жить, а не ко мне. К хозяевам надо привыкать через плеть. — Звучало подобное из уст Райнхарда весьма угрожающе, поэтому Виланд предпочел оставить свою догадку о том, что это нарушение военного кодекса при себе. — Но что-то много обо мне. Куда пойдешь ты? Может со мной за компанию? С выбором не затягивай, а то упекут на самое мерзкое. — Может быть что-то связанное с бумагами? Или пройти тут обучение на медика… Не хотелось бы отбирать чужие жизни. — Всерьез рассуждает шютце. — И все же ты скучный. — Закатывая глаза раздраженно выдыхает Райнхард. — Столько возможностей повеселиться, а ты хочешь сидеть в чертовом штабе?! — Пока между нашими героями вновь развязалась дилемма по поводу того, что каждый видит «веселье» по-разному, они продолжали приближаться к пункту назначения и совсем-совсем скоро уже достигли его. Только Виланд успел достать документы, как тощий уже их выхватил, протягивая мужчине за столом и немного наваливаясь, «насел» на того. — Мы в полицию, желательно патруль улиц! — Ошарашенный сероглазка не успел ничего сказать, когда их уже отпихивали далее. — Простите, простите, а если что я смогу поменять место работы? — Судорожно пытался уточнить парнишка, когда его уже тянули за шиворот далее. — Посмотрим. — Устало выдал незнакомец. — И вот зачем ты это сделал, а? — Раздраженный поступком приятеля, юноша совсем уже не справлялся с нервами, начиная создавать заусенцы на своих больших пальцах, еще больше уродуя руки. — Чтобы жизнь тебе показать, коробошник. — Фыркнул так же раздраженно долговязый. — Ты как будто пытаешься все время спрятаться от этой жизни, не принимая ее правды! Что может быть хуже жизни во лжи?! — Винзенз щелкнул по очкам Виланда так, что те чуть не слетели. — Ты меня слишком мало знаешь, чтобы делать такие выводы! — Возмущенный Тойфель сначала беспомощно рыщет глазами, пытаясь найти хоть какие-то слова оправдания в себе. Но только ком застревает в горле. Вроде парниша пытается отодвинуться, готовясь локтем врезаться в бочину обидчика, но быстро остывает. Взгляд падает под ноги. Десятки одинаковых ботинок, а встрою и тысячи. Разный лишь размер. Словно копыта убойного скота. Они идут слаженно, так кажется на первый взгляд, но на самом деле кто-то всегда двигается «не так», выбиваясь и создавая хаус. В какой-то момент, если долго смотреть в ноге толпе, начинает тревожно думаться что тебя вот-вот затопчат.

«Чего ты вообще до меня докопался на ровном месте?!»

«Зачем мне твоя правда жизни?»

«И вообще это я должен на тебя злиться!»

«За вилку, за то, что происходит прямо сейчас»

«Но почему мне спокойно…?»

«Только разве что совсем чуть-чуть негодую на самом деле…»

«Почему?»

«Ой, все! Не хочу вообще даже даже думать об этом!»

