VANTABLACK

      Незаметно и естественно — именно таким образом в серую повседневность Эстеры с удивительной деликатность ловко вклинился Эрион Фоули, став неотъемлемой, но наиболее важной частью её вмиг преобразившейся жизни.       То свидание, до которого Эстера считала дни и часы, породило собой второе и третье; новая встреча требовала скорее назначить следующую, а заодно распланировать и все выходные в месяце.       Раз в неделю Эстера тайком выбиралась ночью из спальни и не возвращалась до самого утра. Дезиллюминационные чары отточились до такой степени, что даже при ярком освещении ванной комнаты было проблематично отыскать себя в зеркале — искажения и преломления света стали минимальными. Уже этих чар и Заглушающего шаги заклинания вполне хватало, дабы юрко ускользать из-под длинного носа смотрителя. Проблемы доставили бы Пивз или профессора, но Эрион знал каждый закоулок в Хогвартсе, поэтому они ни разу не попадались.       Эстера не могла ответить, когда для неё стало нормой видеться с ним наедине. Всё случилось незаметно и плавно. Первые осторожные прикосновения, мягкое переплетение рук, нежные объятия и целомудренные поцелуи в лоб, от которых предательски подгибались коленки и пересыхало во рту. Маленькие записки и вишнёвые леденцы чудесным образом находились сами собой в сумке или карманах мантии после каждого совместного урока или стихийного столпотворения в дверях Большого зала. Засушенные цветы между страницами учебников, забавные письма с невидимыми чернилами с утренней почтой, подарки в виде конфет и крохотных мягких игрушек, помещавшихся на ладони — Эрион наполнял рутину согревающим волшебством и яркими красками. Он был далеко при свете дня, но его присутствие ощущалось достаточно явственно, чтобы не сойти с ума от тоски в ожидании следующего свидания. Он стал необходимым и незаменимым и так глубоко въелся то ли в мозг, то ли в недра души, что каждое утро и каждую ночь Эстера просыпалась и засыпала с мыслями о прошлых или грядущих разговорах.       А с неутомимым приближением холодов голову постепенно начали переполнять и размышления о будущем.       Об их с Эрионом будущем.       Эстера всеми силами глушила сомнения, зародившиеся ещё с самого первого вечера в Выручай-комнате. Долго убеждала себя, что это пустяки, что их общение — смешная случайность, которая вот-вот подойдёт к закономерному концу; когда же случайности преобразовались в стабильность, она пыталась уверовать, что это по-прежнему ничего не значило, что Эрион притворялся или валял дурака, а сам намерен признаться в возникшем между ними недопонимании.       Время клонилось к декабрю, но никаких предпосылок к завершению общения Эстера не замечала. Эрион оставался привычно-непривычно чутким и внимательным, как и прежде. Кроме того, его попытки сблизиться становились всё очевиднее и решительнее. Словно он готовился к чему-то бо́льшему, собирался перешагнуть некую черту, что раз и навсегда перевернула бы их неопределённые в данный момент отношения.       А Эстера невероятно этого часа страшилась.       Конечно, в идеальном мире она бы предпочла не скрываться, быть смелой и иметь мужество поставить свою семью перед голым фактом «неправильного» выбора. Но жила она далеко не в идеальном мире и однозначно не являлась идеальной версией себя.       Поэтому ясно дала Эриону понять, что букеты цветов и прочие примечательные атрибуты классических ухаживаний принимать не сможет. И поэтому короткие и зачастую неконтролируемые взгляды в сторону гриффиндорского стола, превратившиеся в дурную привычку, безмерно волновали её, ведь в два счёта грозили навлечь ворох проблем.       Парадоксально, как общение с Эрионом, подарившее иммунитет к однокурсникам и равнодушие к выходкам Аспидиса и жёлчности Тома, в итоге стало новым поводом для беспокойства. Из-за тщательно охраняемой тайны в груди то и дело поднималось тревожное предчувствие надвигающейся беды.       Эстера с тоской смотрела на сладкие парочки влюблённых, что самозабвенно гуляли по школе и Хогсмиду, без проблем проводили время в кафе и на лавках, и преисполнялась гнетущей злостью на целый мир. Верх ребячества и свойственной глупым девчонкам наивности, но менее желанным это маленькое счастье не становилось…       Да и хотел ли Эрион того же, что она? Эстера с почти параноидальной осторожностью избегала даже смежных тем, поэтому понятия не имела о его истинных намерениях. В худшие из дней — благо их стало куда меньше — она готова была кусать локти от неутихающего мандража, от гадостного, отравляющее всё вокруг и до нелепости жалкого страха, что её снова использовали. Испытывать это значило согласиться с собственной беспомощностью и убогостью.       Ведь если чужие помыслы и впрямь являлись частью некоего расчёта и подлости, а Эстера инфантильно понадеялась на чудо, то не заслуживала и щепотки сочувствия. Но коли утробные страхи были плодом фантазии, то мерзкой трусихе, посмевшей подозревать того, кто добровольно пошёл к ней навстречу и распахнул объятия, полагалось сгинуть в собственной тьме и не порочить ею невинных.       Слишком быстро. Непозволительно быстро все мысли заполонил один единственный человек, но бороться против этого недоразумения, которое, конечно же, никаким недоразумением не являлось, Эстера не хотела, не пыталась и, тем более, не собиралась.       Разве простительно собственноручно разрушить то, чего осознанно или неосознанно искал долгие годы? Поиски проходили в кромешной темноте и в полном непонимании, что именно нужно в окружающем мраке нашарить, но волшебство всё-таки случилось. Свалилось на голову прямо с неба. Встряхнуло от долгой спячки, вдохнуло сил, пробудило массу разнообразных желаний и мечт, а самым обидным было то, что с этой горой чувств, мыслей, стремлений и страхов Эстера оказалась не способна совладать.       Не знала, как утихомирить бушующий ураган внутри себя. Не понимала, куда или к кому обратиться за помощью. К подругам? Увольте. Им нельзя знать об Эрионе. Написать кузине? Глупость. Напичканная французским легкомыслием и избалованная Себастия посоветовала бы расслабиться и проще относиться к жизни — ведь в ней полным полно удовольствий (и других мужчин). Последним вариантом была тётушка Цецилия, но, драконьи потроха, это надо совсем лишиться рассудка, чтобы спрашивать у будущей свекрови совета для отношений не с её сыном.       А ведь именно в нём и заключалась главная проблема, и не думать о ней не получалось.       Эстера и прежде часто уходила в себя, игнорировала окружающих и интуитивно проживала жизнь, погружаясь в учёбу и выполнение домашних заданий. Для Теи и Кэсси это стало чем-то привычным; они знали о требовательности её отца, а потому любую отрешённость от всего мирского списывали на страх послушной дочери разгневать родителя. А Эстера не разубеждала — ей была сподручна их отчасти ошибочная теория. Но вот для Аспидиса тяга к знаниям никогда не являлась достаточно уважительной причиной, чтобы игнорировать существование его персоны. Заскоки кузена страшно нервировали и раздражали, пускай с возрастом получилось относиться к этому чуть проще.       Значимые перемены настали с появлением в жизни Эриона.       Бесцеремонность Аспидис и избыточные комментарии Тома вкупе со школьными сплетнями, неизменно кишащими вокруг почти что каждого богатого и чистокровного ученика, — все оно померкло и растворилось в тепле одного человека. Эстера переживала лишь о том, что они про него узнают, и тогда всё будет кончено. Чёрт там с возмущениями Аспидиса — он ничего не решал и решить не мог. Но непременно поставил бы в известность Нестора, а тот, в свою очередь, отца Эстеры.       А самое смешное, что это была первая из трудностей, и преодолевалась она банально — следовало и дальше сохранять общение в тайне до окончания Хогвартса. Но какой смысл, если Эрион мог отвергнуть её в любой момент после того, как узнал бы правду? А узнает он наверняка — раз Аспидис не сдержал языка и проболтался Тому, не было гарантии, что информация не просочится за пределы факультета. Да и отмалчиваться уже не представлялось возможным.       