Найденный рай

Иисус рядом. Яркое летнее солнце освещало его лицо, отбрасывая причудливые тени. Его белые одежды разгоняют тени по углам, и сами как будто светятся изнутри, преломляя внутреннее сияние своего владельца. Он изменился…Ему было уже семнадцать лет, и на щеках, в отличие от меня, появился густой курчавый пушок. Я аккуратно, едва касаясь, провел пальцами по его скуле. Кожа была бархатной и очень горячей. Широкая улыбка озаряет его лицо. Изящный изгиб его губ выражает нежность - прямую, как стрела, смелую, ни капли сомнений или смущения в ней больше нет. Она проходит сквозь мою грудную клетку, и кажется, что под ребрами что-то трепещет, словно сотни бабочек стремятся вырваться наружу. — Джизус. — Пожалуйста, не называй меня так. — Иисус. — Да. Голос тихий, почти шёпот, но вместе с тем, невозможно не услышать его, каждый звук, каждую интонацию. — Я скучал, Иуда. Я хотел было ответить, но поцелуй уже лег на приоткрытые для признания губы, и невысказанные слова превращаются в ласки. Я кладу ладони на тонкую талию парня, притягивая ближе. Иисус мягко сминает мои губы, выдыхает, увлечённо углубляет поцелуй. Я больше не сдерживаю духовные силы, и всё ощущается совсем иначе. Целых три года стояли между нами, и эмоции явно берут верх, - поэтому я чувствую, как с каждым движением языка и губ, каждым осторожным укусом и судорожным вдохом в меня все то, что было упущено. Тонкие пальцы охватывают лицо Иисуса, и оторваться невозможно - особенно учитывая, что этого совсем не хочется. Я понимаю, что вся моя жизнь принадлежит Иисусу, и лишь ему одному, а значит, не о чем волноваться. Я ощущаю, как запахи, чувства льются в вены, наполняют сердце, будто смывая всю ту боль, тоску и одиночество, что наполняли долгие года ожидания. Я отстраняюсь, следя за эмоциями на лице Иисуса, улыбка трогает губы, когда я замечаю, как ярко сияет взгляд Иисуса. Довольно киваю, обнимая парня и утыкаясь носом в его шею. Запах его волос и тела окутывает меня с ног до головы. Он теребит мои волосы. —Сегодня у персов праздник. Ид аль-адха*. Я хохотнул. —Что? —Ты думаешь, я знаю, что это? Он искренне удивился тому, что я не знаю такого «простого» факта. — Это жертвоприношение, в память об жертвоприношении Ибрахима. — И нам обязательно нужно там быть? - очень не хотелось вылазить из теплой кровати, из теплых объятий Иисуса. — Да Всюду витает запах пряностей, наполняющий воздух невероятными ароматами. Среди узких улочек, обрамленных высокими стенами, бродят люди, яркие и разнообразные, словно птицы с ослепительным оперением. Женщины украшены множеством украшений – серебряными и золотыми браслетами, ожерельями из цветных драгоценных камней, подвесками, сверкающими как звезды в небе. Их одежда – насыщена необычными узорами и яркими цветами, дарящими радость и красоту дню и создающими атмосферу праздника на каждой площади. Узловатые пальцы купцов нежно прикасаются к тюкам и мешкам, содержащим специи и ароматические растения. Их глаза сияют от возможности обмена, от того, что они имеют в своем распоряжении целый мир, полный богатств и сокровищ. Местные торговые районы наполнены голосами и гамом, где непонятные языки переплетаются и создают симфонию разнообразных акцентов. Множество менял собираются здесь, чтобы провести торговые сделки, обмениваясь не только товарами, но и находками, историями и новыми знакомствами. —'Иду-кум мубарак**, - сказал, прошедший мимо нас перс, склонив голову при виде Иисуса. —'Ид мубарак***, - парень приветливо улыбнулся ему в ответ. — Что? Что он сказал? – шепнул я ему на ухо. — Нас поздравили с праздником, - ответил он мне тоже шепотом. Мы подошли к небольшому зданию с куполообразной крышей. Я схватил Иисуса за руку. Мне стало вдруг очень страшно потерять его в толпе. — Что это за место? Где мы? — Это мечеть, персидская синагога****. Нам нужно совершить омовение, не