Найденный рай

Ослепительно красное солнце опустилось к горизонту, а на востоке уже появилось бледно-голубое сияние — еще немного, и там появится огромная и безмолвная пасхальная луна. Последние закатные лучи косо падали на худое лицо Иисуса. Чем больше вечерело, тем сильнее сжималось у меня сердце. Путь наш лежал к Иерусалиму. Полная луна поднималась из-за гор, солнце садилось за Иудейскими горами. На мгновение эти два великие небесные украшения задержались, посмотрели друг на друга, а затем одно из них взошло вверх, а другое закатилось. Иерусалим уже возвышался перед нами в воздухе, залитый лунным светом, белоснежный и прозрачный, словно призрак. В сиянии луны казалось, что дома оторвались от земли и повисли в воздухе. Все отчетливее становился шум сливавшихся воедино людских голосов, поющих псалмы, рева и блеяния закалываемых в жертву животных. У восточных ворот нас поджидали Петр и Иоанн. С сияющими в лунном свете лицами они радостно бросились навстречу. — Все было так, как ты сказал, Учитель. Столы накрыты, пожалуйте отведать угощения! — А что касается хозяина, то он приготовил угощение и исчез, — сказал, смеясь, Иоанн. Иисус улыбнулся: — Это и есть верх гостеприимства, когда хозяин исчезает. Мы ускорили шаг. Улицы были заполнены людьми, горящими фонарями и миртовыми венками. Из-за закрытых дверей торжественно звучал пасхальный псалом. Кажется, все кроме нас с Иисусом забыли страхи и тревоги и спешили к накрытым столам. Мы прошли через двор, поднялись по каменной лестнице, вошли в горницу. Столы были накрыты, три светильника освещали агнца, вино, пресный хлеб и закуску. Мы уселись за столы. Я сел напротив Иисуса, чтобы смотреть на его лицо. Я не знал, возможно это наша последняя встреча. Лицо у него было строгим. Одного за другим Иисус обвел взглядом учеников и остановился на мне. — Прежде всего, — сказал Иисус, — выпьем соленой воды, дабы помянуть слезы, пролитые отцами нашими на этой земле неволи. Он взял большой глиняный кувшин с соленой водой, наполнил из него до краев сперва мою чашу, затем плеснул по нескольку раз в чаши прочих учеников и напоследок наполнил до краев собственную чашу. Я зажмурился. Нельзя было заплакать при всех. — Помянем слезы, мучения и борьбу человека, стремящегося к свободе! — сказал я и одним глотком осушил свою наполненную до краев чашу. Показал ее Иисусу, повернув вверх дном: ни капли не осталось внутри… — Молодчина, Иуда, — сказал, улыбнувшись, Иисус. — Ты стерпишь и большую горечь. Он взял пресный хлеб и разделил его. Затем разделил и агнца. Иисус смотрел, как все вкушают пищу, но сам не притронулся к еде. Да. Сейчас и кусок в горло не лез. Все молчали. Было слышно только, как смыкаются челюсти да сталкиваются друг с другом чаши с вином. В потолочном окне над нами показалась луна. Половина столов оказалась залита светом, половина погрузилась в лиловый сумрак. Прерывая глубокую тишину, Иисус сказал: — Пасха — это переход, верные мои спутники. Переход от тьмы к свету, от рабства к свободе. Однако Пасха, которую мы справляем сегодня, означает нечто большее: нынешняя Пасха — это переход от смерти к бессмертию. Я иду впереди и указываю вам путь, товарищи. Иисус взял сырой еще не тронутый хлеб, разделил его между учениками и сказал: — Примите и едите, сие есть тело мое. Затем он взял свою полную вина чашу и пустил по кругу, чтобы все отпили из нее: — Примите и испейте, сие есть кровь моя. Каждый из учеников съел кусок хлеба и выпил глоток вина, разум затуманился: густым, соленым, словно кровь, показалось мне вино. Петр оперся локтями о стол и принялся рыдать, а Иоанн прильнул к груди Иисуса. — Ты хочешь уйти, Учитель. Хочешь уйти… Уйти. — пролепетал он, не в силах сказать больше ни слова. — Никуда ты не уйдешь! — вскричал Андрей. — Третьего дня ты сказал: «У кого нет меча, пусть продаст одежду свою и купит меч!» Мы продадим наши одежды, вооружимся — и пусть Смерть только приблизится к тебе, если у нее хватит духу! — Вы все покинете меня, — сказал Иисус. — Я — никогда! — воскликнул Петр, вытирая слезы. — Никогда! — Петр, Петр, прежде нежели пропоет петух, ты трижды отречешься от меня! — Я?! Я?! — заревел Петр, ударяя себя кулаком в грудь. — Это я отрекусь от тебя?! Вместе с тобой до смерти! — До смерти! — неистово