Пирсинг

В аэропорту не протолкнуться. Сразу несколько рейсов готовились к вылету, и очереди в окошки чек-ина стремительно росли. Сатору не привык летать экономом, но инициатива совместного отпуска на Сейшелах была именно его. Он брал билеты за свой счет, поставив Сугуру перед счастливым фактом провести десять дней в одном бунгало. Тревожить надломленную гордость Сугуру еще и стоимостью бизнес-класса не хотелось. По правде говоря, Сатору надеялся, что с билетами на руках у Сугуру не будет ни единого шанса отказаться от поездки. Оказалось, что вытащить его из салона еще сложнее, чем найти окно в собственном рабочем аду. Сугуру то и дело мотался на тату-конвенции, усердно осваивал и совершенствовал навыки татуировки, расширяя список клиентов и вынашивая план открыть собственный салон. Запись к нему была на месяцы вперед. Но, поторговавшись с Сатору за право оплатить хотя бы половину бунгало и попереносив клиентов, Сугуру сдался. Разве он мог отказать, глядя во влажные глаза, сияющие предвкушением и вот-вот воплотившейся мечтой? Все равно что пройти мимо голодного котенка на улице. Сатору это знал и бессовестно пользовался природным обаянием. На работе коллеги встрепенулись, узнав, что господин Годжо уходит в первый за два года полноценный отпуск. В компанию зашло сразу несколько тендеров, и без него команде придется туго. Сотрудники, а затем и начальство робко интересовались, не планирует ли Сатору немножко поработать на отдыхе. Ну, хотя бы часика два в день, лежа с ноутбуком на солнечном песчаном побережье. Сатору хотел ответить, что в его планы входит исключительно лежание на теплом, нагретом солнцем и его собственным телом, облепленном островками белого песка, там, где кожа еще не просохла от купания в океане, Сугуру. Еще хотел послать по известному курсу. Но в разгар бизнес-сезона его коллеги и так уже шли в том направлении. А потому привычно выбрал третий вариант — нет воркейшн не планирует. Исключительно ленивый вакейшн. Да и что это за вопрос такой, не хотите ли поработать в отпуске? Кто, блять, вообще хочет работать в отпуске?! Сугуру опаздывал. Позвонил из такси по дороге в аэропорт сказать, что только закончил с клиентом. Так что у Сатору было время поразмышлять над их отношениями, вальяжно болтая остатками отвратного кофе по дну пластикового стаканчика. Вкусный кофе из ресторанного дворика был в недосягаемой дали за стойками таможенного контроля. Им с Сугуру было легко. От первого горячего визита в кабинет с белоснежным диваном. Они были вместе. Без необходимости озвучивать очевидное, как в школе, когда непременно должно быть предложение встречаться, иначе не считается. Им двоим просто стало ясно, что они теперь друг для друга. Что можно звонить в любое время, и Сугуру возьмет трубку, даже если перед его глазами чужие сиськи в ожидании прокола, чтобы мягко ответить «занят», но перезвонить через полчаса. Можно оставаться ночевать в его небольшой квартире в центре после вечерних поездок на мотоцикле. Когда, подстегиваемые адреналином от скорости и невзначай задетого чужого стояка на отметке спидометра двести километров в час, они начинали раздевать друг друга еще в лифте. Запасной комплект офисной одежды Сатору для таких случаев поселился у Сугуру так же незаметно, как и второй брелок с ключами от его пентхауса перекочевал на новую ключницу. — Простите, не хотите со мной на Сейшелы? — насмешливый голос сверху вырвал Сатору из приятных размышлений. — Мой парень, кажется, не приехал. А у меня как раз бунгало на двоих. Сатору смеется под нос, медленно поднимая взгляд от легких летних кроссовок, в которых Сугуру обычно работал в салоне, выше по черным широким льняным штанам и плотно облегающей майке в цвет. Радостно хрюкает от невероятного открытия. На парне поверх майки абсолютно невозможно кислотных цветов гавайка нараспашку. Он не помнил на Сугуру ничего, кроме черного. Но смешно оттого, что нечто похожее в