Нежные, теплые, сильные

Фремине вкручивает последнюю гайку и, широко распахнув глаза, замирает — коробочка в его руках открывается, и из неё доносится тихая, приятная музыка. Фремине улыбается тепло, почти нежно — его любят механизмы. Внутри коробочки оказывается фигурка балерины. И записка. Он не сразу ее замечает, сначала посчитав бесполезным клочком бумаги, но потом видит на ней собственное имя. И, подумав ещё немного, решает взглянуть. Бумага содержит в себе всего три слова. Балерина в шкатулке продолжает танцевать, музыка — играть, а сердце Фремине, видимо, продолжать биться отказывается. «Ты мне нравишься» Записка написана аккуратным, ровным почерком на нежно-розовой бумажке. В конце фразы нарисовано маленькое, милое сердечко. Фремине крутит признание в руках, замечая на нем имя девочки, отдавшей ему шкатулку. Так вот почему бедняжка всё время так краснела и убежала сразу, стоило ему только согласиться на ремонт. Фремине вздыхает и с непонятной осторожностью снова сворачивает записку. Он знает — отношения между членами Дома запрещены, знает, что они все должны быть одной семьей, знает, но останавливает его даже не это. Он просто никогда подобного не чувствовал. Читал про любовь в книжках с самого детства, прокручивая их же потом перед сном, обсуждал с Пером, фантазировал, но к реальному человеку не испытывал, и искренне считал — это к лучшему. У него достаточно своих проблем, своей работы. Жизнь сложная даже когда ты один, Фремине это понял уже давно и потому особо не в свое дело не лез. Уж лучше он и дальше продолжит спокойно и четко исполнять приказы Отца, чем будет собой и своим положением ради кого-то рисковать. Достаточно уже того, что у него есть пара друзей. Он обязательно сохранит это признание в тайне, не создаст проблем, никому не расскажет, избавится от бумажки и быстро забудет об этом. Это ведь действительно лучшее решение. Шкатулку Фремине ставит на самый верх стеллажа, стряхивая оттуда комки пыли. Она же, красиво переливаясь в солнечных лучах, будто добавляет комнате ещё одну изюминку. Фремине оглядывает ее с нескольких ракурсов, закрывает и открывает шторы и, довольный своей работой, ложится на кровать — время близится к вечеру. *** Спать сегодня он ложится рано — знает, что ещё не один час потратит на путешествия по собственному сказочному миру и не хочет никуда торопиться. Темнота мягко окутывает тело и разум. Он немного лежит в тишине, но уже спустя несколько минут слышит тихий-тихий шум моря. — И ничего он не тихий! — Возмущается Принцесса Маркот. — Из моего замка всегда так слышно. Но я собрала вас здесь не за этим. Заводной страж и господин Лис выходят и встают с ней рядом. Атмосфера царит наряженная, неприятная. — Мы видели пиратов, — продолжает принцесса. — К северу отсюда, пока далеко, но плывут они на всех парусах прямо сюда. Если ничего не сделать — откажутся тут уже завтра и нам конец! Фремине переглядывается с Пером. Маленькие глазки пингвина наполняются ужасом — это ведь его мир! — Все боятся разрушения, — продолжает мысль Лис, — поэтому мы тут. Нам нужно решить эту проблему. Нужно защитить наш дом, семьи и друг друга. Нужно победить пиратов до того, как они к нам доберутся. — Но как? — Неуверенно интересуется Фремине. — Неужели мы знаем, как их поймать? — Не знаем, — вздыхает заводной страж. — И плана у нас нет. Вся надежда только на удачу, да на оборону. Поэтому, лучше бросить все и укрепить город, чтобы никто не мог прорваться. Ведь так? — Так. — Соглашается принцесса. — В нашем случае выхода иного нет, раз не можем напасть — будем защищаться. Но мы обязательно справимся! Верьте в себя герои. Все вскрикивают, кланяются и медленно уходят, раздумывая над исполнением приказа. Выходит с ними и Фремине, но задуматься не успевает — его окликает Пер. — Друг! Стой же, послушай! Неужели ты доволен таким приказом и положением дел? Неужели не хочешь что-то сделать? Неужели тебе не кажется это глупым? Фремине оглядывает его удивленно, задумывается на несколько секунд и неуверенно отвечает: — Нет... Но это же приказ! Как мы можем считать его глупым? Как можем ослушаться так? Да и потом, это же логично, защищаться, если нет возможности биться в открытую. Пингвин отворачивается от него. — Так значит, и ты так считаешь? Но это глупо, разве ты не понимаешь, Фремине? Не все приказы правильные! Ведь, если так подумать, нарушив приказ, но победив пиратов, мы станем героями, а не будем наказаны. Так почему бы не сделать это? У тебя ведь есть глаз бога, почему бы просто не закрыть им путь ледниками? — Если бы это было так просто, принцесса бы сама об этом сказала. — Если бы это было так