Феи тут больше не живут

      Санеми любил до блеска натирать ружьё младшего брата. На самом деле он не питал никакой любви к огнестрельному оружию, своё предпочтение он отдавал холодному оружию вроде метательных ножей или той же катане. Но ружьё бережно хранил в память о брате.       Спустившись в небольшой подвальчик, Санеми зажёг лампу. Слабый желтоватый свет от керосинового светила мягко коснулся потрепанных стен. Стеллажи с книгами, оружие, старые альбомы с фотографиями, тут было всё.       Взяв с полки несколько метательных ножей, Санеми развернулся к прибитой к стене доске. Стараясь сохранить тонкое душевное спокойствие. Он занёс руку с ножом для броска, на мгновение закрывая глаза.       Почему именно эта девчонка? Почему он позволял ей находиться рядом, старался. Чёрт возьми, впервые за многие годы Санеми старался не причинить лишней боли. Это маленькое, живое существо. Какого чёрта она спасла его? А затем так спокойно заявилась к нему домой, ухаживала за ним, вела себя с ним как самая обыкновенная сиделка. Совершенно не показывала своей внутренней сущности. Своей натуры феи.       Санеми искренне ненавидел фей. И не потому, что кто-то из них убил его родных или близких, нет. Нет, Санеми знал истину. Но он не собирался ни с кем ею делиться. В смерти своей семьи он винил лишь себя и, возможно, их самих.       Санеми считал, что внутри не осталось шрамов с тех времён. Что время давно уже всё подлатало, оставив внутри лишь лёд. Этот самый мертвенный холод не раз помогал ему в его карьере. Да уж, с таким характером, как у него, сломить кого-то более слабого было легко. Он ломал всех налево и направо, морально и физически.       Всех.       Но не эту маленькую девочку. Незуко. Кто она такая, чтобы противостоять его силе? Позволяя себе минутные слабости рядом с ней, Санеми часами мог забываться. Для него не существовало ничего, всё внимание концентрировалось на маленькой, хрупкой фее. А ведь она и не противилась. Да, потому что чертовски слаба, чего уж тут. Не поспоришь?       Да вот только морально она его отталкивала. Не позволяла себе даже признать его правоту. Как в этой маленькой, заносчивой особе так дивно сочетались страх и ненависть, покорность с желанием свободы? Как она могла, будучи такой слабой физически, носить такой твёрдый стержень внутри?       Санеми успел на мгновение усомниться в том, сможет ли он сломать её окончательно. Эта маленькая фея умудрилась заставить самого Столпа засомневаться в своих силах. Какова, а!       Какое право она имела играть с ним?! Играть. Так это всё — лишь одна игра. Она лишь выжидает момента, чтобы затем убить его лично. Отомстить за своих друзей. Стерва.       Лезвие ножа наполовину ушло в стену, умудрившись пробить штукатурку и раскрошить бетон. Промахнулся? Но как? Мимо большой доски. Санеми всегда мог похвастать невероятной меткостью. Что же пошло не так? Неужели мысли об этой девушке настолько сбили его с толку. Быть того не может! Санеми относился к представительницам прекрасного пола с холодом.       Если уж быть совсем точным, до недавнего времени он вообще считал себя асексуалом. Не находилось той самой, которая могла бы заставить его желать. Но что же тогда за непреодолимое желание вернуться в спальню пожирало Санеми изнутри?       Чёрный огонь, горевший внутри у Столпа, недовольно встрепенулся. Он хотел продолжения. Сложно было сказать, кто любил холодное оружие больше, сам Санеми или его внутреннее «я». Если первый питал к ним интерес, сравнимый с любовью нумизмата к монетам, то со вторым все обстояло куда хуже. Злому «я» намного более нравился процесс, для которого клинки предназначались. И это была не разделка мяса.       Лишение жизни. Убийство. Называйте, как хотите. Никакое слово уже не могло остановить Столпа Ветра, когда сама Смерть, живущая внутри него, хотела крови. Пока ему удалось остановить её лишь единожды. И результат этого необдуманного действия сейчас мирно спал в его кровати. Но Смерть была крайне недовольна. Явно требовала продолжения.       Поднявшись наверх, Санеми выглянул в окно. Он нахмурился, стоило ему окинуть взглядом заметённый снегом двор. Как же он ненавидел снег. Ненавидел сейчас, да и всю жизнь до глубины души терпеть не мог этой природной прихоти. Отчего бы это? Санеми и сам не знал. Хотя у него и имелся скромный список предположений.       Возможно потому, что снег для Санеми был чем-то вроде синонима смерти. А смерть тот, на самом деле, ненавидел до глубины души. Это разрывало изнутри, если честно. С таким сложно справляться, но Санеми никогда не был слабым человеком. Ненавидеть то, что годами живёт внутри тебя самого. То, что ты с детства взращивал, подкармливал болью.       Многим может быть непонятно, как снег может ассоциироваться со смертью? И, правда, вроде бы, такие кардинально разные понятия. Но, что странно — Незуко снег ассоциировала с тем же явлением. Эти два явления так похожи.       