по разбитым зеркалам

Едва она ступает на крыльцо, за дверью раздается собачий лай, оповещающий хозяина о незваном госте. — Привет, шериф, — говорит Уэнсдей, когда Галпин-старший предстает перед ней в повседневной одежде, так похожей на ту, что носил его сын: фланелевая рубашка и потертые джинсы. Элвис радостно утыкается выпуклым лбом ей в ладонь. — Я больше не шериф, — вздыхает мужчина. Пройти внутрь он ей не предлагает. — Я знаю, — с мстительным удовлетворением отвечает Уэнсдей. Перед тем как заявиться к нему домой, она посетила полицейский участок и узнала от Сантьяго, на чьей груди теперь красовался значок шерифа, что Галпин подал в отставку после событий осени. На следующий срок его не переизбрали. — Так ты пришла позлорадствовать? — Донован хватает Элвиса за ошейник, чтобы он не путался под ногами. — Я пришла задать два вопроса. Где Тайлер и как, черт возьми, такому никудышному полицейскому, как вы, удалось провернуть аферу с фальшивыми похоронами, — прожигая его взглядом и чеканя каждое слово, говорит Уэнсдей. Донован видимо вздрагивает, его лицо на миг искажается, как от боли, и голосом, в котором совсем нет уверенности, он начинает все отрицать. — У меня было видение. Я видела, что в гробу не было тела. Вы или рассказываете мне все, или новый шериф будет вынуждена возбудить дело о пропаже трупа, когда я оскверню могилу вашего сына и покажу всему городу, что она пуста. Они садятся за тот же стол, за которым Уэнсдей обрабатывала раны Тайлера. Воспоминание вызывает у нее приступ стыда и злости на свою слепоту: расположение царапин на его теле отличалось ото всех других случаев нападения монстра. Но она этого не заметила, слишком обеспокоенная мыслями о том, что подвергла его опасности. Ей вообще не нужна была машина, чтобы добраться до дома Гейтсов. Она вполне могла добраться туда пешком, как Ксавьер. — На утро после пожара в Неверморе и всего того, что ему способствовало, когда Тайлер и Лорел Гейтс были в больнице, я получил письмо. Вернее, бандероль. Небольшой бумажный пакет с запиской и прозрачной капсулой, в которой пересыпался какой-то серый порошок, — начинает рассказ бывший шериф, сложив руки замком на потертой скатерти. Он опять вздыхает, смотрит на собеседницу и говорит, — Посылку принес ворон. Она была от твоей матери. Уэнсдей буквально деревенеет, когда слышит это. Она никак не могла ожидать такого подлого удара в спину. — Первым в письме было указание покормить ворона, и мне пришлось отдать ему чужой сэндвич из холодильника, — Донован нервно трет бороду. — После миссис Аддамс подробно описала видение, которое открыло ей время смерти Лорел Гейтс, и предложила мне спасти моего сына следующим образом: ровно в указанный час заставить Тайлера проглотить капсулу. Порошок внутри она назвала «ядом отца Лоренцо». Он временно погружает человека в состояние, по внешним признакам похожее на смерть. На двое-трое суток. Моей задачей было не допустить вскрытия. Это было несложно. После смерти доктора Анвара в городе не было патологоанатома, и я поспешил организовать похороны. Если имя матери в первой части разговора парализует Уэнсдей, то столь прозрачный намек на «Ромео и Джульетту» приводит в ярость. Теперь мотивы Мортиши становятся понятнее. Она считала свою дочь и сына Галпина несчастными влюбленными, разлученными враждой изгоев и нормисов. И значит все это время, что Уэнсдей провела дома, ее мать, знавшая все, наблюдала за ней, как за подопытной крысой. Какое унижение. — Только провидение знает, как мне удалось все успеть до приезда в город федералов и службы перевозки «Уиллоухилла». Однажды я позволил этим подонкам увезти свою жену. Она угасла в стенах этой больницы. Я не мог допустить, чтобы с Тайлером произошло то же самое. Я увез его. Спрятал, — Галпин вытирает ребром ладони глаза. — Где он, — Уэнсдей нужно получить ответы на оба своих вопроса. — Послушай, Аддамс. Я знаю… Знаю, что он виновен во многом, но он делал это не по своей воле… — Где Тайлер, — сквозь