трудно, ты бы не спорил, а уже ушел. Ты ведь уже нарушал правила. Так давай ещё раз? Станем героями. Ну же? Вместе ведь и наказание принять не страшно. — Я и не боюсь! Но хорошо. Раз ты так уверен в успехе, значит, попробовать стоит, однако, неужели ты знаешь, как до них доплыть? — А то! Я всё продумал. Собирайся, Фремине, утром отплываем к ним. Подводные течения быстро нас доставят. На том и порешили. И, проснувшись ещё до восхода солнца, оба отправились к берегу. Спокойная вода приятно шипела, легкими волнами касаясь берегов. Фремине в блаженстве прикрыл глаза, вдыхая полной грудью родной запах. Пер же на такое легонько пихнул его ногу: — Пора. Друзья заходят в воду быстро, ныряют и отплывают в глубину. Фремине оглядывается вокруг. Пер благодарно ему улыбается и увлекает за собой. Плывут они быстро и так далеко, что Фремине теряется — он никогда не видел таких морских пейзажей. Но Пер не даёт ему тормозить — им надо торопиться, чтобы победить пиратов. Стоит им всё-таки остановиться и выплыть на поверхность, как перед глазами возникает действительно ужасающая картина — огромный чёрный пиратский корабль с кроваво-красными парусами летит на всей скорости к замку. Над грот-мачтой возвышается такой же красный флаг с чёрным котом в шляпе. Что-то слишком знакомое, но... Пер вскрикивает. Фремине быстро приходит в себя и замораживает воду перед кораблём. В следующее же мгновение пираты с грохотом в этот лёд врезаются, и корабль начинает быстро уходить под воду. Однако почему-то Фремине не чувствует радости. Напротив — ему тревожно и неприятно. И очень скоро он понимает, почему. Видит, как от корабля отплывает шлюпка. Видит, как злобно таращатся на него оттуда два сиреневых глаза. И собственным глазам сначала не верит. Ведь это... — Лини?! Какого чёрта ты тут делаешь? — Я не Лини. Я — король пиратов! — «Лини» закатывает глаза. — А ты сломал моё судно и чуть не погубил экипаж. Как будешь объясняться? Фремине сконфуженно уводит глаза. Пер удивлённо на него таращится. «Лини» недовольно цокает языком и шепчет что-то про пустую трату времени. А Фремине только сейчас понимает — так быть не должно! Тут отродясь не было реальных людей. Он резко открывает глаза. Собственная кровать кажется какой-то мелкой, неуютной. Будто что-то не так. Как Фремине позволил себе пустить в грёзы образ реального человека? Так нельзя! Но что делать, если это уже произошло? Он не знал. Поэтому, проморгавшись, перевернулся и попытался уснуть, не думая. *** На следующий день Фремине чувствует себя удивительно нормально. Ночные грёзы оттесняются на задний план обычной повседневной рутиной. К обеду Отец зовёт его к себе в кабинет, объявляет о новой миссии, и тут Фремине о ночи и думать забывает. Вещи собирает, готовится. Ему предстоит путешествие к порту Люмидус, десятидневное поручение и дорога обратно. И всё в одиночку. Отец возлагает на него большие надежды, и он уверен, что сможет её не разочаровать. В конце концов, приказ есть приказ, а их он всегда выполнял отменно. Этой ночью он спит спокойно. Утром следующго дня, стоя на корабле, думает только о море и об Отце. «Лини» из головы пропадает так же внезапно, как и появился. Что ж, оно и к лучшему. Жизнь возвращается в родное русло, избавленная от лишних тревог. *** Всё проходит замечательно — Фремине заканчивает вдвое раньше срока и, счастливый, возвращается обратно. Приказ выполнен, так ещё и так быстро, будет ли Отец им гордиться? Будет. Хвалит она его долго, обещает дать отдохнуть несколько дней, отоспаться, и отправляет в кровать — ночь на дворе. И, хорошенько умывшись, Фремине засыпает быстро и сладко, будто младенец. Сны ему не снятся — уставшему разуму требуется покой, расслабление и возможность поспать до обеда, да не делать ничего весь оставшийся день. Однако тут всё идёт не по плану, режим играет злую шутку, и встаёт Фремине рано утром вместе с рассветным солнышком. Сонный, раздраженный и уставший, он ворочается, предпринимая попытки вновь окунуться в сон. Но сон не идёт. Фремине пытается долго, укладывается то так, то сяк, однако всё бесполезно — это лишь раздражает сильнее, с концом уничтожая всю сонливость. Фремине обиженно бьёт подушку кулаком, с концом прерывая тщетные попытки, и садится в кровати, глазами ища по комнате одежду — раз уж встал, нечего время терять, можно и развеяться. Пустые коридоры постепенно наполняются детьми. Солнце очерчивает лучами их сонные лица и взъерошенные волосы. Они тихонько переговариваются, шепчутся, каждый о своём, так что разобрать не получается ничего, и Фремине продолжает бессмысленно идти вперёд, пока краем глаза не замечает вдалеке знакомый