голубо-оранжевой цветовой гамме сейчас на Сатору. Сугуру тоже крайне редко видел его в чем-то, кроме вариаций костюмов. И уж точно не в голубых шортах и вырвиглаз рубашках. Удивление оформилось недвусмысленным вопросом. Руки, измазанные чернилами, мягко отбирают стаканчик, чтобы вплестись в пальцы Сатору и нежно огладить костяшки. Интимное мимолетное мгновение в гудящем людьми аэропорту. Сатору тут же рывком поднимают с кресла. — Ваш парень много теряет, — Сатору улыбается. Теперь, поравнявшись с лицом Сугуру, он замечает, что тот снял с лица все украшения. Во многочисленные ушные проколы вдеты пластиковые плаги и подковы. Сатору не может удержаться от соблазна невинно коснуться губами уголка рта Сугуру там, где еле заметной точкой виднеется прокол от вынутого колечка. Видеть его без пирсинга непривычно. «Интересно, он везде снял?» — Пойдем, опоздаем на посадку, — Сугуру вздергивает плечом, поправляя сумку, и недоуменно смотрит на то, как Сатору выкатывает из-за спинки сидения розовый пластиковый чемодан, неровно обклеенный стикерами из разных аниме. На самом большом стикере радостно подмигивает, прижав два пальца ко лбу, Усаги Цукино . — Вот не надо осуждающих взглядов. Я в летний отпуск не ездил хрен знает сколько. Срочно пришлось искать среди коллег. Это дочери моей секретарши. Да. Он розовый и... — Сатору оправдывается, тая под колким взглядом, будто он прячет в этом чемодане труп. — Сатору, тише. Тебе идет розовый. Но нахрена тебе чемодан? Мы едем в место, куда люди приезжают в одних плавках и солнечных очках. — Там крема для загара. Еще от загара. После загара. Ну и всякие лосьоны успокаивающие, потому что уже через полчаса на солнце я буду стонать и просить унести меня в отель. — А где минусы? Сатору остается только хлопать ресницами, поспевая за спиной Сугуру. Салатовые пальмовые листья гавайки — отличный ориентир, чтобы не потерять его в аэропорту. Уже на рамках металлоискателей Сатору понимает, почему Сугуру снял почти все украшения. И это все равно не спасло его от пронзительного писка и подошедшей девушки инспектора. «А вот и ответ на мой вопрос. Не везде». Сатору зашнуровывает кроссовки и вдевает ремень, краем глаза наблюдая, как девушка смущенно о чем-то просит Сугуру, показывая на дверь комнаты для осмотра. Но её коллега постарше подходит, рассматривает татуировки и кольца в ушах, что-то шепчет на ухо инспектору, жестом показывает повернуться спиной к очереди из пассажиров. Сатору сдерживается, чтобы не подойти и не устроить сцену ревности, когда Сугуру задирает майку. Ревновать приходится и потому, что сейчас девушкам открывается вид на проколотые соски Сугуру, а Сатору приходится довольствоваться полоской поясницы, когда гавайка и майка ползут наверх. Прилипает глазами к месту, где над низкой посадкой брюк виднеются ямочки. Святые боги. Десять дней на острове с Сугуру. Только они вдвоем. И его блядские ямочки, блядские проколотые… все его проколотое. Пальцы замирают над вторым незашнурованным кроссовком, кадык непроизвольно дергается на вытянутой для лучшего обзора шее. — Каждый раз одно и то же. Думал, поснимаю, что легко достать, и пронесет, — Сугуру подходит к Сатору и завязывает волосы салатовой, как пальмовые листья гавайки, резинкой. Приходится срочно думать о годовом отчете, чтобы не начать краснеть. Такой простой и механический жест для Сугуру. Такой ноющий в паху соблазн для Сатору. Сугуру весь состоит из фетишей, и каждый раз, когда Сатору думает, что открыл для себя все — новая находка бьет его под дых. Они покупают бутылку Джека в Duty Free, чтобы отметить приезд. Сатору приходится с боем отвоевать право купить хотя бы чуть сладковатый Jack Honey, если им уж придется пить горький вискарь вместо приторных ликеров. Стойки с Malibu и Kahlua уплывают вместе с надеждой. Уже на посадке Сугуру смотрит на кроссовки Сатору. — У тебя на правом шнурки не завязаны. Сатору наконец заливается краской.

