Caesura

Иногда проблема в том, чтобы быть девушкой из клана Зенин заключается в том, что ты всю жизнь будешь находиться всего на ступеньку выше, чем обычная вещь. Рин тайком крадётся по коридорам поместья клана. У неё лёгкие, почти невесомые шаги, одежда плотно обтягивает тело и не издаёт посторонних звуков. Несмотря на годы, проведённые вне дома, каждый его уголок по-прежнему врезан в её память; это похоже на привязанность к родителям, которые тебя больше не любят. Это странно. И это так знакомо. Злость или, может быть, обида заставляет её теребить прожилки на запястье, но, помимо этого, она чувствует волнение. Её никто не замечает. В конце концов, она пробралась сюда в сумерках, чтобы избежать ненужного внимания. В поместье Зенин несколько соединённых между собой зданий. Рин пробирается по коридорам, проходит через сад, прячась за деревьями. Боже правый, зачем им столько земли? Что они с ней делают? Всё равно не похоже, что хотя бы один из этих престарелых мудаков ведёт достойный образ жизни, и она надеется, что придёт день, когда всё здесь будет сожжено дотла. Она уже жалеет, что пришла сюда. Хотя плюс в этом есть: пока Рин перемещается по территории дома, то тут, то там ей удаётся подслушать обрывки разговоров. «…Нет. Это неправда. Там было два Особых уровня…» «К ним должно было подойти подкрепление…» «…не может быть…» «Говори не так громко…» «…он разозлится…» «Эти двое станут сильными, — произносит голос уже сдержаннее. — Сильнейшими в своём поколении». Люди разговаривают тихо, делятся информацией шёпотом, будто опасаются, что их услышат. Закатив глаза, Рин продолжает свой путь. Нет смысла слушать о том, чему я была свидетелем, думает она, беззвучно ступая по траве. Проходит порядком времени, прежде чем она, никем не замеченная, останавливается перед зданием, ради которого пришла сюда. Оружейная. Рин прижимается ухом к окну. Ни звука. Раздвинув створки, она залезает внутрь. На многочисленных полках хранится оружие: огнестрел, ножи, косы, молоты, луки, топоры. Все виды оружия, которые она видела, пока росла в поместье. Рин выдвигает какой-то ящик, перебирает его содержимое. Достаёт маленькие и большие ножи. Прячет их под одеждой. Закрывает ящик. Выдвигает другой. Сильнейшие в своём поколении. Судя по тому, что она услышала среди приглушённых разговоров на улице, семья Зенин находится в ярости. Уже долгое время вражда с кланом Годжо не даёт им покоя. Непреодолимая неприязнь. В них говорят злоба, горечь и зависть. Ничего удивительного, размышляет она, и тут её пальцы натыкаются на что-то полированное. Это пистолет. Немного крупнее, чем тот, который у неё есть сейчас. Рин берёт его в руки, чтобы осмотреть. Он более гладкий, с мягкой отдачей и оптимальным калибром. У этой модели должна быть высокая дульная энергия. Сильнейшие в своём поколении. Забавно, что раньше Рин сама была членом семьи Зенин. И она видела, как мужчины возвращались после сражений с окровавленным оружием в руках, с радостью от победы, горящей в глазах. Она видела мужчин, которые оживали при звуках войны спустя всего несколько дней. Они всегда выглядели гордыми. И теперь, после той миссии, они безусловно считают, что Годжо и Гето гордятся собой. Но она знает, что это не так. Она видела их лица. Как бы велика ни была их сила, они хотели одного — выжить. Так что вот. В этом и заключается проблема любой девушки из клана Зенин. Ты не можешь быть сильной. Ты не можешь гордиться собой. Проблема любой девушки из клана Зенин заключается в том, что все ждут, что ты будешь сидеть дома и ждать, ты будешь молиться о том, чтобы одержавший победу мужчина был добр к тебе. Проблема любой девушки из клана Зенин заключается в том, что ты всю жизнь будешь находиться всего на ступеньку выше, чем обычная вещь. А пока что Рин с внезапно вспыхнувшим любопытством рассматривает пистолет, засовывает его за пояс и разворачивается, чтобы покинуть это место. Убийца магов. Ей нужно отыскать убийцу магов. Она вылезает через окно. Пробирается тайком по саду. Перелезает через заборы. Никто не видит её, никто не обращает на неё внимания. Вот и хорошо, думает она, горя желанием поскорее убраться отсюда. Уйти. Этот клан — место, где старики хотят выпить всю кровь из молодых досуха, чтобы омолодиться самим; место, где искажается правда, — поэтому ей не страшно. Ведь страх покинуть какое-то место — это страх оставить позади что-то ценное. А у неё такого нет.