силуэт. — Отец? — Фремине подбегает ближе. Арлекино оборачивается, ненадолго останавливаясь. — Мне нужно уходить, это срочно. Если что-то нужно — зайди ко мне позже. — Ладно... — Только и успевает ответить Фремине. Отец покидает Дом быстро, скрываясь за массивными дверями, а Фремине, постояв ещё пару секунд, возвращается обратно в коридор. Вскоре наступает время завтрака, и после возвращения с задания, где на завтрак, обед и ужин он ел одну крупу, вся еда в Доме кажется деликатесом. Настроение начинает постепенно улучшаться, а сонливость — уходить, так что сытый и чуть более довольный Фремине решает продолжить свою импровизированную прогулку. Так, незаметно для себя самого, он доходит и до кабинета Отца. Рядом с ним пусто — тут нет детских комнат, потому вокруг царит почти полная тишина. Лишь слышно, как кто-то тихонько дёргает ручку. — Закрыто. Не пытайся. — Предупреждает Фремине. И в следующую же секунду удивлённо распахивает глаза: около кабинета стоит Лини. Ну и встреча. Лини смешно подпрыгивает на месте и резко на него оборачивается, хлопая глазками в ответном удивлении, но ни слова не произносит. Фремине тоже молчит. Так они и стоят несколько секунд, растерянно переглядываясь, пока Лини всё же не приходит в себя, первым прерывая молчание. — С возвращением! — Он улыбается и начинает обсыпать Фремине вопросами. — Вчера вернулся? Или сегодня утром? Как всё прошло? Раз тут закрыто, не знаешь, где может быть Отец? Она просила меня подойти вчера. — Вернулся ночью, около часа. Вышло быстрее, чем ожидалось. Ближе к рассвету Отец отошла по какому-то срочному делу. С тех пор тут и закрыто. Сам как? Вы с Линетт должны были вернуться на днях. Лини отчего-то вновь замолкает, задумчиво опуская взгляд, будто что-то прикидывает: — Мы... Тишина опять натягивается в воздухе плотной веревкой, но Фремине не перебивает, не стремится ее разорвать. Ждет, пока сам Лини продолжит. И он продолжает: — Мы вернулись вчера. Ну, вернее будет сказать, что я вернулся. Линетт в госпитале, и я не знаю, насколько всё плохо. Думаю, ради этого Отец и звала меня к себе. Выходит, мы провалили миссию. Фремине невольно сглатывает, но слушать продолжает. — Я оставил Линетт, из-за меня ей плохо сейчас, а я теперь даже наказание получить не могу. Но я рад, что хотя бы у тебя все проходит гладко. Молодец, так держать. Лини свою речь заканчивает как-то скомкано этой глупой, неуместной похвалой и неловко замолкает. Фремине глубоко вздыхает: чем тут помочь? Что сделать? Линетт ему не спасти и время вспять не повернуть. А помочь Лини всё-таки хочется. Идея в голову приходит сама, но предлагать Фремине стесняется. Тратит ещё пару минут, мнется, долго подбирает слова перед тем, как наконец начинает: — Вопросов нет. Но… Есть предложение. Могу взять на себя часть твоих обязанностей. Помочь с уборкой, посуду помыть, а ещё отложу тебе завтрак. Ты ведь все равно будешь ждать Отца сейчас, я прав? — Прав. — Удивительно легко соглашается Лини. — Больше делать мне нечего. Я согласен. Если тебе не сложно, конечно. Впредь я твой должник, Фремине. Фремине лишь скрещивает руки на груди и разворачивается, удаляясь. Вроде бы он сделал всё, что мог, всё, что от него зависело, однако спокойствия это не прибавляет. Наоборот: только-только начавший приходить в норму день вмиг становится просто ужасным. Темным и страшным настолько, что Фремине хочется нырнуть поглубже и больше никогда не думать: ему тяжело представить, как все будет без Линетт. Тяжело принять, что она может не вернуться. Однако он, как и обещал, оставляет Лини завтрак. А потом, переодевшись, направляется к своему любимому морю. Оно шумит, приятно лаская слух. Фремине нравится его слушать, нравится, как белая пена волн разбивается о ноги, стоит ему начать заходить в воду. Нравятся морские звёзды и приятная голубая вода вокруг, когда он наконец ныряет. Нравится, но сейчас он счастья не чувствует — сложно быть счастливым после таких новостей. «Линетт с миссии не вернулась» Ему грустно. Однако море смоет все его слезы, утешит и согреет в своих объятиях, как делает всегда. А сам Фремине окажется в прекрасном сказочном мире, где нет ничего плохого, где станет ещё лучше и легче. Нужно лишь чуть-чуть подождать. Он глубоко вдыхает и закрывает глаза. Теперь не видно Тидалью, милых морских звёзд и чуть светящийся Ромарин. Но голубая вода перед глазами почему-то остается. А в ней части затонувшего корабля. — Чего молчишь?! Ты всё ещё мне не ответил! Не ответил... На что? Кому? Фремине жмурится, моргает несколько раз и, наконец, широко открывает глаза в удивлении: он и забыл, что в его прекрасном мире появился этот