Не тогда, когда Эрион почти доверился, а в качестве благодарности имел все шансы горячо поплатиться за свою наивность.       — Что-то случилось?       Эстера ждала этого вопроса.       Невзирая на то, что она готовилась аж две недели, начать разговор первой не осмеливалась. Мрачная задумчивость, в которой она пребывала последние несколько свиданий, не укрылась от Эриона.       Пока было относительно тепло, они нередко прогуливались по залитым лунным светом окрестностям Хогсмида или встречали рассветы на площадке Астрономической башни. Теперь же верным пристанищем служила Выручай-комната с её почти не меняющимся интерьером.       Разглядывая узоры на цветастом ковре, Эстера сидела в молчании не меньше пяти минут и, как ни странно, не терзалась ни единой мыслью. Голова была пуста. Разве что сердце периодически учащало пульс.       Эрион, благослови его Мерлин, не торопил с ответом. Однако безмолвие и вечное оттягивание неизбежного ничего бы не решили. Эстера тяжело, но в то же время решительно вздохнула. Для удобства слегка отстранилась от Эриона, рядом с которым вплотную сидела на диване, и развернулась полубоком. Признаться, ей страшно хотелось отвести глаза и бесцельно гипнотизировать причудливый орнамент и дальше. Пришлось себя пересилить.       — Надо поговорить… — Эстера поморщилась от того, каким сиплым показался собственный голос, и вынужденно сглотнула застрявший в горле ком.       — О чём же? — с лёгкой улыбкой осведомился он, потянувшись к её руке.       Эстера не допустила этого соприкосновения; если сегодня всё закончится, нет смысла понапрасну травить себе душу.       На её резкий жест Эрион в недоумении вскинул брови и сказал уже малость серьёзнее:       — Мне следует беспокоиться?       — Наверное… — безрадостно усмехнулась она и снова вздохнула. — Не знаю… Может, стоит даже радоваться.       — Я тебя не понимаю, Эстера.       «Я тоже себя не понимаю», — в отвращении подумала она, едва это не ляпнув.       Не исключено, что всё было ошибкой с самого начала. Не случись их глупого и непозволительно близкого знакомства, граничащего с ещё более неприемлемыми отношениями, она бы так не страдала.       Пускай прошлая жизнь не отличалась разнообразием и приятными событиями, но зато не угрожала разрушить привычный уклад одним махом.       Разве стабильность и безопасность не главное?..       От столь прагматичных мыслей Эстера захотела влепить себе затрещину. Нет, в самом деле, как можно быть такой трусихой?       «Раз уж вляпалась по уши, найди решимость разобраться с последствиями».       Верно. За собственную дурость должно отвечать своей головой, а не расчётливо и хладнокровно водить за нос других, хоть и соблазн оставить ситуацию неизменной до самого конца был чрезвычайно велик.       — В общем… — Эстера позволила себе последнюю заминку, а затем заговорила увереннее. — Хочу кое-что прояснить, пока всё не зашло слишком далеко…       — Под «всё» ты подразумеваешь нас? — перебил её Эрион, на лбу которого образовалась мелкая морщинка.       — Мы не встречаемся, — не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она и нервно стряхнула с колен несуществующую пылинку. — И не сможем. Я не уверена, хотел ли ты этого вообще и…       — Конечно, хотел, — опять оборвал он с нотками возмущения в голосе. — И хочу.       — Ну так вот… — Эстера едва подавила напрашивающуюся от заветных слов глупую улыбку и, надеясь, что не покраснела, якобы беззаботно, будто он произнёс нечто повседневное и не шибко важное, продолжила: — Я не настолько ужасна, чтобы и впредь создавать видимость счастья и всего такого…       — О чём ты говоришь?       Она уловила его волнение, но внешне Эрион оставался предельно спокойным.       — Ты ведь должен понимать, что у нас… вернее, ты, конечно, тоже чистокровный, но моя семья иначе смотрит на множество вещей, нежели твоя.       — Так… — настороженно сказал он, кажется, начиная подозревать, куда она клонит.       — Тея давно помолвлена, да и Вальбурга, ну, и я… я не исключение, — глухо выдавила Эстера, борясь с накатывающей тошнотой. И тут же посчитала жизненно необходимым содрать зубами засохшую кожицу с губ. Кратковременная боль и солоноватый привкус крови порядком взбодрили.       — Я понимаю, — медленно кивнул он, чуть подавшись корпусом вперёд. — Но ты сама согласна на это?..       Эстера рефлекторно отстранилась.       — Нет, не понимаешь.       Моментально ожесточившийся тон Эриона не спугнул; он не отвёл взгляда и в лице не изменился.       — Всё не так просто, — уже спокойнее и тише произнесла Эстера. — Это не кто-нибудь, от кого легко отказаться без тяжёлых последствий. Если отец… если я воспротивлюсь… кхм, всё очень усложнится, потому что наши семьи… в общем… мы…       — Кто он?       От скользнувшего в голосе Эриона холода Эстера безотчётно поёжилась, но одновременно с этим где-то в районе живота поднялось щекочущее тепло…       Ей стало приятно из-за его злости и ревности?       Если да, то человек она и вправду ужасный, но время сокрушаться печальному умозаключению выдалось крайне неподходящее, тем более что беседа не была закончена. А следующее имя из уст Эстеры прозвучало как зачитанный самой себе приговор:       — Аспидис.       Эрион, по истинно гриффиндорской привычке уже намерившйися что-то пылко возразить, предсказуемо осёкся. А Эстера в обоюдном давящем молчании едва заставляла себя продолжать дышать.       Интересно, что сейчас происходило у него в голове? Пробудилось ли отторжение, а может, и настоящее презрение к старомодным укладам? В конце концов, Эстера не лгала, когда напомнила, что семья Эриона, хоть и носила чистокровный статус не один век, придерживалась куда более прогрессивных и мягких нравов.       Да и не секрет, что древние рода в основе своей делились на две категории: первые «шли в ногу со временем» (и зачастую заканчивали не Слизерин), а потому вполне спокойно могли водить дружбу или даже отношения с теми, кто стоял ниже по социальной лестнице, худшим же вариантом был мезальянс; вторые, глядя на первых, пуще укоренялись во мнении, что союзы допустимы исключительно с равными и разделяющими верную идеологию, ведь иначе терялась (и выпаривалось заодно с «чистой» кровью) всё прочее — и статус, и репутация, и традиции, а это буквально приравнивалось к началу конца любого рода.       Поэтому Эстера не тешила себя иллюзиями и знала: Малфои, Розье, Краучи и Роули вполне неплохо проводили время на различных светских мероприятиях бок о бок с Макмилланами, Гэмпами, Пруэттами и Фоули, однако за закрытыми дверями оба «лагеря» относились друг к другу в равной степени редвзято. Ведь, помимо самой крови, для поддержания прочных связей между семьями необходимо было и единая картина мира.       Тут и крылась вся загвоздка.       Эрион не мог не понимать очевидного. Сам признавался, что он, выходец из потомственного рода хаффлпаффцев, ещё до поступления в Хогвартс был уверен, что на Слизерин не попадёт и, вероятнее всего, ни с кем оттуда не подружится. Так и случилось. Пусть он и «сделал исключение» для Эстеры, но это ничего толком и не значило — прочих её товарищей по факультету он терпеть не мог и не собирался. И уж точно не летал в облаках из глупейшей надежды, что слизеринцы относятся к нему иначе.       После сопоставлений всех фактов легко было прийти к выводу, что он и прежде не смел рассчитывать на принятие со стороны ближайших родственников Эстеры — её отца и Краучей, а сейчас и думать нечего.       — Но вы же…       — Двоюродные брат и сестра, — предугадывая дальнейшее и не желая превращать всё в унизительный допрос, нетерпеливо кивнула Эстера. Раз Эрион морально подготовился продолжить, то лучше уж объясниться как следует. — Мой отец учился вместе с Нестором, отцом Аспидиса. Они хорошие друзья со школы. Настолько, что Нестор сосватал ему свою сестру, мою мать. Соответственно, когда на свет появились мы с Аспидисом, мой отец решил, что будет здорово поженить и нас. Степень родства преградой не является, когда семейное дело требуется передать подходящему и «полноценному» наследнику. А я, как видишь, им быть не могу. Я не мальчик. Кхм… — она судорожно втянула носом воздух, борясь с внутренним гневом и обидой, всегда обнажающимися конкретно на этом нюансе. — Справедливости ради, нельзя не признать: решение отца вполне логичное и, надо полагать, даже правильное… Он минимизировал риски и в некоторой степени якобы обезопасил и меня, когда решил выдать за двоюродного брата. Семья ведь друг другу не навредит, верно?..       Кривая и циничная усмешка, исказившая губы Эстеры, не произвела на Эриона должного впечатления.       — Это всё — драконье дерьмо. Ничего более, — хладнокровно выплюнул он, на сей раз поймав и сжав её руки своими.       — Что?..       — Говорю, что это бредни, Эстера, — тем же бодрым и не терпящим возражений тоном заявил Эрион и придвинулся. — Ты ведь не хочешь, верно? Не надо притворяться. Никто не хочет подобной судьбы. Нет, я не спорю, что твоему братцу и дяде такое вполне по душе: они загребут себе красавицу и все её богатства, а отцу и впрямь может быть спокойнее продать дочь другу детства и племяннику, но что насчёт тебя самой? Логичное решение, минимизация рисков, безопасность — это и дырявого кната не стоит, если не по нраву лично тебе. Ты не обязана им подчиняться. Вообще никому ничем не обязана. Ты понимаешь это или нет?       Эстера в полном оцепенении слушала поток его слов и приходила в ужас от стремительно накатывающего на неё осознания собственной никчёмности.       Продать.       Возможно ли, что отец и вправду её попросту продал? Неважно, ради её блага или своего. Сам факт…       Но обескураживало не это. Не только это. И не выгодополучатели в лице Краучей — Эстера знала, что они её любили. Не отцовский эгоизм — к нему она привыкла. И не традиции, требующие беспрекословного следования им.       Нет.       Эстеру поразило, что за все эти годы она и помыслить не смела попытаться дать отпор и не согласиться по-настоящему. Казалось бы, очевидная вещь, сразу же озвученная первым «посторонним», а додуматься до неё самостоятельно не удалось.       Разве не омерзительно?.. Не смешно? Не жалко?       Возможно, потрясение Эстеры было столь заметно, что слегка разгоряченный Эрион, уже никого и ничего не стесняясь, махом усадил её к себе на колени и мягко, но настойчиво встряхнул за плечи.       — Слышишь меня? Давай сбежим. Тебе не придётся скандалить с ними или что-то объяснять, если не хочется. Просто поставь их перед фактом. Разве они могут тебя остановить? Пускай попытаются! Если прикажешь, я так надёжно тебя спрячу, что никто никогда не найдёт. Сбежим после школы, а? Что скажешь, Эстера? Вас ведь не поженят до этого?       Она ошалело смотрела в пылающие праведным возмущением глаза и растворялась в их летней зелени.       Как это возможно, чтобы один человек носил в себе так много внутренней силы, что мог делиться и заражать ею окружающих?..       Нет, конкретно в данный момент ни капли силы Эстера не ощущала. Наоборот, была столь слаба, что, не сиди она у него на коленях, непременно сползла бы прямиком на пол. Просто находиться в этой слабости было приятно и совсем не страшно, потому что когда выступили слёзы, она не ринулась их стыдливо утирать или прятать.       — Нет, — сипло ответила Эстера и поняла, что плачет.       Эрион улыбнулся.       — Вот и отлично. Ты талантливая волшебница и не пропадёшь без замужества. Ты вообще не пропадёшь, — он осторожно обхватил её лицо руками, затем поцеловал в лоб и пристально, демонстрируя непоколебимую уверенность и волю, опять посмотрел ей в глаза. — Мы вольны поехать куда угодно. Ты ведь сама не хочешь работать в Министерстве. Как тебе отделение Гринготтса? Отправимся в Египет. Я займусь песчаными драконами, а ты будешь разрабатывать заклинания для защиты банка. Или в Румынию? Может, в Тибет? Там есть Гологлазые драконы и древние гробницы, свободные для исследователей, а ещё есть орден тертонов. В мире так много прекрасного и неизведанного, Эстера, — всей жизни не хватит, чтобы насытиться её возможностями. И этот мир не вертится исключительно вокруг карьеры министерского клерка и статуса благородной леди, и уж тем более не вертится он и вокруг желаний твоего отца и дяди. Поэтому… не послать бы к жабьим потрохам эту дряхлую высокомерную Магическую Британию с её насквозь прогнившими традициями?       В голове против воли всплыл образ матери, такой красивой, но бесконечно несчастной и всегда молчаливой. В детстве причины её тоски виделись таинственными и недосягаемыми до приземлённого понимания обывателей. Однако летом…       Два месяца Эстера жила в блаженном уединении в доме на побережье, где мать встретила преждевременную кончину. Отец держал её комнату запертой и сам никогда не переступал порога. Наверное, считал, что в подобной сентиментальности нет смысла. Эстера же не пробовала туда входить из закоренелого страха, но в итоге любопытство его пересилило. Она бессовестно залезла в чужие письма и дневники — благодаря равнодушию отца они остались нетронутыми.       Самый первый альбом, где мать была ребёнком и радостно позировала с двумя старшими братьями, а на одном снимке даже со своим извечно хмурыми родителями, для Эстеры особого интереса не представляли. Такие же экземпляры хранились у Краучей, причём коллекция была куда внушительней и содержала в себе изображения прадедов и нескольких родственников со стороны Малфоев. Но вот школьный альбом матери показался занимательнее. Колдографии демонстрировали хоть и едва улыбающуюся, но вне сомнений счастливую девушку, чьей почти точной копией получилась Эстера. Дальше шли редкие снимки со времён непродолжительной работы в министерстве с, вероятно, коллегами из загадочного Отдела Тайн. Пожалуй, на этих трёх слегка помятых и тусклых изображениях мать выглядела наиболее жизнерадостной и бодрой. А потом… Погасшие, как у выброшенной на берег рыбы, серые глаза на собственной свадьбе. Перерыв в пять или шесть лет, и вот она, ужасно похудевшая, сидела в кресле, а рядом стоял отец с маленькой Эстерой на руках. Больше мать снимать себя не разрешала. Странно, что она вообще хранила эти два убогих полупустых альбома. Если детство, школа и министерство и могли подарить приятные воспоминания — хотя подобная ностальгия, скорее, подействовала бы как соль на рану, — то семейный альбом должен был вызывать лишь злость и ненависть.       По правде говоря, Эстера плохо знала мать. Но понимала: счастья замужество ей не принесло. Из трёх Краучей сильным здоровьем отличился разве что дядя Нестор. А его младшие брат и сестра… дядя Каспар долго и мучительно болел, Альварда же едва пережила роды, после которых целых три года почти не вставала с постели. В ту пору отец отдал Эстеру на попечение нянькам. К матери же приводили утром и вечером — поприветствовать или пожелать спокойной ночи. Должно быть, именно тогда печальный образ и стал ассоциироваться с большой, всегда прохладной и плохо освещаемой спальней, в тенях которой мать выглядела совсем бледной и хрупкой. Иной раз на неё было боязно смотреть — создавалось впечатление, что от настойчивого внимания она, своей прозрачной с синевой кожей напоминавшая тонкий китайский фарфор, рассыплется в прах. Развеется на сквозняке, что часто врывался в покои, и тот, словно горсть сверкающей пыльцы, унесёт её прочь, к звёздам. Так, во всяком случае, представляла себе Эстера в детстве, издали, будто неведомое божество, преданно почитающая мать.       Впрочем, если верить магловским сказаниям, даже боги порой снисходили до жалких смертных.       