-----

Сильнейшие в своём поколении. Поползли слухи. Когда вокруг дома в Сибуе опустилась завеса, неподалёку находились маги. Они почувствовали исходящее от неё колоссальное количество проклятой энергии, которая пробирала до мурашек, и оповестили руководство. Спустя двадцать минут было отправлено подкрепление. Но было уже поздно для оказания помощи. Слишком поздно даже для того, чтобы стать очевидцами изгнания проклятий особого уровня. Когда они прибыли, всё здание целиком было уже разрушено до основания. Им удалось опознать проклятия. Остаточных следов оказалось достаточно. Это было проклятие, управляющее временем, — то, которое спровоцировало исчезновения людей по всему Токио и превратило их тела в гнившие десятилетиями останки. Это был Джишин — проклятие, порождённое людской ненавистью к землетрясениям; он наводил ужас на любого мага, который пытался выследить его, разрывал тела на части, сдирал с них кожу заживо. Когда подкрепление прибыло на место происшествия, никто не мог поверить своим глазам. Прошёл всего день, и магический мир заговорил. «Вы слышали об этом?» «Это невероятно…» «Повторите, как их зовут?» «Сатору Годжо, конечно. А второй…» «Безродный…» «…манипулятор проклятиями. Сугуру Гето». «Кажется, он призвал все три сотни своих проклятий и смог проникнуть в территорию Сатору Годжо…» «…два Расширения территории!» «Они всего лишь первокурсники?» Слухи продолжали распространяться. Это просто беспрецедентно, чтобы всего два человека смогли одолеть целых два проклятия особого уровня, не говоря уже о каких-то пятнадцатилетних мальчишках. Их имена потонули в болоте домыслов, их боготворили так, как будто ни один из них не находился в опасной для жизни ситуации, о них сплетничали с таким упоением, как будто они не могли умереть. Люди обсуждали их так, словно сидели в первых рядах цирка.

-----

Жизнь в Токийской магической школе постепенно приходила в норму. Произошедшее превзошло любые ожидания. Но когда Годжо восстанавливается, занятия возобновляются в обычном режиме. Их, как и всегда, отправляют на миссии. В этот раз у вас поблажек не будет, взывает Яга, выразительно глядя на Годжо, и чтобы никаких нарушений правил. Всё возвращается в привычное русло.

-----

Но кое-что претерпевает небольшие изменения.

-----

У Мэй Мэй всё прекрасно. Она ведёт привычный образ жизни. Совершает поездки, выполняет миссии, навещает брата, наслаждается видом бесконечных кровавых счетов в своих руках, а ещё иногда ходит пропустить стаканчик с первокурсниками. — Похоже, работа у вас идёт в гору, госпожа Мэй, — говорит Гето. — Ох, — отвечает Мэй Мэй. — Знаешь ли, я много работаю. Сёко стреляет в неё взглядом. У Мэй Мэй всё прекрасно. Пусть и незаметно, но после той миссии произошли изменения. Нравится это кому-то или нет, но в их ремесле есть тонкости: чем раньше твоё имя станет на слуху, тем быстрее деньги хлынут рекой прямо в руки. Стоит ей только упомянуть в разговоре со своими работодателями, что она из Токийской магической школы — той самой школы, где учатся два мальчика, которые одолели проклятия особого уровня, да, да, мы усердно тренируемся, чтобы быть лучшими, неужели вы так не думаете? — и оплата за её работу сразу повышается. — Это чудесные перемены. Я рада, что вы выиграли в той битве. — Да, с этим не поспоришь, — сухо говорит Сёко. Мэй Мэй смеётся. Она действует из лучших побуждений. И это правда. Она беспокоится о благополучии своих младших товарищей, своих более сильных, чем она, юных друзей. Но ещё она заботится о себе. Дорога на небеса вымощена личной выгодой, а кто с этим не согласен — лжец.