***

Песок еще не успел остыть от дневного зноя. Сатору блаженно стаскивает кроссовки, делает пару шагов, утопая ступнями в вязком жаре. Доходит до кромки берега, где волна любовно облизывает их небольшой личный пляж. Останавливается на самом краю сухого побережья, смотрит, как полумесяц белыми бликами танцует по гребням воды, делает еще несколько шагов. С наслаждением замирает, утопая в удовольствии наконец окунуть в океан зудящие от долгого перелета ноги. В голову приходит мысль раздеться и одним нырком погрузиться в воду целиком. Медленные шаги и шорох песка сзади заставляют улыбнуться, не открывая глаз в ожидании прикосновения. — Наш гид рассказал мне, как пользоваться моторной лодкой и как доехать до ближайшего города. Твой Хеллоу Китти чемодан он затащил в бунгало, — Сугуру, не церемонясь, сразу всем телом приникает к Сатору. Собственнически обнимает, сцепив руки на животе. Тянет еще ближе к себе, шумно вдыхает, проведя носом по тут же подставленной шее. — Нам надо в душ. Ты пахнешь пылью и потом, — Сугуру мажет языком под мочкой. — А еще подгоревшими пончиками из аэропорта. Сугуру мурлычет, не говорит. Тычется носом под ухом, прося внимания, и Сатору поворачивается к нему вполоборота — больше не позволяют крепкие объятия. Горячие руки скользят по бедрам, комкают шорты, поднимая их выше. Пальцы пробираются под трусы, дразнят нежную кожу. Но Сугуру не заходит дальше, не целует приоткрытый на выдохе, просящий рот Сатору. — Пойдем в душ, — голос Сугуру шелестит вместе с теплым соленым ветерком, играется с воображением. Он пойдет за ним куда угодно. Он с ума сходил от одного присутствия Сугуру в поле зрения. Распадался на части от каждой ночи вместе, словно его пропускали через фритюрный нож, а мозг закидывали сразу в кипящее масло. Сатору точно свихнется за этот отпуск. Их бунгало на скале над океаном. Узкая тропинка среди камней выводит прямо к двери в домик. Вживую выглядит еще лучше чем фото на букинге с загадочной пометкой «дополнительные сервисы входят в стоимость». В доме одна огромная спальня без фронтальной стены. Вместо нее ряд распахнутых настежь ростовых деревянных ставень, открывающих вид на террасу с бассейном и серебрящийся в ночном свете океан. Прямо посреди сказочного, из фильмов о тропических островах, вида стоит розовый чемодан. — Распаковывайся, я в душ, — горячие губы Сугуру на скуле и шепот заставляют вздрогнуть. — Можешь занимать все полки. Я не брал много одежды. Сатору размышляет над этим «не много одежды», пока распихивает одежду в шкафчики и расставляет кучу кремов на прикроватные полки. В ящике обнаруживаются брошюра с телефонами экстренных служб и доставки, пару упаковок смазки со вкусами и без, упаковки презервативов. «Оу. Какая забота». Пометка «дополнительные сервисы» начинает приобретать новый смысл. Сугуру возится долго и выходит из душа, снова поблескивая сережками пирсинга на лице. Вместо колец на нижней губе — парные шипы лабрет. Сатору приходится силой заставить ноги идти в душ, удержавшись от соблазна попробовать острия на вкус кончиком языка. Струи воды смывают усталость перелета, растворяя её по телу приятной негой и сонливостью. Выходя из ванной комнаты, Сатору задумчиво смотрит на стопку банных махровых полотенец, тянется за верхним и тут же одергивает себя. Они на острове одни. Какой смысл соблюдать приличия, если единственное, о чем он мечтал последние две недели предвкушения до отпуска — это ни на секунду не отлипать от Сугуру. Желательно голыми кожа к коже. Вода капает с волос, и её прохладные струйки нагреваются от тела и тропического тепла, неровно стекая до ягодиц и паха. Мокрые следы остаются на дощатом полу. Но Сатору заботит не устроенный беспорядок. Его интересует мерцающая в свете луны и бассейных ламп спина Сугуру. Он успел окунуться с головой, о чем свидетельствуют облепившие татуированную кожу волосы, нефтяными пятнами растекающиеся по поверхности воды. Сатору следует примеру, отталкивается от бортика и рыбкой уходит под воду, парой сильных гребков доплывает до противоположного края бассейна и чувствует, как его тут же ловят сильные руки. Выныривает лицом к лицу к развернувшемуся Сугуру, рвано дыша и хватая воздух. Отдышаться ему не дают. Сугуру ворует кислород прямо изо рта, утягивая в жадный поцелуй. Его губы горчат алкоголем, шипы пирсинга царапают кожу на подбородке, распаляя и прогоняя сонливость после душа. Еще один пирсинг дразнит ускользающим металлом, когда Сатору пытается поймать плотно сидящий в центре языка Сугуру титановый шарик. Сатору обвивает его ногами под водой чуть выше таза, чувствует, как по яйцам проходится и тычется в ягодицы чужой стояк, ерзает, прося большего. Глухо стонет в поцелуй со вкусом виски. — С началом отпуска тебя, хороший менеджер, — губы Сугуру хрипят прямо в приоткрытый рот Сатору, пока руки под водой настойчиво раздвигают ягодицы. Приходится крепче обвить тело Сугуру руками и ногами, потому что стоит тому начать упруго массировать анус, нажимая на сжатое колечко, как Сатору теряет равновесие. Помутневший и покрытый пеленой желания взгляд