I wish you were a girl

Гоголь тут же бросился в любимые объятия Достоевского. — Смотри! Так сойдёт? — Ну и зачем ты это сделал? — Говорил Фёдор, размазывая по бледным щекам помаду. — Иди смой это. — Тебе не нравится? — Грустным тоном спросил Коля, глядя в замешательстве на Фёдора. — Нет, не нравится. — Выдохнул тот, прекрасно понимая зачем Николай это сделал. — Ты же знаешь, что это — грех. — Знаю! Кому, как не мне знать? Ты же постоянно об этом торочишь. — Тон Николая сменился. Выглядело так, будто он сейчас пустит слезу. А, может, не одну. — На мои проявления ласки лишь отворачиваешься и снова затыкаешь меня своим «это — грех». А я для тебя всё! — Его тон внезапно стал мягче и вскоре Фёдор понял почему, увидев размазанную тушь на щеках и вокруг глаз. Николай опустил голову, утыкаясь в белую рубашку Фёдора, беспощадно пачкая её едва заметными следами от помады и куда более видными — от туши. Но Достоевский не оттолкнул. Нет, вовсе нет. Не посмеет. Не сделает это, когда Коля в слезах. Но все же больно не ощущать холодных рук на своих плечах. Фёдор даже в ответ не прижался, не обнял. — Я даже готов на это… Слушай, Федь, давай мы будем притворяться, что я девочка? — Николай внезапно поднял голову и пристально смотрел в темные глаза. По телу пробежали мурашки, а гетерохромные глаза снова стали будто хрустальные, почти стеклянные. Фёдор смотрел на него строго, но во взгляде четко читалось сочувствие. Это буквально излучали его глаза. Такой холодный взгляд, но такой теплый. Глаза не врали. — Коленька, как же ты не понимаешь? Знаешь, мне бы хотелось, чтобы ты был девочкой, но не такой ценой. Я не хочу притворяться. Прости меня. — Фёдор все же сделал это. Он отшагнул. — Простить за что? Что бросаешь меня? Что никак не можешь сказать «Коля, иди к черту, я не педик»?! Я же согласен даже на-… — Прости, что мучаю тебя. — Внезапно перебил его Фёдор. Голос был резким, но в то же время мягким. До боли мягким и жалостливым.       Гоголю хотелось вырвать себе сердце, чтобы больше не чувствовать подобного. Чтобы игнорировать холодный взгляд, резкий тон и напряжение между ними. — Коля, ты самый прекрасный человек, которого я видел, тебе не нужно меняться. Уж тем более для меня. Твоя жизнь сложится наилучшим образом без меня. Ты найдешь того, кого искал и кого достоин. — Но я ведь уже нашёл. Этот человек — ты. Ты, Феденька, ты! — Я уже говорил, что это грех! Такого быть не должно! — Разве Библия важнее меня? — Вдруг сказал Гоголь, а потом продолжил, — почему ты молчишь? Фёдор стоял, но теперь его взгляд не давал надежды что-то понять, что-то прочитать. Даже малейшего намёка. Напряжение росло. Гоголь был уверен, что именно сейчас он полностью свихнется. — Я так устал от этого… Просто скажи, я для тебя важен? — спросил Николай, — я важнее? Фёдор всё так же молчал. Знал бы Коля, как сильно боролся Фёдор. А тот и подумать не мог, что его главным врагом и соперником станет он сам. После тяжелых раздумий и нескольких нестерпимых секунд он подошёл ближе и тихо начал: — Я хотел бы, чтобы ты был девочкой. Но это не значит, что ты плох, когда ты такой, какой ты есть. Для меня ты важен любым. — Ни Фёдор, ни Николай, казалось, не ждали, особенно последний, что Достоевский всё же решиться. Он поцеловал Колю в макушку, обнимая. Гоголю самому себе стыдно признаться, что он буквально воскрес из-за одного действия. Такого простого и невиновного, но стало действительно легче. Фёдор тихо прошептал: — Я люблю тебя, Коленька. — И я тебя.