Мы сами не местные...

      — Антоша, слезай, — зовут Шастуна откуда-то снизу, а у Антона возникает четкое чувство дежавю.       — Не слезу! — в сотый раз повторяет омега и ногой пинает снова подставленную лестницу.       Антон с чистой совестью облюбовал крышу и принимает солнечные ванны. Ну, это он всех в этом убеждает. Солнечные ванны полезны для его молодого организма, у него дефицит витамина Д, все же из России-матушки родом, и именно сегодня Шастун чувствует острую нужду в солнечном свете. А то, что сегодня день его свадьбы, совсем не играет роли.       — Антон! — во дворе к гостям, которые активно пытаются сманить Шастуна с крыши, присоединяется Матвиенко. — Слезай, зараза!       — От заразы слышу, — Антон только поудобнее устраивается на светлой черепице.       — Слушай сюда, ты, т… — Сережа еле сдерживается, — либо ты слазишь добровольно, либо я забираюсь туда, и ты летишь ласточкой, а в церковь поедешь на инвалидной коляске, чтобы точно не сбежал!       — Ты достань меня сначала, — подначивает сбэшника омега.       — Вот за что мне это наказание? — жалуется Матвиенко ближайшему мужику, прибывшему на свадьбу. — Казался же таким невинным, нежным омегой, смотреть страшно, вдруг сломается…       — Первое впечатление обманчиво, — Антон с интересом наблюдает, как Сережа подходит с лестницей к той части крыши, где нет Шастуна, но омега быстро оказывается рядом, чтобы вовремя лестницу чуть-чуть подвинуть. Вместе с начальником службы безопасности.       — А оказалось?! — Матвиенко план Антона просекает и лестницу переносит. — Захочешь — не убьешь.       Так они и кружат — Сережа с лестницей, Антон за ним. В конце концов решают действовать радикально и вызывают кран с подъемной площадкой. Когда спасатели, которые ехали снимать кошку, видят на крыше омегу в трусах и огромной футболке, то дружно испытывают культурный шок.       — Что он там делает? — некрасиво тыкает пальцем в Антона спасатель.       — Нервничает, — заламывает руки Татьяна, — прошу вас, снимите его скорее, мы опаздываем в церковь.       — Вы уверены, что он там нервничает? — спасатель растерянно смотрит на Шастуна, а тот только лыбится во все тридцать два.       — А вы как думаете?! — психует уже Матвиенко. — Нормальный человек бы на крышу в день свадьбы не полез! Слезай, ты, пакость кучерявая!       — За пакость ещё ответишь, — Антон садится боком, чуть выгибает спину и выпускает феромоны, отчего все спасатели зависают с приоткрытыми ртами. Да, нечестно, но кто тут говорит о честности?!       Альфы и в Италии альфы.       Пока Антон с Серёжей переговариваются, спасатели, да и гости свадьбы, начинают делать омеге недвусмысленные предложения, Шастун даже отвлекается.       И кто так к омеге подкатывает? «Я бы выжал сок из твоего апельсина». Серьезно? Отвратительно.       — Твою мать, Шастун, — последние тормоза у сбэшника окончательно отказывают, — живо прекрати! Слезай оттуда, иначе я звоню Арсу!       Антон сам понимает, что пора спускаться, иначе если правда позвонят Арсению, то он, в лучшем случае, заберётся на крышу без лестницы, в худшем — разберёт дом по кирпичику, но своего жениха достанет. Гордость, чтоб ее.       Когда к крыше приближается люлька, Шастун принимает решение спускаться самостоятельно. Ему бы просто места не хватило, все занимают спасатели и парочка гостей. Кажется, Антон переборщил с феромонами.       Спустившись по водосточной трубе, омега попадает прямо в руки к Матвиенко, который так рад видеть Антона, что бросается его обнимать. Очень крепко и все за шею. Шастун для приличия кряхтит, выворачивается, подхватывает под руку будущую свекровь и отправляется облачаться в похоронный саван. Ой, свадебный костюм.       В свадебный кортеж Антона так же загружают под конвоем. Матвиенко ни на шаг не отходит от проблемного жениха, при каждой возможности вставляя нелицеприятный эпитет и даря омеге новое прозвище. И даже ни разу не повторяется, вот это фантазия, Антон восхищается с другой стороны лимузина. Рядом их, учитывая прошлый покусанный опыт, не сажают.       К церкви приезжают через час. Судя по звукам отборного русского мата, Арсения там держат второй половиной гостей, которая не желала ждать в гостинице и поехала в церковь вместе с альфой. Татьяна отправляет одну из своих многочисленных родственниц предупредить, что они прибыли и скоро можно начинать. Судя по посветлевшему лицу женщины, она рада сбежать.       