цепляется за бутылку Джека за плечом Сугуру. — Начал отмечать без меня? — Сатору бессознательно тянется за бутылкой, пытаясь сосредоточиться хоть на чем-то, но крепкая хватка останавливает его руку на полпути, с брызгами вылетев из-под воды. — Я поделюсь, — Сугуру забирает виски, ни на миг не отрывая пальцы второй руки от сокращающегося в нетерпении узкого входа. — Открой ротик, послушный менеджер. — Прекрати… издеваться, — Сатору захлебывается воздухом и вскриком, потому что палец Сугуру проникает внутрь, туго толкнувшись в горячие стенки. Сатору покорно запрокидывает голову и шире открывает рот. Тут же чувствует, как струя виски льется ему на язык, горчит, выплескивается и потеками стекает по подбородку на грудь. И подохнуть готов в этом моменте, потому что палец Сугуру находит точку простаты. Не деликатничает, сразу круговыми движениями надавливает, и Сатору слышит на грани сознания его шумное и сбившееся дыхание. Сатору готов лужей растечься у ног Сугуру, всего себя подарить ему в любой позе, лишь бы вот так каждый раз открывать, что тот тоже сгорает от желания и потребности в нем. Сатору глотает виски. Машет головой, показывая, что за приезд этого достаточно, и тут же чувствует влажный след на своей ключице, ямочке у основания шеи, второй ключице. Сугуру слизывает алкоголь, сразу оставляет укусы на месте, где только что изучал кожу его язык. Горячие следы на прохладной от бассейна коже. Стояк Сугуру настойчиво требует внимания, зажатый между их спаявшихся друг с другом тел, прижатый к члену Сатору. Сатору просовывает руку, чтобы обхватить член Сугуру, чувствует трение на своем собственном. Проходится подушечкой по шарику на кольце, вдетом в уретру. Нащупывает под замшей чувствительной кожи вставленные в ряд несколько шариков. Не знай Сатору, что это, легко перепутал бы с вздувшимися неровностями вен. Он действует инстинктивно. Так сложно соображать, когда палец Сугуру внутри то и дело посылает разряды прямо по позвонку до кончиков пальцев. Каждый раз трогать член Сугуру ощущается как впервые. Ласкать его, то нежно перебирая неровности и играясь с кольцом прокола, то размашисто, заставляя Сугуру кусать губы в поцелуе и хрипло стонать просьбы не останавливаться. Насмешливый, самоуверенный и горячий, как голубое пламя в сполохах костра, Сугуру молит его двигаться быстрее, добавляет второй палец в зад Сатору, чтобы резкими толчками, теряя контроль, трахать пальцами податливые стенки. Если эта картина на фоне серебряных лунных бликов Индийского океана не достойна Лувра, то Сатору отрицает искусство. — Сатору, — хриплый стон примешивается со стонами. Пальцы выскальзывают из зада и, оставляя красные следы, тягуче проводят от ягодиц и до косточки на затылке. — Ты же не хочешь собирать сперму в бассейне? Еще немного, и я кончу. Сатору замедляется, тянет ладонь по мокрому прессу, любуется закушенной губой в ответ на собственнически провернутое колечко пирсинга в соске. — Такой чувствительный, — укус прямо по чернильным рисункам на шее. Жаль. На татуированной коже не видно его засосов. — Такой мой. Трахни меня. — В воде тебе будет больно, — рука Сугуру ложится на член Сатору, плавно оттягивает кожу, надрачивает томительно медленно, даря удовольствие, но не давая и шанса дойти до пика. — Пошли в спальню, — в осипшем от стонов голосе сквозит нетерпение. — Среди твоих кремов для загара была смазка? Пять из пяти розовому чемодану. — Во «все включено» была. Еще одна дорожка мокрых следов на полу. Смятая и влажная постель. И охуительно, невозможно, греховно вдалбливающийся в зад Сатору Гето в холодном свечении из раскрытых настежь рам. Он держит ноги Сатору у себя на плечах, подтягивает, вжимает задом в пах, короткими толчками вытрахивая остатки мыслей о шуме города и будней из головы. Опускает лодыжки себе на поясницу, чтобы освободить руки и до щемящей боли оттянуть штанги в сосках Сатору. В темноте кажется, что глаза Сугуру черные от края до края. А может, это от возбуждения. От него пахнет виски, смазкой и солью из бассейна. В буклете обещали бассейн с океанической водой. Сатору проверил это, скользя языком по мокрой коже. Сугуру стонет бесстыже, в унисон с Сатору. Еще одна привилегия личного острова. Никаких жалующихся на громкий секс соседей. Наконец можно трахать Сатору, не отпуская сдавленных между подушечек сережек пирсинга. С каждым толчком срывая новый вскрик из наслаждения и ноющей боли оттянутых проколов. Сатору кончает, выгнувшись следом за стиснутыми пальцами Сугуру сосками. Запрокидывает затылок в мягкость постели. Член Сугуру зажат в сокращающееся кольцо мышц, и он входит еще глубже, до пошлого шлепка о бедра, подгоняя свой оргазм. Теплая сперма заполняет задницу Сатору, с последними толчками вытекая из горячих стенок и пачкая ложбинку ягодиц и простыни. Сугуру отпускает истерзанные соски, ложится сверху, удерживая вес на дрожащих локтях, и шепчет в припухшие губы: — Приятного отпуска, сладкий. Проникает в рот Сатору, исследуя его скользко и мокро. Видимо, дышать в отпуске придется исключительно воздухом, украденным из поцелуев с Сугуру.

