Безумие играет с тобой

Пальцы впились в устало опустившиеся веки. Тео с ощутимым напором надавил на глазные яблоки, стараясь вытеснить гадкое чувство, которое поразило его тогда так сильно, что захотелось вылить на голову ведро ледяной воды. Жаль не нашлось у Блейза чего-нибудь холодного, что можно было бы бросить за шиворот. Успокойся, это прошлое. Сейчас ты на уроке, а не в коридоре у больничного крыла. Это Снейп продолжает бубнить, а не внутренний голос. Она уже не кричит… Образ Софии постепенно терялся между монотонными фразами угрюмого профессора. Таял, усмиряя частое, но бесшумное дыхание, удары сердца, от которых подрагивал на груди зелёный, идеально завязанный галстук. Нужно было дойти до точки, когда всё это отпустит и позволит вернуться в реальность. Или, по крайней мере, выдумать, что отпустило. Ведь по-настоящему Тео никогда не был свободен. Открыл глаза, несколько раз моргнул, избавляясь от мути. Больно… Ну конечно. Забыл, что провалы в пучину воспоминаний всегда сопровождаются странными тиками. Вот и сейчас костяшки кулака правой руки впивались в край парты так сильно, что синие полосы образовались на коже. А ведь тело ещё помнило удар об дверцу туалета. Знакомый болевой приступ… Если добавить хруст костей и глубокие трещины на льду так и вовсе почти идентичная картина. Тогда всё было из-за неё… И теперь причиной удара была София. Стоп! Нет, вот к этому точно нельзя возвращаться! Иначе вновь послышится голос, призывающий к самоуничтожению. К желанию биться головой о камни, теряя кровь до тех пор, пока от самого себя останется разве что краткий последний вздох. Уж лучше вернуться к чему-то более приятному, например… утреннему деликатному касанию лба. Тео заёрзал на стуле и сжал губы, почувствовав как к коже лица хлынула кровь. Ох, как же, твою мать, это было прекрасно!.. Бесценный подарок всевышнего за часы страданий. Квак, и двое таки встретились. Тео устроил в своей голове настоящую театральную постановку. Разделил воспоминание на кусочки, добавил фантазии и, сшив обратно, получил монстра Франкенштейна, которым теперь мог утешать себя по ночам. Не её лоб, а её губы, не его нос, а его рот. Встретились будто так и должно быть, будто это, чёрт побери, абсолютно нормальная картина! Как бы он её целовал? Столько возможных вариантов! Можно начать нежно, чтобы она не испугалась, почувствовала каждое нервное окончание под кожей. Позволила пальцам перебирать складки на тесном пиджачке. Главное не отвлекаться на ту пуговку, что едва удерживает прикрытой пышную грудь. Того и гляди оторвётся и угодит кому-нибудь в глаз. Тео бы подпрыгнул и проглотил, как голодная псина кусочек лакомства. Лелеял колики в желудке, чувствуя, как по телу распространяется любимый вишнёвый аромат… А если начать жёстко? Тео прикусил зубами язык, ибо тот слишком активно шевельнулся, имитируя французский поцелуй, готов был вылезти прямо изо рта. Глотки её дыхания, неумелый или вообще отсутствующий ответ… Ох, Мерлин… Пах пришлось зажать между ног, ибо орган призывно дрогнул при одной мысли о покорности и открытости малышки. Её опрокинутое на стол Слизерина тело, задранная в спешке юбка. Она просила, если бы хотела на самом деле? Нет, разумеется. Молчаливо распалялась бы, отдав все бразды правления Тео. Прикасаться к ней, пробовать на вкус влажное местечко… Она чувствительная, в этом нет сомнений. У таких все нервы работают на пределе, и Тео готов заняться каждым в отдельности. Сколько их, этих окончаний? Кажется, в книжке по анатомии было написано около восьми тысяч. Заласкать каждый по отдельности! Кусать, посасывать, давить. Жевать пока не потечёт живительный сок прямо на язык, слаще любого сахарного сиропа, даже слаще дешёвой, но такой любимой ягодки. Тео положил угол