Не злодей в моей истории

Апрель, 1974 год

      Никто, включая его собственную семью, так и не понял, как ему это удалось. Ну если одних мучал вопрос «как», то другим было очень интересно, «зачем». Зачем влиятельному американцу, который владел недвижимостью в Англии и мог позволить себе всё, что угодно, становиться телохранителем принцессы Уэльской и всюду следовать за ней по пятам? Множество версий такого поступка породили самые разнообразные сплетни, в том числе и нелицеприятные, порочащие принцессу слухи об их связи. Однако в конце концов английский двор сошёлся во мнении, что богатый мужчина из Штатов таким образом просто пытается себя развлечь и разбавить свою скучную сытую жизнь.       Впрочем, королеву, всё ещё не понимающую его мотива, вполне устраивало такое объяснение, и он теперь беспрепятственно мог быть рядом с принцессой.       И вот Элайджа Майклсон уже сидел в кресле на борту частного самолёта, который должен был доставить принца и принцессу в Австралию, одну из точек в турне по странам Содружества, куда их отправила Елизавета. Самолёт летел, мягко разрезая крыльями воздух. Супруги о чём-то в очередной раз спорили. Личный секретарь Чарльза пытался всё уладить, а Элайджа изо всех сил старался не вмешиваться.       — Постоянные переезды и дороги не полезны ребёнку, — заметила Диана.       — Может быть, поэтому вообще не стоило брать его с собой, — аккуратно намекнул личный секретарь принца. Он, как и вся семья, был уверен в том, что решение взять наследника в турне было весьма опрометчивым.       — Я поставила чёткое условие: без меня или с ним, — настаивала принцесса.       — И все согласились, — раздражённо выплюнул Чарльз, и Элайджа снова заметил, что, что бы ни говорила и ни делала Диана, принца это крайним образом раздражает. — Пришлось кардинально менять планы, что было весьма непросто, зато теперь твоя разлука составит не шесть недель, как было изначально, а всего две, — проговорил Чарльз, явно ожидая благодарности.       — Что?! — Диана подскочила со своего места и подбежала к своему мужу. Размахивая перед его лицом руками, она спросила: — Чья это была идея?       — Моя, мэм, — ответил секретарь, совсем сконфузившись и придерживая сползающие на нос очки пальцем.       — И где всё это время будет Уильям?       — На овцеводческой ферме, — тихо произнес секретарь, боясь гнева венценосной особы, хотя Диана была, пожалуй, единственной при дворе, кто страха ни капли не внушал, но всё же разница в титулах заставляла его побаиваться её гнева, если, конечно, она вовсе была способна разозлиться.       — У вас есть дети? — спросила его принцесса, стоя прямо напротив мужчины.       — Нет, — робко ответил тот.       — И почему-то я не удивлена! — Она вновь всплеснула руками, а потом вдруг неожиданно попросила: — Идёмте.       — Диана, — попытался одёрнуть её Чарльз, но в ней откуда-то взялась недюжинная храбрость, она даже не взглянула на мужа.       Всё ещё не смея ослушаться, мистер Адин поднялся и пошёл вслед за её высочеством в конец самолёта, где располагалась детская кроватка, в которой всё это время лежал наследный принц.       — Кого вы видите? — спросила девушка, встав у колыбели.       — Его высочество принца Уильяма, — слегка запинаясь и всё ещё придерживая пальцем очки, произнес мужчина, лишь мельком взглянув на младенца.       — Это титул, титулов не видно; я спрашиваю, кого вы видите?       — Маленького мальчика, — ответил мужчина, почти пребывая в обмороке. Он так и не понял, к чему она задаёт эти весьма нестандартные для монаршей особы вопросы. Впрочем, надо признать, что она на монарха меньше всех походила, но парадокс был в том, что именно её народ желал видеть королевой.       — Он спит или бодрствует? — её вопросы ещё не закончились. И она продолжала спрашивать.       — Бодрствует.       — Он плачет или спокоен?       — Сейчас спокоен.       — Он прекрасен или ужасен?       На этом вопросе и так бледный секретарь вовсе готов был лишиться чувств. Мужчина вдруг замялся и отвел глаза. Какой ответ он мог дать?       — Простой вопрос, мистер Адин, что вы так испугались? Ребёнок ужасен?       — Нет, мэм.       — Значит, делаем вывод, что он прекрасен, — закончила фразу принцесса.       — Я занят, ваше высочество, — произнёс он, собравшись с духом и поняв, что даже принц на помощь не придёт. — К чему всё это?       — К тому, что этот ребёнок не просто прекрасен — он во всех смыслах безупречен. — Щёки кроткой принцессы пылали жаром; на сей раз ей так нужно было быть услышанной, доказать свою правоту. — Почему же вы думаете, что я, как мать, брошу его одного хотя бы на секунду?       — Потому что вы вышли за принца Уэльского, приняли на себя гражданский долг перед Короной и перед страной, приняли его не по принуждению, а добровольно, и ваш долг быть принцессой Уэльской, — протокольно и сухо заговорил секретарь.       — Самый главный мой долг и святая обязанность как принцессы не в том, чтобы сопровождать мужа, как улыбчивая кукла, а в том, чтобы быть нормальный живой матерью, которая растит ребёнка в надежде, что однажды он станет королём и сохранит в себе толику человечности! — неожиданно, кажется, даже для самой себя Диана повысила голос. — Поскольку от своих придворных он её не дождётся!       Всё то время, пока Диана говорила, Элайджа наблюдал за Чарльзом — тот сжимал в одной руке шариковую ручку, а другой рукой царапал подлокотник кресла. Слова его жены не вызывали в нем гордости от того, что его молодая супруга оказалась превосходной матерью, которая готова каждую секунду проводить рядом со своим ребёнком, гордости за то, что эта девушка, возможно, сможет воспитать из его сына прежде всего хорошего человека, а следом — достойного монарха.       Это не вызывало в нем гордости — это вызывало в нём зависть. Чарльз завидовал тому, что его мать никогда не была такой; что когда-то в его детстве родители оставили его и Анну почти на полгода ради точно такого же турне по странам Содружества, и королева не забыла об этом упомянуть, пытаясь спорить с Дианой насчёт того, стоит ли вообще брать Уильяма с собой.       Она раздражала его тем, что не была похожа на остальных, что среди монаршей бесчеловечности всё ещё оставалось живой, а он живым уже быть не мог; его уже вырастили следующим венценосцем, и у него, кажется, не было выбора.       Понимая это, Майклсон усмехнулся. Какая ирония — ведь это его, вампира, обреченного на вечную жизнь, должны раздражать живые люди, сердце которых ещё бьётся, по венам которых течёт тёплая кровь; это он должен ненавидеть их за то, что уже никогда не сможет быть таким, как они, а он же, напротив, гордился. Элайджа гордился и был уверен, что, будь у него хотя бы один шанс прожить жизнь с этой женщиной, он бы не пожалел ни об одном прожитом дне, ибо каждый этот день она бы заставляла его чувствовать себя живым, позволяя забыть, кто он на самом деле.       