Смерть в этой стране была почти как снег: никогда не знаешь, когда они придут, хотя чаще всего это случается зимой. Но сколько бы люди его ни бранили, нельзя же было вечно злиться только на погоду. Хотя, для многих это было единственным шансом куда-то выплеснуть свои чувства. Злиться на природу, о да. Какая же глупость! Чем им насолил снег? Что плохого сделал?       Снег. Красоту цветов, уродство людей — он прячет всё. Да только вот никакая метель не в силах скрыть грязь в их душах. А вот Санеми ничего не скрывал. Умалчивал? Возможно. Но не скрывал. А Незуко? Что эта маленькая феечка носит внутри? Какие тайны она хранит, ради чего живёт наперекор всему. Теряет близких при этом, не теряя себя. С чем нужно жить, что носить в душе, чтобы даже в метель и стужу не подхватывать простуду?       Нет, это не внутренняя магия, та давно уже не исцеляла свою обладательницу. Что-то, что было сильнее этого мира, всех его проблем, жило внутри у Незуко.       Что это такое? Она и сама не знала. И сейчас, сидя в комнате Столпа, обнимая колени и глядя на пушистые снежинки, медленно спускающиеся с небес, девушка задавалась тем же вопросом. Что поддерживало жизнь в её хрупком теле? Иногда она буквально на физическом уровне ощущала это нечто. Оно маленькое, тёплое и очень хрупкое. Говорят, нечто подобное, такое же светлое и невинное, есть во всех детях.       Уже давно повзрослевшая Незуко и сейчас ощущала себя ребёнком. Маленьким, очень маленьким ребёнком. Лет пяти от силы, ну, не больше. В душе она ещё верила в добро, чего-то ждала. Хотела улыбаться и смеяться с кем-то. Это желание не покидало её никогда. Даже в те моменты, когда девушка, сжимая в руках кончик своего хаори, скрывалась где-то в подворотне, скуля от безысходности. Надежда маленьким огоньком теплилась внутри, не позволяя Незуко замерзать.       Этот ребенок, живущий внутри у Незуко. Она сейчас и вправду задумалась над этим. А какой он? Этот ребёнок не боится быть собой, но периодически забывает об этом, прикидываясь кем-то другим. Более сильным, смелым. Идеальным. Только вот, он не знает, что идеальных не бывает. Зато есть незаменимые. И он, этот маленький ребёнок, был незаменим для кого-то, кто находился рядом с ним. И даже не подозревал о том, что если его не станет — то оборвутся нити, люди вокруг ощутят, насколько сильно он был им нужен. Никто не признавался в этом в те моменты, когда был рядом. Госпожа Тамаё, Зеницу, все маленькие её воспитанники. Но сейчас это ощущалось более чем остро.       Незуко закусила губу, боясь заплакать. Нет, нельзя показывать свою слабость. Хотя сейчас никто и не смотрит, что с того? Она не боялась того, что Столп Ветра увидит её слабой. Нет, она сама страшилась своих слабостей, остерегаясь показывать их самой себе.       Незуко никогда не боялась потерять жизнь. По крайней мере, она так думала. Госпожа Тамё учила её, чтобы та ни в коем случае не теряла искренность. Незуко же в ответ лишь недовольно бурчала что-то о том, что её и так нет. Искренности-то. Откуда ей взяться в человеке, который всю жизнь живёт скрываясь?       Госпожа лишь качала головой, поправляя кимоно. Она всегда говорила, что искренность потерять легче всего. Но в её пределах каждый может быть абсолютно свободен.       Незуко не знала, что означали эти слова. Да и имели ли они в принципе какой-то потаённый смысл, какое-то сообщение, которое госпожа Тамаё старалась донести до девушки? Незуко так и не хватило времени узнать что-то лишнее об этом. Госпожа никогда не была слишком общительной. Открытой? Да. Но она не относилась к тому типу людей, которые готовы были часами болтать за чашечкой чая.       Скрипнула, открываясь, дверь.       — Не спишь, — Столп Ветра щёлкнул затвором ружья, входя в комнату. — Знаешь, я тут подумал…       — Вы убили всех моих близких и теперь спешите убить меня? Что, совесть не позволяет оставлять в живых? Понимаю, — Незуко горько вздохнула. В ней совершенно не оставалось страха, девушка чувствовала, что готова была бы даже принять эту смерть, если бы не одно «но». Никто не был способен убить её.              — Ты ничего не понимаешь, — Санеми покачал головой, приближаясь к девушке. Подняв правую руку, он приставил дуло пистолета к затылку Незуко. — Скажешь что-нибудь на прощание?       — Вы не сможете меня убить.       — Почему это?       — Моя магия, — Незуко тихонько улыбнулась, почти незаметно. — Это сила жизни. Она не позволяет мне умереть, пока я сама того не захочу.       — Я, кажется, уже говорил тебе о том, что я не просто так ношу своё прозвище, — Санеми криво ухмыльнулся. Он был готов нажать на курок. Ещё мгновение, секунда.       — И что с того? Говорю же…       — Моя внутренняя магия — Смерть. И я способен убить даже бессмертное существо.       Раздавшийся выстрел смешался с кровью, оросившей белоснежную простынь.