нижней челюсти на край ладони и буквально на секунду прикрыл глаза. Доверху наполнялся образом, содержавшим в себе пушистую причёску, ровно по плечи, кожу с жемчужным сиянием, обнажающимся в солнечных лучах. Непроизвольно собрал лёгкими воздух и поморщился. Грубый запах Блейза: сигареты и тяжёлый мускусный парфюм. Сырость учебников и вонь кабинета зельеварения, которую, похоже, уже ничем никогда не вытравить из мантии профессора. Ни следа такой необходимой и любимой ягодки. Что за отвратительный звук? Вроде Снейп не царапал гвоздём доску, мел движется самостоятельно, вырисовывая тему эссе для домашнего задания. Ну конечно. То, что слышал Тео, было куда хуже скребущего гвоздя — приглушённые смешки в ряду, где сидели гриффиндорцы. Гермиона дважды обернулась с намерением прервать веселье за своей спиной. — Замолчите! — нравоучительно бросила она. Тео нахмурился, пожелал наполнить рот тихо смеющегося Ватсона осколками стекла и заставить проглотить, чтобы те стирали в кровавую массу ненавистные кишки. Ублюдку печенье досталось без всяких дополнительных усилий за обаятельные глазки, как и привилегия скакать рядом с нежным оленёнком, а Тео пришлось унизиться до грабежа. Интересно, она уже сплавила его дурацкий подарочек или будет носить в сумке до скончания веков? — Мистер Ватсон, — Снейп порхнул между рядами, мелированный идиот тут же умолк, Тео буквально слышал, как по его горлу прополз ком страха. — Я так понимаю, моя лекция столь занимательна, что не стоит вашего внимания. — Нет, сэр. Я… я слушал вас очень внимательно. Гермиона закатила глаза. — Вот как? — подобная строгая интонация никогда не предвещала ничего хорошего. — Тогда будьте добры, мистер Ватсон, подведите итог сегодняшнего занятия. Какие существуют подвиды троллей, откуда появились эти милые создания и, — Снейп нагнулся и зловеще добавил, — какова ваша тактика в борьбе с ними? Или вы собираетесь сразить их своим невежеством? — Эм-м-м… — Господи, какое наслаждение наблюдать за этой растерянностью. — Ну наверное… Эм-м-м… У троллей большие сильные руки… и… — стрельнул глазами в Поттера, надеясь на подсказку, ведь ему с верными приспешниками удалось однажды сразить это чудище, но избранный был погружён в свои мысли и, казалось, вообще плевал на происходящее. — Они могут затоптать… и… ну… — Время вышло. Минус десять очков Гриффиндору. Уголок губ Тео дрогнул. — Мистер Нотт, — не глядя, обратился Снейп. — Покажите пример благовоспитанного ума. — Конечно, профессор, — Тео кивнул, выпрямил спину и расправил плечи. — Родиной троллей является Скандинавия. Различают четыре подвида: горные тролли, они считаются самыми большими, лесные тролли, речные тролли и тролли из Надрож. При атаке тролля ключевую роль играет умение уклоняться от ударов, поскольку есть риск попасть под его дубинку. Самым лучшим вариантом будет использование Левиоса, чтобы лишить его оружия и отвлечь. Затем вырубить с помощью всё той же дубинки. — А что если тролль не имеет дубинки? Как нужно действовать? — Снейп сложил пальцы в замок и посмотрел на Тео. — В таком случае нужно лишить его опоры, чтобы создать дополнительные помехи передвижениям. Удобнее всего сбросить со скалы. Снейп удовлетворительно кивнул. Тео не уловил за время урока ни одного слова, но при этом умудрился дать абсолютно книжный ответ, хотя учебник пролежал закрытым все сорок пять минут. Уже давно было ясно: мысли о пуффендуйской малышке могут помешать быть внимательным на уроке, поэтому лучше на всякий случай читать на несколько глав вперёд. Идиоту Ватсону такая гениальная идея не пришла в голову и теперь он сидел потупившись, глядя на вспотевшие ладони. Тео ликовал, с наслаждением вешая на гриффиндорца клеймо тупицы. Второй раз за утро. Если бы ты видела… Тео готов