-----

Кое-что претерпевает небольшие изменения. Утахиме работает. Утахиме сражается. Утахиме тренируется, чтобы стать сильнее, чтобы уметь переносить боль, оставаясь внешне невредимой. Больше времени она проводит с Сёко, с Гето разговаривает со сдержанной вежливостью, взрывается и не скрывает своих эмоций всякий раз, когда видит Годжо. И порой она ловит обрывки чужих разговоров. «Если Сатору Годжо и Сугуру Гето такие сильные, зачем тратить время на обучение других людей?» «Для чего им нанимать столько сотрудников?» «Для чего платить взрослым, если с этим могут справиться студенты?» «Если они так сильны уже сейчас, почему бы с этого момента не позволить им самим разбираться с миссиями?» Утахиме ненавидит всё это. Она не может не злиться, хотя в жизни так было заведено. Сатору Годжо всегда был любимчиком их мира, он был избран, он был рождён вселять веру в людей, которые будут проповедовать её инакомыслящим. А теперь и Сугуру Гето придётся не сладко. Она ненавидит всё это. Как будто это они несут всю ответственность, думает Утахиме. Я здесь. Я тоже здесь. И она продолжает изгонять проклятия одно за другим.

-----

Яга от них немного отдаляется, его становится меньше в их жизни. Теперь он занят гораздо сильнее. Жизнь в Токийской магической школе приходит в норму, но количество работы, которую он взваливает на свои плечи, увеличивается в десятикратном объёме. Больше миссий, больше заданий. Больше бумажной работы, поскольку руководство сваливает на него всё. Мы хотим, чтобы вы озаботились зачислением двух новых многообещающих студентов, говорят ему. Два мальчика. Как думаете, они справятся? По этой причине он постепенно отдаляется от первокурсников. Ими теперь занимаются другие. Но это не проблема — не то чтобы он окончательно перестал быть их наставником. Просто разговоры, которые он ведёт с ними, становятся всё более редкими. — Чего ты пытаешься этим добиться? — спрашивает его как-то Иджичи. — Ты нужен детям. — Не нужен, — отвечает Яга. — У меня есть другие дела. — Неужели ты думаешь, что им пойдёт на пользу, если тебя постоянно не будет рядом? — С ними всё будет в порядке. И он верит в это. Просто он сейчас занят, занят всегда. Но он верит, что с ними всё будет в порядке. Сатору, Сугуру и Сёко сильные. Они сильны и полны энергии, они легко адаптируются в любой ситуации, а ещё они есть друг у друга. Та миссия доказала это. Они смогут ориентироваться в этом мире без контроля за каждым их шагом, но это не значит, что он совсем их оставил. Он всё ещё рядом, просто не так часто. Поддержку они могут получить у других сотрудников или друг у друга. А если им что-то понадобится, они обязательно придут к нему. Они обязательно будут знать, как попросить о помощи.

