common tongue [язык, который понимают все]

Вечер мягко опускается на квартиру Жана. Сквозь закрытые окна едва слышится далёкий шум города. Вокруг царит лёгкий творческий беспорядок: стопки книг, прислонённые к стенам картины, растения разных размеров и форм. Кевин и Жан сидят за небольшим обеденным столом, который превращается в импровизированный рабочий кабинет. Ужин простой — китайская еда на вынос, благодаря чему запах соевого соуса и кунжута наполняет комнату. — Ты пойдёшь на церемонию награждения в этом году? — спрашивает Кевин, стараясь звучать как можно более непринуждённо, и начинает нервно теребить уголок салфетки. — Думаю, да. Я стараюсь каждый год там появляться. Это хороший повод всех увидеть. Ну, как свадьбы, — отвечает Жан, едва заметная улыбка мелькает на его губах. — Или похороны, — сухо добавляет Кевин. — Или похороны, — соглашается Жан, улыбка медленно исчезает с его лица. — А ты? — Может быть. Если найду себе пару, — бросает Кевин, пристально глядя на Жана. Жан откладывает коробку с едой в сторону. — Кевин. Нет. — А может, пора? — спрашивает Кевин. — Нет, не пора. Это самая глупая идея из всех, что я от тебя слышал. Зачем тебе это? Кевин встаёт, стул со скрипом отъезжает по полу. Он подходит к Жану, который смотрит в стол. Кевин нежно кладёт ладонь ему на щёку, заставляя его поднять на него взгляд. — Я не могу изменить прошлое. Но я могу повлиять на будущее. Если моё признание изменит жизнь хотя бы одного подростка, это того стоит. Я не буду давить на тебя. Если ты не готов — подождём. Кевин вырос с убеждением, что есть только один «правильный» способ жить. Ты либо натурал, либо изгой. Ты встречаешься с женщинами, или хотя бы притворяешься, что встречаешься. Всё своё подростковое время в Эверморе он провёл в борьбе с болью от невзаимной любви и одновременно — с чувством облегчения от того, что Жан, кажется, не разделяет его чувств. — Но я хочу выйти из тени. Хочу рассказать всему миру о своей ориентации. Потому что это может стать хорошим делом, которое я оставлю после себя. И самое главное — потому что я просто могу. Он наклоняется и запечатывает свои слова поцелуем, аккуратно убирая выбившуюся прядь волос Жана. — И потому что я люблю тебя, — добавляет Кевин, а Жан поднимается и снова целует его, глубоко и страстно, вцепившись в него с такой отчаянной нежностью, напоминая Кевину, насколько он на самом деле хрупкий. Многие за эти годы говорили Кевину, что они его любят, и временами было трудно отличить истинные чувства от фонового шума. Возможно, у Кевина было больше практики, чем у Жана, но всё равно это стирало грань между правдой и лицемерием. Когда их губы размыкаются, Жан мягко отталкивает его. Он делает глубокий вдох и принимается собирать недоеденный ужин, отворачиваясь от Кевина. — Если это действительно то, чего ты хочешь, — говорит он тихо. — То тебе стоит это сделать. Это свобода. И да, это действительно может изменить многое. Кевин чувствует, что сейчас последует «но». — Но, — продолжает Жан, подходя к раковине. — Тебе будет лучше сделать это без меня. — Без тебя? Ты что, стыдишься меня? Жан поворачивается, прислоняется к раковине и вытирает руки полотенцем. Его голос звучит глухо и раздражённо: — Нет, конечно нет. Но кто-то из нас должен быть реалистом, в то время как ты так упрямо не хочешь замечать очевидного. Его челюсть напрягается, желваки на лице резко выделяются, когда он с трудом сдерживает раздражение. — У тебя идеальная репутация, Кевин. Чистейшая, я бы сказал. Я знаю, ты так не считаешь, но это правда. Если ты откроешься как квир-персона, это изменит многое, но не обязательно в худшую сторону. Просто будет иначе. Но со мной — это другая история. Я запятнаю твоё имя. У тебя в руках столько возможностей, не выбрасывай их из-за меня. — Из-за тебя? — Кевин чувствует, как что-то колет в груди. — Я… Жан, что ты хочешь этим сказать? — Ты действительно хочешь, чтобы я сказал это вслух? Кевин беспомощно разводит руками, и Жан тяжело вздыхает. — Тебя любят, Кевин. Ты — золотой мальчик, сын экси. У тебя была приличная семья, есть красивая дочь. У тебя есть шанс сделать что-то действительно важное. Ты можешь воспользоваться своим наследием, репутацией и связями, чтобы построить что-то настоящее. — Я именно этого и хочу, — отвечает Кевин, растерянно хмурясь. — Построить что-то настоящее. С тобой. — А я это разрушу. У меня плохая репутация. Кевин снова не понимает, что Жан пытается ему сказать, хотя они в совершенстве владеют аж тремя языками. — Как у угрюмого европейца? Да брось, Жан. Никто не будет заморачиваться над тем, что мой парень не любит улыбаться в