был отдать каждое заработанное факультетское очко за возможность отмотать время назад и посадить Оленёнка к себе на коленки, чтобы она лицезрела, как меркнет огонёк в Ватсоновских глазках, как Тео в роли триумфатора даёт верный ответ на вопрос. Даже такая маленькая победа нуждалась в её одобрительном кивке. Блейз и Драко шагали рядом, обсуждая какую-то очередную сплетню о Гермионе. Позади топала Панси, изо всех сил пыталась влиться в беседу. Но, увы, Драко куда интереснее было комментировать Грейнджер, чем обращать на неё хоть какое-то внимание. Ну конечно, дружище. Ты специально выискиваешь в гриффиндорской старосте недостатки, чтобы потом иметь законное право ласкать её фамилию своим языком вслух без малейшего подозрения. Тео отдалился немного вперёд, оставив разговоры за плечами. Мысль о Хогановских бедрах никак не хотела оставлять его в покое, сопровождала на следующей лекции, держала в напряжении вплоть до самого обеда. — Вы слышали? Кто-то напал на Рикки! — вопила Гермиона за соседним столом. Поттер по-прежнему варился в прострации, рыжий увлёкся содержимым своей тарелки и хоть и кивнул, очевидно плевал на судьбу домовика. Тео даже бровью не повёл. Отправил в рот идеально тонкий кусочек ветчины, медленно жевал, представляя вкус заветной печеньки. На лице застыла странная полуулыбка. Опять реальность утекала сквозь пальцы, заменялась сладеньким миражом. Тео мог поклясться, что чувствует это… Вес Софии на коленях, её грудь рядом со своей, забирается руками под блузку и шепчет… «Почему ты заставила меня так долго ждать, малышка? Теперь я буду пожирать твои изгибы пока не умру от переедания.» Её пальцы в волосах, нетерпеливое потирание друг о друга… Хорошо, что Драко с Блейзом смылись на перекур, иначе бы бугорок в штанах привлёк к себе внимание. Предчувствие… Перестал жевать, застыл. Раз, два, три… Её дыхание совсем близко. Тео взглянул на вход в Большой зал именно в тот момент, когда впорхнула София. Лучик света посреди пасмурной осенней мглы. Греет лучше каминного огня за спиной. Ты не меняешься, солнышко. Опаздываешь на пятнадцать минут на обед, бежишь к столу так, будто тебя будут отчитывать… Я бы отчитал. Как? Фантазия не знает границ, когда дело касается Оленёнка. Тео затвердел уже просто до неприличия. Мысли о её бёдрах, воспоминания о шести бантах всегда впрыскивают в кожу столько афродизиака, что хочется обратиться животным и пойти на поиск заветной самки. Тео чуть слышно усмехнулся. Аромат своей ненаглядной самочки он чуял через два стола, хотя плотно сидевшие гриффиндорцы и когтевранцы как всегда преграждали обзор. Она обязана была принадлежать ему… Вся, до последней капли крови, частицы магии, ноготка, лучика в голубой радужке, лакомой влаги в период овуляции. Да и в любой другой — тоже. Невыносимо… Расстояние и желание заставляли кровь всё активнее собираться в ноющей точке. Просто так это не пройдёт и не рассосётся. Тео выжидал момент, когда столы заполняться студентами, а значит, в коридорах воцариться практически полная пустота. Пришлось оставить обед доеденным лишь на две трети. Он выскользнул из Большого зала, мысленно прокладывая маршрут к высвобождению. Нужда гнала к узкой винтовой лестнице, затем в проход. К двери мужской уборной, которую он запечатал за собой сложным заклинанием, убедившись, что в кабинках никого нет. Сумка была отброшена в сторону, руки поспешно расстегнули ремень и резким движением стянули брюки вместе с шёлковыми боксерами. Тео схватился за горячий, томящийся в ожидании Софии орган и сделал несколько рваных движений, сопровождаемых звонким шипением. — Чёрт… Ты опять меня довела! Если ночью Тео упивался, представлял и фантазировал, по одному кусочку поедал головкой воображаемые нежные складочки, теперь