-----

Кое-что претерпевает небольшие изменения. Сёко это замечает. Она начинает проводить больше времени с ними обоими, а не только с Гето, но отношения к ним не меняет. Разговаривает с ними, как обычно, смеётся над ними, как обычно, и, как обычно, не слишком вовлекается в отношения между ними. Но Сёко проницательна. Иногда она замечает изменения. В последнее время Гето стал вести себя как-то настороженно. Он начинает нервничать в самых неожиданных ситуациях. Становится напряжённым, сдерживает свои эмоции и отвечает невпопад — кажется, это происходит всегда, когда рядом оказывается Годжо. Был случай, когда Годжо наклонился к Гето слишком близко, так, что их щёки почти соприкоснулись, и Гето в ту же секунду застыл. — Сатору, — сказал он. А после этого с несвойственной себе неуклюжестью поднялся и, извинившись, удалился в уборную. Годжо тогда надулся, делая вид, что он смертельно оскорблён. Но Сёко знает разницу между притворной обидой на его лице и выражением по-настоящему-задет-и-пытается-это-скрыть. Второе встречается редко. И это происходило в тот момент. Он комично нахмурил брови, но его плечи были слишком напряжены, чтобы это выглядело естественно. Любопытно, но это был не единственный раз. Это случается снова. Два раза. Три. Четыре. Это случается снова, и снова, и снова, и Сёко всё-таки задаётся вопросом, действительно ли между ними что-то произошло во время той миссии. Это нормально, что они сблизились и сдружились, что стали смеяться и подшучивать друг над другом, что начали проводить вместе даже больше времени, чем с ней, но здесь явно что-то не так. Эти изменения небольшие, но они бросаются в глаза. И они действительно существуют. Но Сёко никогда не будет их об этом расспрашивать, потому что это не в её природе. Она никогда не будет их об этом расспрашивать, потому что наблюдать за тем, как они, будучи сильнейшими в своём поколении (они выглядят таковыми в глазах общественности сейчас, и так будет всегда), терпят глупые неудачи при попытках взаимодействовать друг с другом, само по себе забавно.

-----

Итак, об этом никто не знает. Ни один человек не мог увидеть те события, поэтому об этом не знает никто. То, что произошло во время миссии в доме в Сибуе, остаётся секретом между ними двумя, между Сатору Годжо и Сугуру Гето. Секретом негласным. Полузабытым.

-----

А вся эта история началась примерно так: Сатору всегда был одинок. Не то чтобы в этом была проблема. Его это полностью устраивало. Но дело было вот в чём. Сатору было пятнадцать лет, и он не понаслышке знал, что такое зависть, что он сам был воплощением смертного греха. Мир прогнётся под твои желания, сказали ему однажды. Но это будет означать, что ты остался один. Но случилось следующее: Сатору поступил в Токийскую магическую школу. Начались занятия. Он познакомился со своим учителем, с другими сотрудниками, со своими одноклассниками. Отмахнулся от любовного письма. Ввязывался в драки. Спорил со всеми. Его направили на миссию по изгнанию проклятий третьего уровня в районе Сибуя. Там он попал в ловушку со своим одноклассником. Вступил в схватку с двумя проклятиями особого уровня. А потом:

-----

— Сатору! Сугуру врывается в территорию. Но Сатору не отвечает. Лежит на земле неподвижно, безжизненно. Когда Сугуру замечает его, то не может сдержаться от того, чтобы не выругаться себе под нос. Боги, его собственные костяшки до сих пор ощущают силу сопротивления территории, а сам он истекает кровью. Он поворачивается к Джишину. Проклятие особого уровня лежит на земле, на приличном расстоянии от него. У него отсутствуют значительные куски плеч и других частей тела. Несмотря на это, он нормально дышит, не задыхается. Смотрит снизу вверх со зловещим спокойствием, приоткрыв слегка рот. Сугуру не осознаёт, что происходит дальше. Следующее, что он помнит, — как уже склонился над Джишином, одной рукой сжимая его шею, а в другой удерживая подобранный с земли большой камень. — Боже мой… — с улыбкой на губах шепчет Джишин. — Это глаза убийцы, манипулятор проклятиями. И Сугуру впечатывает камень ему в лицо. Звук ломающихся костей вызывает омерзение. В стороны разлетается пепел. Сугуру отводит руку и бьёт по этому лицу снова и снова, ещё, ещё и ещё, потому что не видит ничего, кроме неподвижно лежащего тела Сатору на земле, не чувствует ничего, кроме бесконечной, кипящей ярости, захлестнувшей его с головой. Джишин наблюдает за ним, смирившись с судьбой, пока его тело разваливается на части. — Знаешь, — тихо, почти шёпотом говорит он. Голос срывается. — Есть способ нейтрализовать яд. Сугуру останавливается. В этот момент его рука, с призванным шаром с проклятиями на ладони, вытянута в сторону. По земле пробегает дрожь, словно что-то угрожает вырваться наружу. — Это правда, — рот Джишина изгибается в ленивой улыбке, а в следующий миг его лицо перекашивает от злобы. — Ты можешь спасти его, если поцелуешь в губы. Глаза Сугуру застилает красная пелена — Лжец. Он разворачивается и направляется прямо к Сатору. Не оглядывается и не поворачивается, даже когда его проклятия рассекают воздух позади. Когда раздаётся хруст от растерзанного тела, а в воздухе появляется затхлый запах разложения. Когда Джишин, не издав ни звука, умирает. Сугуру бежит к Сатору. Ему без разницы, что происходит вокруг, потому что он сосредоточен только на том, чтобы побыстрее шевелить ногами. Сатору неподвижно лежит на земле, дышит через рот, его глаза почти полностью закрыты. Не теряя времени даром, Сугуру поднимает Сатору, свистом подзывает ската, забирается на него и взмывает в воздух. Они летят на восток так быстро, насколько это возможно. Несмотря на холодный, обжигающий кожу ветер, Сугуру сидит на скате скрестив ноги. Одной рукой он придерживает за спину лежащего у него на коленях Сатору, прижимая его к своей груди. Их окружает необъятное, бесконечное небо. Мили и мили океанической тьмы, прорезаемые неоновыми огнями города под ними. В лунном свете всё ощущается страшнее, чем есть на самом деле. Сугуру прячет лицо под восковой маской спокойствия, и они продолжают лететь; слышно, как внизу бурлит жизнь: гул машин, музыка, голоса. Но Сугуру не чувствует ничего, кроме то холодных, то горячих вспышек, пронзающих тело. Сатору умрёт? Сугуру хочется что-нибудь сломать. Нет. Нет-нет, он не сходит с ума. Он не сходит с ума прямо сейчас, это не паника. Его же в принципе не волнует Сатору Годжо. Совсем. И никогда не волновал, по крайней мере, до этой миссии. Сугуру его ненавидел, испытывал к нему откровенное отвращение, потому что тот был всегда один. Они всегда были готовы вцепиться другу другу в глотки. В те времена Сугуру гораздо лучше умел сдерживать свои эмоции. Но прямо сейчас Сатору лежит в его объятиях, ни на что не реагируя. Он даже не старается дышать. Он ужасающе неподвижен. Одной рукой Сугуру придерживает его за спину, а второй упирается в своё бедро, чтобы сохранять равновесие. Лицом Сатору уткнулся в его плечо, поэтому Сугуру не может его видеть, не может, он не может видеть его. Холодный и сухой ветер больно хлещет по коже. Его в принципе не волнует Сатору. Сейчас они быстренько прилетят в школу, Сатору поставят на ноги, а потом его отругает Яга, и всё будет в порядке, на этом всё закончится, как будто они просто вернулись со старой доброй миссии, с одной их тех, что были раньше… — Сугуру… Приходится приложить все усилия, чтобы не рассыпаться на тысячи осколков. Сугуру опускает взгляд и видит, как Сатору прижимается лбом к его плечу, но его голова повёрнута и он смотрит на него полуприкрытыми глазами, втягивая через рот небольшие порции воздуха. — Сатору, — с накатившей от облегчения дрожью выдыхает Сугуру. Он старается не шевелиться. — Ты слышишь меня? Эй. Сначала Сатору не отвечает. Он смотрит расфокусированным взглядом на Сугуру и одновременно мимо него — в точку, которую сам Сугуру видеть не может. — У тебя, — шепчет Сатору, — у тебя кровь. — Не надо про меня, — сердито говорит Сугуру. — Это тебя отравили. Это ты мог помереть из-за того, что выкинул там. Насколько тебе больно? Сатору немного сдвигает голову в сторону. Проходит несколько секунд, прежде чем Сугуру понимает, что