Травница

– Господин Джинши, лекарь Ломень по вашему приказанию прибыл, – Гаошунь указал отцу Маомао, куда ему стоит пройти. – Здравствуйте, Ломень, – Джинши всё ещё был облачён в свой провокационный наряд и встречал старика на пороге своей спальни, – сюда. Юноша указал на кровать, на которой лежала бредившая от жара Травница. Лекарь, ничего не сказав, подошёл к приёмной дочери и опустился перед пышной кроватью на колени, распутал кокон одеял, в который бережно укутали девушку, снял повязку и, не выдавая ничем своего испуга, сказал: – Придётся перешивать, края раны неправильно сошлись. Найдите пару крепких мужчин, чтобы её держать, господин Джинши. – Могу я и Гаошунь… – врач бесцеремонно перебил его. – Нет, вы не сможете её удержать. – Почему же, когда её ранило, я… – вместо тысячи слов Ломень просто коснулся нити, что сейчас держала плохо сросшуюся рану, и девушка тут же, заорав во всё горло, впилась руками в шёлковые простыни и попыталась увернуться от приносящего адскую боль касания. – Почему она, – Джинши пришлось глубоко вздохнуть, чтобы продолжить фразу, – почему она так кричит? Тогда… – Тогда она была в сознании. Давайте не будем медлить и упрямиться, господин. Старушка-служанка возникла будто из неоткуда, и старик сказал ей: – Мне нужен столик, чтобы разложить инструменты, несколько крепких тканевых лент и верёвка. – Верёвка!? – Только и смог испугано выдать Джинши. – Найдите людей. – Давайте лучше я, а вы побудьте пока с ней, – сказал Гаошунь и уже хотел выйти из спальни, как лекарь строго одёрнул его. – Нет, чем бы господин ни занимался, ему не стоит тут находиться, – руки старика, несмотря на разговор, ни на миг не останавливались, раскладывая вещи на принесённом уже столике. Ломень достал из своего мешка с инструментами небольшой кувшин и даже стоя в нескольких метрах от него, стоило только Джинши открыть сосуд, в нос ему ударил запах спирта и какой-то лекарственной горечи. Миг, жидкость выплеснулась на рану, и девушка вновь заорала, открыла глаза, но не увидела обидчика. Её разум был сейчас не тут, от неё осталась лишь наполненная животным страх оболочка. – ПАПАША! – вскрикнула она, когда Ломень вновь плеснул жидкость на рану, и Джинши подумал, что ошибся, и она понимает, что вокруг творится, – ПОМОГИТЕ, ПАПАША! ЛОМЕНЬ! Ещё крик, и она уже не выкрикивает слова, а просто дерёт горло, силясь отогнать от себя боль. Джинши требуются все силы, что у него есть, чтобы дёрнуть своё тело и сделать три шага на выход из спальни. – ДЖИНШИ! – кричит девушка от нового приступа боли, и его ноги, не выдерживая, подкашиваются, и он валится на красный пол своего дворца. – Господин! – Гаошунь пытается помочь юноше встать, но тот только отталкивает его руки и шепчет. – Дай Ломеню всё, что он просит, – Юноша поднимается с пола, слышит, как девушка набирает в грудь воздух, чтобы снова закричать, и в ужасе зажимает уши, чтобы не слышать её нового крика. Всё тщетно, его хрупкий доспех из ладоней не может выдержать такой громкости, и он всё равно слышит, как её голосовые связки трещат от натуги. – Господин, – Гаошунь вновь тянет руки к юноше, чтобы помочь и утешить его, как всё время утешал в детстве, но перед ним уже не маленький напуганный мальчик, а мужчина, которого, будто клинок из хорошей стали, закаляет каждый крик маленькой девочки, лежащей со страшной раной на плече. Джинши не понимал, как он смог заставить задеревеневшие ноги двигаться и уносить его всё дальше от криков девушки. Он заметался по дворцу в поисках места, где её не будет слышно, но всё было напрасно. Тонкие стены дворца не могли удержать истошные крики раненой. Всё было как в детстве, когда его матушка, хотя нет, его выходит бабушка, кричала на него что есть мочи, гнала по широким улочкам внутреннего дворца, залитого роскошью и богатством, но лишённого такого нужного бедному мальчишки чувства. Лишённого любви. Он помнил, как бежал в детстве, надеясь, что он когда-нибудь сможет выбраться из этого бесконечного клубка интриг, ненависти, зависти, похоти и страха, но так и не смог. Ноги сами принесли его на полянку, где совсем недавно цвели только одуванчики, а сейчас буйным цветом росли лечебные травы и цветы, чьи семена он ей подарил. Акониты – голубые цветы, собранные в высокие соцветия, чьи семена были страшным ядом. Но пока они прятались в чудных цветочках. Не думая о своём пышном наряде, он опустился на землю рядом с цветами, лёг на спину и устремил глаза в небо, наполненное россыпью звёзд. Это не она сейчас кричит, не его Травница, что с такой любовью целует его губы. Не его Травница, что всегда украдкой любуется им, но стоит ему заметить, смущённо отводит глаза, будто ничего и не было. Не его Травница, что одним касанием излечивает все его раны на сердце. Ветер взволновал цветы, что возвышались над его головой, кажется, ветер испугался криков, что взвивались над дворцом, и поспешил убраться отсюда. Цветочки, недовольные такими грубыми касаниями, уронили несколько лепестков ему на лицо. Будто слёзы девушки коснулись его измученного тоской лица. – Травница, – шепнул он цветам, не ожидая ответа. И тут девушка снова вскрикнула: – ДЖИНШИ! – Прости, дорогая! Прости, милая! потерпи ещё немного, – лепесток упал на его губы, и он аккуратно сдул с них этот невесомый поцелуй ядовитого цветка. Он ещё долго так лежал, убаюкиваемый испуганным ветром и лепестками, что падали на его лицо, твердя себе, что кричит не его Травница.