— Ладно… Не важно. — Вздыхает мальчишка. — Что случилось, то случилось. Только больше не выхватывай так у меня бумаги. Это, в конце концов мое удостоверение личности, а не сено какое-то! — Легонький толчок плечом в плечо. — А у тебя что-ли личность сахарная, растает? — Винзенз чуть повернул голову на бок. Лицо его сразила жутковатая, идиотическая улыбка. — Хорошо, хорошо, очкарик, подумаю над твоим предложением. — Прикрыв глаза, ариец издал короткий надменный смешок. Как раз к его окончанию друзья и прибыли прямо к столу распорядителя. Виланду протянули клочок бумаги, где были ужасным почерком написаны какие-то слова. Понять их, разумеется, он не смог. — Возрождения 12. Без корпусов. — Промяукал низкорослый, светловолосый очкарик с выпирающими передними зубами и яйцевидной головой. Он сидел за столом, который иронично был ему не по размеру. — Можно меня поближе к товарищу? — Нагло уточнил синеглазый позади, облокачиваясь на низкого приятеля. — Мне плевать. — Честно признался неприглядного вида работник, при этом его слюни еще чуть-чуть и долетели бы до лица Виланда, пытающегося спихнуть с себя чужую руку. Однако со вздохом мужчина называет тот же адрес, протягивая Винзензу похожую бумагу с еще более неразборчивыми каракулями. — Один дом, вы не путаете? — Нахмурился Винзенз, на что человек закатил глаза. — Мы расселяем по комнате на человека, исключая кухню и прочее. Вы правда думали, что будет как-то иначе? — Когда я защищал нашу святую Родину во Франции, то у меня был свой дом! — «Просто так» сотряс воздух темноволосый. Виланд чуть пнул друга коленом под зад и после они направились искать нужный дом.       От собора Покрова Пресвятой Богородицы, где по иронии судьбы и расположилась база распределителей, герои двинулись в сторону лагеря для военнопленных, раскинувшегося свои ручища в местном парке имени Тадеуша Косьчушки. С недавних пор, некогда любимое жителями место стало им ненавистно. Проволока и едва различимые бараки. Жутчайшие условия даже для временного содержания. В то время как Винзенз проходил рядом с этим местом легко, а может быть даже чуть увереннее, Тойфель старался не смотреть на это место, стыдясь его. Да, не он построил это, но он видит происходящее и идет дальше ничего не предпринимая. Пытаясь отвлечься, сгорбившийся парнишка разглядывает дома, замечая пустое гнездо аистов на одном из столбов. В груди становится на миг теплее, пока не приходит осознание, что птицы вполне могли себе жить свою птичью жизнь здесь и далее, если бы не бомбардировки с их ревом двигателей и осиным жужжанием. Затем они наконец сворачивают и идут вниз по улице. Еще заворот влево, а потом вправо. Гнетущая атмосфера сбавляет градус. На миг дышать шютце становится легче.       Они на месте. Их встречает милый дом. Два этажа. Простенький, но весьма уютный, только лишь незначительные детали в виде флигеля выдают, что здесь живут зажиточные люди. Виланд подходит к двери и наивно тянет ручку на себя, предполагая, что та уже открыта, а дом пуст. И тут его встречает разочарование. Дверь заперта. Они шли сюда примерно минут двадцать, не хотелось бы возвращаться обратно и уточнять у той неприятной личности где взять ключ. — Что? — В некоторой растерянности произносит Тойфель, хлопая ресницами. — Что ты делаешь? — Винзенз посмотрел на товарища, а потом захихикал. — Ты думал, что здесь открыто будет? — Райнхард двинулся ближе, глазами ища колокольчик.              Простенький и старый он висел достаточно высоко, а к концу была привязана веревочка, падающая вниз. Темноволосый положил руку на кобуру, готовя табельное. Другой рукой он начал дергать за нить. Раздался громкий, противный звон. И вскоре дверь открыли. На пороге стоял мальчик, лет 8-10. Немного осунувшиеся щечки, карие большие глаза и круглое лицо с короткими кудрявыми волосами, что были чернее угля. «Точно еврей, а значит наказания не будет.» — Хмыкнул мужчина, собираясь быстро достать пистолет и сделать выстрел, однако для начала он пожелал убедиться в своей правоте и кинул быстрый взгляд на одежду. Непонятного цвета свитер, не то коричневый, не то