поганый… — Лини! «Лини» звонко бьет себя по лбу. — Сам ты Лини! Я ведь уже говорил, как ко мне обращаться, да? И я никуда не уйду, пока не услышу ответ и не увижу новый корабль. — У меня к тебе тоже много вопросов. Но вообще, ты сам виноват. Это ты хотел на нас напасть. Мы просто помешали. Разве нет? «Лини» недоуменно чешет голову. — Не напасть я хотел, а купить на корабль продовольствия, да от моря отдохнуть. Вы сами и слова мне не сказали! Тоже мне, — он забавно цокает язычком, — гостеприимный народец. — Хорошо, — Фремине вздыхает, — потом разберемся. Ты лучше вот что скажи, откуда ты тут взялся? «Лини» чешет затылок. — Приплыл. — Откуда? — Да много откуда. D'avant en arrière... И какого я вообще должен перед тобой отчитываться? «Лини» скрещивает руки на груди. Фремине думает, что этот дерзкий мальчик с настоящим Лини имеет мало общего. Слишком уж невежливый и нетерпеливый, он больше похож на избалованного ребенка, чем на того, кого знал Фремине. Что ж, оно и к лучшему. Нечего настоящему Лини делать в его голове. — Не должен. Но, знаешь, тебя в городе на куски порубят, если сотрудничать не будешь, а уплывать тебе не на чем. Сам подумай: кроме меня никто и разговаривать с тобой не станет. — Ладно! — Пират кашляет в кулак. — Но у меня тоже есть условия. Первое — ты не дашь никому меня убить. А второе, — он медлит, — ты меня поцелуешь. — Что?! Но ответа Фремине не получает. Картинка перед глазами пропадает, вновь уступая место бескрайней воде и голубой Тидалье. Однако интерес пропадать не спешит, и, даже всплыв на поверхность, Фремине не отпускает странное чувство. «И что это только что было?» Какого черта? Что он творит? Его подруга не вернулась с миссии, и он, как самый лучший друг, сидит в море и представляет, как ее брат требует у него чертов поцелуй?! Это вообще нормально?! Вода уже сменяется песком под ногами, а ответа Фремине так и не находит. Что происходит? Он ведь обещал помогать Лини, разве нет? Что это за помощь такая? Фремине думает, что помощник из него получился какой-то мерзкий. Нельзя таким большим заниматься, а потому никаких больше грез. Никаких пиратов. По крайней мере, пока не разберётся с тем, как убрать оттуда «Лини» и откуда он там взялся. Потому что самому от себя противно. Теперь он будет помогать нормально. Будет делать всё, что обещал, и обязательно перед Лини извинится. Не скажет за что, но извинится. И будет молиться, чтобы Лини действительно простил. *** День близится к концу, и с Лини Фремине больше не пересекается. К счастью. Потому что в глаза ему посмотреть сейчас было бы сложно. Однако наступление вечера приносит с собой его новую обязанность: уборку. Фремине наливает в ведро воду, берет тряпку и отходит подальше в коридор. Он любит монотонную работу, особенно вечером, когда уставшему разуму нужно переварить всё произошедшее и подготовиться к отдыху. Но не успевает Фремине и тряпку в воду окунуть, как перед глазами возникает знакомая шляпка. О нет. Только не он. — Помочь? — Лини улыбается уголками губ. Дурак. Неужели уже забыл? — Вообще-то я сейчас помогаю тебе. Убираться сегодня должны были вы. Помнишь? Ты мне с помощью помочь собрался? — Забыл. Но почему нет? Вместе быстрее будет. Пару секунд Фремине раздумывает, борясь с желанием отказаться, но в итоге все же понимает — Лини прав. Потому, кое-как с собой договорившись, соглашается. Выходит действительно быстрее, и, разминая от работы спину, Фремине даже внутренне Лини благодарит — сегодня спать можно будет пойти раньше. Однако на лице Лини почему-то радости не видно. Скорее наоборот. Фремине пару секунд его разглядывает, а потом все же интересуется: — Думаешь о плохом? — Устал. Сам уже не понимаю, от чего конкретно. Фремине хочется что-то ответить, отреагировать хоть как-то, но он не успевает — Лини накрывает его руки своими. В тишине собственное сердце бьется слишком сильно, быстро и громко. Фремине не успевает думать: в голове нет ничего, кроме эхом отдающихся ударов. И в этом есть что-то такое живое, из плоти и крови, что-то мягкое и теплое. Оно мерно разливается по венам, перемешиваясь с кровью, захватывает каждый уголочек тела и, будто бы в самом сердце, отдается простым и понятным: «У Лини очень теплые руки» И эта мысль почему-то греет его самого сильнее. Ему неловко, бесконечная тишина напрягает, но это тепло, это чувство, этот момент, эти чёртовы руки — всё это отдаёт сладостью во рту и дрожью на кончиках пальцев. Ему нравится, чертовски нравится, но это удовольствие так неправильно, порочно, что даже сам Фремине понимает весь ужас и думает было отказаться, но заставить себя тяжело, просто безумие. Подумать