Антона благоразумно берут в кольцо и в таком виде направляются к дверям церкви. Захочешь — не сбежишь. Да и поздно уже рыпаться, Шастун это прекрасно понимает. Игры кончились, он реально выходит замуж.       И как я на это подписался?       В дверях храма остаются только Антон и Татьяна, все остальные гости заходят заранее внутрь, чтобы ждать жениха вместе с другими гостями. Женщина смахивает невидимую пылинку с плеча Шастуна, а затем тянет руки и, когда Антон наклоняется, целует парня в лоб.       — С Богом!       Двери церкви распахиваются, звучит музыка, солнечный свет проникает сквозь витражные окна и золотом путается в кудрях, рукава пиджака-накидки взлетают за спиной, и под сводами храма проносится шепот сотни голосов.       — Ангел!       — Мой ангел, — у порога ждет Арсений, протягивая руку в ожидании.       — Личный ангел, — шепчет под нос Антон и вкладывает свою ладонь в чужую, делая первый шаг навстречу своей судьбе.       Венчаться в одной из старинных православных церквей Испании — Соборе Святой Равноапостольной Марии Магдалины — большая честь и мечта многих верующих. Литургия проходит быстрее, чем Антон думал, и вот перед ними появляется священник. Большая белая свеча сама появляется в руках омеги, огонь горит ярко и ровно, лишь немного содрогаясь от дыхания.       Шаги к аналою тяжелы настолько, будто Антон идет по болоту. Белый рушник на темном полу храма притягивает взгляд, и встать на него кажется кощунством, но Шастун все же делает шаг.       — Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем этого Антона, которого видишь здесь перед собою? — первым, как альфа, должен отвечать Арсений.       — Имею, честный отче.       — Не связан ли ты обещанием другой омеге?       — Нет, не связан.       Затем священник поворачивается к Антону, и он слышит тот же вопрос:       – Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть мужем этого Арсения, которого видишь здесь перед собою?       Вот он, мой шанс сбежать!       Антон хочет ответить нет, хочет развернуться и уйти, погасив эту свечу, которая так ярко горит, жар ощущается кожей лица. Но нет ни звука, Шастун лишь открывает и закрывает рот как рыба. Он пытается сделать хоть один шаг назад, но не может, ноги не слушаются. Пытается кричать, но единственные голоса в храме — певцы, сопровождающие их венчание молитвами. В конце концов Антон сдается:       — Имею, честный отче.       — Не связан ли ты обещанием другому альфе?       — Нет, не связан.       Радостный Арсений, еле дождавшись разрешения, натягивает на палец Антона то самое кольцо с камнями, которые они выбирали в салоне. На головы им водружают венцы, в которых молодые кружат вокруг алтаря. Шастун будто со стороны наблюдает за всеми действиями, где он шаг за шагом продходит все этапы венчания за руку с альфой. Единственное, что чувствует Антон, это силу молитв, которая буквально сотрясает стены, уносясь ввысь.       Наконец-то священник заканчивает обряд, читает завершающие молитвы и совершает отпуст.       — Объявляю вас мужем и мужем, — торжественно объявляет священнослужитель. — Можете поцеловать жениха!       И кто-то тут же рванул исполнять. Антон даже не улавливает с какой скоростью Арсений оказывается рядом, сжимая в объятьях и накрывая чужие губы своими. Поцелуй слишком превышает рамки дозволенных в церкви приличий, особенно остро это ощущается в момент, когда Попов начинает двигаться куда-то в сторону стены, не разрывая поцелуй. Благо их вовремя останавливает отец Арсения, буквально оторвав сына от мужа и напомнив ему, что они все же в храме Божьем и нужно соблюдать приличия. Арсений с отцом соглашается, но только до выхода из храма, где их так щедро посыпают рисом, что Антон боится, как бы не началась аллергия, предупредить-то он забыл.       Но все отходит на второй план, когда Попов снова притягивает к себе Антона и целует так, что ноги в миг подкашиваются, отказываясь держать своего хозяина. Шастун цепляется руками за плечи альфы в попытке устоять, а Арсений и рад, притягивает омегу сильнее за талию и углубляет поцелуй, хотя, казалось бы, глубже уже некуда.

