Смоль и кровь

То странная была неделя: во вторник Билли узнал, что у него несколько здоровенных неоперабельных опухолей, которые совсем скоро начнут давить на стенки черепа и буквально разрывать его голову, а в пятницу пацаны решили поиграть в демократию и приняли Старлайт в отряд. Бутчер так до конца и не осознал, какая из новостей была для него мучительнее. Выбор без выбора. Рак взъёбывает Билли физически, а Энни, что принялась потихоньку прибирать власть в бюро к своим рукам — морально. Энни терпит музыкальные перформансы Кимико и пытается втолковать ей основы нотной грамоты. Энни следит, чтобы никто не трогал вещи ММ — ну или чтоб их хотя бы протирали спиртовыми салфетками после использования. Энни смотрит на кашляющего кровью Бутчера с заслуженным презрением и нескрываемым облегчением, потому что Хьюи такая участь её же молитвами обошла стороной, а ещё с жалостью — и это хуже всего. Старлайт жалеет его так, как жалеют исходящих пеной чумных собак. Энни покупает для Билли ту модную термокружку с трубочкой, от которой ссутся все подростки в соцсетях, и в конце каждого рабочего дня молча достаёт её из мусорной корзины, тщательно отмывает и наполняет свежей водой. Энни стойко выносит бутчеровскую полуулыбку-полуоскал и не кривится при виде вымазанных в бурой мокроте салфеток. Энни в своей блядской заботе походит на обмотанную С-4 шахидку в вагоне метро — такая же непрошеная, уверенная и неумолимая. Энни. Энни. Энни. Экран мобильника подмигивает её именем. Им же надрывно трещит дверной звонок. — Билли, открой, пожалуйста, — из-за двери доносится нежный голос, который теряет самообладание в считанные секунды и наливается сталью. — Бутчер, либо откроешь сам, либо я выломаю замок. В глубине квартиры очень тяжело вздыхают. Мисс-портативный-электрогенератор точно понимает, что хозяин дома — вероятнее всего, из-за включенного чайника. — Не ты ставила, не тебе ломать, Тинкербелл, — Билли открывать не торопится и специально возится с цепью на двери подольше. В тусклом коридорном освещении его физиономия, выглядывающая из-за косяка, кажется землисто-серой. — Чем могу служить, ваше высочество? — Ты не появлялся в бюро несколько дней и не отвечал на звонки, — тон дрожит, но Энни из последних сил пытается держать лицо. Выглядит при этом Старлайт откровенно измученно: идеальные золотистые локоны распустились, и без того острые скулы обозначились ещё сильнее, а под глазами, этими удивительно пустыми и безжизненными глазами, каких не ждёшь увидеть у наивной дуры из американской глубинки, залегли круги. — И что? Собираешься выпиздить меня за прогулы, босс? — невесело ухмыляется Бутчер. — Или о штрафе договоримся? Натурой примешь? — Ребята беспокоятся о тебе, — Энни даже руки не подняла, но Билли будто бы очень явно ощутил щекой не случившуюся пощечину. — Схуяли? Пусть лучше о себе похлопочут. Могут ещё кошку завести, если им так хочется о ком-то трястись и выгребать чужое говно. На дне тёмной радужки Старлайт вспыхивает искра — ей в такт мерцают лампочки в коридоре, сбоит гундящий дикторским голосом телевизор, по второму разу шипит давно вскипевший чайник. И снова кто-то очень тяжело, хрипло и болезненно вздыхает в квартире. Энни медленно моргает, пытаясь понять, не послышалось ли ей. Не послышалось. — Знаешь, Бутчер, я почему-то совершенно не удивлена, что объявленная в розыск террористка лежит именно на твоём диване. Я... — Старлайт силится подобрать слова на вдохе, по-рыбьи хватая ртом воздух, но моментально сдаётся. — Блять, когда же это всё закончится? Энни знает: едва дышащую девушку с обмотанной бинтом грудью зовут Мари. Она — причина двух её последних бессонных ночей и очередного массового психоза у всего отдела связей с общественностью в Vought. Ответственность за чудовищную резню в университете возложили на плечи нескольких друзей-студентов; всех их поймали без особого труда, но только ей — бывшей Стражнице Годолкина и коронованной кровавой королеве — удалось сбежать. И от кого сбежать — от ебаного Хоумлендера! И она лежит здесь, в пропахшем бетадином и потом хосписе имени Уильяма Бутчера — изувеченная, стонущая от боли, но живая. Старлайт кончиками пальцев дотрагивается до её запястья, нащупывает пульс — и в этот же момент готова вновь уверовать в Отца, Сына и Святого Духа. — Сдашь меня Мэллори? — Билли, будто чёрт из сказок, повисает над левым плечом Энни. — Не знаю... Нет, не сдам, — наконец-то выдыхает Старлайт. — Это ты её замотал? — А кто же ещё? Я, — Бутчер неожиданно притихает и переходит на полушёпот. — Но ожоги всё равно не заживают. Энни чувствует, каким жаром пышут лазерные струпья под желтоватым от сукровицы бинтом и как глубоко пробралось испепеляющее тепло в плоть. — Чудо, что она вообще жива, Билли. Прояви терпение. — Ты можешь её исцелить? — что-то странное переливается в голосе Бутчера, почти слёзное. — Ты же Иисусья дочь, давай, ручками своими с божественным светом её пощупай, помолись кому надо. — Если бы это так работало, ты бы не умирал от рака, — огрызается Энни и отмахивается от Билли, который своим дыханием нагрел ей ухо. — Ей хватило сил пережить лазеры Хоума, думаю, она отрегенирирует сама, но это будет сложно и очень затратно для её тела. Вероятно, тебе стоит почаще менять ей повязки и накладывать больше охлаждающей мази, раз она тебе дорога. Бутчер поджимает губы в немом протесте. Дорога, как же. — Мари меня обезболивает. Она всего лишь ходячая доза лидокаина. — А ещё Мари единственная, кто может нам рассказать, что случилось в Годолкине, — Старлайт встаёт с корточек и оборачивается на Бутчера. — Я знаю, как работают Vought, и ни капли не верю в их версию. Энни смотрит внимательно — без презрения и жалости. Она разглядывает лицо Билли, скользит взглядом по неаккуратной колючей бороде и куску непокрытой воротом водолазки сильной шеи. После выписки из госпиталя Бутчер походил на собственную блеклую тень. Теперь он прятал в этой бесконечной черноте что-то трепетное, яркое, но слишком личное. Он очень старается сохранить тайну и думает, что глупышка Энни не поймёт или проглядит, но это самое «слишком личное» пробивается ростком ромашки сквозь трещину в асфальте. Энни не может этого не заметить. Энни впервые за эти бесконечные два дня хочется улыбнуться.