только, когда ещё он сможет так посидеть? Больше в голову вообще ничего не приходит. Странное чувство медленно угасает, вытесняемое неловкостью и каким-то ужасом. Хочется сбросить чужие руки и убежать, хочется, чтобы больше он его не трогал, никогда-никогда. Фремине чувствует себя не в своей тарелке. Но перед тем, как Фремине успевает сделать хоть что-то, Лини всё-таки открывает глаза, сам его отпускает и, извинившись, убегает к себе, оставляя Фремине недоуменно сидеть на полу. «И что это только что было?» — вновь всплывает в голове вопрос. «И что я опять творю?» — следует за ним второй. Ни один из них не получает ответа, и Фремине, кое-как поднявшись, уходит в комнату, подальше от этого ужаса и собственного позора. Он знает одно — с ним происходит что-то странное, и это «что-то» ему действительно не нравится. Однако, стоит Фремине положить голову на подушку, все мысли вытесняет одна, самая яркая и сильная: «У Лини правда очень теплые руки». И, как бы противно ни было, Фремине эти руки нравятся. *** Фремине дожевывает свой завтрак, относит посуду и медленно уходит к себе в комнату. С того дня прошла уже не одна неделя, и за всё это время Фремине действительно ни разу не окунался в мир грёз, и даже думать об этом себе не позволял. Так всё стало куда лучше, нормальнее, и, довольный таким раскладом, Фремине что-то менять не рисковал. Он прочитал с десяток книг и статей в журналах, послушал столько же передач, но так и не понял, как Лини попал в его мир грёз и как его оттуда выселить. Значит, нужно искать ещё. В комнате царит мрак. Фремине открывает шторы и вновь садится за стол с очередной книгой. Он просидел так пол вчерашней ночи, бесконечно выписывая кучу разной информации в, уже почти полностью, заполненный блокнот. Но сейчас ему ничего выписать не удается — стоит прочитать страницу, как в дверь раздаётся отчётливый, громкий стук. — Войдите. Фремине поднимает глаза на незваного гостя и подскакивает на месте от удивления — в дверном проёме стоит Отец собственной персоной и тихонько стучит по полу носиком туфли. — Чем могу быть полезен? — Фремине, — Отец мешает ему продолжить говорить, — зайди ко мне сейчас. У меня для тебя есть... Особое поручение. Фремине недоуменно хлопает глазами перед тем, как всё же встать и пойти за ней. Массивные двери кабинета закрываются за его спиной, и Отец приглашает его пройти глубже. Он всё ещё ничего не понимает, но то, что Арлекино хочет поручить ему что-то особенное, несомненно, льстит. — Фремине, я знаю, как ответственно ты относишься к приказам. На тебя в любой ситуации можно положиться, так что это задание достанется именно тебе. Скажи, как ты относишься к Лини и Линетт? Фремине напрягается. Приказ? Лини? Линетт? Всё это не слишком сочетается между собой в его разуме. Неужели Линетт выздоровела? — Они мои, — он медлит, — брат и сестра? Отец, я не понимаю, в чем дело. При чем тут они? Мы дружим, но я не знаю, как это связано. — Тише, — Арлекино говорит медленно, спокойно, — дослушай. Думаю, в таком случае ты должен был заметить. Как давно ты видел Лини? Фремине задумывается. Действительно. В последний раз они виделись... — Несколько недель назад, когда мы вместе мыли пол. — Хорошо. И тебе не кажется это странным? Не кажется — Фремине ведь не высовывался из комнаты, зарывшись в книгах в попытках понять, что с ним не так. Но вообще, а должно ли казаться? Лини и так плотно сидит в его голове, так при чем тут он опять? — Я не знаю. — Честно отвечает Фремине. — К вашему сведению, я не слежу за ним, Отец. Своих дел по горло, мы не настолько близки, чтобы каждый день отслеживать, где и сколько раз мы увиделись. — Ясно. Думаю, продолжать спрашивать нет смысла. Твоё «особое поручение» будет заключаться в том, — она прищуривает глаза, — чтобы за ним проследить. Фремине приподнимает брови в немом вопросе, на что Отец всё же поясняет: — В последнее время он сам не свой. Взялся за работу, без устали бегает по миссиям. Я не прошу тебя ему помогать, напротив, ты должен оставаться в тени. Подслушивай разговоры, смотри за каждым шагом и докладывай мне вечерами. Начнёшь сегодня же. К обеду он отправится в деревню Пуассон. Всё ясно? — Да. — Можешь идти. Фремине в комнату возвращается, на кровать садится и думает, что всё это как-то слишком странно, дико. Такое практиковалось и раньше, он помнит, но чтобы следить отправляли его — это что-то новенькое. Он знает, что справится. Знает, что никакие моральные принципы ему не помешают, однако всё же неприятно понимать, что тот, кого он так упорно пытался истребить из своей головы, теперь будет постоянно мелькать перед глазами. И всё-таки приказ есть