***

      — Арсений, не дури, — выговаривает молодожену Сережа, — мы не в отеле. Прилетим, и там можете заниматься всем, чем захочешь.       — Щас! — Антон отодвигается от му…мужа. — У меня по расписанию ещё банкет.       Арсений же, судя по активным действиям в сторону новоиспечённого мужа, готов сразу перейти к десерту в лице этого самого мужа. Руки снова оказываются на талии Антона, притягивая ближе, а запах с нотками предвкушения и немного напряжения заполняет весь салон. Шастун неосознанно усиливает собственный запах, смешивая его с запахом альфы, успокаивая и смягчяя. И это Антона дико бесит. Чертовы инстинкты.       Господи, за что мне это?       — Родной мой, — чужой нос утыкается в плечо рядом с ароматическими железами, — какой ты страстный!       С чего именно Попов решил, что страсть Антона относится именно к нему, омеге непонятно. Антон прекрасно помнит меню, которое они с Татьяной утверждали, и слюна сама набегает. От всей этой ситуации его аппетит усиливается в разы, поэтому выбор у всех окружающих небольшой: либо Антона кормят, либо он ест сам, но все подряд!       — Арс, — Антон опять отодвигается, — не нервируй меня, иначе кто-то пострадает. И это явно буду не я.       Попов ещё с минуту внимательно смотрит на мужа и садится нормально. Выражение лица и чуть изменившийся запах выдают обиду.       Я теперь всегда буду чувствовать все его эмоции?       Антон никак не реагирует на настроение Попова, разворачивается к окну и смотрит на дорогу, размышляя о том, что произошло в церкви.       Это был идеальный момент для побега. Кажется, гордость Попова не дала бы ему броситься за мной, я бы смог успешно скрыться, мог бы сбежать. Одно маленькое «Нет» и ни один священник не освятил бы этот брак, не пошел бы против Бога и совести. Но то оцепенение, та невозможность отказаться… Если это то, о чем я думаю, то кому-то не поздоровится.       Когда они прибывают на вертолётную площадку, Арсений подхватывает омегу на руки и заносит внутрь, усаживая к себе на колени.       — Это для того, чтобы я не сбежал, или чтобы мягко приземлился?       — И для того, и для другого, любовь моя, — Арсений обворожительно улыбается, и Антон на мгновение замирает.       — Ты себе льстишь, — Шастун трясет головой, прогоняя наваждение.       Арсений мужа не слушает, увлеченно шаря руками у него под пиджаком. Лёгкая рубашка прекрасно пропускает жар ладоней.       Главное, чтобы лишнего не нащупал.       — Ой! — альфа дергается, наткнувшись на первую булавку. Кажется, она была «от сглаза».       — Черт! — а вот и «на счастье».       – …! — Эта была "для детей». После этого наглые руки из-под пиджака пропадают.       — Много их там у тебя? — Арсений заглядывает туда, где у дам обычно декольте, но у Антона там просто грудная клетка.       — Если ты нашел три, то ещё штук шесть, — омега вспоминает Татьянино «девять — счастливое число», — ещё пару мышеловок от длинных пальцев и пояс верности.       — С тобой хоть на минное поле, — делает сомнительный комплимент Попов.       — Мин нет! — успокаивает окружающих Антон, только потом, по хитрой улыбке мужа, понимает что именно ляпнул.       — Обязательно, дорогой! — горячий шепот обжигает ухо. — Только позже, без свидетелей.       — Дима! — не своим голосом орет Антон. — Убери от меня этого озабоченного!       — Не получится, — Позов разводит руками, — это теперь твое бремя.       — Ыыыы, — воет Антон.       — Антон, чего ты нервничаешь? — Дима в сотый раз проверяет все ремни. То, как врача уговаривали полететь с ними на вертолете, потому что омега без Позова лететь отказывался, а без Антона отказывался лететь Арсений, отдельный разговор.       — У меня стресс от недоедания! — как ребенок, жалуется Антон, и ему тут же всовывают экстренный набор пилотов.       Пока Шастун грызет сухпаек, пытаясь разобраться, это упаковка или уже еда, Арсений с Димой бурно обсуждают программу сегодняшнего мероприятия. Когда Шастун слышит про саблю для торта, появляется желание этой саблей кого-нибудь зарубить.       — А попроще нельзя? — Шастун отбрасывает неактуальный паек куда-то в сторону Димы. — Зачем нам сабля?       — Это традиция, родной, — Арсений мягко улыбается, поправляя спадающую на лоб кудряшку, — а мы уважаем традиции.       В поместье альфы, где было решено праздновать свадьбу, их ждет, кажется, половина населения Испании. Антон при виде этой толпы только нервно сглатывает и смотрит на мужа.       — Почему их так много? В Испании отключили телевизор, и им было скучно дома сидеть?       — Нет, — Арсений переплетает свои пальцы с чужими, — они пришли полюбоваться тобой.       Антон считает комплимент сомнительным, но не спорит. Попов же, не отпуская руки, решает, что самое время выйти из вертолета на радость ожидающей толпе, потянув Антона с собой на прицепе. Шастун, недолго думая, цепляется за Диму, который, на свою беду, уже отцепил ремни. Дима же цепляется за пилота, и вот такой дружной компанией они вываливаются из вертолета.       Лимузин, подъехавший прямо к их ногам, дает Антону ещё один повод повозмущаться:       — А ножками дойти нельзя? Тут метров сто идти, зачем нам машина? Хочешь, чтобы у нас совсем мышцы атрофировались, и мы всю жизнь на коляске передвигались? — залезая в автомобиль, бубнит Антон.       — Если на общей, то я согласен, — мурчит на ухо омеге Арсений, обнимая за талию. — Нас там поджидают.       — Так если ждут — надо идти, — перефразирует известную фразу Антон, — в чем проблема? Соблюдем, как ты говоришь, традиции. Себя покажем, на людей посмотрим, их же испугаем. Меньше гостей — больше еды. Мне.       — Мы их обязательно соблюдем, — дыхание в ухо становится жарче, а руки на талии настойчивее. — Какие у тебя ребра твердые.       