***

— Сугуру, вставай! — ладонь, цепко перехватив запястье, тащит Сугуру из постели сквозь утреннюю дрему. Сугуру массивнее и тяжелее. Тело едет по постели с трудом. Лицо сдвигается по подушке, и верхняя губа парня задирается от этого движения. — Сугуру! — Сатору пытается растолкать его целое утро. Спина уже взмокла от усилий. Гоняющий крупными лопастями горячий воздух потолочный вентилятор мало чем помогает остудиться. — Сугуру, мы опоздаем на паром. — Ты чудовище, — Сугуру мычит в подушку, но грива черных волос наконец отрывается от постели, и он щурит глаза, пытаясь понять, который сейчас час. — Куда мы опоздаем? — На паром. Мы едем на остров Альдабра. Там заповедник, где живут гигантские черепахи, — Сатору наконец отпускает запястье, и рука Сугуру безвольно плюхается обратно в постель. — Можно я побуду гигантской черепахой сегодня? — Сугуру бурчит, но все равно садится на постели и трет лицо, пытаясь проснуться. — Нельзя. Я составил маршрут. За отпуск нам надо посетить три заповедника, пять островов и бухту Реюньон, — воодушевленный Сатору хуже цунами. Если не успел сбежать до потопа, то остается только надуть матрац и сдаться на волю стихии. — Ночью ты кончил три раза. Можем считать, что это минус три заповедника? — Нельзя, — в Сугуру летят поло и шорты, вытащенные из его собственной сумки. — Ладно-ладно, — Сугуру тянется, разминает затекшие спину и плечи, встает с кровати. Подмечает жадный взгляд голубых глаз, облизавший его с головы и до утреннего стояка. Делает вид, что идет в душ. Но уже за спиной разворачивается и всем телом толкает Сатору обратно в постель. Прижатый тяжелым торсом и ощущая твердость члена между сжатых ног, Сатору теряет все аргументы в пользу гигантских черепах. Горячий выдох обжигает затылок, и следом несколько укусов проходятся по загривку и велюру коротко стриженых сзади волос. — Попался, — Сугуру лениво проводит языком за ухом, лижет широко, задевая мочку стальной штангой, и тут же вытирает его о тыльную сторону ладони. — Что за горькая мерзость? — Крем от загара. Миндаль и ваниль, — Сатору вздергивает плечами, воспользовавшись моментом, сталкивает Сугуру и тут же усаживается верхом, упираясь ладонями в грудь. — Без него я буду линять как змея, уже через два дня. Ты же не хочешь, чтобы я мучился? — Прямо сейчас? Мечтаю об этом, — но на деле Сугуру разводит руки Сатору, заставляя упасть себе на грудь, и целует в губы нежно, стягивая с него легкую хлопковую рубашку. — Мы же можем успеть на следующий паром? Майку Сатору снимает уже сам, лишь на миг оторвавшись от все более требовательных поцелуев.

***

Моторная лодка, о которой невзначай заикнулся Сугуру по приезде, оказалась полуспортивным прогулочным катером. На паром, курсирующий между островками, они ожидаемо опоздали. — Сугуру, а разве на управление катером не нужны права? Тебе дали документы на неё? — Сатору мнется на берегу, наблюдая, как Сугуру поворотом ключа заводит мотор. В песке уже виднеется рифленая ямка, натоптанная его кедами. — Ага. А на пирсинг сосков — разрешение мамы, — беспечность Сугуру равносильна шаловливому бризу, путающему волосы. Его смех улетает с прибрежным ветром. — Чертов Махито. Мог бы и не позорить меня, — Сатору впрыгивает как раз вовремя, чтобы тут же ухватиться за перила резко рванувшего брызгами и пенными гребнями катера. Где Сугуру научился водить плавсредства, Сатору предпочитал не спрашивать. Да и не важно это, когда все сомнения разом выветрились вместе с хлесткими солеными каплями в лицо. Катер разрезает волны, и от восторга хочется вопить во все горло, отпустив себя на волю. Один этот миг стоит всех понедельников на свете. Полы летней рубашки развеваются под в упоении поднятыми руками. — Ты красивый, — Сугуру говорит это сквозь улыбку. Сатору не видит под стекляшками украденных у него из чемодана авиаторов, но уверен, что Сугуру пялится на него. — Что? — притворяется, что не расслышал за шумом ветра, выпрашивая еще один комплимент. Вместо комплимента чувствует ладонь на талии, которая притягивает ближе к рулю. Сатору машинально проходится кончиками пальцев по второй ладони и венам у её основания, когда они напрягаются от резкого разворота катера. Волна захлестывает часть палубы, мочит одежду и волосы. Поцелуй со вкусом соли и счастья, и черные пряди, вырванные из-под резинки, струятся по щекам, забиваясь под дужки собственных очков. — Ты горячий сейчас. Хочу тебя, — Сатору уверенно скользит пальцами по шершавости рубашки-поло, расправляется с ремнем хлопковых шорт и ловит равновесие, шире расставив колени у ног капитана. Стремительный разворот и очередной всплеск пены за бортом, когда Сугуру судорожно выворачивает руль, дернувшись от ласкающих головку губ. Шум океана заглушает его выдохи и всхлипы, но Сатору точно знает, как ему нравится. Нравится, что он оттягивает зубами кольцо в уздечке, берет в рот сначала