таким образом Сатору пытается покачать головой, но у него особо не получается. — Мне не… не больно. — Не ври мне. — Сугуру, — хрипит Сатору, — у тебя идёт кровь. Блядь, Сугуру сейчас и правда что-нибудь сломает. Почему-то слова Сатору приводят его в ещё большую ярость, чем было секунду назад. Ну что за идиот. — Со мной всё в порядке. Насколько тебе больно? — Мне не… — говорит Сатору, — не больно. — Ты обязан сказать мне, если тебе больно. — Мне не… Сугуру недовольно цыкает. Что-то противное раздирает изнутри его грудь, и спустя несколько мгновений он понимает, что напуган. Напуган до смерти, потому что ничего хорошего нет, если Сатору лжёт, и ничего хорошего нет, если он действительно не ощущает боли. Нет никакой уверенности, что они смогут вернуться в кампус вовремя, потому что до него лететь ещё много миль; ветер вокруг них шумит, словно гром, голова Сугуру раскалывается от боли, и он, как и Сатору, насквозь пропитан кровью и больше не в состоянии мыслить связно. — Ты можешь оставаться в сознании? Ради меня? — спрашивает Сугуру. Сатору двигает головой. Почти незаметный кивок. — Хорошо. У тебя есть проблемы с дыханием. Качает головой. — Ты ощущаешь где-нибудь жжение? Снова качает головой. — Сможешь прямо сейчас пошевелить руками и ногами? Пауза. А потом Сатору неуверенно качает головой ещё раз. — Хорошо, — повторяет Сугуру. Это хорошо. Всё не так уж и плохо. Глаза у Сатору, как и раньше, то фокусируются, то нет, но дыхание стало более ровным. Он больше не задыхается, не корчится от боли и не трясётся так сильно. Возможно, это происходит благодаря отсутствию Рин. Или действие яда начало ослабевать. Или… Сугуру не разрешает себе даже думать об этом. — У тебя… идёт кровь, — шёпотом говорит Сатору. Он приподнимает голову, чтобы взглянуть на Сугуру, и от этого движения на плече остаётся ощущение тепла, или даже жара. — Мда… Неплохо они нас отделали… аж бесит. Кровь на тебе… это так уродливо. Поверить невозможно, что Сатору сказал что-то подобное. У Сугуру невольно вырывается сдавленный смешок. — Благодарю за оценку моего потрёпанного вида. — Я думал… я думал, что ты меня оставишь. Сугуру застывает. Опускает взгляд на Сатору и понимает, что тот даже не смотрит на него. Его затуманенные глаза невидяще разглядывают ткань чужой формы. Он бредит? — Перестань разговаривать, — бормочет Сугуру, потому что всё, что он может сказать кроме этого, может оказаться чересчур откровенным признанием или же причинит ему слишком сильную боль. А может быть, и то, и другое. — Только не засыпай. Не говоря ни слова, Сатору продолжает дышать. Они уже пролетели мимо небоскрёбов и теперь, под висящей высоко в небе луной, направляются к небольшой роще. Сугуру слегка меняет их положение, чтобы устроиться поудобнее и поустойчивее, но тут… Сатору начинает биться в конвульсиях. Сначала появляются мелкие судороги. Его бёдра начинают трястись, и уже в следующую секунду всё его тело швыряет из стороны в сторону, как будто его разрывают на части. Задыхаясь, он широко распахивает глаза, и Сугуру в ужасе наблюдает, как Сатору сильно выгибает спину назад, а его руки взмывают вверх, чтобы накрыть рот. Но не успевает он сделать хоть что-то, как Сатору со всей силы, до крови прокусывает кожу на своей ладони. — Сатору! Сугуру хватает его за оба запястья и тянет их вниз. Резкое движение заставляет их слегка потерять равновесие, поэтому Сугуру быстро перехватывает запястья одной рукой и освобождает другую, чтобы покрепче притянуть Сатору к себе и уберечь их от падения. Глаза Сатору затуманены болью. Он вгрызается в свою нижнюю губу с такой силой, что чуть не прокусывает её до крови. — Где у тебя болит? — настойчиво спрашивает Сугуру. Сатору зажмуривается. Он делает несколько судорожных вдохов, а потом, затихнув на мгновение, открывает глаза и с отчаянием смотрит на Сугуру. — Сатору, что ты… — начинает Сугуру. Что это было? Действие яда снова дало о себе знать? — Перестань кусать губу. Эй. У тебя сейчас кровь пойдёт! — Нет… — задыхаясь, говорит Сатору. — Замолчи, это не… Он не даёт себе закончить, потому что опять прикусывает губу, и на этот раз кровь окрашивает её в красный. Сугуру крепче сжимает его запястья. Сейчас Сатору выглядит так, будто испытывает невыносимую боль, но Сугуру ничего не может с этим сделать — ведь у него заняты обе руки, сесть по-другому здесь невозможно, как и невозможно изменить скорость полёта ската. Сатору продолжает бить крупная дрожь. В губы. — Где у тебя болит? — настаивает на своём Сугуру. — Нет, — стонет Сатору, — прекрати, я… Наверное, Сугуру следовало всё хорошенько обдумать. Наверное, ему следовало быть более благоразумным. А ещё — сохранять присущее ему хладнокровие. Но происходящее прямо сейчас лишает его самообладания — всего лишь чуть-чуть или же в самый раз — он смотрит на руки Сатору, на его полуприкрытые глаза, голубые в лунном свете, цвета щемящей тоски — и в его груди распускается тайна. Он надавливает на спину Сатору, притягивает его к себе и целует.