Вот и мать оправилась и взяла на себя роль строгой, но справедливой гувернантки и воспитательницы. От этого её образ стал ещё страшнее. Она никогда не ругалась, не повышала тон ни на йоту, не хмурилась да и в принципе никак не демонстрировала злость или недовольство. А испытывала ли она вообще хоть что-то? Ведь порой, погружаясь случайно в тревожные мысли, Эстера едва могла сосредоточиться на уроке и подолгу не находилась с ответом. Мать терпеливо ждала, если поиски занимали десятки минут, и невозмутимо подсказывала только когда её об этом просили. Лучше бы кричала. Лучше бы поторапливала, морщилась или ухмылялась, как делали некоторые учителя. С ними было спокойнее и проще. Не смущало и то, что они докладывали о проделках и провалах отцу. Но не мать. А Эстера и пискнуть лишний раз не смела в её присутствии. Наверное, боялась разочаровать, разозлить, отпугнуть. Не хотела, чтобы та опять заперлась в мрачной спальне.       Тётушка Цецилия после проведённых вдали от сына выходных встречала Аспидиса объятиями и поцелуями в щёки и лоб. Мать Эстеры встречала её еле заметной улыбкой и перед сном призрачно касалась губами макушки. Вероятно, кабы не Цецилия, легко можно было бы поверить, что так живут все. В конце концов, отец тоже никогда не отличался тактильностью. Но благодаря Краучам Эстера увидела другой пример и, наверное, оттого порой относилась к Аспидису чуть хуже, чем он заслуживал.       Альварда не соответствовала описанию нежных матерей из сказок и книг. Она не ассоциировалась с теплом и уютом, в её присутствии не хотелось без умолку болтать и смеяться. Мать воспринималась мудрой, прекрасной, равнодушной и недосягаемой. До того, что Эстера даже этим гордилась, ведь обладала куда более ценным сокровищем, чем тот же Аспидис — он в любое время дня и ночи мог обратиться с вопросом или просьбой к Цецилии.       А разве к сияющей на небосводе звезде принято столь часто и опрометчиво тянуть руки?       Нет.       Моменты истины — их встречи с чётко поставленными целями — наступали строго регламентировано. Пять дней в неделю по несколько часов до и после обеда. Эстера усердно и трепетно готовилась к урокам и с замиранием сердца из страха, что никого не застанет в кабинете или библиотеке, медленно открывала дверь.       Мать неизменно сидела в те минуты за столом и просматривала книги и учебники перед каждым занятием. Отрывалась от них на пару секунд: приподнимала уголки губ, приглашала присесть напротив и, моментально обретая извечный отстранённый и равнодушный облик, переходила к теме урока.       Когда Эстера позволяла просочиться сомнению насчёт собственной любви к неземной холодности матери, то винила её слабое здоровье, отца или саму себя.       Но всё оказалось куда проще.       По возвращении в Италию этим летом Эстера поняла истинную и до скуки закономерную причину. Альварда Крауч не хотела замуж, не любила своего мужа, а потому не осталось и любви на дочь. Движима она была ответственностью перед ребёнком, но как только Эстера достаточно подросла, безропотно дала болезни забрать себя.       В бумагах матери нашлось одно самое важное, спрятанное лучше прочих, письмо от её бывшего коллеги в министерстве. Пазл сложился окончательно. Эстера могла бы посочувствовать, но на деле не испытала ничего, без зазрений совести предала записи огню и… Вместо того, чтобы ощутить ту обречённость и муки выбора, которые наверняка перенесла мать, Эстера осознала, что не хотела на неё походить. Не хотела повторить судьбы добровольно сдавшейся пленницы и приносить себя в жертву ради желанного семьёй союза.       Тем более когда заветное счастье нашлось так близко. Стоило просто протянуть руки, вцепиться в него и не отпускать.       Эстера порывисто вздохнула, прогоняя остатки грусти и сомнений. Искра, которой поделился с нею Эрион, начала потихоньку разгораться где-то глубоко в груди. И пальцы, обхватившие мужские запястья, подрагивали вовсе не от холода и не от страха.       — К жабьим потрохам… — едва слышно прошептала Эстера, впервые за последние недели смело заглянув ему прямо в глаза.       А затем… может, порядочные девушки терпеливо ждали замужества, но она больше ждать не собиралась. Не отдавая себе отчёта, движимая одним лишь эгоистичным желанием, непреодолимым порывом забрать своё, Эстера прикрыла веки и приблизилась к его лицу.       Аромат цитрусов, тепло чужого тела и щекочущее кожу нежное дыхание. Мягкость слегка приоткрытых губ и привкус мяты от соприкосновения с его языком.       Первый в жизни поцелуй, искренняя влюблённость — и всё потому, что Эрион Фоули стал её летом этой холодной зимой.

***

      Морозный воздух с лихим свистом обдувал полную народу станцию, нещадно трепал волосы и полы мантий. Колючие снежинки настойчиво и беспрерывно липли к уже порядком онемевшему лицу, но Том Реддл не спешил в факультетскую гостиную, где вовсю приветливо пылали камины. И даже посредством элементарной для него магии не пытался защититься от пронизывающего до костей декабрьского ветра.       Большинство студентов возвращались домой на Рождество, но дом Тома был здесь, в Хогвартсе, и никуда уезжать он, конечно же, не собирался. Ни в этом году, ни в прошлые, ни в те, которые ждут в будущем.       Сентиментальные прощания всегда казались Тому пустой тратой времени, тем более что «разлучённые» друзья увидятся через пару недель. Но на сей раз он не побрезговал воспользоваться столь банальным предлогом и «вышел проводить» сокурсников.       Аспидис негромко переговаривался с Наутисом и Норбаном, прочие товарищи разбрелись кто куда, и Тома они абсолютно не заботили.       Потому что его цепкий взгляд незаметно блуждал по платформе, выискивая свою цель сквозь плотную завесу падающего снега. Наконец, в жалких двадцати футах появилась тёмная макушка. А позади неё — другая, но русая, с беспорядочно торчащими прядями.       Том поморщился не то от холода, не то от отвращения. Вероятнее, возникновению его недовольства послужила именно вторая причина. Однако он продолжил следить за тем, как Фоули, незаметно для всех остальных — но не для Тома, — шепнул что-то Эстере, а затем первым зашёл в вагон. Вот же тупоголовый.       Ей под стать.       Горло сжало от удушающего чувства тошноты. Том еле сдержался, чтобы ещё больше не скривить лицо, когда вспомнил случай недельной давности.       Кое-какие дела потребовали его личного присутствия в Запретном лесу. Он пробыл там чуть ли не до рассвета, а когда, окутанный всеми возможными чарами скрытности, направился обратно в школу, заприметил чужие шаги на снегу, тянувшиеся вдоль опушки.       Не то, чтобы ночные нарушители уставов являлись редкостью — Том неоднократно ловил таких недотёп после комендантского часа, — но на сей раз его одолело куда бо́льшее любопытство, нежели обычно. Да и интуиция подсказала, что не лишним будет проследить. Мало ли загадочные странники — а их было именно двое — доставят проблем, когда придёт настанет пора заявиться в лес. И это не говоря о том, что «лунатики» имели привычку бездарно прозябать время в заброшенных помещениях школы, а не шатались у леса в разгар зимы.       Ступая по уже протоптанным отпечаткам — тем, что побольше, потому как вторые явно оставила женщина, — Том уверенно продвигался вперёд. Стоило признать, моментами его предосторожность несколько притормаживала темп; их шаги быстро заметались падающим снегом, а где-то подтёрлись полами мантий. Благо это преимущественно касалось женских следов.       Спустя двадцать долгих минут Том дошёл до пролегавшей к Хогсмиду дороге. Он прекрасно знал, что если свернуть от неё правее — туда, где открывался неплохой вид на Чёрное озеро, — можно было с относительным удобством расположиться под навесом старой и заброшенной беседки. Лавки там не имелось, но при необходимости и второкурснику подвластно трансфигурировать её из любого подвернувшегося предмета.       И Том не прогадал.       