приказ. *** В обед Лини действительно уходит. Он даже не ест, не берет еду с собой, убегает так быстро, что Фремине кое-как успевает не терять его в толпе. Как будто опаздывает куда-то. Фремине уже готовится увидеть заговорщиков, к которым он так бежит, или, может, раскрыть какой-то тайный план, но, стоя за деревом и наблюдая, он видит только хиличурлов, которые толпами падают замертво, сожжённые. Такого Лини он видеть не привык. Он ведет себя как настоящий кровожадный монстр, бьёт не думая и так точно, что Фремине бесшумно сглатывает — такому чудовищу точно по силам стать следующим Отцом. Теперь сомнений нет. Однако Фремине это нравится. Правда нравится. Настолько, что он засматривается, любуется каждой эмоцией, этим бешенством и сам наслаждается чужими победами. Это необычный Лини, но этот Лини всё же нравится Фремине не меньше. Больше странностей он не замечает. Рассказывает Отцу вечером всё, что видел, и отправляется спать. Так проходят следующие полторы недели. Фремине ходит за Лини повсюду и замечает ещё одну удивительную деталь — тот почти ни с кем не разговаривает. Отец на это пожимает плечами. Больше не меняется будто бы ничего. Лини снова собирается, пропускает обед, быстро идёт по улочкам, не оглядываясь. Справляется с магом бездны легко и всё так же жестоко. Тянется на солнце, радуется победе, но теперь не замечает врага в кустах и... В следующую же секунду падает на землю, скуля от боли. По ноге течет красный кровавый ручей, а из бедра виднеется хвостик стрелы. Фремине хочет помочь, но и дёрнуться не успевает — хиличурл выпускает ещё одну стрелу, почти попадая Лини в голову. Меч в руках начинает ярко поблескивать крио энергией, Фремине срывается с места, бежит к кустам, но и тут не успевает — Лини сам стреляет, сжигая хиличурла. Так Фремине и остается глупо стоять несколько секунд, пока не замечает — Лини не шевелится. Подходит к нему он осторожно, легонько касается пальцами шеи, проверяя пульс, и садится рядом. Что теперь делать? Он осторожно убирает меч за спину, поднимает Лини на руки и думает, вспоминает, где может быть ближайший госпиталь. *** Госпиталь он находит быстро, и, отдав туда Лини, Фремине лишь надеется, что тот его не видел. Что вырубился раньше, чем Фремине добежал до кустов. Иначе, oh, la mer, какой же это был позор! Отец в любом случае будет злиться, но пусть хотя бы для Лини идиотская беспомощность Фремине окажется тайной. О большем он и мечтать не мог. Однако, когда его пускают к так и не пришедшему в себя Лини, все мысли из головы будто ветром сдувает — слишком уж прибитым он выглядит: влажные от пота волосы прилипли к лицу, самого трясет как при лихорадке, а из чуть приоткрытого рта то и дело исходят какие-то бессвязные хрипы. Фремине отодвигает волосы с его лба, заправляет за уши, укрывает одеялом поплотнее и садится рядом. Сейчас оставлять его отчего-то совершенно не хочется. Когда-то надоедливый пират из грез, сейчас он кажется самым беззащитным существом на свете. Так они и сидят в тишине, пока Фремине не напрягает слух чуть сильнее, с ужасом замечая — Лини все это время не просто хрипел, а, как заведенный, повторял одни и те же слова: «Глаз порчи», «отец», «пожалуйста». Он вслушивается внимательнее, подтверждая свою догадку. Лини говорит тихо, медленно, почти шепотом, но ошибки быть не может. Но, что все это значит? Лини нужен глаз порчи? Это кажется странным, слишком странным, настолько, что Фремине непроизвольно хмурит брови. Настолько, что непрерывно думает об этом ещё несколько дней. Отцу об этом Фремине ничего не рассказывает. Говорит лишь о битве и быстро к себе уходит. Миссия выполнена, Отец решает, что слежка больше не нужна, так что можно наконец отдохнуть. Однако, когда Лини из госпиталя возвращается, следить Фремине не перестает. Наоборот, думает, что будет дальше, действительно ли Лини пойдет требовать глаз порчи и с ужасом замечает, как тот несколько дней подряд неуверенно мнется около кабинета Отца. Неужели всё-таки попросит? От таких мыслей по коже пробегает мороз. Фремине сам не до конца понимает, почему это так его пугает, но об этом он все же почти не думает — ему нужен план, нужно понять, что делать, если Лини все же решится. Но он не успевает. Фремине слышит, как поздно вечером кто-то тихонько шагает босиком по коридору. Выходит следом, проходит немного и сердце уходит в пятки: он видит, как знакомая фигура останавливается прямо у кабинета Отца. Улавливает чужое учащенное дыхание, слышит как Лини открывает двери и паника повисает в воздухе удушающим облаком. Что теперь делать? Фремине подходит к дверям, встает на носочки, вслушиваясь. — Добрый