закричали все ученики, вскакивая на ноги. Я остался сидеть и, немного покачиваясь взад-вперед, молча смотрел на Иисуса. — Садитесь, — спокойно сказал Иисус. — Час еще не пришел. В эту Пасху я должен доверить вам великую тайну. Отверзните мысли ваши, отверзните сердца ваши, не бойтесь! — Говори, Учитель, — прошептал Андрей. — Вы поели? Не голодны больше? Насытились тела ваши? Можете теперь позволить душам вашим слушать спокойно? Я смотрел на Иисуса, как подрагивают его ресницы, как покачиваются его волосы под теплым весенним ветром, и сердце у меня разбивалось на миллионы маленьких стеклышек, впивающихся в плоть и раздирая душу. — Товарищи дорогие! — воскликнул он. — Будьте здоровы! Я ухожу. Ученики подняли крик и бросились к нему, пытаясь удержать. Многие плакали. Я лишь смотрел на него, пытаясь запомнить каждую черту, каждую линию, каждую прядку волос, каждую крапинку глаз. Он поднял на меня глаза. Взгляд у него был нежным и скорбным. Все умолкли. Луна стояла теперь уже высоко в небе. Мертвенно-бледный свет струился на столы. Иисус сложил руки на груди. — Окончен труд: все, что нужно было сделать, я сделал, все, что нужно было сказать, я сказал. Думаю, я исполнил свой долг до конца и потому могу сложить руки на груди. С этими словами он кивнул мне, я встал, а Иисус сделал знак рукой, словно прощаясь. — Этой ночью мы пойдем молиться под маслинами Гефсимании за Долиной Кедров. Отправляйся с милостью Божьей, Бог с тобой, дорогой мой Иуда. Я открыл было рот, желая сказать что-то, возразить, но передумал. Дверь была распахнута настежь, и я стремительно вышел. Тишина и спокойствие окутывают улицы Иерусалима, а шум заменился тихим шелестом листвы. Повсюду тянутся тени. Ночь проходила в вышине со своими свитами, великой и малой — звездами и ночными птицами. Всюду на токах лаяли покорные человеку псы, охранявшие хозяйское добро. Становилось свежо, меня охватила дрожь. Около полуночи послышался радостный перезвон колокольчиков, двигавшихся у самого холма, а за колокольчиками — заунывная песня погонщиков верблюдов. Голоса, чей-то вздох, чистый, свежий зазвенел в ночи, и сразу на дорогу снова опустилась тишина… Вдруг я испуганно замер на месте. Высоко в небе несметными россыпями сияли звезды. Вся моя жизнь прошла вдруг перед взором.Последние годы мы тщетно к чему-то стремились. — Неужели нет спасения? Дай же мне знак, Иисус, что ты меня слышишь! Дай же мне знак, что я тебя понял! Дай же мне знак, что я не ошибся! Вдруг чья-то рука остановила меня, уперевшись мне в живот. — Куда прешь, иудей? - отшвырнул меня стражник Храма. Дошёл. — Мне к первосвященнику Каиафе. — Ты что, полоумный? - закричал он. - Пасха сегодня. Завтра придешь. Я отпрянул, обняв себя руками. — Я-я-я, - голос у меня задрожал. - Это про Иисуса Назорея. Стражник смерил меня взглядом с ног до головы. — Жди здесь. И уже через пару минут я шел по просторным коридорам Храма, светящимся в лунном свете. Меня затолкали в душную комнату. Было около трех десятков мужчин и женщин, тут и там слышался звон бокалов, возбужденный смех и стоны. Никто не слышал, как я вошел, никто ко мне не обернулся. Посередине комнаты стояло высокое ложе, на котором восседал Каиафа, на котором извивалась какая-то девушка. Он оторвался от нее и кивнул мне своей опьяневшей головой. — Чего ты хотел, иудей. Спрашивай, - хмельно сказал он. - Сегодня Пасха, все сделаю, - захохотал он. — Вам нужен Иисус. Я знаю, когда он останется один, чтобы вы смогли его взять, - быстро сказал я. Мне хотелось бежать из этого ужасного места. У меня кружилась голова. — М-м-м, - протянул он, - так мы это и сами давно знаем, да, Мария? - он взял девушку за подбородок, и, засмеявшись, впился в её губы. В то мгновение, когда девушка повернулась и отблески огня осветили её лицо, я узнал. Я её узнал. Магдалина. У меня закружилась голова, я попятился. — Ты? Ты им рассказала? — Я, Иуда, я, - на её устах заиграла противная, змеиная улыбка. - Не я же виновата, что Иисус даже бедняков в кучу собрать не может, - приторно сладко сказала она, проведя тонким пальцем по потному телу первосвященника. Меня тошнило: — Через пару часов он будет в Гефсиманской долине. Я буду рядом с ним. Расталкивая людей локтями, я кое-как добрался до выхода, чуть не сбив с ног стражника.