камеру. — Как у шлюхи экси, — твёрдо отвечает Жан. Кевин вздрагивает от этого слова. От этого проклятого слова. Это не может быть совпадением — это именно то, что он однажды подумал, именно то, что видел на стене Жана. Ему снова становится стыдно за то, что он так и не поднял этот вопрос. Очень осторожно Кевин выдыхает. Он расправляет плечи, стараясь сохранять спокойствие, даже когда внутри всё сжимается. — Жан, о чём ты говоришь? Жан проводит рукой по лицу и задерживает её там, словно закрываясь от всего мира. — Кевин, пожалуйста. Ты же не настолько наивен. Ты был там, и даже если большую часть времени провёл на корте, ты слышал. Не притворяйся, что не знаешь. Все знают. — О чём ты? Ты про свой первый курс? Жан, это было почти тридцать лет назад. Ты просто… был молод и раскрепощён. И что с того? Эти слова отзываются болью в душе Кевина, в тех местах, которые он и сам не хочет признавать. Детская, старая ревность. Он осторожно берёт Жана за запястье и мягко отводит его руку от лица, чтобы заглянуть ему в глаза. — Ты был подростком. Мы все были подростками, запертыми в одном месте круглые сутки. Конечно, Кевин слышал «те» разговоры. От них было не спрятаться. Шёпот в коридорах Гнезда, который затем перекочевал в раздевалки команды экси. Но он всегда знал, что это — смесь гомофобии и зависти к успеху Жана. Кевин лучше всех понимал, что Жан заслужил своё место на площадке. И даже если у Кевина не всегда хватало сил защитить себя, он никогда не колебался, чтобы остановить тех, кто осмеливался предположить, что Жан «покупал» привилегии за секс. — Ты даже не пытаешься понять, — резко говорит Жан. Он вырывает руку и хватает полотенце, яростно принимаясь протирать стол. — Ладно, я понял! Я идиот, эгоист, зацикленный на себе. Но я всё ещё не понимаю, причём здесь эти слухи и мы с тобой? Почему ты так уверен, что это что-то изменит? — Потому что это уже всё изменило. — Что? — Ты помнишь… Когда я встречался с тем актёром? С Марком Даниэлем? Помнит ли Кевин? Конечно, помнит. Помнит, как напился и накурился в тот день, когда про их отношения написали все журналы. Помнит, как ушёл домой с первым встречным, кто посмотрел на него дважды, переполненный сожалением, тоской и ревностью, не зная, куда себя деть. — Смутно, — бормочет он, усиленно оттирая с поверхности стола пятно жира. Их поймали папарацци, которые преследовали Марка из-за его новой роли в долгожданной романтической комедии. Слухи невозможно было игнорировать — они распространялись по миру экси, миру Кевина, словно пожар. Он даже помнит, как ему задали об этом вопрос на одном из интервью, и как он, натянуто улыбаясь, пожелал паре всего наилучшего. — Для Марка это был решающий момент в карьере. К счастью, его ориентация не вызвала особого скандала — Голливуд всё же, — говорит Жан, его тон становится резким и горьким. — Он только больше поклонников приобрёл. А вот у меня, конечно, всё было иначе. — Губы Жана сжимаются в тонкую линию. — Обычная гомофобия, ладно, я привык. Но потом начались угрозы от бывших Воронов. Они обещали раскрыть моё… прошлое. По спине Кевина пробегает холодная дрожь, когда он осознаёт смысл сказанного. — Он тебя бросил из-за этого? — Нет, я сам всё закончил. Он так и не узнал, — говорит Жан. — Жан, я и понятия не имел, — тихо произносит Кевин. — Конечно, не имел. Ты был слишком занят тем, чтобы быть золотым мальчиком. И до сих пор им остаёшься. Я не могу, да и не хочу это разрушать. Кевин качает головой, не веря равнодушию в голосе Жана. Его не было тогда рядом, когда Жану это было нужно, и в другие важные моменты он его подводил. Но сейчас он здесь. Отбросив полотенце в сторону, он становится рядом с Жаном у кухонной стойки. — Золото — плохая броня, и мне надоело прятаться. А тебе? — Я буду скрывать некоторые вещи до конца своих дней. Так что одним секретом больше, одним меньше — какая разница? — Поверь мне, разница есть, — твёрдо говорит Кевин. — Спасибо, что рассказал. Я понимаю, если ты не хочешь, чтобы это повторилось. Но мне всё равно, что думают и говорят те, кто не стоит нашего времени. Я готов встать против любого, кто посмеет хотя бы косо на тебя посмотреть. Я не хочу скрывать свою любовь к тебе. Я даже не уверен, что смогу. Жан смотрит на него, словно пытается разглядеть в глазах Кевина правду, его уверенность. — А если всё рухнет? Ты будешь винить меня. Я этого не вынесу. — Прятаться… это только всё усложнит, — качает головой Кевин. — Я боюсь, что это нас разрушит. За эти тридцать лет я изменился больше, чем ты думаешь. Единственная причина, по которой я хочу вернуться на публику, по которой я хочу снова заниматься рекламными