только головку, играется с проколом кончиком языка, надрачивая длину рукой. Нравится, что он медленно перебирает короткую вязь подкожных шариков. И до дрогнувших коленей и сжатых на макушке пальцев, направляющих его рот, нравится, как Сатору тянется рукой к своему стояку. Вбирает горячую плоть на всю длину в умелый рот и ласкает себя, посылая дрожь собственных стонов по члену Сугуру. Приходится постараться, ускоряя темп и втягивая член до самых стенок горла, до выступивших в уголках глаз слезинок. После секса всю ночь и утро напролет не стоит ожидать, что Сугуру спустит ему в рот от пары движений. Сугуру сам начинает задавать темп, насаживая Сатору в нужном ритме. Тому остается только расслабить рот и горло, позволяя бесстыже трахать себя и следя лишь за своим приближающимся оргазмом. Сугуру кончает первым, глубоко в глотку Сатору. Проводит терпкой и липкой головкой по губам, смотрит расфокусировано сверху вниз в распаленные возбуждением лихорадочно блестящие лазурные глаза. Если они потерялись посреди океана, сбившись с маршрута, то Сугуру теряется в пучине потемневшего взгляда Сатору, когда тот, открыв рот на выдохе, кончает, и вязкие потеки спермы густо падают на палубу.

***

У Сатору есть план, как посетить все известные пляжи и достопримечательности островов. У Сугуру есть план, как заставить Сатору кончить на каждой экскурсии и на каждом пляже. Гигантские черепахи стали свидетелями секса отставшей от группы парочки, скрывшейся за каменистым гротом. Ладонь Сугуру прижата к губам Сатору, и тот кусает её сквозь вырывающиеся изо рта стоны, чтобы не привлечь внимания туристов, кончая Сугуру в руку. Сугуру доводит его до исступления, затянув на глубину, подальше от пляжников при посещении острова Маэ. Почти невинная картина, если не знать, чем они заняты под водой. Разморенный жарой и очередным посещением острова из списка обязательных достопримечательностей, Сугуру нежится на шезлонге, подставив спину и плечи солнцу. Еще полчаса назад Сатору растирал чуткими и массирующими движениями солнцезащиту по татуировкам, победно оправдывая весь свой багаж кремов. А потом убежал исследовать берег, оставив Сугуру зажариваться на пляже в компании коктейлей под убаюкивающий плеск прибоя. — Смотри, какая красивая, — выросший из ниоткуда Сатору падает на колени перед помятым от долгого лежания на предплечьях лицом Сугуру. Приходится поднять голову, чтобы рассмотреть, что Сатору держит на ладони переливающуюся ракушку. Острые зубцы торчат из гребня, а сама раковина жемчужно слепит на солнце. — Красивая, — Сугуру соглашается, не взглянув на находку, касается чутко тонкой кожи над ладонью, держащей ракушку, проводит по точке биения пульса, нащупывая еле ощутимый ритм. — Заберу с собой в Токио. Надо почитать, нет ли у них закона, запрещающего их вывоз, — на Сатору неизменная для дневного зноя панама, но даже из-под её тени видно радостный блеск глаз. Он доверчиво подставляет лицо, когда Сугуру снимает панаму и цепляет его подбородок, привлекая к себе. В столице Сейшел они берут напрокат мопед, чтобы, прижавшись друг к другу, исследовать узкие улочки местных рынков. Брутальный Сугуру выглядит на мопеде смешно, и Сатору подкалывает его при каждом удобном случае. Особенно, когда Сугуру скулит, вспоминая свой мотоцикл, ласково называет его «моя малышка», но трепещущее сердце под ладонями Сатору выдает парня с потрохами, стоит поближе прильнуть и обхватить его живот. В городе им приходится отбиваться от местных, пытающихся впарить дешевые безделушки зевающим туристам. Точнее, отбивается Сугуру, вежливыми жестами отнекиваясь от навязчивых продавцов. Сатору же, напротив, с ретивостью дорвавшегося до парка аттракционов ребенка, скупает все фенечки и цацки из ракушек и гладкого камня. Несмотря на фарфоровую нежность светлой кожи, солнцу удалось подзолотить его загаром. Перламутровые украшения контрастно сияют на запястьях и в распахнутых воротниках светлых рубашек. На одной из улочек Сугуру все-таки не удается избежать местного маркетинга. Это сложно, когда рекламная кампания — это две девчушки с кучей мелких косичек на голове, восхищенно тянущие ладони к смоляному богатству Сугуру и толкающие его в дверь с многообещающей надписью «Барбер». — Этот, — Сатору выбирает референсы из альбома с видавшими лучшие времена файлами и вложенными в них фотографиями. — Тебе пойдет. На предложенном вниманию Сугуру развороте — белобрысый бородатый викинг с заплетенными в височной части и забранными назад косами. Длину он оставил нетронутой. С Сугуру их роднят плаги в ушах и нахальные смешинки во взгляде. — В Токио распустишь мне сам, — Сугуру фыркает, ставит условие и садится в кресло, распуская шелк из-под стянутой с волос резинки. Сатору следит за ловкими пальцами пожилой креолки, которая орудует над волосами Сугуру. Ребристые грани кос вьются от висков, тонкие и слишком