AN OLD MANSION / СТАРИННЫЙ ОСОБНЯК

      Герхард — родовой особняк графа Ким Намджуна. Чимин понял, что это не единственный дом его мужа, но именно здесь он проживал большую часть года. Так, например, особняк Ли Ён, в котором жил омега с папой до замужества, тоже принадлежал графу, и там он проводил, как правило, первые две недели лета, так как Ли Ён — второй супруг графа, скончавшийся как раз в начале июня, — был похоронен где-то в глубине сада. Отчего и почему умер омега, Чимин не знал. Честно говоря, и не горел желанием знать. А где-то ещё усадьба, в Дербишире — большой городской дом. Возможно, имеется и ещё что-то, но молодого супруга абсолютно не интересовали такие вопросы.       Само здание находилось за высоким забором, густо увитым по обе стороны — внешнюю и внутреннюю — диким виноградом. Две каменные башенки, облицованные гранитом, венчались закрытыми уличными фонарями. К ним, башенкам, крепились ворота. Кружево кованых чугунных решеток — это украшение участка и предмет гордости графа. Тонкие чёрные металлические прутья завивались вензелями и причудливыми узорами и оплетали бронзовые львиные головы с разинутыми пастями, — герб старинного рода Ким — что красовались на каждой створке, возвышаясь над аркой ворот остроконечными золочёными пиками.       Сразу за воротами перед особняком — парк, разделённый на четыре квадрата, каждый из которых огорожен невысокими тисовыми бордюрами. Две пересечённые под прямым углом дорожки выложены мелкой ровной плиткой. В центре, на месте пересечения, они образовывали небольшую площадку, где, минуя ворота и проезжая по той, что была шире и вела прямиком к парадному крыльцу, останавливались экипажи. Дальше путь граф и приезжие гости продолжали пешком.       Герхард — двухэтажный особняк, построенный в классическом стиле. Мраморные неширокие ступени протянулись почти вдоль всего фасада центральной части здания. По крыльцу через одинаковые промежутки симметрично размещались гранёные колонны с классическими ордерами, подпирающие треугольный фронтон, а по центру — арочная дверь с портиком; по обе стороны от парадного входа — крылья дома, оба этажа которых имели высокие от пола окна с мелкой расстекловкой. Во всём простота и строгость. Этот дом — продолжение хозяина.       Оказавшись впервые перед особняком, Чимин ещё с дорожки увидел вереницы огромных окон. Но поразили его больше всего не красоты парка и здания, а статуя в полный человеческий рост, что возвышалась на остроконечном фронтоне.       — Что это? — поражённый, омега выскочил из свадебного ландо, как только открыли дверцу.       Муж проследил за восхищённым взглядом супруга и помрачнел:       — Это статуя Архангела Михаила. Наш род издавна почитает этого святого.       — Святого?!       Муж со всей строгостью прожигает супруга.       — Падре не рассказывал тебе про Архангела Михаила?       — Нет, — омега снова рассматривает статую. — Но если он святой, то почему у него одно крыло?       Алебастровая статуя представляла собой фигуру, облачённую в латы, поверх которых плащ. Правая рука отведена в сторону, а левая — приложена к груди. За спиной одно — левое — крыло. Голова святого, как и левая рука, склонена к груди.       Поразмышляв, Намджун ответил:       — Один из моих предков проклял его и в порыве гнева лишил правого крыла и копья, что было зажато в правой руке.       — Разве святого можно проклясть? — Чимин напуган не на шутку.       — Я думаю, что это тема не подходящая для разговора в свадебный день, — пресекает дальнейшие расспросы и, взяв его за руку, ведёт в дом.       Омега виновато поджимает губы и в покорности опускает глаза: они состоят в браке всего-то час, а Чимин уже рассердил его.       Они шли по дорожке к крыльцу, где выстроились слуги для знакомства с молодым хозяином. Омега поспевал за альфой и иногда бросал на него взгляды, но бесстрастное лицо не выражало никаких эмоций.                     