вечер, — Лини здоровается. — Отец, я пришел попросить вас кое о чём. Понимаете ли, моя дорогая сестра… Возможно скоро забудет меня, а другого такого напарника мне не найти никогда. Значит, мне придется работать одному. А для этого мне необходимо стать сильнее. Раньше вы не могли дать мне глаз порчи и я понимаю причины, но сейчас, думаю, я достаточно осознаю свои действия и желания. Я могу обещать, что он будет использован лишь во благо Дома и... Пожалуйста, Отец. Я вас не подведу. «Смело», — сглатывает Фремине. Нечего сказать. Лини аргументирует свою просьбу, говорит легко, уверенно, будто долго репетировал, но все же Фремине ещё надеется, что Отец откажет. И, услышав твёрдое «нет», облегчённо выдыхает, но от двери не отходит. Знает — Лини продолжит спор и будет стоять на своём до конца. Лини просит, говорит, что стал взрослым и умным, что всё рассчитает, а Фремине паникует всё больше. Ведь если Отец поддастся на его уговоры, если послушает его, то... — Сейчас в этом нет нужды. — Отец упорно стоит на своём. Лини начинает закипать. Даже отсюда, из-за дверей, Фремине отчётливо слышит, как резко меняется его голос. — Всё! Это моё решение, осознанное. Неужели я так не могу? — Можешь. — Сердце Фремине падает куда-то в пятки. — Повторю тот же вопрос, что звучал тут в прошлый раз, скажи, Линетт бы этого хотела? — Этого бы хотел я! Почему я сам не могу решить? Зачем мне нужно обязательно спрашивать сестру? Плевать! Отец, я думал! Я думал обо всём, честно, и я считаю, что я готов. Хоть в ближайшее время, хоть прямо сейчас! Такого Лини Фремине тоже видит впервые. Лини, которому плевать на Отца, плевать на сестру. Это всё безумно странно, неестественно и почему-то совершенно жутко. — А Фремине? — Вдруг спрашивает Отец. «А что я?» — думает Фремине. — А что Фремине? — Спрашивает Лини. Фремине про себя шутит, что Лини читает мысли, но слух напрягает сильнее и к двери прижимается ближе. — Он-то тут при чем? В кабинете почему-то виснет молчание. Фремине пытается уловить хоть малейший звук, хоть какой-то намек на происходящее за дверьми, но не получает ничего. Сердце в этой тишине бьётся слишком быстро и громко. Кажется, что даже оно в силах выдать его, и тогда Отец точно... — Войди. И двери распахиваются. Фремине кажется, что он сейчас станет первым в мире человеком, который по-настоящему умер от стыда. Или от него же провалился под землю. В голове его появление выглядело всяко лучше. Он чувствует себя загнанной трусливой шавкой. И выглядит, очевидно, подобающе. И он не отрицает — от шавки в нем действительно что-то есть, но он не трус. И поэтому поднимает глаза и всё-таки шагает внутрь. — Может, он нам расскажет? — Расскажу. Фремине подходит ближе. Лини жутко смотрит исподлобья, трясется и до побеления сжимает кулаки. Будто сейчас не выдержит и подойдёт крушить все вокруг. Что ж, в этом они сегодня схожи. Стоит Арлекино раскусить его очевидную ложь — это чувство усиливается многократно. Он редко злится, редко показывает свои эмоции так, редко бурно реагирует, но сейчас... Все в голове смешивается, плывет уродливыми образами, провоцирует сильнее. И Фремине этому монстру отдается без сопротивлений: повышает голос на Отца, требует, нарушая правила, и видит, что Лини тоже уже себя не контролирует — набрасывается на него с кулаками. Однако почему-то даже монстр не позволяет ему ранить Лини. Может, потому что он — его пират, а может, потому что боится, неважно. Лини же, однако, такого совершенно не чувствует. Бьет сильно, кричит, швыряет Фремине на пол и, в конце концов, отвешивает ему пощечину, а потом пододвигается и спрашивает глаза в глаза: — И даже если эта сила действительно меня убьет, тебе-то что? Фремине думает лишь пару секунд. — Если убьёт, — «то я твоим же глазом порчи перебью всех тех, кто посмел его тебе сделать и дать», — то я буду плакать. — Какая-то глупая причина. И в этом с Лини он согласен. Однако, что есть — то есть. Глупый Фремине. Глупый Лини. Отец поднимается со своего места, привлекая внимание. Лини останавливается и злобно на нее косится. Фремине встает на ноги, осторожно отряхивая одежду. В голову приходит быстрое, четкое осознание — Отец — чертова предательница. Люби она Лини хоть немножко, неужели не пресекла бы эти разговоры ещё на грани зарождения? Неужели стала бы об этом думать? А он ведь так старается, так хочет стать достойным следующим Отцом! Он ведь защищал других детей Дома, он ведь умолял ее отменить казнь для предателей, он ведь не побоялся тогда дуэли и... Он достоин лучшего. — Фремине, ты ведь хотел прояснить что-то? — Голос Арлекино звучит слишком нагло, требовательно. Фремине