короткие пряди челки остаются обрамлять виски и скулы. Сугуру запретил плести афрокосы по всей длине. В результате по две косицы свисают на плечи из-за ушей, перехваченные на концах бусинами из ракушняка. Еще две более плотные косы прихватывают гладкость распущенных волос на затылке, удерживая их плетением. — Не распущу, — по влюбленным глазам Сатору читается, что он готов смотреть туториалы на YouTube сутками, лишь бы научиться самому заплетать Гето и терзать его голову в Токио. Выйдя из салона, Сатору пробегается кончиками пальцев по сплетениям волос и притягивает Сугуру для поцелуя. Кажется, это его новая Римская империя. — Если бы я знал, что мои волосы — твой фетиш, то уложил бы тебя колоть соски на кушетку, наклонившись сверху, — Сугуру улыбается в поцелуй, зубами оттягивает нижнюю губу Сатору, пока тот вспоминает их первую встречу и эстетический оргазм от одного вида пирсинг-мастера. Идиллию прерывает мужчина, предлагающий купить очередные браслеты, обвившие бархатный дисплей в его руке. — Простите, на нем уже свободного места нет, — Сугуру красноречиво показывает на смеющегося Сатору. По правде, у того даже на щиколотке красуется пара тонких серебряных браслетов. — Вам тоже очень пойдет, — продавец не отстает. — Если хотите, я могу сделать на заказ, какие пожелаете. С надписями или с гравировкой. — Спасибо, не нужно, — Сугуру поспешно уводит уже открывшего рот Сатору. Экватор отпуска они проводят на пляже своего острова. Лежат под плетеным пальмовым зонтом прямо на белом песке. Крошечные кристаллики липнут к загоревшей коже Сугуру там, где она еще не обсохла после купания. Сатору кажется, что это острова и материки, а он Христофор Колумб. Песчинки искрятся на солнце, и это завораживает вместе с бронзовым оттенком поцелованного солнцем Сугуру и тем, как упруго перекатываются под разукрашенной татуировками кожей мышцы. Наверно, он чувствует на себе пронзительный взгляд. Приподнимается на локте, держа во второй руке зазвеневшую льдом Голубую Лагуну собственного приготовления, смотрит на Сатору. Серьезно смотрит. Совсем не под стать легкости их пляжного дня. Не говоря ни слова, прислоняет холодный бокал к бедру Сатору, все также неотрывно глядя в голубые распахнутые глаза, ведет выше, забираясь под шорты для плавания, дальше по материи, оттягивает пальцем резинку, чтобы чуть громче положенного выдохнуть от вида покрывающегося мурашками низа живота. Скользит ножкой бокала по проступившим от напряжения кубикам пресса, доходит до цокнувших по стеклу шариков пирсинга, любуется, как от холода твердеют соски. — Сатору, я… — замолкает, оборвав задуманное, и говорит совсем не то, что собирался. — У тебя нос облез. Сатору тянется пальцами к испортившему момент носу. Никакие крема не в силах спасти прозрачную кожу на лице. На переносице, скосив глаза, можно увидеть красное, начинающее облазить пятно. — Да, знаю, — Сатору улыбается тепло. Теплее любого океанского летнего зноя. В его глазах брызги пенной волны, блики закатного солнца, тающий лед и Blue Curacao. Он пропускает оборванную фразу, не допытывается. Отбирает стакан. — Иди ко мне. Сугуру не нужно просить дважды. Он накрывает тело Сатору своим, закидывает его руки по сыпучему песку и сжимает запястья, перебирая пальцами камушки и нити браслетов, лишая возможность сопротивляться. Шум прибоя сливается с хриплыми выдохами, когда к голодным ласкам и сплетению двух тел добавляются хлюпающие звуки толкающегося в мокрый зад члена. Пальцы Сатору шарят по твердой и рельефной спине Сугуру, прижимают еще ближе, чтобы до скрипа чувствовать трение песчинок между их телами и стонать его имя, кончая на живот, так и не притронувшись к себе руками. Дни, пропитанные ленивой негой и солнцем, несутся быстро. Ночи в одной кровати с разделенными на двоих оргазмами пролетают еще быстрее. Сбор чемодана скрашивает только то, что по возвращению в Токио они будут вместе. Сказка не закончится с росчерком крыла самолета и посадкой в домашнем аэропорту. К ней примешаются длинные рабочие будни, созвоны, проекты и все больше и больше бледнеющий под воротником офисного костюма загар. — Сугуру, не видел ракушку, которую я нашел тогда? Была на полке в ванной, — голос Сатору глухо доносится из-за стены. — Не-а! Помочь поискать? — Да ладно, — светловолосая макушка выглядывает из дверного проема. — Я почитал, их нельзя вывозить все равно. Думал, тайком. Но, видно, не судьба. — Не грусти, — Сугуру облокачивается о дверной косяк и прижимает Сатору бедрами к своему паху, трется, недвусмысленно намекая, что грустить он ему точно не даст. — С тобой — никогда, — Сатору тычется носом в кончик носа Сугуру. На переносице нелепое пятно из новой розовой кожи на месте облезшей. — Как насчет прощального купания голышом в океане? — Ты знаешь, как меня подкупить, — Сугуру закусывает нижнюю губу и развязывает шнуровку на гавайках Сатору.