-----

Сатору чувствует, как чья-то рука притягивает его к себе и чьи-то губы прижимаются к его собственным. Сугуру. Сатору выдыхает в его рот. Пальцы вокруг запястий дёргаются. Где-то в груди его терзает боль, словно острые ногти расцарапывают внутренности. Это мучительные, режущие ощущения, но Сатору сейчас нет до них никакого дела. С самого начала в этом поцелуе нет нежности. Он грубый, жадный, заставляет кожу пылать огнём; от соприкосновения их губ по всей длине позвоночника разливается тепло. Желая большего, Сатору приоткрывает рот. Он сильнее прижимается к Сугуру и начинает медленно отвечать на поцелуй, от чего чужие пальцы впиваются в его спину. Сугуру наклоняет голову, быстро проводит языком по внутреннему уголку рта Сатору. И заглушает вырвавшийся из груди Сатору стон. У этого поцелуя вкус крови. Он крепкий, как сталь. Сатору льнёт к Сугуру всё ближе, их бёдра плотно прижимаются друг к другу, а руки оказываются зажаты между ними — при каждом соприкосновении Сатору не может сдержать рвущиеся наружу сдавленные звуки. Нижняя губа саднит в том месте, где он её прокусил. Когда Сатору открывает глаза, то тает от вида Сугуру. Помимо желания и нежности к нему, на лице Сугуру, в резкой линии его челюсти, читается удивительная настойчивость, напряжение на грани с разочарованием. Это не из-за меня, уверен Сатору, но он почему-то расстроен. Такое ощущение, что он пустил бы в ход зубы, если бы отпустил себя. А потом всё исчезает. Сугуру отрывается от него. Вздрогнув от разрыва контакта, Сатору хватает ртом воздух. Неожиданно в голову приходит очень острое осознание того, как крепко его бёдра стискивают Сугуру, как нижняя часть его тела плотно прижата к Сугуру и как он не может высвободить собственные запястья. А когда он наклоняет голову, чтобы посмотреть вниз, глаза Сугуру широко раскрываются. Его щёки пылают. Ветер раздувает длинные волосы, прикрывая непослушными прядями сложное выражение его лица. — Сатору, — говорит Сугуру, и почему он выглядит так, словно у него разбито сердце? — Я… Сатору внимательно смотрит на него. От одного лишь вида Сугуру становится не по себе. Боль, которая всего несколько минут назад расцветала по всему телу Сатору, разливая огонь по венам и втыкая иголки в органы, теперь сбавила обороты и превратилась в ноющую. Её вполне можно терпеть. Можно вынести. Но по какой-то причине вид Сугуру, смотрящего на него с пронзительной тоской, с размазанной по коже кровью, причиняет Сатору душевную боль. В его голове пульсирует кровь. Он не хочет думать. Он этого не вынесет. Он не хочет думать. — Сугуру, — шепчет он срывающимся голосом. — Отпусти меня. На мгновение глаза Сугуру расширяются, и в них мелькает расстройство. Но это длится не больше секунды. Вернув своё самообладание, которое, по его мнению, может служить оправданием для всего, что угодно, он очень медленно разжимает пальцы на запястьях. Сатору пытается встретиться с ним взглядом, но Сугуру отводит глаза. Сатору знает, что его собственные глаза расфокусированы. Он знает, что его щёки горят, а губы покраснели. Знает, что он не в состоянии сейчас связно разговаривать, боль по-прежнему раздирает его горло. И знает, что вместо разума им управляют инстинкты. И поэтому он делает то единственное, о чём способен думать в этот момент. Что бы ни увидел Сугуру на его лице, когда поднял на него глаза, что бы ни заставило Сатору обхватить