кажется, будто его сейчас на части разорвет от злости. И он уж было собиратся высказать Отцу всё, что он о ней думает, но не успевает — его криком перебивает Лини: — Без меня только! И дверь с громким хлопком за ним закрывается. В кабинете ненадолго воцаряется тишина. Фремине уже и не думает — просто пялится на ручку двери и вслушивается в быстро удаляющиеся шаги. Пока Арлекино всё не портит. — Ну? — Ну?! Это я должен ждать объяснений, Отец. Мы так не договаривались! Он что, по-вашему, такой взрослый и умный? Пусть он и старше, но, Отец! — Фремине? С каких пор ты так со мной разговариваешь, мальчик мой? Что случилось с тобой? Члены семьи обязаны радоваться успехам друг друга, это правило. Почему же на этот раз ты так хочешь помешать? — Потому что... «Потому что я не хочу, чтобы он умирал» — Потому что это не успех! И если вы отказываетесь это понимать так, я согласен объяснить любым другим путем. — Любым? Все споры и противоречия в Доме Очага следует решать поединком. — И я согласен! Мне все равно, Отец. Если единственное, что я могу сделать, чтобы вы не отдали приказ, — согласиться на поединок, то я и думать не намерен. — Тогда к оружию, Фремине. Если сможешь отстоять свои слова — я уступлю. Не сможешь — предстанешь перед наказанием. И жалеть тебя я не стану. — Как будто я нуждаюсь в вашей жалости. — Фремине отвечает язвительно. Ему все равно на правила, на Отца, на нарушения и на наказание. Он твердо знает одно — дурак-Лини не получит ничего, хочет Отец того или нет. *** Фремине переодевается, готовит меч, разминает руки и ноги. Он знает — как только он выйдет, пути назад не будет, однако даже не думает остаться тут, спрятаться. Сам это начал, сам дело затеял, так нечего теперь убегать. Он понимае — Отца победить просто так у него не выйдет. Знает, что силы и близко не равны, но сейчас ему уже все равно, битва будет в любом случае, и проиграть он не боится. Даже если его объявят предателем. Даже если Лини он больше ниогда не увидит. Он выходит на крыльцо, отходит чуть дальше и резко останавливается, стоит услышать за спиной знакомый холодный голос. — А вот и ты, Фремине. — Отец... — Фремине вздыхает и покрепче сжимает рукоять меча. — Мне жаль. Он делает резкий выпад вперёд. Сам понимает, насколько очевиден проигрыш, но не останавливается. Бьёт сильнее, выпрыгивает, уворачивается от ударов косой и отлетает назад, стоит Арлекино всё же по нему попасть. Со стороны входа в дом слышится громкий возглас и сотни быстрых детских шагов. Они останавливаются совсем рядом, и всё вновь стихает на пару моментов. Фремине же успевает подняться и кое-как уклониться от летящей в него косы. Косы? Раз оружие Отца тут, значит, у него есть шанс? Фремине не успевает подхватить собственный меч — коса оказывается ближе. Сейчас уже не важно. Он хватает её, встаёт и бежит так быстро, как только может. Отец щёлкает пальцами, и дорога впереди покрывается красными шипами. Слабо. Толпа детей удивлённо охает, так вовремя начиная перешёптываться. Фремине не вслушивается в голоса и различает лишь один, особенно громкий возглас кого-то из девчонок: — Смотрите-смотрите! Тут Отец... Фремине перепрыгивает через растущие шипы, подбегает всё ближе и ближе к Отцу. — ...и Фремине... Фремине кидает в Арлекино косу и сам прыгает следом, сжимая руками небольшой нож. Если она и сможет увернуться от косы, то он точно... — ...дерутся! Время в моменте будто останавливается. Он чувствует, как его тело сковывают цепи, чувствует ледяной взгляд Арлекино на себе. Совсем рядом на небо восходит алая луна. Он не может пошевелить и пальцем, каменное тело не слушается, как бы он ни старался. Но... — Я ещё не проиграл! Арлекино поднимает на него взгляд, делает пару шагов вперед и касается пальцами его щеки, чуть царапая ногтями. — И что же ты сделаешь? Фремине в ответ резко впивается в ее палец зубами. Он знает, что всё это — полнейшая бессмыслица. Знает, что уже проиграл, но сдаваться не думает даже сейчас. Он делает это не ради Лини, не ради Дома, а ради себя. И этот эгоизм, смешиваясь с кровью во рту, превращается в самый опьяняющий в мире коктейль. Арлекино резко дергает рукой, вырывая палец, и отбрасывает Фремине в сторону, не встречая никакого сопротивления — он всё ещё не может двигаться. Однако, раз его отбросило, может и сдерживающие его цепи оторвались? Он пробует двинуть рукой, ногой и, к собственному удивлению, садится. Поднимает лежащий рядом ножик, встает, пошатываясь, и уже делает шаг, как вдруг чувствует острую резкую боль в области затылка. Он даже не успевает обернуться — падает на землю, как мешок картошки, и всё вокруг мгновенно исчезает. Это конец.