Это корсет, в который запихнула меня твоя мать, твердый, а не ребра. Но я там кое-что улучшил, на всякий случай…       — Много кальция ем, — слащаво улыбается Антон, отвлекая мужа от собственных «ребер».       — Нервов ты много ешь! — рядом, как черт из табакерки, появляется Матвиенко. — И моих, и его!       Антон так рад появлению нового действующего лица, что тут же радостно сообщает начальнику службы безопасности новость:       — И я тебя поздравляю! Теперь я вечно буду рядом с тобой!       — Уйду на пенсию! — чертыхается Сережа.       — Слабак, — хмыкает Антон. — Что, запахло жареным, и ты в кусты? А кто будет друга телом закрывать?       — Меня закрыть не надо, — тут же встревает Арсений, — лучше я тебя накрою собой.       — Поддерживаю, — поддакивает Матвиенко, за что получает грозный взгляд и незамедлительную месть.       — Тоже накрыть хочешь?       — Чего?! — Арсений теряет всю игривость, выпускает Антона из объятий и поворачивается к другу. — Ты ничего не попутал? Ты с мужем моим разговариваешь!       — Упаси Боже, — креститься Матвиенко, — лучше в ад спуститься, черти и то приятнее.       Антон корчит рожу сбэшнику, но сказать ничего не успевает. Машина останавливается. Первым выбирается Матвиенко.       — Ну, с Богом, — Арсений глубоко вдыхает и выдыхает, как перед прыжком в воду, и двигается к двери.       Выйти новобрачному не получается, пролетевший в него заряд риса и пшеницы, видимо, на плодородие, отбрасывает жениха назад в салон.       — Что еще в нас полетит? — Антон стряхивает с себя мужа, маскируя тем, что стряхивает с себя крупу.       — Не знаю, — Арсений запускает руку в волосы, вытряхивая оттуда рисинки, — я первый раз женюсь.       — Плохо, — сетует Шастун, — тогда бы были готовы заранее.       — Вы чего там? — в салон заглядывает Дима, который как-то быстро пропал после эпичного выхода из вертолета. — Все вас ждут.       Они, честно, снова пытаются выбраться, но новый залп риса и пшеницы прибивает к ним доктора, и теперь в куче крупы они лежат втроём.       — Если они хотели нас отпугнуть, то надо было брать соль, — Антон снова стряхивает с себя рис.       — Это на счастье, — Дима, не особо заботясь о приличиях, сплевывает пшеницу.       — Может в обход поедем? — предлагает омега. — А то нас тут и похоронят. Вон уже по дверь насыпали.       Все соглашаются, и Арсений, проявив чудеса акробатики, перелезает на водительское сидение. Когда толпа понимает, что молодые собираются удрать, так рвутся вслед, что Попов ещё не успевает отпустить педаль, как машина уже едет. Поддали в бампер хорошо.       Покружившись для приличия полчаса, великая троица во главе с Поповым пробирается в дом, выглядя так, будто сбежали с сельскохозяйственной ярмарки. Разве что не хрюкают.       В дверях их ловит Татьяна, заявляя, что их, вообще-то, ждут гости, а медовый месяц начинается только завтра.       — Мама! — терпение Попова явно заканчивается. — Мы что, по твоему выглядим как счастливые молодожены? Если да, то боюсь представить, что происходит, когда люди разводятся.       — Спарринг, — влезает со своими комментариями Антон, — кто кого положит. Или кто на кого положит?       — Может, кто на кого ляжет? — Арсений в один плавный шаг оказывается рядом и снова тянет свои шаловливые ручки к омеге, за что по ним и получает веером от Татьяны.       — Мама!       — Цыц! — женщина подталкивает Антона в сторону спальни. — Там гости! Мне плевать, что ты там себе надумал, но прежде всего престиж семьи, а потом ваши эти шуры-муры! Так что оба живо в душ, переодеваться и вниз!       Арсений смотрит на мать свысока, раздувает яростно ноздри и сверкает злым взглядом. А потом резко сдувается, соглашаясь.       Вот это женщина! Теперь знаю, за чьей спиной, если что, можно спрятаться.       — Я в душ! — пока Попов не пришел в себя, Антон быстро сбегает приводить себя в порядок. — Только мне надеть нечего.       — Этот вопрос решаемый, — Татьяна ещё раз хлопает сына по шаловливым рукам веером и захлопывает дверь. — Тем более, что все свои.       — Мама, пусти меня, — из-за двери раздается недовольный голос альфы.       — Будешь ломиться и я попрошу Диму потанцевать с твоим мужем, — сообщает она сыну и добивает, — два танца.       Антон выглядывает из-за дверцы душа и видит довольное лицо Татьяны.       — Позов?       — Нет, — женщина хитро улыбается, но уточнений не следует.       Что же там за Дима такой, что даже Попов трусит от одной мысли о нем? Надо узнать!       Спустя полчаса Антон готов выйти к гостям, не напугав их при этом до полусмерти. С предложением Шастуна сэкономить на продуктах, напугав гостей до смерти почему-то не согласились.       В этот раз омегу наряжают в белую тунику до середины бедра без рукавов, просторные белые штаны и сверху ещё белую рубашку с рукавом по локоть. На голову ему водружают венок из цветов дикого апельсина и ещё каких-то белых цветочков, запах от которых опережает Антона шагов на пять.       И где только взяли флердоранж в это время года?       — Антон? — Татьяна двумя пальцами аккуратно приподнимает длинную тонкую спицу. — Это что?       — У омеги должно быть что-то новое, старое, голубое и взятое взаймы, — поясняет Шастун. — Это — взятое взаймы.       — А старое?       — Дима, — признается Антон, — я его давно знаю.       — Голубое? — и столько настороженности в голосе.       — Думаете, после общения со мной, Матвиенко будет любить омег? — печально уточняет Антон.       — Не думаю, — хохочет женщина, — он в таком шоке сейчас. Про новое я даже уточнять не буду.       Правильно. Из нового у меня только муж.       — И моя обязанность — помочь Сереже этот шок пережить! — торжественно объявляет Шастун и направляется на выход.       — Помянем, — вздыхает за спиной свекровь и направляется вслед за женихом.