Две укутанных в мантии и шарфы фигуры самозабвенно жались друг к другу, а позже мужская рука так вообще приобняла женщину за плечо. Их лица скрывала ночь, но бо́льшей частью тень навеса. Разговоры заглушал свист ветра, поэтому даже использовать усиливающее слух заклинание было проблематично. В конце концов, оно действовало не выборочно для конкретного источника звука — в равной степени невыносимо громким стал бы и шелест подмёрзшей травы, что торчала на обочине из-под сугробов. А мучить себя Том не желал. Он уже всерьёз собирался подкрасться чуть ближе, но тут неизвестный, ранее сидевший к нему спиной, развернулся полубоком в очевидном намерении поцеловать свою спутницу.       «Прелестно», — в раздражении тогда подумал Том. Если это была очередная сопливая парочка, то никакого интереса она собой не представляла. Даже штрафовать их не тянуло, ведь и сам Том, пусть и носил статус старосты, не имел права на ночь глядя покидать пределы замка. Да и с солидной долей вероятности эти двое могли оказаться жителями Хогсмида или окрестностей.       Но Том чуял: всё не так уж просто. Что-то в жестах и движениях целующихся голубчиков вызывало дежавю. Словно он знал их. Причём знал давно.       Давно…       Даже если бы милостивая луна не выглянула из-за облаков, достаточно осветив их развёрнутые друг к другу лица, Том на время увеличил бы дальность видимости. Но прибегать к магии не потребовалось. Он их узнал. Пускай и не хотел, чтобы увиденное оказалось правдой, а не больной фантазией утомлённого бурной деятельностью и отсутствием сна мозга.       Кто в здравом уме смог бы предположить, что Эстера, эта, как выяснилось, полная дура, сойдётся с кудрявым охламоном?!       Картина была до невозможности нелепой и даже омерзительной, но зато прояснила все недавние изменения в заносчивой бестолочи. Том предполагал, что отстранённость и равнодушие Эстеры в последние месяцы — результат окончательной потери рассудка и характера, а девка просто-напросто нашла ухажёра. Впрочем, учитывая, кем являлся её избранник, крохи вменяемости и чувства собственного достоинства она явно оставила на помойке, где и подобрала Эриона Фоули.       Тома буквально захлестнуло желание немедленно привести в беседку вспыльчивого братца Эстеры, а позже — разнести сенсационную новость по факультету. Вот смеху было бы. Особенно интересовала реакция мистера Роули и мистера Крауча: кого бы они выпотрошили первым? Легкомысленную овцу или её обнаглевшего барана? С Аспидисом всё ясно — он бы впал в натуральное бешенство и, учитывая, что он чуть ли не придушил Феркла голыми руками за меньшее, для Фоули раскошелился бы и на Убивающее. А вот его отец… отказался бы он от опозоренной невестки? Или её несметное приданное сумело бы смягчить праведный гнев?..       Ах, поистине великое искушение. Избавиться сразу от Фоули, расторгнуть помолвку Аспидиса и Эстеры, отвернуть её от семьи. Заслуженная кара для той, кто посмела Томом пренебречь.       Но он решил действовать иначе.       Разумнее, дальновиднее. Сдержаннее. И хитрее.       Эта причина и вынудила Тома стоять сейчас на железнодорожной станции, терпеть беспощадный ветер и щуриться в попытке защитить глаза от снега. Эстера маневрировала меж снующих туда-сюда по перрону школьников. Аспидис не мотался за ней хвостом только потому, что за обедом она якобы ненароком сообщила о договорённости отправиться на станцию в компании Теи и Кассандры. Солгала брату, дабы лишний раз пообжиматься со своим лохматым кретином.       Мда уж.       Эстера наконец подошла и первым делом бросила откровенно неприязненный взгляд на Наутиса.       — Да-да, уже уходим, — предусмотрительно закивал Норбан, когда Наутиус, вязко улыбнувшись, собрался какой-нибудь очередной тупой фразой вывести Эстеру из себя. — Хорошего тебе Рождества, Роули. Буду ждать свой подарок.       — Я тоже буду ждать, Лестрейндж. Надеюсь, на сей раз кофейных конфет в бонбоньерке найду меньше — потрудись запомнить, что я люблю с миндалем и вишней. Счастливого Рождества.       Норбан, задорно хихикнув, приобнял Эстеру, а затем положил руку на плечо Наутиуса.       — Куда ты меня тянешь? — возмутился тот. — Я вот ещё не попрощался.       — До скорой встречи, Эйвери, — сказала Эстера, поставив точку.       — А как же пожелания счастливого Рождества? И что насчёт подарка? Я тебе вот тоже посылаю конфеты, а в ответ получаю чёрные носки.       — Хорошо, в этот раз я верну твои конфеты.       — Воспитай свою сестру, Крауч. Она мне грубит.       — Грех тебе не грубить, — лениво отозвался Аспидис, поёжившись от взметнувшего его шарф ветра.       — Вот-вот, — энергично поддакнул Норбан. — Тем более после того, как ты совершенно хамски посмел пожаловаться на носки. Это, знаешь ли, очень практичный подарок.       — Зато ремень из драконьей кожи, который тебе подарила Роули, очень непрактичный, — иронично заметил Наутиус. — Давай поменяемся?       — Ишь чего удумал, — рассмеялся Норбан. — Всё, пойдём. Не будем мешать делам семейным.       Том поймал его вопросительный взгляд и еле заметно качнул головой. Норбан всё понял без лишних слов. Напоследок известил, что они подождут в «Трёх мётлах», и уволок Наутиуса, который остался крайне недоволен, что Эстера на его уступчивое решение проститься как следует ответила лаконичным «ага».       Проходившие мимо Альмаут, Маро и Дамиан с Отаном в качестве прощания лишь кивнули и скрылись в вагоне поезда. Верно, тоже не стали мешать родственникам говорить наедине. Однако Том, ни капли не смущаясь, не двинулся с места. Третий, конечно, лишний. Но быть третьим — и уж тем более лишним — Том точно никак не мог.       — Где девочки? — повертев головой в поисках подруг кузины, с которыми она якобы и пришла сюда, осведомился Аспидис.       — В купе. — Эстера совершенно не поменялась в лице, хотя не могла быть уверена, где именно находились Кассандра и Тея в данный момент — а значит, опять соврала. — Холодно, знаешь ли.       Зато обжиматься с гриффиндорской псиной поздней зимней ночью самой Эстере явно было не холодно.       Том едва удержался от презрительного смешка в её сторону.       Поистине, как, она могла после подобного видеть себя в зеркале? Глядит Мерлин, и Аспидис не тот женишок, которому следует радоваться, но Фоули…       Рождённый в чистокровной и уважаемой семье, не обделённый богатством и даже — Том скрепя сердце готов был это признать — недурными способностями в магии, он предпочёл остаться абсолютной невеждой во всех прочих жизненных аспектах. Пренебрегал правилами, учёбой, водил дружбу с грязнокровками и считал своим долгом лишний раз погавкать в сторону слизеринцев.       Пока сам хитро и подло развращал сладкими речами одну из них.       А Эстера, наивная маленькая курица, на его уловки повелась.       — Уверена, что не хочешь остаться? — следом поинтересовался Аспидис. — Элазар уедет сразу после Рождества. Дома нечего делать.       — А здесь что делать? — фыркнула она. — Я и так торчу в школе почти десять месяцев в году. Лучше уж побыть хоть немного в одиночестве.       «Или в объятиях кудлатого недоумка», — мысленно закончил Том.       — Ну, как хочешь, — Аспидис убрал с лица выбившуюся прядь светлых волос и снова посмотрел на сестру. — Утешь там матушку, если она начнёт причитать из-за моего отсутствия.       — Зря ты думаешь, что она по тебе плачет, — впервые за долгое время улыбнулась Эстера. — У нас есть темы поинтереснее твоей венценосной персоны, знаешь ли.       Аспидис задорно хмыкнул.       — Конечно, верю. Ещё скажи, что гоблины не обсуждают каждую минуту своё проклятое золотишко.       — Я передам тёте, что ты сравнил нас с гоблинами. Тогда уж точно ни на один праздник тебя ждать не будут.       — Не надо всё переиначивать, Эстера, — отмахнулся Аспидис и обнял её на прощание. — Счастливого Рождества.       — Счастливого Рождества, — ответила она, похлопав его по спине и отстранилась.       Оба родственника воззрились на Тома и, кажется, догадались, что и он намерен попрощаться. Эстера выжидающе вскинула брови, всем своим вмиг ставшим напыщенным видом демонстрируя, что долго расшаркиваться она не собирается. Однако после того, как Том многозначительно покосился на Аспидиса, и тот, легкомысленно пожав плечами, отправился к Наутиусу и Норбану, Эстера определённо озадачилась.       — Я хотел кое-что сказать, — спокойно и даже дружелюбно начал Том. — Недавно я понял, что чересчур сильно сосредоточисля на учёбе, из-за чего вынужденно пренебрёг не менее важными вещами. Может, это осознание пришло ко мне слишком поздно, но я искренне сожалею о нашем необщении за все эти годы. Надеюсь, ты не таишь на меня обиды?       Тому показалось, что Эстера вот-вот улыбнётся. Причём от счастья и наверняка долгожданного признания в неправоте. Все девчонки любили выслушивать извинения и раскаяния, а она от них не отличалась.       Тем не менее дальнейшее небрежно сказанное ею вдребезги разбило ожидания.       — Нет, Том, ты меня ничем не задел и не обидел.       Значит, посмела воспользоваться его же словами, которыми он осадил её на первом курсе.       Дрянь.       Что она о себе вообразила?       В нём тотчас же вспыхнула злость. Неконтролируемо взвилась, прорвалась из недр души и опалила грудь изнутри. Всего лишь на мгновение.       Надо успокоиться… Нельзя, чтобы она заметила.       — Славно. Очень рад это слышать, — через силу улыбнулся Том. — В таком случае я бы хотел знать, как ты проводишь каникулы. Будешь мне писать?       — Ничего интересного не предвидится, — равнодушно обронила Эстера, явно не доверяющая его намерениям.       Том якобы укоризненно покачал головой и, улыбнувшись на сей раз мягче, на мгновение опустил глаза в пол. Он не единожды проворачивал такой трюк с учителями — они души не чаяли в талантливом сиротке, а от демонстрации показного смирения и длинных ресниц вообще теряли остатки рассудка.       — Поверь, мне в любом случае будет интересно. Тем более у меня есть ещё одна причина с тобой пообщаться.       Меж тонких бровей Эстеры залегла морщинка.       — Неужели?       Том выждал идеальную для пущего раззадоривания любопытства паузу, затем заговорщицки сощурился и кашлянул в кулак.       — Не хочу показаться грубым, но ни твой брат, ни Норбан не проводят за учёбой столько времени, сколько мы с тобой. Мне порой необходим достойный… собеседник. Ты, наверное, подумаешь, что я бессовестно расчётлив — не смогу поспорить. Поэтому пойму, если ты откажешься. И всё же должен отметить, что тебе скорее всего откликнется с трудом найденная мной информация.       — Ладно, — спустя секунд пять сомнений кивнула она. — Я напишу тебе. Счастливого Рождества, Том.       — Счастливого Рождества, Эстера, — с улыбкой произнёс он и с улыбкой наблюдал, как садится в поезд закутанная в слизеринский шарф и мантию фигура.       Пора заранее праздновать свою победу.

***

      Аспидис редко когда говорил умные вещи, но он доподлинно знал, что в родовом поместье Роули чаще всего царила смертная тоска. Большое, мрачное и тихое, оно производило на редких гостей неоднозначное впечатление. Вероятно, даже могло отпугнуть своей негостеприимностью. Эстера и сама в детстве предпочитала проводить время у ближайших родственников; стараниями тётушки Цецилии изначально не менее мрачное поместье Краучей преобразилось до неузнаваемости — это демонстрировали старые колдографии из семейного архива. Круглый год цветущий сад, светлые тона в интерьере и украшающие дом растительные композиции и новоприобретённые произведения искусства вдохнули жизнь в очередное богатое, но ранее непростительно унылое обиталище чистокровных волшебников.       Впрочем, с взрослением Эстера поняла, что родной дом намного милее её сердцу, нежели все прочие вместе взятые. Пустые залы и коридоры, безмолвный сад, широкие поля и густой лес, наравне с Защитными чарами скрывающий усадьбу от любопытных глаз — среди сей мирной блажи легко было поверить, что она один единственный человек в целом мире. Ну, у опушки стояло маленькое здание для крайне немногочисленного персонала, занятого в основном лесничим хозяйством, а также уходом за территориями поместья, конюшней и крохотной совятней. Но и этих людей Эстера видела не больше десяти раз в год и преимущественно в летние месяцы, поэтому напрочь забывала об их существовании и контактировала только с домовиками.       Разумеется, если не считать регулярной на каникулах переписки с подругами. Правда, эти каникулы сильно отличились от всех прочих. К письмам Аспидиса Эстера привыкла, хоть и находила порой утомительными — их содержание составляли рассказы о себе. Родственники тоже не блистали оригинальностью, но если письма кузена она могла даже не прочитать, то игнорировать отца, тётю и дядюшек не имела права. Обязанность отвечать им не сильно напрягала, но и не радовала.       А этой зимой к отправителям присоединились ещё два человека… Причём не прошло и нескольких дней с начала каникул, как в окно одна за другой острыми клювами постучались разные совы. Письмо Аспидиса Эстера читать не спешила, а когда таки взялась, то лениво пробежась по диагонали: то, как он с Норбаном и Эйвери повстречали в пабе Хогсмида пьяную гоблиншу, вызывало лишь раздражение — спасибо за это упоминанию Наутиуса. А вот письмо Эриона… В отличие от Аспидиса, он писал ёмко, без пустых разглагольствований и идиотов в главных ролях. Вероятно, именно поэтому Эстера перечитывала его не слишком аккуратно выведенные слова и предложения и не могла насытиться. Он коротко рассказал о новых приключениях его любимого и небезызвестного в магических кругах дяди Никая Фоули, истории о путешествиях которого Эстера на удивление полюбила и даже захотела с ним однажды познакомиться; сообщил, что двое его братьев отпразднуют Рождество дома у Эриона, а заодно и Макмилланы в полном составе; обещал все подробно поведать при личной встрече и справился уже о её делах и планах.       В ответе, за который Эстера незамедлительно взялась, она невольно скрасила обстоятельства своих выходных. Таким образом из раза в раз повторяющееся семейное торжество перестало быть приевшимся и пресным, а несколько светских камерных вечеров в кругу достопочтенных приятельниц тётушки Цецилии, любившей брать с собой Эстеру в качестве компаньонки и протеже, оказались весьма занимательными и приятными мероприятиями. Угрызений совести из-за вранья или переиначивания правды она не чувствовала. В конце концов, ничего из этого не раздражало и не бесило. Да, порой утомляло, но уж лучше выслушивать сентиментальные истории пожилой матроны из её далёкой юности, чем о том, как ругалась пара подвыпивших гоблинов.       Однако факт заключался в том, что Эстера желала бы провести все каникулы с Эрионом. Увы, мечты тщетные. Пока они не закончат обучении, единственное, на что можно надеяться — отпраздновать Рождество в школе. Но там оставался Реддл, да и некоторые другие сокурсники, а когда количество людей столь многократно сокращалось, чужое — и одновременное — отсутствие легко обнаруживалось. Поэтому, несмотря на соблазн, Эстера отказала Эриону на его предложение не уезжать из Хогвартса. А теперь довольствовалась его письмом и целой упаковкой курабьедес с коньяком — гостинец от Никая Фоули из недавнего путешествия.       Взгляд то и дело приковывался к последнему пока нераспечатанному конверту. То, что оно вообще попало в комнату, было достаточно странно…       Пускай Эстера и согласилась написать Тому, но всерьёз об этом не думала и не хотела. К чему? Она даже адрес свой не говорила. Нормальный человек воспринял бы её слова как банальную вежливость, но Том… В самом деле, он что, выбил адрес из Аспидиса? Хотя Норбан тоже его знал, поскольку присылал подарки на все праздники…       К Мордреду. Лучше ведь скорее с этим разобраться?..       Перебарывая необъяснимое сопротивление, Эстера кончиками пальцев взяла конверт, вскрыла его и, нахмурившись, начала читать.       «Как видишь, я решил не дожидаться и сел за стол первым. Хотел поделиться своими наблюдениями за эти три с половиной года, проведённых в Магическом сообществе. Возможно, тебе уже приходилось слышать похожие вещи в наших с ребятами разговорах. Вероятно, ты считаешь, мы попусту тратим время, забавляемся из-за неимения дел или реальных проблем, но, пожалуйста, поверь — всё очень неоднозначно.       Лелею надежду, что нижеизложенное не угнетёт тебя, не подавит настроение и не даст заскучать. Я согласен, тема тяжёлая, не совсем подходящая под праздничную атмосферу, но я также убеждён, что человека человеком делают перенесённые трудности и испытания, а ещё — желание познать собственное начало, самого себя. Кто мы? Откуда взялись? Загадка природы души, полагаю, так и останется неразгаданной. Но вот с нашей «физической» составляющей, которая, впрочем, немало чем связана и с душой, мы способны разобраться.       Я бы сказал, уже разобрались.       Но (прости мне мой скептицизм) невежественное большинство отрицает неудобную и не вписывающуюся в их картину мира правду, а некое меньшинство, в свою очередь, продолжает внушать большинству, что так и надо.       Я же давно нашёл силы признаться и самому себе, и моим друзьям. А теперь хочу признаться и тебе.       Волшебная кровь вырождается.       Но что важнее: я убеждён, это не просто стечение обстоятельств, а намеренно взятый курс Мирового Магического Сообщества. Их медленный, но верный способ погубить всех нас вместе с нашим будущим, с нашими детьми.       Наверняка ты сейчас в недоумении. Я не осуждаю. Сам прошёл через это. Кому захочется убедить себя в реальности заговора против волшебников? Я и не призываю лепо верить мне. На данный момент просто хочу поделиться своими опасениями.       Как ты могла заметить, я приличное количество времени проводил в библиотеке. Я изучал и ту литературу, доступ к которой не был предоставлен программой, и как-то раз наткнулся на довольно заурядную книжонку. На первый взгляд, казалось бы, не представляющую никакой ценной или интересной информации. Не в моих привычках хвастаться, но в своём чутье у меня нет сомнений, а потому я сразу понял — это то, что нужно.       Книга носит занудное название: «История магического образования и Учебный план: Список обязательной литературы, предметов и методов для обучения студентов волшебников». А датирована она около 1807 года.       Да, знаю, это странно, но, прошу, не спеши с выводами… Хогвартс всегда обходил стороной изучение Тёмных искусств с самого своего основания.       Но понятия о Тёмной и запретной магии с тех пор претерпели изменения. Предметы, которые мы проходим, сократились вдвое, какие-то и вовсе были заменены на глупости вроде полёта на мётлах. А книг в школьной коллекции со времён Основателей значительно поубавилось.       Вообрази моё удивление, когда я узнал от библиотекаря, что «Тайны наитемнейшего искусства», которая пополнила коллекцию школы сразу, как только была опубликована, теперь изъята. И подобная судьба постигла многие ценнейшие издания, что могли бы хорошо сослужить не одному поколению талантливых волшебников.       Полагаю, когда ты дарила мне этот бесценный труд Буллока, то сама не была с ним знакома, а ныне изучить его в школе у тебя уже не представится возможности. Поэтому я скажу тебе, что, несмотря на некоторые и впрямь тёмные и опасные обряды, книга содержит массу полезнейших и даже необходимых для выживания вещей. Хогвартс худо-бедно учит нас защитным заклинаниям, но число боевых и просто атакующих поистине смешно по сравнению с реально существующей угрозой. Не получается ли, что школа умышленно лишает своих учеников возможности обороняться?       Ведь злодеи и преступники всегда отыщут способы, информацию и новые знания для реализации насилия, с которым бóльшая часть волшебников не будет знакома, а следовательно, не сумеет спастись в минуту опасности. Нет, я боюсь не за себя. Но у меня сердце обливается кровью, когда я думаю о тех, кто чьими-то грязными намерениями оказался лишён своего безусловного права — права себя защищать.       Профессор Слагхорн — настоящий профессионал. Я его безмерно уважаю и не ставлю ему — да и другим учителям — в вину устройство системы образования. Но, как считаешь, зачем и почему мы учимся варить Дыбоволосое зелье? Кому оно может пригодиться? Отвары от прыщей и прочие глупости неплохи для практики, но реальной пользы от них маловато — легче купить их за кнат, чем тратить время на многочасовое приготовление. Бесспорно, есть и полезнейшие зелья, но их катастрофически мало в нашей программе. Мы изучаем несколько противоядий, но столь поверхностно, столь бегло, а между тем, если обучаться готовить сами яды, понять их принципы действия, то куда легче найти противоядие и купировать эффект. Как говорится: «Лучшая защита — нападение», и я с этим полностью согласен.       Моя претензия к прочим предметам идентичная, поэтому я не буду занудствовать и перечислять недостатки каждого. Но хочу сказать, что из школьного курса Хогвартса ушли следующие дисциплины: Магия элементов, Спиритизм, Гоэтия, Теургия, Енохианская магия, Магия крови и даже Некромантия. Несомненно, никто и в те времена не позволял ученикам вызывать некие сущности или оживлять трупы. Их знакомили с различными течениями волшебства, давали доступ к подлинным источникам, и у них был выбор, пользоваться этим или нет. Нас же этого выбора несправедливо лишили.       Кто угодно, но не ты, посчитали бы меня сумасшедшим. Поначалу я и сам это подозревал. Думал, накрутил себя, ушёл не в ту степь, ошибочно перевёл старые тексты, однако раз за разом находя новые совпадения, подтверждающие мою теорию, я невольно осознавал, что никакими совпадениями тут и не пахнет. Всё происходящее — чей-то сухой расчёт.       Эстера, я знаю, вижу, что вопреки нашим с тобой различиям, нас объединяет потребность докапываться до нового, неизведанного. Я не единожды замечал в твоих руках учебники, которые не присутствовали в программе, которые даже не числились в списке рекомендаций для летнего чтения. Что это, если не жажда? Я сам такой — алчный и жадный, поэтому и посчитал нужным написать именно тебе.       Норбан и Аспидис доверяют моим словам, но, признаюсь, мне этого мало. Я бы хотел выстроить с кем-то диалог. Возможно, развязать дискуссию — ведь, как известно, в споре и рождается истина? Мне она необходима — я намерен постигнуть истину. Вероятно, я в самом деле сошёл с ума, но я не сомневаюсь, что сумею разгадать и личности тех, кто стоит за этим, и то, почему и зачем они нас убивают.       Лелею надежду, что ты разделишь моё чувство утраты и, чего скрывать, мою злость за несправедливость. Но если и нет, я всё равно буду рад ознакомиться с твоими мыслями. Мне не хватает мнения со стороны. Если я вдруг в чём-то ошибся и не заметил       важное, то я предпочёл бы узнать, где просчитался.       Поэтому — да. Моё письмо к тебе является не чем иным, как зовом о помощи. Если угодно — криком отчаяния. И я верю, что ты на него откликнешься, Эстера.       Буду ждать ответа.       Искренне твой, Т. М. Р.»       Эстера отложила пергамент и устало откинулась на спинку кресла.       Стыдно было признать, но уже с первых строк ею овладело и любопытство, и лёгкое волнение, многократно усилившееся по мере прочтения.       Что же это?..       Она потерла виски и, задрав голову, перевела пустой взгляд на высокий, частично утопающий в тенях потолок.       То, о чём говорил Том, имело смысл… Эстера и сама порой думала, что некоторые области преподаваемых в школе наук будто бы сильно урезаны, причём неравномерно. По слухам, коими периодически делился с нею отец, даже Дурмстранг не обошли реформы образования. Разумеется, Тёмные искусства никуда не исчезли, но местное руководство не слишком радушно встретило запреты на веками изучаемые дисциплины. А Хогвартс на фоне более смелого Дурмстранга казался и вовсе беззубым.       