За окном стемнело. Гости давно разъехались. Жизнь в доме замерла до утра.       Омега, одетый в белую шёлковую сорочку, сидел в центре высокой дубовой кровати. С крепких деревянных столбов в каждом из четырех её углов, поддерживающих перекладину, спадал жаккардовый балдахин цвета шампань с выбитыми на нём цветами. Сверху свисали золотистые кисти, которые от центра к краям удлинялись. На постели аккуратно уложены четыре подушки — две большие и две поменьше. Одно большое одеяло покрывало всю кровать. Как и положено, в первую брачную ночь постель белого цвета.       Чимин ждал и дрожал.       Час назад Дэнни быстро впорхнул в личные покои омеги, а не супружеские, и, ничего не объяснив, искупал своего господина и нарядил к брачной ночи. Папа всё это время молча и с улыбкой на губах наблюдал за приготовлениями, а сыну так и не хватило смелости уточнить, что же ему делать. Перед уходом Сокджин нежно поцеловал его и просил, ни о чём не беспокоиться: альфа всё сделает сам.       Он резко обернулся, когда за спиной дверь отворилась, впуская альфу. Обычно одетый в строгий костюм, он казался устрашающим. Сейчас же на мужчине атласный тёмно-синий халат. Намджун осторожно прикрыл дверь, и, не спуская глаз с красивого лица супруга, подошёл к кровати. Обойдя её, он протянул руку. Чимин осторожно, словно боясь удара, вложил пальчики в широкую ладонь и, когда Намджун потянул его к себе, слез с постели и встал перед мужем. Альфа изучал лицо, словно хотел запомнить каждую линию бровей, носа, губ, каждую родинку, спрятавшуюся на лбу, каждую морщинку, притаившуюся в уголках глаз. От пристального разглядывания омега покраснел и опустил лицо.       — Не стыдись, — мягко приподнимает лицо за подбородок, — ты красив. Ты очень красив!       Омега смущается ещё больше.       — Папа тебе объяснял, что происходит между мужем и супругом в первую брачную ночь?       Чимин закусил нижнюю губу и отрицательно покачал головой.       — Хорошо, — улыбается альфа. — А сейчас, — он отступает, — разденься.       В глазах омеги плещется паника, и они округляются; руки интуитивно хватаются за шею, где в разрезе ворота с рюшами проглядывается молочная кожа: он отказывается принимать правила.       — Разденься, — также мягко, но настойчиво просит альфа, — не бойся. Я не причиню тебе боли.       Чимин опускает голову, но повинуется: медленно трясущимися пальчиками тянет шёлковые завязки на шее и распахивает кружева, чуть наклоняется вперёд, подхватывая подол длинной сорочки, и, не торопясь, тянет вверх. Сняв, он прижимает её к быстро поднимающейся и опускающейся груди, как спасительный щит. И почему-то пол омеге кажется куда интереснее, чем собственный муж.       — Посмотри на меня, — ещё одна тихая просьба.       Он направляет взгляд в карие глаза альфы.       — Опусти руки.       Переминаясь с ноги на ногу, омега всё-таки беспомощно опускает руки и роняет одежду к ногам.       Из груди мужа вырывается громкий выдох, отчего Чимин вздрагивает и отворачивается, стыдясь.       — А теперь ляг на спину и раздвинь ноги.       — Но…       — Ложись.       От жёсткого голоса мужа Чимин готов расплакаться, но он же обещал повиноваться. Омега на негнущихся ногах подходит к кровати и ползёт по ней к середине. Под ладонями и коленями постель проминается и собирается складками. Он укладывается на спину, вытянув ноги вместе. Рукам нет покоя: сначала непроизвольно в ладонях прячется лицо, но, побоявшись расстроить мужа, омега их отнимает и кладёт вдоль тела. Смущаясь, всё-таки робко прикрывает пах.       — Нет, мой маленький, убери руки, раскинь их в стороны.       Чимин, словно Иисус, на казни, а место распятия — кровать.       — Согни ноги в коленях и расставь их широко, — направляет альфа неопытного малыша. — Сделай приятно своему мужу.       