***

Офисное совещание прямо через неделю после прилета, без возможности плавно выйти из отпуска и погрузиться в работу. Конечно же, эти безрукие дождались Сатору, чтобы не принимать решения самим. Он вытягивает руку и с сожалением смотрит на белые незагоревшие полосы на запястье, где еще совсем недавно переплетались нити островных браслетов. Вздыхает. Просматривает бегло распечатки брифов. — Господин Годжо, к вам господин Гето, — секретарша не уточняет, можно ли пропустить. Она сразу распахивает дверь, пропуская Сугуру и зная, что Сатору примет его даже посреди совета директоров. — Привет, что-то случилось? — Сатору встревоженно вскакивает из кресла и неотрывно смотрит на вошедшего мужчину. «Не расплел», — про себя удовлетворенно отмечает, что уже неделю как они вернулись в Токио, но Сугуру и словом не заикнулся о косах, продолжая по-новому мастерить из них хвосты и пучки. — Не совсем, — Сугуру уклончиво тянет слова. — Сядь и закрой глаза. — Я не понима… — Просто сделай, потом будешь болтать, — Сугуру подходит к столу и наклоняется над растерянным Сатору. Вблизи видно, что он нервничает, хоть и пытается это скрыть за ровным голосом. Сатору закрывает глаза и чувствует, как обычно теплые пальцы Сугуру, ледяными от волнения кончиками берут его руку. Что-то холодно касается кожи, тонко опоясывая запястье. — Открой. Сатору распахивает глаза, удивленно смотрит на серебряный браслет, ровно лежащий на незагоревшей полоске кожи. Между двумя крупными звеньями в просверленные дырочки вставлен перламутровый медальон с гравированным знаком бесконечности. — Вот, у меня тоже, — голос Сугуру дрожит. Сатору впервые видит, чтобы он так переживал. На вытянутой из-под черного комбинезона руке такой же браслет с таким же знаком бесконечности. Сугуру показывает его по-детски гордо, словно это дорогая ювелирка. Сатору молчит. Складывает незамысловатые два плюс два. Пропавшую ракушку и её жемчужный, узнаваемый в медальоне браслета блеск, торговца на оживленном рынке, предлагающего работу на заказ. Умножает на знаки бесконечности. — Сугуру, — Сатору несмело тянет уголки губ в улыбке. Боится сказать вслух, но кто-то же должен быть смелее. — Ты так пытаешься мне признаться? — Я должен был еще тогда, на пляже, — уже знакомый взгляд из-под трепыхнувшихся и тут же стыдливо опущенных ресниц. Темный, глубокий, полный обожания. Такой же, как когда Сатору вздрагивал от холодного маршрута бокала по своему телу и гадал, почему Сугуру оборвал себя на полуслове. — Сатору, я люблю тебя. Сатору встает и тянет Сугуру на себя через стол, вцепившись в свисающие по плечам косы. Тянет, игнорируя стук секретарши в дверь, зовущей его на совещание. Тянется сам к искусанным перед признанием губам. — И я тебя люблю, — Сатору целуется так, словно у них впереди целая вечность, а не считанные секунды, пока ему не начнут звонить сверху, прося срочно явиться в конференц-рум. Чувствует, как теплеют пальцы Сугуру, перебирая звенья браслета, и выдохи довольного смеха из растянутого улыбкой рта. — Я за тобой заеду вечером. На своей малышке, — образ Сугуру на мопеде ярким снимком навсегда отпечатан в памяти Сатору.