уходи от меня далеко. Я и не собираюсь. Никогда. Я смотрел, как Иисус моет свое тело. До сих пор поражаюсь, какой теплой, какой лучезарной была его красота, каким нежным был кудрявый пушок на щеках и над верхней губой! Как игриво поблескивали исполненные страсти глаза. Тело его было худощавым и крепким, ноги от икр до самого верха округлых бедер тоже обволакивал волнующий черно-голубоватый пушок. Белый хитон красиво подчеркивал фигуру. Я залюбовался им. Его тело было прекрасным: идеальные пропорции, мускулистые руки, длинные ноги, загорелая кожа… Взошла луна. Этой ночью она была совсем другая — кроткая, радостная. Улыбка на устах, смеющиеся глаза, омытые светом щеки, — с небес мирно глядела круглолицая полуночная странница. Каким невесомым, призрачным стало все вокруг: камни, ночной воздух, холмы. Жизнь обратилась в сон. Не это ли и есть Рай?.. Я хотел спросить Иисуса, но тот прижал палец к губам и улыбнулся. Огромные костры, сияющие языками пламени, возвышались над нами, унося в пространстве и времени. Темное небо, усыпанное мерцающими звездами, словно подмигивало. Шелковые ткани, плавно облегающие тела, мелькали тут и там. Они играли на свету, словно двигались под музыку. Повсюду расставленные столы громоздились от изобилия еды. Запахи ароматных блюд и специй смешивались в воздухе, создавая сладкую симфонию, которая пробуждала аппетит и накаляла атмосферу. Все толпились вокруг столов, не спеша наслаждаясь богатством пропитанной изобильной пищи. Бокалы трещали от наливаемого вина, а звуки разговоров просачивались сквозь музыку и смех. Между толпами, проходили циркачи, разбрасывая в воздухе множество ярких и красочных шариков. Шарики нежно поколеблются в воздухе, маняще танцуя под влиянием легких потоков ветра. Звон бубнов разносился воздухе. Я смотрел на Иисуса, смотрел, как подлетают его волосы при каждом прыжке. Вдруг он останавливается, пристально глядя на меня своими небесными глазами. Я остаюсь неподвижным, ожидая следующего хода. Он приближается, не отводя взгляд. Иисус склоняется ко мне очень близко, поправляя что-то в волосах. Я чувствую его тёплое дыхание на своей коже и слегка волнуюсь. Он легко касается своими губами моих сомкнутых губ – лишь на мгновение, после чего отстраняется и смотрит на меня, будто спрашивая разрешения продолжать. Я так давно хотел ощутить эти губы на своих… В ответ я опускаю ресницы и чуть приоткрываю губы – Иисус понимает меня правильно. И я расслабился, отвечая целующим губам не менее яростно, чем они клеймили меня. Разум оставлял моё тело – оставались только желания плоти, и это казалось сейчас важнее всего, что я знал и чем владел до этого. Голодные поцелуи быстро сменились осторожными касаниями, нежностью покоряя не слабее, чем это делала страсть. Миллиарды пузырьков удовольствия медленно блуждали по венам, устремляясь вниз. С чем можно сравнить происходящее? Какими словами описать, и какие подобрать сравнения? Столкновение миров, взрыв или, может, огненный смерч, стирающий пределы стран и городов? И всё же это жалкое подобие того, что рождается на кончиках пальцев, расцветает глубоко внутри и взрывается фонтаном шокирующего удовольствия. Мысли рассыпаются песком из разбитых дюн, и время, обидевшись на такое обращение, замирает. А я уже слабо понимаю, кто находится рядом со мной. Его имя и всё остальное, что так тревожит днём, становится таким неважным и стёртым, как три прошлых года. Главное, это его сквозящая в каждом движении забота. Я отрываюсь от его губ, целую подбородок, шею – неторопливо, изучающе, но очень жарко. Руки блуждают по спине, в складках одежд. Я подношу руку Иисуса к губам, жадно целуя тыльную сторону ладони, пальцы, запястье. — Ты ведь знаешь, что я тебя никогда больше не отпущу? – напоминаю я, все больше распаляясь. — Хорошо. Не отпускай, – почему-то звучит, как просьба. Или мне кажется?