контрактами, — потому что мне надоело жить в мире фальши и картонных декораций. Мне надоело идти по пути наименьшего сопротивления, позволяя другим решать за меня. — Он берёт Жана за руку и притягивает его ближе, чтобы тот встал напротив. Он обнимает Жана за шею и притягивает его к себе. — Я могу жить без славы. Могу жить без экси. Но без тебя — не могу. Больше никогда. Не после того, что у нас есть сейчас. Он склоняет голову и целует Жана. Как только их губы соприкасаются, между ними что-то меняется. Поцелуй становится жёстче, и Жан прижимает Кевина к столу так, что его края впиваются ему в спину. Сильные руки Жана обхватывают его за талию и легко поднимают на стол, углубляя поцелуй. Руки Жана скользят под рубашку Кевина, исследуя каждый дюйм его тела, гладя его грудь и спину. Кевин обвивает ногами его талию, притягивая ближе. Жан прерывает поцелуй с низким рычанием, проводя губами по челюсти и шее Кевина. Тот запрокидывает голову, открывая доступ к своей коже, его дыхание становится прерывистым. Жан скользит руками под рубашкой Кевина, рисуя узоры на его коже, и тело Кевина покрывается мурашками. Кевин дрожащими пальцами тянется к ремню Жана. — Может, пойдём в спальню? — шепчет Жан, но Кевин мотает головой. — Нет, хочу тебя здесь, прямо сейчас. Жан улыбается, касаясь его губ. — Хорошо. Сейчас принесу лубрикант. — Нет, не уходи. Хватит и слюны, — просит Кевин, но Жан всё-таки отходит, быстро исчезая в коридоре с расстёгнутым ремнём и ширинкой. Он возвращается и помогает Кевину стянуть штаны и бельё, опускаясь на колени и проводя языком по члену. Кевин хватает Жана за волосы, пытаясь поднять его вверх. — Я хочу, чтобы ты вошёл в меня, прямо сейчас, — тяжело дыша, говорит он, но Жан медленно продолжает ласкать его языком, растягивая этот момент. Он берёт лубрикант со стойки, выдавливает немного на пальцы и спускает руку вниз, дразня вход Кевина. Кевин стонет, его бёдра двигаются навстречу, он пытается одновременно ввести пальцы Жана в себя и проникнуть глубже в его рот. Жан не спешит, медленно готовит Кевина, растягивая его. Когда тот готов, Жан становится у его входа, водя головкой члена по краю, заставляя Кевина извиваться в нетерпении. С низким рычанием Жан входит в него, постепенно заполняя его собой. Дыхание Кевина перехватывает, тело растягивается, чтобы принять Жана. Тот начинает двигаться, его толчки медленные и размеренные. Пальцы Кевина вонзаются в плечи Жана, их тела движутся в едином ритме. Стол давит на спину Кевина, но ему всё равно. Единственное, что имеет значение — это Жан внутри него. Тот поднимает одну ногу Кевина себе на плечо, и благодаря этой позе каждое движение попадает прямо по простате. Толчки Жана становятся всё быстрее и резче, и он обхватывает Кевина рукой, задавая ритм движениям. Кевин чувствует, как приближается к кульминации, его дыхание становится прерывистым и коротким. С последним мощным толчком Жан входит в него полностью, и Кевин взлетает вместе с ним, растворяясь в оргазме. Ноги Кевина медленно сползают с талии Жана, и тот опирается лбом на его плечо. Они остаются так, сплетённые друг с другом, их дыхание постепенно замедляется, возвращая их на землю. Позже они остаются на полу. Кевин отказался двигаться дальше, и теперь вынужден за это расплачиваться. Он ёрзает, пытаясь найти более удобное место, где пол не впивался бы так ему в спину, и кладёт голову на грудь Жана. — У тебя вообще есть хоть грамм жира на теле? Почти так же неудобно, как лежать на полу, — шутит Кевин, чувствуя ровное биение сердца Жана. Несмотря на годы без профессионального спорта, Жан остаётся в отличной форме. Сам Кевин не жалуется на лишний вес, но возраст, пиво и недостаток кардио немного его смягчили. Он уже давно не в такой форме, как Жан. Одна из рук Жана осторожно проводит по волосам Кевина, а из глубины его груди вырывается глухой вздох. — Я никогда не был так счастлив, как с тобой, — тихо произносит Жан. Кевин поднимает голову, но видит только подбородок Жана, который смотрит в потолок. — В последнее время я чувствую себя так… хорошо, и это пугает меня. Я всё время жду, что это закончится, потому что хорошее никогда не длится долго, — говорит он, делая ещё один глубокий вдох. Его грудь тяжело поднимается и опускается под головой Кевина. — Я не заслуживаю этого. Я не заслуживаю тебя, и просто жду, когда ты это поймёшь. Кевин подбирается ближе, чтобы обхватить лицо Жана руками и заглянуть ему в глаза. — Я тебя люблю, — говорит он. — И когда я говорю это, я имею в виду каждое слово. Жан целует его в потный висок. Через мгновение Кевин спрашивает: — У тебя уже есть планы на Пасху?