ублажал себя так резко и нетерпеливо, как будто жил месяц в монастыре и был вынужден соблюдать целибат, не пролив ни одной капли спермы во имя священного долга. Амплуа грешника устраивало Тео больше, хотя глупо отрицать факт того, что облачение католического священника сделало бы его до жути привлекательным. Впрочем, есть риск оказаться преданным анафеме, если милая прихожанка София Хоган подойдёт за наставлением после воскресной проповеди. Слишком часто Нотт-старший возил сына летом в Италию. По утрам Тео гулял у храма, расположенного недалеко от поместья. Рассматривал верующих маглов, изучал их странную философию и поведение. Не думал, что наблюдения будут выплавлены в новую больную фантазию, за которую его бы точно посчитали как минимум одержимым тёмным духом. Не богохульствуй, Теодор! Поздно. Заражённый вирусом самого сладкого в мире греха Тео представлял, что бы он сделал со своей невинной вернопреданной. — Святой отец, я согрешила. — В это сложно поверить, Софи. Но всё же, расскажи, что ты делала? Ты же знаешь — исповедь лучшее средство для очищения сердца от пороков. — Ох, это ужасное… постыдное… непозволительное для молодой благопристойной девушки! — Что же это? — …Я фантазировала… О вас… Тело почувствовало глубокий укол, болезненный и приятный до потери сознания. Рука сдавила член так, что Тео взвизгнул, испугавшись, что увидит в сочащейся смазке кровавые узоры. Но даже это не заставило бы остановиться. Боль, которой он себя истязал, несла в себе космическое наслаждение, без которого невозможно было дышать. Так мазохисты упиваются коктейлем из эндорфинов, нанося один за другим порезы на кожу, стонут от ударов плётки по оголённому телу и хрипло упрашивают: «Ещё!». Тео хлестал сам себя, двигая рукой без малейшей пощады, будто хотел себя придушить. Ноги его разъезжались в стороны, кабинка полнилась полустнами, полувздохами. Никакой жалости, только животная похоть. Только рваные движения, танец на границе между агонией и блаженством. Борьба с желанием продлить удовольствие и вместе с тем излить всего себя прямо на пол, высвободив остатки рассудка из лап неутолимой жажды по любимому ангелу. Забвение, туман, ничего не видно. Тео стекал каплями предэякулята, разбивался, чувствовал вкус блеска для губ, печенья, тыквенного сока. Они заменили ему кровяные тельца, воду, воздух, здравый смысл. Треск, разрывание, вход в священное лоно, её первый крик, свечи, банты, волна из рубиновых ягод, заполняющая спальню в Нотт Мэноре, эхо порока под высокими сводами. Холодная поверхность бачка, о который пришлось опереться, чтобы не разъехаться в окончательный поперечный шпагат. Боль нещадно заколола у основания, но смешивалась с такой мощной эйфорией, что терялась на её фоне. Он упал. Ударился виском о край унитаза, но не отнял руки и продолжал… продолжал… Продолжал изо всех сил, несмотря ни на какую боль! Кусал губу, стонал, искусно, со знанием дела доводил себя до высшей точки. — Я трогала себя, думая о вас, святой отец… Тело сжалось до масштабов наночастицы и тут же выросло в Галактику. Тео выгнул спину, забился в судороге, ударяя свободной рукой об пол. Как назло именно той, какой до этого снёс дверцу в другом туалете. Оргазм пронёсся даже сквозь сердце с такой силой, что Тео больно стукнулся макушкой о каменный пол. Бёдра задержались в воздухе, клыки прикусили губу, по уголку рта побежала слюна. Всё стало пустотой. Только собственные тяжёлые вздохи раз за разом проникали в слуховые каналы и тонули где-то внутри. Сколько прошло времени, прежде чем он пришёл в себя, трудно было понять. Тео будто только что проснулся, разомкнул веки и несколько раз моргнул, стараясь избавиться от мелких мошек. В каждом кончике тела ощущалось онемение, что-то райское сияло острыми