зубы цедит она. — Вы же знаете, я не отступлюсь, пока не узнаю правду. — Что, — бывший шериф откидывается на спинку стула. — Станешь пытать меня? Или украдешь мою собаку для шантажа? — Отличные идеи, — бросает она. Они играют в гляделки до тех пор, пока Галпин не опускает глаза. — Что ты собираешься делать с этой информацией? — Я сохраню ее для себя, — это ложь. Уэнсдей еще понятия не имеет, что сделает с этим знанием. — Вы мой должник, шериф. Моя семья сохранила жизнь вашему сыну. Между ними повисает пауза. Донован вдруг смотрит на нее с отеческой теплотой и говорит: — Когда Тайлер пришел в себя… уже в том месте, куда я его отвез, его первый вопрос был о тебе. Он лишь смутно помнил события Кровавой луны, в ту ночь он был полностью под контролем Лорел Гейтс. Так вот… Он очнулся и спросил, выжила ли ты. Он боялся, что Хайд успел нанести тебе увечья до того, как в драку вступил оборотень. Когда он узнал, что с тобой все в порядке, то расплакался. Уэнсдей… Я думаю, то, что было между вами прошлой осенью, было реальным. Он и правда тебя любил. Но вам больше не стоит видеться. — Это не вам решать, — отвечает она, игнорируя быстрый стук своего сердца. — Если понадобится, я приклеюсь к вам, как репей. Я буду следить за каждым вашим шагом, я дотронусь до каждой вещи в этом доме, чтобы вызвать видение, но я узнаю, где он. Донован треплет за ушами Элвиса, положившего голову ему на колени. И говорит: — Он в Аквесасне. Это резервация на севере, она располагается по обе стороны от границы, индейцы считают ее единой территорией и свободно пересекают линию между США и Канадой. Там живут мои друзья, они приглядывают за Тайлером. — Отвезите меня туда, — тут же требует Уэнсдей. — Дорога туда занимает не меньше трех часов в зависимости от погоды и трафика. Мы можем поехать завтра, в воскресенье у меня выходной. — В ответ на ее вопросительный взгляд, поясняет, — Я устроился на работу в Берлингтоне. — Мы поедем сегодня. Еще даже не стемнело, — непререкаемым тоном заявляет Уэнсдей. — Тебя хватятся в школе. — Я еще не появлялась в Неверморе, они решат, что я просто заранее прислала багаж, — от мысли о том, что придется разбирать вещи или ужинать в общей столовой, вместо того, чтобы действовать, ее подташнивает. Ей нужно увидеть Тайлера сегодня. — Давайте, шериф. Это как сорвать пластырь — раз и готово. Ее напор ломает слабую защиту Галпина. Он соглашается с видом человека, который вновь потерпел неудачу. *** Они не произносят и десятка слов, пока едут в резервацию. Кабину пикапа наполняет ретро-рок и болтовня радиоведущих. Когда они въезжают в Сент-Реджис, уже темно. Буквально через пять минут Галпин паркуется на подъездной дорожке одноэтажного, скромного домика, окна которого светятся уютным желтым светом. Едва они покидают машину, на маленькое крыльцо выходит Тайлер. Должно быть, отец предупредил его. — Ты обещала не причинять ему вреда, — говорит Галпин-старший и, неловко потрепав сына по плечу, протискивается мимо него в дом, на запах кофе и выпечки. Уэнсдей медленно поднимается по ступенькам. Тайлер выглядит похудевшим, усталым. Но несмотря на нездоровую бледность, остро выступившие скулы и отросшие волосы, падающие ему на глаза, у него все еще самое красивое лицо, что она видела. Лицо, которое в ее снах медленно разлагалось, превращаясь в череп. На мгновение Уэнсдей кажется, что Тайлер, неподвижно стоящий перед ней — не настоящий. Что это призрак, мираж. Ледяной ветер с реки Святого Лаврентия прошивает Уэнсдей до костей. Дорогое пальто, предназначенное лишь для того, чтобы ходить в нем от автомобиля до входа в здание, не может согреть ее. Тайлер тоже ежится от холода, и она наконец понимает: да, это и правда он. Живой. Он не отрывает от нее напряженного взгляда, но хранит молчание. Это выбивает почву у нее из-под ног. Ведь он всегда был инициатором их общения. Короткое облегчение сменяется чем-то, похожим на обиду и растерянность. Потом она вдруг понимает: Тайлер понятия не