его одной рукой за шею, положив другую на щёку, и поцеловать — это не может быть чем-то меньшим, чем сходящая с гор лавина. У Сугуру вырывается потрясённый, полузадушенный звук, но Сатору не отстраняется. Проходит пара секунд, прежде чем удивление оставляет Сугуру и он расслабляется, а после этого он низко стонет и сильно сжимает пальцы на талии Сатору, привлекая его к себе, и Сатору полностью открывается навстречу поцелую, как человек, которого только что вытащили с того света. Вкус крови и чего-то сладкого и тёплого удерживает его на земле. Мимо проплывают краски города, переливаясь, как северное сияние. Позже он не вспомнит об этом. Позже боль, которую испытывал Сатору, станет невозможно игнорировать и он потеряет сознание. Он повиснет в объятиях Сугуру, и тот запаникует, но почти сразу паника отступит, и его охватят другие чувства: нежность и гнев. Позже они доберутся до кампуса. Сугуру будет настаивать на том, чтобы первому помощь оказали Сатору, несмотря на то, что его собственная кровь зальёт всё вокруг. Позже Сугуру узнает, что Сатору ничего не помнит. Врачи скажут ему, что Сатору Годжо даже потом вряд ли вспомнит хоть что-то после своего второго Расширения территории. Он был слишком измучен, скажут они. Вы оба долго голодали. Вся затраченная энергия истощила его мозг. Когда это произойдёт, рядом с Сугуру будет находиться Сёко, и она заметит на его лице смесь ужаса, сожаления и чего-то ещё. Позже он будет приходить к Сатору в необычное время. Только когда тот спит. Позже Сёко увидит, как они будут ходить вокруг да около друг друга. Она услышит просьбу Сатору о новой форме. Выслушает его вопросы. Она увидит, как Сугуру часами торчит в дверях медблока до тех пор, пока изнутри не перестанут доноситься звуки — а это происходит либо поздней ночью, либо ранним утром — и заходит только тогда, когда уверен в том, что Сатору спит. И тогда Сёко ненароком скажет ему прийти в то время, когда Сатору уже проснётся. Позже в магическом мире начнут перешёптываться. Сильнейшие в своём поколении. Слухи будут распространяться, как и свойственно любым слухам. Все события этой миссии частично станут вымыслом, собранным из историй, сочинённых на основе этих слухов. Вышеупомянутые истории разойдутся так масштабно, что никто не будет знать точно, что же произошло на самом деле. А позже эти воспоминания будут использованы против них самих. Спустя тринадцать лет эти воспоминания будут использованы против них самих, когда они вновь окажутся в Сибуе. К тому времени оба повзрослеют, один из них будет более жив, чем второй. Господи, на кого они только будут там похожи. Два смертных тела, ожидающих, когда время и дерьмовая судьба настигнут их. И ждать им будет нечего, кроме разрушения. Но сейчас всё это не имеет значения. Это ты, думают оба. Только ты. Руки Сатору на щеках Сугуру, руки Сугуру на спине Сатору. Ветер перебирает их волосы, пока они прижимаются друг к другу в настоящем, сомкнув веки в молитве Богу, веру к которому мы храним всегда. Ни один из них не умеет отпускать, поэтому Сатору обнимает Сугуру крепче, улыбаясь в поцелуй, словно он нужен ему, как воздух, а Сугуру смеётся искренне, счастливо, его переполняет радость. И сейчас абсолютно всё — их разгорячённые тела, лунный свет над головой и город под ногами, простирающийся за пределы видимости горизонт — абсолютно всё превращает этот момент в золото.