лучами под кожей. Внутренность умолкла. На время. Приподнял голову, осмотрелся. Оценив ситуацию, скривился, будто увидел в еде дохлое насекомое. Его затошнило от липкого стыда, от того, в каком виде он предстал сам перед собой. Лежал на полу в туалете, растрёпанный, выпачканный в собственных выделениях, со спущенными до колен штанами, как долбанный маньяк-педофил… Конечно акты самоудовлетворения случались и прежде, но не в таком, чёрт побери, виде! Не на полу, на котором Мерлин знает какие жидкости были оставлены предыдущими посетителями! Тео горько хохотнул, глядя в лицо судьбе. Она злорадно улыбалась, протискивалась в узенькую щёлку между дверцей и перегородкой, тыкала пальцем и насмехалась над представителем чистокровного рода. Очень напоминала злобную пикси. Тео провёл рукой по лбу, затем положил на голый живот и посмотрел на потолок. Пробыл в таком положении ещё некоторое время, затем медленно поднялся на ноги и принялся с нескрываемым негодованием приводить себя в порядок. Это уже не грабёж эльфа… Это оживающий на глазах диагноз! София… Оленёнок… Малышка… Принцесса… Конечно. Как же. Это она толкает к порокам, к самоуничтожению… К мягким стенам и крепким рукам санитаров.

***

Послеобеденное время тянулось невыносимо долго. Тео достав книгу занял место на скамье у высокого узкого окна в башне Защиты от тёмных искусств и попытался заинтересовать ум чем-то кроме жалости к самому себе и ковыряний на страницах анамнеза. Половина дня была за плечами, ощущалась кошмаром, от которого под рубашкой по бронзовой коже бежали струи холодного пота. Необходимо вернуть себе здравомыслие. Выровнять ритм сердца, вспомнить о том, что существует реальная жизнь. Уроки, Квиддич, письма отца, скрупулёзное отрабатывание магических навыков, тьма Волан-де-Морта, сгущающаяся за пределами замка, в конце концов. Ничто не может сравниться с ней. Ничто не имеет веса… Она владеет миром, движением кислорода и атомов. Тео зажмурился, сильно, практически вдавив веки в череп. Чёртова Хогановская клетка сжималась всё сильнее, вгоняла металлические прутья прямо в плоть. Слишком больно от всего. От своих поступков, набирающих неадекватность, от того, что посмел достать кусочки из прошлого. Вертеть их в пальцах, смаковать каждую эмоцию, как редкий деликатес. Любую, даже если от неё впору вскрыться, считать последние секунды перед смертью. Ну уж нет. Я умру, только зная о том, что она покинула земное пространство. Пока есть шанс дышать в одном мире, душа будет цепляться за жизнь, каким бы адом она ни казалась. Сознание пронзила яркая вспышка, и вновь самый ненавистный флакончик с воспоминанием норовил затянуть в свой чернильный спектакль. Грязная постыдная дрочка превратила Теодора в тряпку, в раба собственного ума, который дразнил воображаемой стекляшкой. Он давил Теодору на мозг, мешал наслаждаться светом, проходившим сквозь витражную мозаику. Как же он устал от этих биполярных приступов! До смерти хотелось сдавить зубами сердечко Оленёнка. Проглотить… Нет, оно не упадёт на дно желудка, опустится невероятным образом в грудь и будет жить и биться в ней, соединиться мышечной тканью с сердцем самого Тео, синхронизирует ритмы. Защищённое от любого внимания, от любого шанса быть осквернённым. Туда же Тео хотелось спрятать сокровище между ног. Она ведь не утратила его, верно? Плёночка ещё целая? Лето не надуло ей сквозняком неумелого вторжения? Ох, Мерлин, это же просто смешно! Софи страдает синдромом неизлечимой непорочности! Всегда обращается осторожно с парнями, подпускает на расстояние дружеского рукопожатия, не ближе. Но, твою за ногу, её неумение отказать может повлечь за собой беду. Долбанному гриффиндорцу же как-то удалось оплести её своими липкими щупальцами! Одно утешает — сердечко