***

      Первая точка назначения встретила их ливнем. Они спускались по трапу самолёта под зонтами. Диана держала рыдающего Уильяма. У мальчика резались зубки, он был явно не в настроении. Элайджа шёл позади принцессы. Диана несла Уильяма, а Майклсон, как и положено телохранителю, шёл рядом и держал над ней зонт, пытаясь максимально укрыть от огромных холодных капель.       Спустившись с трапа, супруги стали пожимать руки встречающим их представителям власти. После нескольких рукопожатий принцесса отделилась от общей толпы и пошла передать сына женщине, которая в ближайшие две недели должна была за ним ухаживать.       — Он не в настроении, — тихо сказала она, передавая сына ей на руки.       Миловидная женщина с пышными формами, одетая в светло-бирюзовое платье, забрала мальчика и заверила:       — Не волнуйтесь, всё будет в порядке.       — Диана! — окликнул её Чарльз. — Диана, идём, нас ждут.       Принцесса Уэльская, конечно, слышала, как её зовёт муж, но никак не могла оторваться от своего ребёнка.       — Ваше высочество, — наконец вмешался Элайджа, — не будет ли вам угодно… — он немного замялся. — Я могу повлиять, и его высочество принца Уильяма оставят с нами.       — Спасибо, мистер Майклсон, — она неуверенно дернула плечом. — Может, они и правы — для него это всё утомительно, он ещё такой малыш...       Спустя минуту подошёл Чарльз и, взяв Диану за плечи, развернул и повёл к автомобилю, а потом стоял рядом, дожидаясь, пока она сядет, а та всё никак не могла отвести взгляд от женщины, что несла её сына обратно в самолёт, чтобы улететь с ним на ферму.       — Не тревожьтесь, ваше высочество, — услышала она за спиной тихий голос своего телохранителя. — Нас у матери было семеро, и ей регулярно приходилось с нами разлучаться, но мы же не стали плохими людьми, так ведь?       В ответ принцесса смущённо улыбнулась и наконец села в авто.       

***

      — Это была самая большая твоя ложь, — засмеялась Ребекка. — Я даже не думала, что благородный Элайджа может так врать!       Сейчас, в настоящем, тридцать первого августа две тысячи десятого года, брат с сестрой сидели у камина в кабинете особняка, и Элайджа рассказывал свою версию той же истории, которую в этот самый момент Никлаус поведывал блондинке из Мистик-Фоллс.       — Почему же ложь? Она действительно не сделала из нас плохих людей — она просто сотворила чудовищ, только об этом принцессе знать было необязательно…       