серый, местами протерт и зашит. Винзенз сжал оружие и раздраженно хмыкнул, не видя звезды Давида. — Пацан, где родачье? — Спросил довольно грубо солдат, входя в дом. Винзенза совсем не заботило, что мальчик мог не знать языка. Из правого крыла послышался обеспокоенный женский голос, следом выбежала женщина. На ее одежде уже была ожидаемая звезда. Глаза арийца заблестели. Бывшая хозяйка дома спешно поклонилась, увидев мужчин в форме, и спрятала ребенка за собой. Было не ясно, что она говорит, но судя по интонации это были воспитательные меры. Только черноволосая леди заговорила на своем среднем немецком, как Винзенз перебил ее, словно ждал этого момента, указав на ребенка пальцем, солдат помотав головой самодовольно цокнул. — Вы же знаете, что таким отбросам положено всегда носить звезду. Где она? Понимаете хоть, что я могу принять меры и дать вам билет в один конец? — Видя материнский, да и просто человеческий испуг, Винзенз расплылся в кровожадной улыбке, доставая пистолет. Незнакомка судорожно стала извиняться, пытаясь что-то сказать, но от волнения совсем коверкала слова. — О нет, нет, нет, оправдания не помогут. — Наигранно расстраиваясь, Винзенз направил пистолет прямо на ребенка. Виланд, который все это время стоял в оцепенении от ужаса и неожиданности, наконец пришел в себя. Тойфель, не рассчитав силы толкнул Винзенза так, что тот упал, не успев снять оружие с предохранителя. Долговязый явно не ожидал такого и упал всей нескладной тушей прямо перед женщиной, громко матерясь. Виланд, не удержав равновесия повалился следом, прямо на спину темноволосому, прижимая товарища к деревянному полу. В следующие пять секунд Тойфель отбирал пистолет у «поверженного», который упорно сопротивлялся. — Ты что творишь, Тойфель?! — Пытаясь быть более грозным, Райнхард назвал приятеля по фамилии, ведь видел легкое вздрагивание товарища каждый раз, когда так делал командир. — Не смей, слышишь, не смей! Отдай, отдай, я не позволю тебе их убить! Это люди, люди живые! — Быстро твердил пухлый. Испуганная женщина не знала, что делать, она лишь пятилась назад, смотря на разборку и совсем не понимая, что делать. — Это не люди, это евреи! Я просто освобождал нам дом! — Наконец отходя от всего, мужчина вывернулся, занимая сильную позицию и вырывая пистолет. После этого синеглазый отпинывает Виланда коленов в живот, чтобы окончательно забрать оружие, а затем оттряхивается. — Тебе очень повезло, что ты мой друг. — Угрожающе фыркает, посмеиваясь сквозь гнев. — Ладно, раз уж ты такой нюня, осмелился защитить этих дворняжек, то я сохраню им жизнь. Как только гетто закончат строить, они все равно окажутся там. — Обещай. — Кашляя от удара в грудь, Тойфель поднимается. Ему мерзко от этих слов, он не согласен с ними. Люди — это люди, не важно какой у них цвет кожи, какая у них нация. Неважно даже какие деяния они совершают, но они все равно люди. Наверное, именно поэтому Виви и не смотрел на Винзенза, как на чудовище прямо сейчас. — Что? — Винзенз удивился этим словам и чуть занервничал. — Обещай, что не тронешь тех, кто здесь живет. — Чуть шатаясь, шютце смог встать на ватные ноги. Этот удар отправил слабое тельце аристократа в нокаут. — Раз сказал, так. — Хватит корчить из себя праведника. — Закатывает глаза Райнхард, но убирает оружие на место. — Обещай. — Серьезно и твердо прохрипывает Виланд. — Да что ты заладил, а?! Обещай, обещай! Ладно, обещаю, что не прибью этих ничтожеств, пока тут живу! Доволен?! — Срывается Райнхард, а потом бледнеет, понимая, что загнал себя в ловушку собственными словами. Глаза округлились, а губы стянулись тонкой нитью. — Я пошел осматривать дом. — Наконец-то холодно констатирует Винзенз, когда в дверном проеме появляется еще один мальчик, помагающий какому-то мужчине, по видимому, являющемуся отцом семейства. Еврей сильно хромает, используя своего ребенка, почти как трость. — Отлично, все свиньи собрались под дубом! Раз ты, Виланд, оставил за собой право завести «этих», то и ответственность за них на тебе! Расталкуй им все как-нибудь, а у меня дела поважнее есть. Я себе комнату выбирать пойду.