В спектре красного

— Рин, наша семья не оставит тебя, — Глуховатый женский голос доносится где-то слева, это Рин определяет не по звуку, а по ладони, что как раз-таки жеманно ложится на левое плечо, слегка сжимая его. К горлу подступает тошнотворный позыв. А он уже оставил. Не явился даже не похороны. Сам ведь покупал билеты им на самолет на свой чертов матч в эту проклятую Испанию. Вязкая атмосфера душит, дождь плюет свои капли на кожу скорбящих присутствующих, размазывает их ветром по их безликим фигурам, облегчая ситуацию тем, кто даже не мог выдавить из себя слезинки от смерти его родителей. Младший из сыновей знал, что брак родителей не был благословлен родственниками отца, что славились предками благородных кровей. Девушка из невзрачной деревушки, способная похвастаться уверенным родословным древом крестьян, и галантный мужчина с ехидным прищуром бирюзовых глаз с весьма неплохим состоянием. Сколько слухов было же. В это время гроб уже погрузили в землю, раздались слабые всхлипы, когда первые горсти земли упали на багрово-грязный бархат, но Рин был в своих мыслях. Он твёрдо стоял на ногах, ощущая, будто ступни сшиваются невидимой нитью с грунтом, но каждая секунда сверлила в его груди дыру размером со Вселенную, в которую всасывались его органы, кости и мысли. Все уходило на второй план, а длинные пальцы сжимались со всей силы до белых костяшек, когда настал черед бросить горсть ему. Прощайте. Глухой стук, а дальше все точно плывет. Парень делает шаг назад, лишь какое-то одно чувство заставляет его не упасть. Немногочисленным родственникам со стороны отца горестно разве что от смерти мужчины, но глубоко равнодушны они к судьбе матери, а еще более безучастны они к текущей жизни двух парней, вдавленных сапогом жизни в хлюпающую грязь, раздуваемую равномерным капанием дождя и приглушаемую синхронными звуками лопат. В утомленных выражениях присутствующих читается лишь слепая ненависть, вскормленная природным страхом перед всеобщим концом, а так же зависть — увы, сыновья поделят имущество. Может, особо эмпатичные герои родословной Итоши смогут сохранить к Рин жалкое сочувствие, ведь именно его черты содержат тот же суровый нрав их семьи, а темные прямые волосы точно не схожи с каштаново-рыжеватыми пушистыми — его матери. Наверное, даже хорошо, что ее родители успели увидеть свою дочь только счастливой: а своих внуков неразлучными. Лишь Рин утопает в скорби, с уголка глаз, покрасневших от лопнувших капилляров, скатывается одинокая слеза, теряясь в однообразном танце других капель. А он там, будучи на поле, неужели не подумает хотя бы секунду о своих родителях? Об этих глумливых родственниках? О брате? Тетушка не унимается, видя отчужденное лицо Рина. Острые, орлиные ноготки вызывающего красного цвета слегка проходятся по его серому промокшему пиджаку в немом жесте внимания. Длинные ресницы юноши чуть подрагивают, пока тонкие, бледные от холода губы неопределенно приоткрываются, чтобы пустить больше кислорода в легкие. Глядя неопределенно на массивный гроб с двумя телами, Рин сглатывает вязкую слюну и наконец находит силы взглянуть на женщину. Поворачивает голову, челка прилипает ко лбу, отчего капли усерднее текут по его лицу. Злостный, холодный взгляд пронзает женщину насквозь, она даже чертыхается, точно вспомнив святых, тут же восстанавливая самообладание, и неискренно сочувствующе улыбается. — Спасибо, — чеканит каждый слог Рин, а его жестокая благодарность и ее уязвимая искусственная учтивость теряется в суматохе скорбных процедур. Пока Рин будет возвращаться по мрачным улицам Токио, кусая губы, впервые ощущая тревогу растущую внутри себя; Саэ даст емкое интервью в своей немногословной манере. — Как вы справляетесь с утратой ваших родителей? Простите за нескромность, но ваша уверенная победа показывает, что вы умело справляетесь со всеми перипетиями судьбы, — Журналист суетливо сует микрофон прямо под нос в коридоре, когда футболист удаляется с поля. Зрачки Саэ на мгновение сужаются при виде запыхавшегося мужчины с глупым выражением лица, который наверняка готов на многое, лишь бы получить сенсационную новость в колонке. Даже на проникновение в запрещенную территорию. Внутри у Итоши как-то странно колет, совсем не из-за назойливости незнакомца, но спустя несколько долей секунды он нервно цыкает и бесстрастно кидает вслед, снимая футболку без смущения, закидывая ее и на плечо и удаляясь в раздевалку. Его голос раздается эхом. — Они хотели бы, чтобы этот матч я выиграл. Неделя. Всего лишь одна неделя, которую прожигает каждый второй с привычной непосредственностью, становится для Рина теркой, на которой безжалостно уничтожаются его обыденные ритуалы. Он учился в перспективном токийском университете, где ему дали время на то, чтобы прийти в себя, но лучший студент отказался от послаблений, придя уже на следующее утро в учебное заведение. Сложно студентам не обращать внимания на высокую, статную фигуру парня, который только зашел в кабинет. От него разит мертвецким томным отчуждения, а гладкий бледный лоб будто ни разу не омрачняют беспокойные морщинки. Рин непоколебимо садится на свое место, достает тетрадь и… Задумывается, заметив, что даже учитель непозволительно долго смотрит на него, но скорее с мягким успокоением и умилением. Пожилой мужчина зашелестел бумагой, пряча уже абсолютно открытую нежную улыбку: — Как же Ваш брат любит Вас, раз даже перевелся в Ваш университет, чтобы быть ближе, — Тело Рин превращается в гранит, что точно замерз на месте, его взгляд мечется по группе, которые, кажется, знали об его отнюдь не теплых отношениях в семье, а учитель продолжает мягкую речь, проронив слезу при вынужденном вздохе, — Всем бы таких братьев. Мысли Рина сгрудились, замерли, а его пульс ощущается каждым дюймом кожи, кажется, будто наполняемая его густая алая кровь давит на оболочку, заставляя ощутить ее вкус во рту, в носу, в голове. Он не понимает, чем руководствуется Саэ, но твёрдо ощущает, как детские воспоминания наплывают на его болезненное сознание: как теплятся в груде прошлые моменты; как они лелеяли одну мечту на двоих, как были близки. Исаги, сидевший ближе всех, должно быть, сумел различить удивительную для Итоши живую реакцию, когда он дрогнул, ведь брови Йоичи точно полезли на лоб, но не успевает он издать и звука, как дверь кабинета грубо отворяется, впуская внутрь вновь прибывшего с холодным сквозняком: — Доброе утро, — Их взгляды встречаются, точно несколько волн ударились друг об друга, в голове у обоих что-то сдавленно хлопает, но только мягкие чувства одного отчаянно встречаются с бесчувственным роком другого — Рин, выйди, нужно поговорить. Две разные силы одной природы