Дождь был его другом

      Дождь был его другом. Возможно, теперь даже самым лучшим. Ведь кто, как не лучший друг, придёт на помощь даже в самой курьёзной ситуации? А ситуация действительно такая, что... обхохочешься. Наверное поэтому Нахт никак не мог сдержать улыбки, таща за собой неимоверно тяжёлый чемодан. Колёсики бороздили мокрую землю, будто пытались вспахать её, а не просто проехать. Но дождь, лучший друг, почти мгновенно заполнял собой борозды, размывал грязь и скрывал все следы: и человеческие, и чемоданьи.       Хотя Нахт в это мгновенье вовсе не уверен в том, что он человек. Нет, он определённо что-то куда дерьмовее. Переплюнуть сложно, конечно, но он смог. Постарался. Хотя, как ни крути, следы у него всё ещё человеческие. Нахт даже оборачивается, чтобы в этом убедиться, но обнаруживает, что чемодан и дождь уже успели уничтожить любой намёк на след чёрных, когда-то лакированных туфель.       Вот и хорошо.       Хорошо, если к концу пути от Нахта ничего не останется.       Он невольно усмехается этой мысли и вновь продолжает свой путь. Сквозь задние дворы вылизанных, почти кукольных, домиков прямо к лесу. В детстве они с Моргеном часто там играли. Ну точнее Нахт играл. А Морген читал свои книжки. И как-то при этом всегда умудрялся изгваздаться сильнее, чем брат. Наверное потому что ходил в этих белых и голубых рубашечках. Мать вечно ругалась... В основном на Нахта, потому что опять потащил брата невесть куда. А он не тащил. Он наоборот вечно говорил Моргену от него отъебаться. Но будто тот послушается! Моргена в принципе почти никогда не ругали. Любимый сын. Гордость школы. И школьного хора тоже. Красный диплом. Приглашение от хорошего университета. Сплошные перспективы. Не то что у Нахта. Единственная его перспектива прямо сейчас — это затащить тяжеленный чемодан поглубже в лес, а затем... Так далеко он не думал. Не хотелось. Страшно. Нахт и так никогда не представлял собственное будущее дольше чем на пару дней вперёд, а теперь оно ещё сильнее скукожилось, сжалось в чёрный уродливый комочек и не хотело двигаться с места. Достаточно. С него хватит.       Нахт останавливается посреди леса. Он не знает, как далеко зашёл. Остаётся надеяться, что достаточно далеко. А ещё что дождь достаточно долго не пустит сюда ни одного заядлого грибника. Пузатый чемодан хлюпается в лужу, и грязная вода окатывает чёрную штанину. Со стороны незаметно, но мерзко и мокро. Нахт присаживается и, улыбаясь, с нежностью проводит по чемодану ладонью, размазывая мокрую грязь. Он не знает, чему именно улыбается. Может тому, что он такой идиот и не додумался взять лопату?       Застёжка поддаётся с трудом. Будто не хочет, чтобы чемодан был открыт. А вот Нахт хочет. Очень хочет открыть его и увидеть абсолютное ничего. Ни грязной подкладки, ни бурой, но когда-то определённо белой рубашки, ни мокрых, как после прогулки под ливнем, волос, ни собственного лица. Лица, которое Нахт помнит до мельчайших деталей. Особенно отсутствующее выражение. Да, именно такое оно у Нахта. Как будто ему глубоко насрать на весь мир. Не то что нежная улыбка Моргена. Может, потому брата все и любили больше?..              Нахт смотрит в открытый чемодан и силится поверить, что там внутри, в неестественной позе, с вывернутой головой и конечностями, весь в липкой крови действительно лежит он сам. И это у него больше нет будущего. И это он будет лежать в лесу, в мокрой земле, слушая пение дождя, пока черви не съедят его ушы. А Морген просто выйдет из леса, весь мокрый и в грязи, и направится домой. Постарается отстирать глупую белую рубашку до того, как мать вернётся домой. Чтобы Нахта не ругали за то, что тот опять потащил брата непонятно куда.       Только вот Нахта и не отругают. Потому что дождь стёр его существование.