***

      — Арсений, ты обязан сегодня спеть! — слышит Антон голосе из гостиной и останавливается на лестнице, за что получает ускоряющий пинок от свекрови. Да такой силы, что Шастун по лестнице сбегает и сваливается прямо в объятия мужа.       — Привет, — обаятельно улыбается альфа, помогает встать ровно и обнимает за талию. — Все хорошо?       — Ага, — Антон выпрямляется и оглядывается.       Закрасили всё-таки, суки, — своих художеств на стене Шастун не обнаруживает.       — Пойдем, счастье мое, нас ждут, — Арсений крепко сжимает ладонь мужа и тащит его на буксире на улицу. Через двадцать метров до него доходит, и мужчина резко останавливается. — Антон, где кольцо?       — У меня от волнения ладони потеют, вдруг потеряется, — Антон делает максимально невинное лицо, глупо хлопая длинными ресницами.       — Антон, — тянет Арсений и дает знак матери. Через пару минут Шастуна снова окольцовывают. — Вот теперь идем.       А за дверьми их ждет цирк. Антон не может по-другому описать огромный шатер, который занимает всю территорию за домом. Благо, что не красный.       — Арс, — Антон останавливается, чем заставляет остановиться и мужа, — зачем нам шатер?       — Антош, что за вопросы глупые? — Арсений чмокает омегу в родинку на носу. — Для гостей, конечно же. Просто наслаждайся моментом, хорошо? Идем, — и утягивает Антона внутрь.       И что ему на это говорить? Мне по статусу не положено?       Гости, которые ждут их возле входа, натыкаются на взгляд Антона и благоразумно решают, что залпы риса на сегодня закончены. Они пропускают молодых к импровизированной небольшой сцене, на которую Попов затягивает мужа. Арсений говорит речь, в которой благодарит всех присутствующих от себя и Шастуна. Гости улюлюкают, а потом кто-то очень умный кричит «Горько!», и все его поддерживают. Арсений, недолго думая, притягивает мужа к себе и сразу глубоко целует. И Антон понимает, что все, тушите свечи. Кажется, его броню пробил один настойчивый альфа. Или это так атмосфера действует?       Когда Попов все же отлипает от Антона, то провожает его до центра шатра и отходит к музыкантам. Шастун с интересом наблюдает, как Арсений берет у одного из них гитару, рядом с Антоном ставят барный стул, на который садится альфа. Приносят стойку с микрофоном.       — Минуточку внимания! Антон, — Арсений прокашливается, — с того момента, как я тебя увидел, я принадлежал тебе. Я просыпался с мыслью о тебе, засыпал с ней же, — альфа берет мужа за руку. — Знаешь, у меня никогда не было любимого цвета, но в тот момент, когда я увидел твои глаза, зелёные вещи стали окружать меня повсюду. Когда ты улыбаешься, я понимаю, что, несмотря на всё оружие в доме, вооружен только ты. Я готов принести тебе весь мир, готов сделать всё, что ты попросишь, только оставайся со мной, смотри на меня, улыбайся мне. Я знаю, что все видят в тебе — красивого омегу, но я вижу в тебе все то, что когда либо искал в этом мире. Я впервые почувствовал себя живым после разговора с тобой. Будто всю жизнь смотрел на мир через мутное стекло, будто жил в аквариуме, но ты, да, Антон, ты, вдохнул в меня жизнь, — Попов замолкает на мгновение, будто собираясь с силами. — Немногие знают, что у меня есть небольшое хобби — иногда я пишу песни. Эту я посвящаю тебе.       Сначала звучит голос, а за ним сразу вступает гитара. Музыканты не играют, слышен только инструмент Арсения. Его голос низкий, с характерной хрипотцой, тягучий, словно мед. Антон сначала не понимает текст песни, пребывая все ещё в шоке от речи Попова, но потом слова доходят до мозга.       Его объятия поют       Я добрее если рядом он       Мысли осенью пахнут       А он пахнет как весна.       Антон не знает, чем пахнет. Никогда не спрашивал, знает только, что что-то древесное.       Ты пахнешь как детство       Как вечер       Как подарок, и поход в первый класс       Как первая скрипка       Как ветер       Слышу музыку его светлых глаз       Моя остановка!       Я вышел!       Как только заходит он       Расцветает весна в моем сердце!       Расцветает весна!       Антон прикрывает глаза, чуть покачиваясь в такт музыке, чтобы никто не видел то, что в самой глубине.       А ещё он пахнет свободой       Как будто спустился с небес       В нем что-то чистое светит       Честное, как утренний лес       Моя остановка       Я вышел       Как только заходит он       Расцветает весна в моем сердце       Расцветает весна.       