имеет, с какими мыслями она приехала. Они заговаривают одновременно, и, споткнувшись, одновременно замолкают. — Давай зайдем в дом. Здесь чертовски холодно, - наконец произносит он, — Там ты расскажешь, как именно собираешься разрушить мою жизнь. — Его тон безжизненный. — Разве она уже не разрушена? — резко парирует Уэнсдей. — И то правда, - горько усмехается Тайлер. Потом вдруг говорит, — Я не знал о твоей роли в ритуале почти до самого конца. Лорел выдавала мне информацию так, как было выгодно ей. Она почти сразу назвала свое настоящее имя в качестве залога доверия. Но остальное… До первого убийства я думал, что мы собираемся просто испортить репутацию Невермора, чтобы его закрыли навсегда. Она велела подружиться с тобой, но только после того, как я в клочья порвал Роуэна. Сказала, ты проявляешь нездоровый интерес к происходящему. Сказала, это моя вина. И что мне придется «прибрать за собой», чтобы наши планы не сорвались. Даже когда я пытался напугать тебя в полицейском участке, я еще не знал, что твоя кровь должна пролиться, чтобы ритуал сработал. Я хотел, чтобы ты уехала, потому что на тот момент уже был влюблен в тебя по уши. Хотел, чтобы ты была подальше от бойни, которую Лорел хотела устроить, — он делает паузу. И заканчивает, — Я знаю, ты мне не веришь. Но если бы у твоей матери нашлась к примеру сыворотка правды, я бы выпил ее, не раздумывая. И повторил все, что говорю сейчас. Тайлер спокоен, почти равнодушен, когда говорит это. Словно это было слишком давно. Словно это все не имеет значения. — Уэнсдей, я… я готов к любому наказанию или пытке, которую ты для меня приготовила. Я не знаю, зачем твоя мама помогла моему отцу провернуть всю эту аферу с фальшивой смертью. Я… — он вынуждено замолкает, потому что его зубы начинают стучать от холода. — Тайлер, — из ее рта вырывается облачко пара. — Я здесь не за тем, чтобы мстить. — Тогда… Зачем? — он искренне удивлен, и эта эмоция наконец-то делает его похожим на себя прежнего. — С чего бы тебе влюбляться в меня? — вопросом на вопрос отвечает Уэнсдей. Едкое, как кислота, чувство зародившееся у нее в животе еще в тот момент, когда шериф рассказывал про то, что Тайлер заплакал, когда узнал, что она жива, поднимается вверх, выплескивается из ее рта. — Я не Барби с идеальными пропорциями, не соседская девчонка. Я делаю только то, что хочу, пренебрегая безопасностью и чувствами других. Я самоуверенна, жестока и, по мнению многих, испорчена до самой сердцевины. — Чушь какая, — Тайлер оживляется, будто забыв про холод. — Ты красива настолько, что дух захватывает. Только человек, который тебя не знает, сочтет, что твое лицо лишено эмоций. Они в твоих глазах, в том, как ты едва заметно хмуришься или приподнимаешь уголок рта. Когда ты улыбнулась тогда, во «Флюгере», я думал, что умру от разрыва сердца, настолько ты была хороша. Ты бываешь эгоистичной, но ты сосредоточена на том, в чем хочешь реализоваться, и никого не тянешь за собой, если они идут сами — это их проблемы. Ты не жестока. Жестокий человек не стал бы возиться с Юджином, как с младшим братом. И еще ты из жалости не отшила парня, который напросился в провожатые на Равен. — Это было не из жалости, — тихо говорит Уэнсдей. — Брось, я знаю, что ту записку написал Вещь. В ней говорилось, чтобы я принес корсаж. Ты бы никогда о таком не попросила, и потом, это же был не выпускной. Но я был слишком счастлив получить шанс провести с тобой вечер. Лорел была недовольна. Чтобы усмирить ее гнев, пришлось сказать, что ты нашла пещеру. Я не думал, что она окажется настолько непоследовательной и шизанутой, чтобы прямо во время бала, точно зная, что есть свидетель, попытаться уничтожить улики, — Тайлер качает головой. — Я пошла, потому что хотела пойти. С тобой, — говорит Уэнсдей, терпеливо выслушав эту тираду. Тайлер, будто окончательно оттаяв, смотрит на нее с тем же мягким выражением лица, что и прежде. — Давай все же зайдем в дом. Уэнсдей кивает и позволяет увести себя внутрь.