пока что ни кем не занято. Если бы Софию, как и многих, одолел вирус влюблённости, Тео узнал бы сразу. Так же, как угадывал незначительные перемены в её настроении. Даже начало трудных женских дней не ускользало от его охотничьего взгляда: у бедняжки они всегда были болезненными, окрашивали румянец бледными пятнами, заставляли придерживать руку на животе во время лекций, почти ничего не есть кроме шоколада, иногда подвергать Теодора страшной пытке — пропускать один-два учебных дня. Милая, я знаю способ избавить от спазмов. Если бы ты только могла меня попросить… Не попросит. В её головке никогда не было и не будет места для такой мысли. Полочка для Теодора Нотта хранит в себе разве что одну установку — держаться подальше, исключить из своей жизни. К чёрту всё! Слишком сильны чувства к отцу, слишком очевидно её отчуждение. Почему нельзя раздвоиться? Один Тео будет достойным продолжателем древней чистокровной фамилии, глотающий каждую фразу отца как истину в последней инстанции. Второй будет, как герой романа, носиться за Софией, осыпать драгоценностями, покупать всё для зверушек и самое главное… С упоением, с полной отдачей дарить ей череду экстазов по нескольку раз за ночь! Гадкий ум и тут подложил свинью! Напомнил об утреннем инциденте. О той стороне, которую хотелось раскромсать и сделать вид, что её не было! Отскочила! Будто сам Тёмный лорд явился ей во плоти… Какой это раз? Сотый? Она всегда держит дистанцию, можно почувствовать, как в грудь больно упирается пика, сделаешь шаг и насадишь себя на холодный металл. Страх, опасение, смущение, ненависть, безразличие — всё что угодно, кроме притяжения. Грустно, аж тошнит. Изменилось бы что-то, если в тот вечер он, как и сейчас, пытался уединиться с книгой? Не надел дорогой костюм из тяжёлой итальянской ткани, не всунул ноги в новенькие туфли, предназначенные специально для особых приёмов. Не любовался бы собой в зеркале, мешая Малфою зачесать волосы на бок. Вряд ли. То была кульминация, подготовка к которой началась ещё в поезде перед первым курсом. Тео вновь попытался подумать о строчках в книге. Но финальный аккорд, вбивший в его сердце Софию, маячил совсем рядом. Искушал и отталкивал. Как и сама принцесса. Буквы сливались в единую массу, плыли змеями по страницам. Тео пытался бороться изо всех сил, чтобы избежать затягивания в милое болотце. Не выходило. Курить… Срочно! Не нужны сейчас эти воспоминания о поломанных пальцах на руках, о наполненных ледяной водой лёгких, о кровавых пятнах на синем льду. Тео рванул к лестнице. Быстро добежал до середины, держал путь к докам, куда прибывали лодки с первокурсниками, — главное, чтобы Филч не появился. Иначе опять придётся откупаться галеонами. Твою мать! Задел плечом младшую Уизли, поднимающуюся по лестнице с Дином Томасом. Гадко было видеть, как эти двое преспокойно держаться за ручки. Зависть? Очень может быть. Но ужасно не это, а то, что рыжая смотрелась в маленькое зеркальце. Буря под названием Теодор Нотт выбила локтем его из её рук. Оно вылетело, и Тео не посчастливилось случайно уловить момент, когда по гладкой поверхности за секунду расползлись трещины от удара о серый мрамор… Зрачки в медовых глазах увеличились практически вдвое. Трещины на льду… Трещины на костях… Трещины на сердце… Теперь уже никуда не спрятаться. — Репаро. Зеркальце вернулось к владелице, а Тео нёсся дальше к Чёрному озеру. Лодки мерно покачивались на воде, всплески расходились негромким эхом под сводами. Тео прижался спиной к стене. После третьей глубокой затяжки выпустил дым через обе ноздри и почувствовал, как осенний ветер пронизывает тело, будто на нём вообще нет никакой одежды. Никотин, несмотря на внутреннюю мольбу, не спасал… Младшая Уизли, что б её, всё испортила.