Дуэльный Клуб застали разве что родители. На ЗоТИ студенты почти не практиковались, и если Эстера могла понять, почему их не обучали Атакующим заклинаниям, то тотальное игнорирование Защитных чар вызывало немало вопросов. На которые, впрочем, она послушно закрывала глаза. А когда отец на каникулах интересовался, что они успели изучить, и после ответа поджимал губы, она списывала всё на свойственную взрослым черту быть осуждающими любые перемены снобами. Он постоянно подчёркивал необходимость хорошего образования. Даже когда Эстера была ребёнком неоднократно повторял, что для эффективного управления семейным делом, которое ей однажды придётся «унаследовать», нельзя забывать о своих корнях. Она не понимала, что это значит. До сих пор не была уверена, но кое-какие подозрения за последние несколько лет таки появились.       Вероятно, отец говорил о семейных чарах, что уже не первый век защищают их усадьбу. В Хогвартсе, конечно, им не обучали. Эстера подозревала, что этим займётся он сам, когда посчитает, что её знаний и навыков достаточно. Но вот наступит ли когда-нибудь такой момент, если Том прав и школа не готовит своих учеников к неприглядным реалиям жизни?..       Эстера в задумчивости пожевала губу и против воли снова покосилась на исписанный красивым почерком пергамент.       Том…       Поистине, это, наверное, талант — уметь самостоятельно, полагаясь лишь на себя, отсеивать летающую вокруг шелуху и заглядывать чуть дальше. Туда, куда ничей иной взор не достигал.       Если бы не разговоры отца и дяди, порой обсуждавших при детях новые законопроекты и дела в Совете попечителей, то Эстера и впрямь сочла бы Тома сумасшедшим. «Но ведь волшебники сильнее!» — уверенно подытожил он ещё тогда, в парке, не зная ничего о Магическом мире. Одиннадцатилетнему ребёнку сразу стало понятно, кто, как напыщенно выражался Аспидис, находился на вершине пищевой цепи. Но меж тем маги воспринимали Статут секретности как нечто естественное и необходимое. Никто особо не возмущался, что их детей не обучают элементарно выставлять крепкие щиты или варить реально полезные и, пускай и сложные, но нужные лечебные зелья и мази; в программе у них имелся один Рябиновый отвар.       Понятно, почему некоторые чистокровные семьи, почти поголовно недовольные нынешней политикой, осуждающе молчали и ничего при этом не делали. Но почему молчали другие?..       У знатных родов была возможность — коей могли похвастаться не все — дать своим детям хорошее образование, хотя и они зачастую эту возможность беспечно игнорировали. Что саму Эстеру, что Аспидиса с малых лет готовили усиленнее, чем тех же Наутиуса, Юлиана и остальных. Вообще-то, пусть она и уставала от многочасовых уроков, но ей несказанно повезло; как правило, девушек ничему, помимо танцев, этикета и флориографии, не обучали. Не находили нужным. Зачем благородной леди знать, в каком именно порядке ограждать территорию поместья заклинаниями, требующими периодического обновления, если этим положено заниматься главе рода или супругу? Зачем уметь обезоруживать противника, если она никогда не вступит в бой? Зачем ей волшебная палочка, кроме как для украшательства самой себя или интерьера с садом?       Даже мать Эстеры, извечно безэмоциональная и равнодушная, озвучила пару колкостей в сторону тенденции лепить из девочек «изнеженных и ни на что не способных барышень». Должно быть, для неё, отправившейся на службу в Министерство — и не абы куда, а аж в самый загадочный отдел, — подобное воспитание и впрямь виделось чем-то постыдным и унизительным. В конце концов, недаром же она, заметно ослабевшая после родов, таки продемонстрировала Эстере несколько «жизненно важных» ритуалов, что проводили с детьми на протяжении целых поколений.       Хоть где-то родители Эстеры были едины. В презрении к новым порядкам, призывающим забыть «свои корни». Не только те, что уходили к истокам образования древних магических родов, но и те, что определяли человека волшебником.       Ладно уж полукровки и маглы — даже чистокровные утрачивали накопленные предками знания, артефакты, семейный чары и заклинания. Маро Крэбб, например, сильно удивился, когда Аспидис после летних каникул похвастался, что отец научил его одному такому. Бедняга и понятия не имел о существовании подобных. Оно и ясно — его род не просто забыл своё магическое наследие, но и оказался на грани гибели из-за долгов безответственных родителей. И он был далеко не единственным.       Благородных семей становилось меньше и меньше. Они вынужденно — ради союзов с кем-то более обеспеченным — разбавляли кровь и утрачивали влияние. Если поколение Дамблдора и Гриндевальда слыло обилием гениальных и могущественных волшебников, то среди поколения отца и дяди их количество заметно подсократилось.       А сверстники Эстеры… Вне всяких сомнений, самым талантливым являлся Том. Парадоксально, что он был нищим сиротой и полукровкой. Но, вероятно, сыграла кровь Слизерина в его венах?.. Эрион не уступал Тому в практической части, поскольку достойно давал отпор в сражениях. Но если его с детства обучали подкованные в магии кузены и гениальный дядя, то Том таким похвастаться не мог. А потому и вызывал уважение вдвойне. Макмиллан был изобретателен и хорошо владел различными чарами, да и не обделён фантазией. Отан превосходно справлялся с зельеварением, а Аспидис, как ни странно, был тоже недурен в сражениях. Но всех их — кроме Тома — отличала чистота крови и приличное (или, в случае кузена, неприличное) состояние.       Что это? Не доказательство ли, что степень «благородства» волшебников напрямую влияла на его способности и таланты? Гении вроде Дамблдора и Тома были исключениями из правил, но на то они и исключения. Все прочие достигали вершин благодаря сохранности фамильных наследий — и материальных, и «духовных».       Так почему же мир призывал отринуть это? Почему изначально, пока не настала пора откровенного террора, они уже с брезгливостью и осуждением отвергли идеи Гриндевальда? Воспротивились, нарекли его замурованным в средневековых устоях злодеем и бросили все силы на искоренение неугодной политики?       Стечение ли обстоятельств? Или и в самом деле чей-то расчёт?..       Завихрившиеся мысли в голове подтолкнули тотчас же вылить их на пергамент, а заодно… Почему бы и впрямь не написать Тому?..       Прогулки по Лондон Филдс, совместное выполнение домашних заданий и отвлечённые темы разговоров сохранились как приятные воспоминания, даже несмотря на временами проступающее высокомерие и жестокость Тома. Эстера и сейчас не обманывалась на его счёт. Прекрасно понимала, что он остался прежним, а всё же захотела ответить. Узнать наверняка, так ли интересно с ним беседовать, как когда-то в детстве…       Выяснилось, что да.       Ответ Тома не заставил себя ждать — столь длинных и подробных писем Эстера прежде не получала. А самое главное, что объемы текста обоих из раза в раз становились всё больше и едва умещались на стандартном пергаменте. Это было необычно. И факт снова начавшегося общения с невероятно тяжёлым человеком, и то, что, невзирая на его характер, своеобразное удовольствие от долгих обсуждений никуда не исчезло, и то, что Эстера к нему невольно смягчилась под конец каникул.       Они пролетели в мгновение ока — до того её поглотила переписка. Получать весточки от Эриона было приятнее всего, но, увы, они не отличались ни красочными описаниями, ни длиной, хоть и неизменно грели сердце. Однако дни проходили в ожидании сов, а взгляд то и дело приковывался к окну. Составление ответов Тому занимало по несколько часов, но в «перерывах» между письмами Эстера изучала рекомендованную им литературу, немалая доля которой, спасибо пращурам, оказалась в домашней библиотеке. Недостающие экземпляры пришлось выписать из магазинов и тщательно запрятать в чемодан. Школьному руководству незачем было знать, что в замок протащили не совсем разрешённые книги.       А когда настала пора отправляться на Кингс-Кросс, Эстера с удивлением поймала себя на мысли, что с нетерпением ждёт не только новых встреч и свиданий с Эрионом, но и занятий с Томом, которые они договорились возобновить.