Антон хмыкает про себя. Если бы Арсений только знал, если бы он знал…       Каким Антон всегда видел Арсения? Самовлюбленным напыщенным идиотом? Определенно, да! Альфой, который в омегах видит только объект самоудовлетворения? Опять да! Того, кто привык покупать все и всех, не считаясь с чужим мнением? Да, да и еще раз да!       Но сейчас Антон видит человека, который открывает ему душу. Того, кто вытащил из груди свое сердце и отдает его Шастуну на протянутых руках, моля о милости. Омега видит открытую душу человека, который надеется на помилование, а не на казнь.       Зачем? Зачем ты это делаешь? Я не могу, не могу, не могу! Я не могу дать тебе даже шанса! Я не могу. Мне... нельзя.       Эмоции переполняют Антона, и пока гости с оглушающими аплодисментами восхищаются творчеством Попова, кто-то даже рыдает в голос, например Татьяна, которая первая подошла к сыну и разрыдалась прямо перед ним на плече мужа, он сбегает в сад. Ему нужно подумать и освежить голову.       Антон нарезает по саду уже третий круг. Бедный садовник был спугнут еще на первом, поэтому Шастуну никто не мешает оставаться в одиночестве. Лишь ветер, приносящий соленый запах моря и цветов апельсина с его венка. Поняв, что скоро его будут искать, Антон принимает решение возвращаться. У него все-таки свадьба, праздник.       Был праздник, до того момента, пока Антон не видит Арсения, к которому присосалась какая-то омега. Попов стоит, не двигаясь, а эта… дамочка, старается за двоих.       — Козлина, — цедит себе под нос Антон и на крыльях ярости несется к мужу.       — Простите, что отвлекаю, — Шастун отрывает омегу от Попова, – но вы, кажется, ошиблись. Это — мой муж, и я бы попросил руки свои на него не класть.       — Антон, это не то… — блеет Арсений.       — Я, конечно, пацифист, но ради тебя, дорогой, я, так и быть, пожертвую своими принципами, — и со всей злости дает альфе такую пощечину, что тот отлетает на несколько шагов.       — Любимый… — Арсений щелкает челюстью и осторожно поднимается на ноги.       — Заткнись! — рычит Антон. — Если не хочешь лишиться важных частей тела, Богом молю, замолчи!       — Ты все неправильно понял, — снова предпринимает попытку объясниться Попов.       Старею, что ли? Раньше с одного маха вырубал.       — Что я не правильно понял? — голос Антона холоднее льдов Арктики.       — Я тебе не изменял!       — Да ладно? — брови взлетают под кудрявую челку.       — Мы просто разговаривали!       — Ааа, — тянет Антон, — это у нас теперь так разговаривают. Чужой язык во рту не мешает, нет?       — Да не целовались мы! — психует альфа. — Как тебе доказать?       — Никак! — Антон разворачивается. — Даже видеть тебя не хочу, не то что слышать.       — Антон! — Арсений хватает мужа за руку. — Не уходи, сегодня же наша свадьба.       — Ты это после сотрясения вспомнил или до? — омега смотрит на начинающий проявляться синяк.       — Антон, — и в голосе столько отчаяния, — молю…       Шастун смотрит на мужа и вырывает руку из чужих ладоней. Он уходит от Арсения, но в шатер. Ему срочно нужно выплеснуть весь гнев, иначе кто-то пострадает явно сильнее, чем лицо Попова.       Я… ревную?! Я… РЕВНУЮ?!       Антон цунами проносится мимо гостей, не обращая на них никакого внимания. Как загнанный зверь он кружит возле сцены, не зная, куда себя деть, пока на его глаза не попадаются веера для фаер шоу. Шастун, не долго думая, хватает их и направляется в центр зала.       — Дорогие гости! — голос омеги звучит громко. — Мой… муж порадовал вас прекрасным выступлением. Но и я не хочу от него отставать. Поэтому прошу вас, смотрите внимательно. А теперь… Огонь!       Веера в его руках ярко вспыхивают, обдавая жаром. Антон кружит в жарком танце, создавая вокруг себя огненные стены. Бедные гости так пугаются за жениха, что некоторые маячат на горизонте в обнимку с огнетушителями.       А Шастун кружится легко, смеется, выпуская всю ярость и гнев в движениях, чувствуется, как становится легче на душе, как злость проходит, принося чувство внутреннего удовлетворения. Антон понимает, что пора заканчивать, в тот момент, когда видит дикие голубые глаза напротив. Арсений, наплевав на все и всех, бежит спасать своего мужа из кольца огня. И плевать ему, что Антон этот самый огонь прекрасно контролирует.       Последний огонек на веерах гаснет в тот момент, когда холодные ладони обнимают лицо. Когда Арсений со страхом ощупывает омегу с ног до головы, отчего тот смеётся и ежится — щекотно.       — Ты сумасшедший! — Попов покрывает лицо мужа поцелуями, успокаивая этим себя. А Антон понимает — злость прошла.       Гости, отошедшие от шока, бросаются к молодым с криками восхищения, наперебой галдя про огонь, сумасшедшую парочку и еще что-то. Антон не слышит. Он смотрит в голубые глаза и понимает, что все, кажется, он приплыл. И делать с этим ничего не хочется.       — Пойдем, — Арсений переплетает их пальцы и тянет за собой на улицу.       Антон думает, что Попов приведет его в душную спальню нагретого солнцем поместья, но он ошибается. Беседка из белого камня на берегу, так напоминающая греческую архитектуру, дикую для этих итальянских мест, увита цветами и диким виноградом. Посередине стоит огромная кровать, на которой также лежат цветы апельсина.       — Антон, — руки обнимают сзади за талию, а губы утыкаются в сгиб шеи. — Позволь раздеть тебя.       — А если кто-то придет, — Шастун оглядывается через плечо.       — Никто не придет, — Арсений разворачивает мужа к себе полностью, — охрана никого не пустит.       Антон еще раз вглядывается вдаль и закрывает глаза, сдаваясь.       Арсений начинает с рубашки. Скидывает с плеч легко, не особо заботясь об ее сохранности. Кончиками пальцев альфа проводит по рукам вверх, оглаживает ароматические железы, от чего Антон начинает пахнуть чуть сильнее, проводит руками по груди, а затем резко вздергивает ткань вверх. Задирает тунику до середины груди, ведя пальцами дальше, по голым ребрам к животу и ниже, к резинке штанов. Омега замирает, как кролик, опустив голову и глазами следя за движениями чужих рук. Когда пальцы проводят под пупком, омега прерывисто вздыхает. И тут же его губы накрывают чужие, горячие и жаждущие.       Поцелуй жаркий, даже обжигающий. Воздуха не хватает, но Арсений лишь на секунду отрывается, чтобы сделать короткий вдох и снова поцеловать. Полноценно вздохнуть Антон может лишь тогда, когда альфа снимает с него тунику. Ткань чужой рубашки ощущается так же ярко, как легкий бриз, прошедший по голой спине.       Антон еще до знакомства с Арсением знал, что альфа прекрасный любовник. Все его пассии наперебой говорили, какой Попов страстный, как умеет ухаживать и соблазнять. Каждая готова была есть с его рук, валяться у него ног, лишь бы провести одну ночь с Арсением Поповым.       Те, кто об этом не мечтал, были похищены, как и Антон. И были отпущены только после того, как альфа добивался своего. И все они были уверены, что Арсений был покорен именно ими. Каково же было их удивление, когда их возвращали домой и больше никогда не замечали. Ведь это они смогли покорить сердце неприступного мужчины.       Антон никогда бы не подумал, что Арсений Попов — расчетливый и жестокий обольститель омег, будет так любить. Шастун чувствует мужа, как никого в этом мире. Каждую его эмоцию ощущает, как свою, каждый всполох чувств бьёт по оголенным нервам.       Его послали сюда с определенной целью – стать самым страшным кошмаром альфы, приручить его, как он делал это с омегами, а затем нанести последний удар. Но Арсений своей рукой подписал себе помилование. В его груди не камень, качающий кровь, не машина, а сердце. И Антон не может пронзить это сердце, любящее, открытое, протянутое в надежде на ответное чувство. Он не сможет, это не его суть, ему не позволено, и сам себе он тоже не позволит.       Омега понимает — никто и никогда его так не полюбит, как полюбил Арсений. Он буквально горит рядом с Антоном, готовый сжечь в этом пламени все, включая себя, но согреть Шастуна. Его любовь как маяк, освещающий путь в ночи. И если лишиться этого света — погибнешь. А если выживешь, то жизнь станет слишком бессмысленной без всего этого.       Арсений усаживает Антона на край кровати и снимает с ног обувь. Жестом попросив чуть подняться, альфа стягивает штаны. Легкий поцелуй в колено и чуть стеснительная, обезоруживающая улыбка.       Хорошо, что ты мне раньше так не улыбался. Сердечный приступ был бы обеспечен.       — Ты такой храбрый, — начинает шептать Арсений, покрывая поцелуями бедро, — такой нежный, светлый, волшебный. Ты мне небесами дарован. Только я не знаю, за что, я тебя не заслужил.       Поцелуи переходят на живот, одной рукой альфа толкает Антона на кровать, а другой подхватывает под коленом, заводя чужую ногу на свое бедро. Шастун откидывается на кровати, запрокинув голову и подставив шею, которую тут же накрывают горячие губы и влажный язык. Арсений лижет железы, чуть прикусывая, но не ставя метку.       