Сердце раненой птицей бьётся меж рёбер. Юный омега, зажмурившись, делает так, как ему приказали. Комната на тянущиеся безмерно долго секунды погружается в звенящую тишину. Она, словно скрипучие струны, натянута до предела: ещё немного — и лопнет. Звон в ушах стихает, грудь успокаивается, и Чимин прислушивается: шелест одежды, спёртое дыхание альфы и мягкие шаги по ковру. Омега вздрагивает от невесомого касания ступней. Сухие руки плавно, круговыми движениями скользят от ступней по икрам к коленям, от коленей к нежной тонкой коже внутреннего бедра. Намджун, не отрываясь, следит за эмоциями супруга.       — Приподнимись на локтях и посмотри на меня.       Юноша смотрит в потолок, будто не слышит просьбы, но вот руки подбираются за спиной, а спина отрывается от пухового одеяла, и в мужа устремлён взгляд ясных, но испуганных чёрных глаз. Чимин скользит по напряжённому лицу, крепкой шее, по мощным грудным мускулам, спускается ниже к упругому гладкому животу.       — Смотри, — твёрдо приказывает альфа и наклоняется.       На бедрах омеги остаются поцелуи-ожоги, от пальцев алые капли отметин, которые с утра распустятся лиловыми синяками.       — Мой гос… муж, — жалобно просит Чимин, сжавшись под альфой.       Альфа выпрямляется, демонстрируя мощь и красоту сильного тела. Он резко хватает омегу за ногу и дёргает ближе к себе и слышит пискливый вскрик. Тянется к лицу и, грубо схватив за светлые волосы, хищно улыбается:       — Думаю, на сегодня с тебя хватит, но, — делает долгую паузу, настолько долгую, что омеге приходится собраться с духом и заглянуть страху в лицо, — только на сегодня. Но я клянусь Богом, а если и понадобится, то и Дьяволом, но ты будешь стонать подо мной.       Чимин ошеломлённо распахивает глаза: он не понимает.       Отпустив волосы и зажав в крепких тисках пальцев тоненькое запястье, альфа бесцеремонно стаскивает омегу с кровати и прижимает к себе:       — Пусть и не принадлежишь мне, но ты мой супруг, — со злостью рычит и впивается в розовые губы. Омега не успевает ничего понять и только запястьями упирается в каменную грудь, отталкивая. Его губы терзают жестоким поцелуем до тех пор, пока к боли не примешиваются слёзы. Альфа, почувствовав солоноватый привкус на губах, отстраняется и сразу же толкает перепуганного супруга на кровать:       — Оденься, — брезгливо отворачивается, подхватывает брошенный халат, — и ложись спать, но запомни одно правило, — поворачивается к дрожащему и сжавшемуся комочком омеге, — каждую ночь ты спишь здесь, в этой самой постели, сегодня, завтра и всегда! — делает шаг вперёд, а Чимин инстинктивно дёргается назад. — Чтобы ни произошло! Чтобы ни случилось! Ты спишь в этой кровати! — и резко повиснув над омегой, схватив его пальцами за щёки, прошипел: — Ты понял меня, дорогой мой супруг?       Испуганные глаза, в которых дрожали слёзы, полуприкрыты пушистыми ресницами. Юноша медленно кивает, давая понять, что он всё прекрасно понял.       — Вот и умница! — отталкивает лицо, и омега спиной падает на скомканное одеяло. — Доброй ночи, — и больше не удостоив словом и взглядом супруга, альфа оставляет его в одиночестве.       Граф, покинув покои супруга, направляется в супружеские. Там, на мягкой перине, ждёт полулёжа на подушках обнажённый омега. Он расслаблен и погружён в свои мысли, задумчиво водя кончиком пояска атласного халатика по губам. Как только дверь распахивается и на пороге появляется хозяин спальни, омега садится и выжидающе смотрит на вошедшего.       — Кажется, я его напугал, — альфа развязывает пояс и скидывает халат, направляясь в объятия.       — Ничего, — обнимает омега и подставляет губы для поцелуя. — Он справится. Все мы боялись первой супружеской ночи, — усмехается. — Вот глупцы! Знали бы только чего! — и отвечает на поцелуй.       Утром в огромной постели Дэнни находит прекрасного омегу с опухшими от слёз глазами и лиловыми пятнами на бёдрах.