***

      Мероприятия следовали одно за другим. Ей приходилось улыбаться, даже если совсем не хотелось, и щуриться от вспышек фотокамер, отвечать на вопросы, но давно заученные ответы забывались, потому что все мысли принцессы были о сыне, с которым она разлучилась.       Вот сейчас они сидели на радио, пытаясь справиться с жарой, к которой она оказалась не готова. Диана обмахивала себя веером, с огромным усилием пытаясь не потерять нить разговора и вовремя выдавать верные ответы.       Чарльз держался уверенно, отвечал быстро, даже опережая репортёров, и то и дело злился, когда ему приходилось в очередной раз поправлять Диану.       Стоявший у самого выхода позади огромной толпы репортёров Элайджа, изредка смотря на принцессу, когда толпа открывала обзор, вдруг понял, кого она ему напоминала. Она была сейчас похожа на них самих, когда они только оказались обращены и не были к этому готовы.       Когда-то Майклсоны были обычными людьми и в одно мгновение по прихоти их отца и матери стали чудовищами, которые не могли выйти из дома, потому что их обжигал солнечный свет. Сотни лет ушли на то, чтобы адаптироваться, научиться жизни среди людей и вести себя так же, как они. У Дианы столько времени не было. Вырванная из привычной среды, она оказалась внутри королевской семьи, совсем непохожей на другие семьи. Вынужденная жить по новым правилам и забыть всё, что она знала до этого, она не успела адаптироваться, и до сих пор всё это было чуждо ей, в отличие от Чарльза, которого с рождения готовили к тому, что он станет королём.       В отличие от Дианы, у него было несколько десятков лет, чтобы научиться вот так держаться на публике, быстро отвечать на вопросы и разбираться во многих аспектах политики и дипломатии.       Поэтому пресс-конференция на местной радиостанции, закончившись, оставила принцу чувство раздражения, а его супруге — чувство неловкости. Только вот дальше было хуже: прошёл день, и пришлось забираться на вершину горы, что была одной из местных достопримечательностей.       Диане было плохо. Её щёки горели, голова кружилась, во рту пересохло, а перед глазами была пелена. Ноги еле-еле волочились, а вершины было не видно. И даже редкие порывы ветра ничуть не спасали, они были настолько горячими, что обжигали так же, как и солнце. Ещё никогда она так сильно не скучала по серому дождливому Лондону — там хотя бы нет этой убийственной жары, которая бьёт по организму так сильно, что ты находишься на грани обморока.       — Чарльз... — позвала она, но принц никак не отреагировал. Тихий голосок принцессы попросту не долетал до него. Окутанный своими мыслями, наследник не отвлекался на сторонние звуки. Она попыталась снова, а затем ещё раз, и муж наконец обернулся. Успевший уйти дальше на несколько шагов, он всё-таки спустился и вопросительно поглядел на неё.       — Я плохо себя чувствую. Пожалуйста, можно, я подожду тебя внизу? — смущённо сказала принцесса, почти наверняка понимая, что и это его тоже разозлит. Впрочем, Диана привыкла уже давно: что бы она ни делала, Чарльзу это не нравилось.       — Диана, соберись, нам нужно туда подняться.       Принц положил руки ей на плечи и даже слегка встряхнул, от чего она действительно чуть не потеряла сознание, ибо и так-то еле держалась на ногах.       — Соберись!       После Чарльз развернулся и дальше пошёл к вершине, давая тем самым понять, что варианты здесь невозможны, а Диана в этот момент просто собралась упасть, но её поддержала чья-то сильная рука. Её телохранитель и личный секретарь в одном лице, мистер Майклсон, уже находился подле неё.       — Вы сможете, ваше высочество, а потом вас будет ждать заслуженный отдых, — мужчина говорил таким тоном, что от одного его голоса стало легче, а ещё он протянул ей свою ладонь. Она несколько секунд сомневалась, стоит ли это вообще делать, и всё-таки вложила в неё свою руку и оперлась на него.       Удивительно, но путь стал легче. Элайджа казался ей таким сильным, будто был в состоянии подхватить её одной рукой и, как пёрышко, донести до самой вершины. Она опиралась на него, и было легче.       Путь вниз и вовсе был лёгким, а как только они спустились, он исчез из её поля зрения и появился буквально спустя минуту с бутылкой холодной воды.       — Вот, ваше высочество, держите, — он сам открыл крышку. — Попейте, и полегчает.       — Перестаньте называть меня «ваше высочество», — тихо сказала Диана после того, как забрала бутылку и сделала глоток, а потом обтёрла мокрые губы рукой.       — Но как же мне вас называть? Вы ведь принцесса Уэльская, таков порядок.       — Ваша сестра называет меня по имени, — сказала принцесса. — И вообще она придумала моему имени причудливое сокращение.       — Я совершенно точно не имею права вас называть так, как зовёт вас моя сестра, — улыбнулся мужчина и добавил: — Вообще мне иногда кажется, что Ребекке позволено то, что не разрешается больше никому. Она не видит рамок, и единственный, кому она подчинится — это наш брат Никлаус. Он для неё — единственная корона, власть и глава всех церквей этого мира.       — И всё же, — Диана подняла свои кукольные детские глаза, — зовите меня по имени, хотя бы когда нас никто не видит, пожалуйста.       Она говорила совершенно искренне и смотрела с такой мольбой, что этого нельзя было передать словами. Даже за тысячу лет подходящих слов ему ещё не попадалось. Это была та самая просьба, в которой, несмотря на все протоколы и все кричащие «против», отказать было невозможно.       — Хорошо, Диана, — вздохнул первородный, — но только, когда нас никто не видит.