И вдруг жар тела пропадает. Антон в недоумении приподнимается на локтях и видит мужа, который решает, что слишком одет для данного этапа и снимает свою рубашку через голову. Шастун втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Когда Арсений снимает штаны, омега начинает сомневаться в своей выдержке. Антон тянется к нему, и альфа буквально падает на него, вовремя успевая выставить руки, чтобы не раздавить мужа.       И снова горячие поцелуи, дыхание одно на двоих и стоны, которых Антон уже не стесняется. Лёгкий холодок проходится по коже, когда Арсений снимает с него белье. А затем горячая ладонь накрывает не менее горячий член, делая первое движение, от которого Антон всхлипывает. Постельное белье стремительно намокает от смазки, которая уже вовсю выделяется, говоря лучше всяких слов.       Арсений замирает за секунду до того, как войти в податливое тело под ним. Антон распахивает зажмуренные в экстазе глаза и смотрит на мужа.       — Арс?       — Прежде, чем мы сделаем это, — Арсений еле сдерживает себя, — хочу тебе кое-что сказать.       — Не потерпит? — Антон ерзает, притягивая альфу ногами ближе. — Мы, как бы, заняты.       — Нет, — Попов смотрит в зеленые глаза напротив, глубоко вдыхает и на выдохе, не давая опомниться, быстро произносит: — Я тебя люблю, — и входит одним движением.       Антон ответить ничего не может. Лишь хватает руками мужа за плечи, а ртом — воздух. Это чувство, нет, не наполненности, а единения, накрывает его с головой, даря такое удовольствие, которое Шастун не ощущал за всю жизнь.       Первый толчок, как чувство всеобъемлющего счастья. Поцелуй, как воздух, такой необходимый сейчас, такой нужный. Горячее дыхание согревает сильнее самого жаркого дня на солнце. А чужой запах… Антону кажется, что больше нет чужого запаха. Есть запах Арсения – самый родной и нужный сейчас запах.       Они стали единым целым. Больше нет Арсения и Антона по отдельности. Есть только одно общее чувство, соединяющее из сердца не нитью — канатом.       — Антон, можно я… — Арсений тяжело дышит, шепча на ухо.       — Да… — Шастун стонет и сам притягивает голову мужа ближе. Укус в плечо сливается с оргазмом и громким стоном, принося чувство невообразимого счастья.       Ночь пролетает стремительно. Зарево рассвета виднеется на горизонте. Антон дремлет на груди мужа, слушая спокойный стук чужого сердца. Метка чуть саднит, но особого беспокойства не приносит. Шастун практически засыпает полностью, когда слышит голос.       — Антон… Антон…       Омега подскакивает резко, отчего Арсений недовольно морщится. Шастун шепчет тихо «Ш-ш-ш», и выбирается из объятий.       — Антон… Пора.       Шастун поправляет темную челку кончиками пальцев. Наклонившись, Антон целует тонкие губы, вызывая на них улыбку.       Прости меня.       — Антон…       Антон накидывает рубашку, надевает белье и выходит из беседки. Еще не яркие, но теплые, лучи солнца целуют чуть сонное лицо омеги, а море приятно ласкает голые ноги.       — Антон…       — Я здесь, Сережа, — отвечает Шастун невидимому голосу.       — Нам пора, Антон, — воздух вокруг становится плотнее.       Антон оглядывается на беседку. Сердце ноет от боли и мысли о расставании. Как так получилось, что они стали родными душами? Почему судьба решила, что они предназначены друг для друга? Антон появился в жизни Арсения не для этого. Он должен был стать его наказанием, это его работа — карать грешников, но… не получилось. Карающий ангел и смертный. Было бы смешно, если бы не было так грустно.       — Я не хочу, Сереж, — по щекам Антона бегут слезы. — пожалуйста, дай мне ещё время. Дай возможность с ним поговорить.       — Антон! — воздух становится плотнее. — Не вынуждай меня!       — Пожалуйста, брат, молю тебя, — омега рыдает во всю, кричит шепотом, — мне нужно с ним поговорить. Все объяснить, все рассказать…       — С ума сошел?! — вокруг Шастуна невидима клетка. — Я не позволю тебе рисковать ради этого… грешника. Ни за что! Мы возвращаемся!       — Пожалуйста… — Антон смотрит на беседку, где спит его муж, и плачет. Выхода нет. — Хорошо, я согласен.       Вспышка света и фигура омеги исчезает в солнечных лучах. На берегу остается только белая рубашка, которую беспощадно мочит океан.       Прости меня, Арс.