***

Это был тот единственный день, в который Тео впервые смог назвать себя романтиком. Проклятым, больным, извращённым романтиком. До дня бала ему хватало сил ускользать от своих нарастающих чувств. Топить их в учёбе, удерживать за тяжёлой дверью долга перед отцом. Долга оставаться тем, кем он был рождён. Но… Он был не готов к тому, что увидит… К синеве, украшавшей её хрупкую, не по годам женственную фигуру, к открытым плечам, покрытым сияющим мерцанием звёзд, лёгким перьям на рукавах. Мало кто понял, что для Святочного бала малышка обратилась любимой птичкой — болтрушайкой. Всё в ней было до противного наивное, даже улыбка, даже подчёркнутые перламутром глаза. Тео специально смазал в памяти лицо партнёра, он не хотел знать, кто это был, чтобы не вписать к своему диагнозу ещё и статью за убийство. Всё, чем она одарила его в тот проклятый вечер — ласковым прикосновением синего шифона к колену. Повернула голову и улыбнулась кому-то в толпе. Эти ямочки… Идеальны для нежного утреннего поцелуя после долгой изнурительной ночи. Сердце, что отчаянно просило искать её свет, рванулось из груди с такой силой, что Тео стало больно. С кем же он был? Кто так отчаянно тянул к нему руки во время танца? Память утратила это, выбросила как безликий фантик от невкусной конфеты. Зато сохранила движение каждой складки на синем шифоне, грацию, с которой София двигалась по залу, позволяя рукам, не имевшим на неё права, оценивать изгибы в тесном корсете. К середине бала нарастающая нужда в ней уже была сильнее всех сопротивлений и барьеров. Когда вечер утратил официальную атмосферу и толпа бесновалась под звук рок-н-рола, Тео увидел свою прелесть под ярким широким лучом софита. Партнёр зря оставил её… Она кружилась под музыку, ни о чём не думая, проявляясь в каждом движении, выставляла своё изящество напоказ, даже не понимая сколько полных желания взглядов собирает. Когда ты успела стать такой красивой? Когда я успел… вл… Нет! Невыносимо. Отрицать очевидное всё равно, что пытаться сопротивляться дементору, не используя Патронус! Запрещено, нельзя! Я не мог, нет! За что ухватиться? Как я могу спрятаться от этого? Отец, помоги мне! Я предаю тебя! Я предавал тебя целых полтора года! Хруст поломанной на до и после судьбы задавил собой любую музыку и шум толпы. Тёплое чувство взметнулось змеёй, и Тео задержал дыхание, всматриваясь в покрытые серебром стены. Это был нокаут. Тео понял — он не может с этим ничего сделать. Он хотел её в каждом возможном смысле. Каждым органом. Цеплялся за светлую ауру, как грешник за надежду попасть в рай. Хотел быть её всем. Путешествовать молекулами воздуха через внутренности, жить и умирать, дышать и задыхаться. Я влюбился в ангела с синими крыльями… Снова зазвучал медленный мотив. Рыжий сукин сын из старшеньких увлёк Софию в танец. Поддавшись его игре, она заливисто смеялась, хваталась за плечи, когда Фред шутливо наклонял её, неуклюже имитируя жест из страстного танго. Никто не услышал разбитого бокала, не заметил, как парадная мантия скрылась за углом. Снег застревал в кудрях, холод заползал под одежду, но Теодор ничего не чувствовал. Летел, спасался… Надеялся спастись… Он не помнил как оказался на льду. Обернулся и с горячей ненавистью посмотрел на огни замка. Проклятая школа, я не должен был угодить в такую ловушку! Я последний человек на земле, который должен был попасться! Избавиться, выплюнуть, изничтожить. Не танцуй в моих мыслях, не изводи, не прикасайся к моему сердцу! Я хочу отрезать каждую руку, что тебя касалась, хочу отвернуть от тебя любого, кто посмеет смотреть на тебя также, как смотрю я! Я должен избавиться от этого. Что-то сделать… Это не имеет права жить! Тео поскользнулся, ударился об лёд, прикусил