      Не было больно. Толчок, словно удар палкой. Незуко пару раз били так в детском доме, она привыкла. Так вот такой же толчок, только более резкий, намного сильнее. В глазах на мгновение потемнело. На секунду даже показалось, что прервалось дыхание, хотя пуля явно не задела лёгкие.       С ужаснейшим криком боли, Незуко повалилась на кровать, зажимая рукой огнестрельное ранение в плече.       — Я бы не советовал, так сделаешь только хуже, — откладывая ружьё, подсказал Столп.

      — Что?! — сквозь стон с трудом осведомилась девушка.       — Так пуля войдёт только глубже.       Кусая губы до крови, Незуко скосила взгляд на медленно расползавшееся по белой простыне кровавое пятно. Плечо ужасно болело, перед глазами всё плыло. Девушка чувствовала себя хуже с каждой секундой. Она всё сильнее и сильнее напрягала свою внутреннюю магию, силясь избавиться от накатывающих волн боли, которые словно усиливались с каждой секундой.       — Больно? — с усмешкой осведомился Столп Ветра. — Твоя магия бессильна против меня.       Резко притянув девушку к себе, он с силой надавил рукой на её больное плечо. Рванувшись, Незуко получила лишь ещё одну волну боли.       — Твоя способность считается одной из редчайших. Но не более редкой, чем магия смерти, — с улыбкой шептал Санеми, прижимая девушку к кровати. Его совершенно не заботило то, что простыни уже насквозь пропитались кровью. — Мучаешься, ищешь разгадку, почему же ты не можешь остановить боль?       — Пустите!       Столп Ветра победно улыбнулся. Наконец-то он добился того, что эта наглая девчонка просила, а вскоре уже будет и молить о пощаде.       — У тебя не получится. А я смотрю, тебе нравится это ощущение? Чувствуешь себя беспомощной, да? — наслаждаясь моментом, Санеми лишь задумался над тем, а что будет, если причинить этой феечке ещё больше боли? — Ты не можешь умереть от боли, верно? Значит, сейчас твоя способность нам очень поможет.        — Я вам верила! — вновь рванувшись, всхлипнула Незуко.       Она уже не понимала, что несёт. В голове всё помутилось, перед глазами плясали искры. В каждой клеточке тела словно что-то горело, отдаваясь невыносимой болью, проникавшей, казалось, в самый мозг. Даже куда-то глубже, поедая, убивая изнутри. Чёртово онемение не проходило, Санеми со слишком большой силой давил на открытую рану.       В следующую секунду Незуко пожалела, что он всё ещё не убил её. Она сейчас могла бы пожалеть и о большем, да не успела.       Пальцем Столп коснулся раны. Нет, не в попытке извлечь из тела пулю. С явным намерением причинить лишь больше боли. Заставляя кровь вновь и вновь орошать уже ставшую алой простынь, оттягивая мягкую ткань. Причиняя ещё больше страданий.       Срываясь на крик, Незуко всеми силами старалась потерять сознание. Как назло — у неё не получалось абсолютно ничего. Эта пытка длилась не более минуты, однако же, по ощущениям прошло не меньше часа.       — Моя магия сильнее твоей, соответственно — она блокирует твои возможности. Ты не сможешь исцелиться или усмирить боль пока того не захочу я. Теперь понимаешь, почему я чувствовал тебя? Волшебники жизни и смерти всегда притягивали друг друга. Правда, в итоге один из них всегда погибал. Хотя тебе-то откуда знать, ты не училась в школе.       — Прошу вас, прекратите, — с трудом шевеля губами, отозвалась девушка. Она большим усилием воли разбирала речь Столпа, выхватывая для себя лишь всю самую необходимую информацию.       — Незуко, ты фея? — наклонившись к уху девушки, прошептал Санеми.       — Нет.       — Ладно, — миролюбиво пожал плечами Столп. Ему на какое-то время удалось унять разбушевавшуюся магию смерти. Вопрос в том, надолго ли? — Можешь останавливать боль.       Он отпустил её. Не веря своим ощущениям, Незуко попыталась слегка пошевелить рукой. Плечо нещадно жгло. Как и тогда, несколько лет назад.       Она начинала нервничать. Из бессмертной, почти всесильной феи она превращалась лишь в слабое её подобие. Нечто подобное должен был бы почувствовать волк, внезапно превратившийся в зайца. Она уже не та, что была секунду назад. Она ничего не могла сделать сама. Столп так легко подстрелил её, как лёгкую добычу. Добычу, которая не сопротивляется. А Незуко не могла ответить, не могла дать сдачи. Сейчас она чувствовала себя почти трупом, только вот внутри ещё теплилась жизнь.       Её трясло.       Она не могла сконцентрироваться на боли, магия не работала. Неужели это новая потеха Столпа? Нет, не похоже. Это уже шутки разума. Сознание приходило словно волны прибоя. Накатывало и могло тут же внезапно отхлынуть назад. И тонешь, тонешь в этом прибое. И ведь вот он, воздух, вокруг его полно! А вдохнуть она не могла, сил не было. Казалось, что исцелять саму рану нельзя. Она уже не так жутко болела, стало лишь хуже. Казалось, словно болело всё тело, всё становилось тяжелым, каким-то чугунным, накачанным свинцом. Незуко не могла найти никаких синонимов.       Но она понимала, что не в боли сейчас была её главная проблема. Ей совершенно уже не хотелось мстить этому человеку. И даже испытуемые ужас, страх, обида и ненависть. Ничто не подстёгивало её сознание, не давало стимула бороться. Но почему-то Незуко всё ещё отрицала.       Продолжала отрицать, твердить своё с упорством, которому бы позавидовал самый матёрый осёл.       — Вижу, что боль остановила, — вскоре констатировал Санеми, наблюдая за тем, как мышцы девушки постепенно расслабляются. Значит, ей всё же удалось. — Но всё ещё не можешь попросить меня о помощи. Твоя гордость играет с тобой злую шутку, Незуко.       — Помощи?..       Она ещё совсем не соображала. Боль была слишком сильной, отбирала больше сил, чем обычный порез. Словно сам Столп Ветра старался сделать ей как можно больнее.       — Ты не сможешь сама извлечь пулю.       — С какой стати вам помогать мне? — выплюнула девушка, боковым зрением наблюдая за движениями Столпа.       Он встал. Достал из ящика дубового комода аптечку. Бинт, антисептик, пинцет. Он серьёзно?..       — Это был минутный порыв, — словно оправдываясь, отозвался Санеми.       Он хотел, было добавить ещё и «прости», но вовремя остановился. Как и Незуко отказывалась признавать свою принадлежность к феям, так и Санеми был слишком горд для извинений.       — Явно не минутный, — недовольно прорычала Незуко.       Она уже начинала понимать, в чём суть этого человека. Госпожа Тамаё как-то говорила о таком феномене, но на деле никогда его не встречала. Да и никто не встречал, из ныне живущих, учитывая то, насколько рьяно истребляли фей.       — Замри.              Приподняв тело девушки, Столп почти заботливо поправил её волосы. Затем он всё-таки извлек пулю из раны, вскоре уже обработав ту антисептиком и накладывая повязку. Санеми не проронил ни единого слова. Ему сложно было в этом признаться, но он всё же чувствовал какую-то вину. Но ничего не мог с этим поделать.       — Почему мне больно? — внезапно осведомилась Незуко.       Санеми был близок к тому, чтобы поперхнуться воздухом.