губу, ощутил как смешалась со слюной солоноватая капля собственной крови. Присел на колени и вдруг… Приступ отчаяния, растворивший последние крупицы адекватности, призвал к радикальным действиям. Тео медленно приподнялся и со всей силой, что имел, обрушил на лёд кулаки. Я должен выбить это из себя! Но удара было мало. Ещё один. Ещё несколько. Он бил и бил, кряхтя, роняя слёзы на безразличную поверхность, так похожую на то, чем сам когда-то являлся. До встречи с ней. Кряхтение перерастало в истошные крики, чувство стыда и ужаса обнимали не хуже порывистого зимнего ветра. Он продолжал бить, не чувствуя никакого облегчения. Только ещё большее желание разбивать руки в кровь о твёрдую поверхность. Сорвал с себя мантию, полагая, что так удары будут куда более сильными. Долбанная истерия не заканчивалась, набирала обороты. Тео не понимал и не знал, как с этим обойтись. Сходил с ума впервые в жизни. Любовь и боль с этой секунды стали для него синонимами. Он слышал как хрустнули пальцы, когда удар был особенно сильным, ледяная толща провалилась в одном месте. Тео не чувствовал никакой физической боли, не чувствовал морозных игл, пронзающих руки и ноги. Всё бил и бил, теряя силы даже для того, чтобы дышать. Внезапно лёд не выдержал, разошёлся, провалился, и сумеречная бездна проглотила его, сомкнувшись над головой. Тео был ей благодарен. Холодная вода на миг унесла прочь от приходящего. Вдохнул, позволив ей доверху наполнить лёгкие. Больше всего хотелось подчиниться трусости и умереть. Смерть не пришла. Пришла Помфри с зельем для сращивания костей, выслушала рассказ о скользкой лестнице и объявила, что у Тео может начаться пневмония. Потом тьма. Сон в чёрной пустоте без звуков и сюжетов, с пляшущей тенью тревожного расстройства. Смех… Нет, не хватало ещё, чтобы после всего этого мне снилось как ты смеёшься! Ты ведь смеёшься надо мной? Над дурачком Тео, которого пленила, просто дыша рядом с ним! Я не прощу тебе этого, Хоган! Я отыграюсь! Тео раскрыл глаза и обнаружил себя всё ещё лежащим на больничной койке с забинтованными руками и привкусом настойки против пневмонии во рту. Серое зимнее утро, медсёстры ухаживают за другими пациентами. Опять смешки. — Фред, хватит трогать мою ногу, я в порядке. Это просто вывих. — Я слышал, что массажи очень хорошо помогают. Неприятная дрожь одолела позвоночник, Тео повернулся в сторону раздражающих голосов. София лежала через одну больничную койку. Идеальная ножка, выглядывающая из-под синевы платья, покоилась на подушке. Уизли трогал щиколотку — она хихикала и отбрасывала от себя его руки. Нет, это невыносимо! Уж лучше жалящее заклинание или даже Круциатус! Даже превращение внутренних органов в жидкое мясное пюре было бы куда приятнее, чем тот ад, через который пришлось проходить бедному сердцу. — Мадам Помфри. — Да, Теодор? — Скажите, а мигрень может начаться от громких звуков? — Голова разболелась? — забеспокоилась женщина. Тео кивнул, сжав губы для правдоподобности. Раздался очередной хохот, рыжий посмел пощекотать малышку за пятку! — Мистер Уизли! Покиньте помещение, тут и без вашего присутствия хватает забот! — Я ж ничего не делал! — разочарованно воскликнул Фред. — Прочь. Идите займитесь своими делами. Уизли ушёл. Тео был доволен результатом своей нехитрой манипуляции. София тут… Малышка так близко, всего-то одна дурацкая койка разделяет их… Может истерика того не стоила? Есть шанс на то, что проклятие обратиться светом? Тео повернул голову в сторону Софии, она поймала его взгляд. Натянулась струной и… За одну секунду Тео понял, что никаких шансов ему за всю жизнь не увидеть. София спешно перевернулась на другой бок и весь день, что исцелялся её вывих, ни разу не приблизила свой взгляд к Ноттовской кровати.