      — У тебя плечо прострелено до кости. Уверена в своём вопросе?       — Когда, — Незуко резко обернулась, чуть не заставив Санеми выронить пинцет с окровавленной пулей. Зрелище было не из приятных. — …Вы ранили меня своей катаной. Я легко использовала магию, чтобы остановить боль. Было даже не в половину так больно, как сейчас, почему?       — Всё просто, — Санеми покачал головой. Даже слегка обрадовался, что Незуко окончательно не свихнулась. — Тогда я просто не хотел причинять тебе боли. Скажем, не использовал магию, если так угодно.       Незуко вновь отвернулась.       — Расскажите о своей магии.       — Это вопрос или утверждение? — не позволив девушке отвернуться, Столп заглянул ей в глаза, удержав ту за предплечье. Незуко лишь тихонько зашипела. После получения магического ранения она реагировала на его прикосновения как демон на святую воду.       — Что будет предпочтительнее.       — Умно. Но я не стану тебе это рассказывать.       — Я ведь и сама знаю, — осмелев, продолжала девушка.       — Тогда зачем спрашиваешь? — нахмурился Санеми.       — Хочу, чтобы сами признались, — хитро улыбнувшись, отозвалась Незуко.       — Только после тебя, — с искренней, такой странной для него, улыбкой ответил Санеми.       — Зачем вы спрашивали у меня про стокгольмский синдром?       — А ты всегда так спонтанно меняешь темы разговора, или мне повезло? — фыркнул Столп Ветра, вставая, дабы убрать аптечку.       — Отвечайте.       — Неплохо. Кто-то перестал бояться смерти? Забавно, после того, что было, любой адекватный человек начал бы бояться её ещё больше. Я начинаю сомневаться, что не приложил тебя чем-то тяжёлым по голове.       Незуко начинала злиться. Внутри у девушки ангел уже с опаской прижимал крылья к спине, жалобно пища, что он тут ни при чем. Демоны же успели где-то раздобыть шампура и явно планировали заиметь на ужин птичку-гриль.       — Всё же, ответьте, — максимально спокойно отозвалась Незуко.       — А ты что, уже успела где-то разузнать, что же это за явление?       — Отвечайте!       — Просто ты мне нужна.       Опешив, Незуко с трудом не задохнулась. Она сделала огромный глоток воздуха, как рыба, выброшенная на берег.       — Нет, расслабься, я сейчас не признаюсь тебе в любви, — фыркнул Столп, наблюдая за реакцией Незуко. — Точно хочешь, чтобы я рассказал? Любопытная фея.       Столп Ветра не дожидался ответа девушки. Подойдя к кровати, он буквально упал на спину, закрывая глаза. Сидевшая на краю матраса Незуко даже подпрыгнула.       — Я никогда не планировал рассказывать об этом кому-то. Но если ты начнешь встревать — ружьё всё ещё у меня.       — Бессмысленная угроза, — хмыкнула Незуко, утаскивая к себе одну из подушек.       — Ты уже встреваешь.       — Но вы ещё не выстрелили.       — Чертовка, — фыркнул Санеми, подкладывая руки под голову. — Моя магия — это отдельная сущность. Кстати, как и твоя! Только вот если твоя вполне мирно сосуществует с твоим «я», то моя сопротивляется. Конечно, с силой жизни носиться легче. Хотя что-то мне подсказывает, что именно её всплеск не позволил тебе оставить меня после взрыва. В психологии это принято звать раздвоением личности. На магическом уровне, — он рассмеялся. — В общем и целом, когда магия одерживает верх — я могу быть крайне жестоким. Ты видела. И я, как истинный шизофреник, не контролирую себя в такие моменты. А если и контролирую, то не полностью. Для справки — я хотел убить тебя сейчас.       — Судя по вашим поступкам — магия одерживала верх над вами в течение половины вашей жизни, — хмыкнула Незуко.       — Для этого ты мне и нужна, — Санеми пожал плечами. — Магии смерти и жизни взаимоисключающи. Они не могут сосуществовать рядом. По логике, магия жизни всё-таки сильнее, и поэтому ты своим светом подавляешь мою тьму, находясь рядом. Думаю, только этот фактор спас тебе жизнь.       — Вы говорили, что магия смерти сильнее, — растерянно пробормотала Незуко, встречаясь с насмешливым взглядом Столпа.       — Я сам по себе сильнее. При обычном сравнении — они почти равны. Это как насыпать песок в чаши весов. Сколько ты ни сыпь его равномерно, одна или две песчинки всё равно будут поочередно склонять каждую из чаш. Насколько ты видишь, — Санеми горько вздохнул, — мне, конечно, неприятно это признавать, но за последние несколько лет я был собой всего несколько дней. И в каждый из этих дней рядом со мной оказывалась ты. Считай, что ты моя личная панацея.       — Личная?       — А что, нет?