Подпиши своим именем

***

Чимин планирует сидеть дома и никому не показываться на глаза по меньшей мере целую вечность, разбираясь в себе и своих чувствах, но ему не дают. Уже на следующий день он получает полные беспокойства сообщения от Чонгука, отвечает на них короткими «со мной все в порядке, я все позже объясню, прости», а потом смотрит на их диалог, где каждая его фраза заканчивается этим «прости»… и осознает, что ответ уже перед ним, он просто не хочет его принимать. Можно, он примет его завтра, не сегодня? Можно, он вообще его не примет? Но Чонгук оказывается не из тех, кто будет терпеливо сидеть и ждать, пока Чимин не перестанет бежать от неудобной правды в уютный мир безответственности. Чонгук оказывается из таких же настойчивых, как сам Чимин, которые и измором взять могут, если очень надо. «Можешь выйти, пожалуйста? Я у твоего дома». Чимин лежит в кровати и смотрит на только что пришедшую смс-ку, понимая, что не готов. Он не готов ни к разговору, ни к тому, чтобы сделать то, что должен. Но будет ли он готов хоть когда-то? Можно ли подготовиться к тому, чтобы разбить кому-то сердце? Особенно если этот кто-то тебе небезразличен. «Я хочу поговорить. Пожалуйста, это важно», — присылает Чонгук новое сообщение. Чимин пытается поставить себя на его место. Наверное, если бы от него сбежали на следующий же день после признания, ничего не объяснив, а потом прятались, он бы тоже хотел поговорить. И ему бы тоже казалось это важным. И Чонгук точно не заслужил, чтобы его игнорировали. «Дай мне минутку, я сейчас выйду». Чимин отправляет ему смс-ку и выбирается из своего уютного гнездышка. Приглаживает волосы, набрасывает на плечи кардиган, прямо поверх домашней одежды, и выходит, прихватив телефон. Пока Чимин спускается на лифте и выходит из подъезда, он пытается придумать, что будет говорить. Как сказать все так, чтобы не ранить и не обидеть? Возможно ли это вообще? Как только он оказывается на улице, вечерняя прохлада пытается забраться под футболку, и Чимин ежится, запахивая кардиган. — Это не настолько срочно, я бы подождал, пока ты оденешься потеплее, — подает голос Чонгук. Он сидит на подвесных качелях на детской площадке, прямо напротив подъездной двери. — Дать тебе джинсовку? Он уже собирается снять с себя куртку, но Чимин останавливает его: — Не надо. Не… Не заставляй меня чувствовать себя еще более виноватым, — думает он, запнувшись и так и не договорив. — Я сейчас привыкну, — он пытается придать своему голосу бодрости и подходит ближе, тоже усаживаясь на качелях. — Просто слишком резкая смена климата. Он натянуто улыбается, но Чонгук на его улыбку не отвечает. Он выглядит очень грустным. Он выглядит так, словно пришел на казнь, словно уже знает все, что ему скажет Чимин. — Ты в порядке? — спрашивает он, внимательно рассматривая его лицо в свете уличного фонаря. — Смотря что считать порядком, — неловко отшучивается Чимин, отворачиваясь. Тишина, которая остается после его шутки, еще более неловкая. Он судорожно обдумывает, с чего начать этот разговор. «Давай расстанемся? Хотя мы даже не успели договориться, что встречаемся, но в любом случае, я уже передумал». Плохо. «Я не хочу тебя обидеть, но именно это сейчас и сделаю». Еще хуже. «Ты мне нравишься, но недостаточно, чтобы я выбрал тебя». Полный провал. Но неожиданно первым начинает говорить Чонгук: — Прости меня, хен, я не хотел этого делать… — Чимин удивленно поворачивает к нему голову, не понимая, за что тот может извиняться, а Чонгук продолжает, немного бессвязно от волнения: — Ты просто ничего не объяснил, и пропал, и я не знал… Это вообще случайно получилось, понимаешь? Я не собирался читать твое письмо, просто заметил ее на полке, ту книгу, вспомнил, что ты держал ее в руках в тот вечер, и… ты говорил что-то о том, что я оставлял тебе книги, что-то в них писал, стихи какие-то, и я заглянул, подумал, вдруг там что-то, а там действительно письмо… Вот. Он достает из сумки-почтальонки книгу и, смущенно глядя куда-то Чимину в плечо, протягивает ему. Это «Тайна сердца». Чимин забирает ее, открывает и находит внутри свое послание, так и не достигшее адресата. Призрак, наверное, даже не успел заметить, что на полках его что-то ждет. Чимин оставил книгу перед самым уходом, а потом целовался с Чонгуком у кофейни, и если Призрак был тем самым другом, который пошел за сигаретами, он это видел. А на следующий день наблюдал, как они договариваются о свидании. Его друг и омега, в которого он влюблен — хуже не придумаешь. Так что Призраку уж точно было не до книг. Чимин вдруг понимает, что если бы не спешил так, если бы подождал со своими догадками всего день, все могло сложиться совсем иначе. Призрак нашел бы это письмо утром, как и предполагалось, и, может, решился позвонить или хотя бы написать. — Я не собирался читать, — с виноватым видом повторяет Чонгук. — Я не читаю чужих писем, но ты молчал и я… — Все в порядке, — тихо перебивает его Чимин. — Я бы на твоем месте тоже прочитал. Он и прочитал. В тот день он прочитал намного больше, чем одно письмо, не ему осуждать чужое любопытство. — Ты… — начинает Чонгук, но его голос срывается. Он прочищает горло. — Ты перепутал меня с этим человеком, да?.. С тем, кому хотел сказать что-то важное? Ты думал, это я?.. Поэтому ответил на поцелуй и… и согласился на свидание?.. Он знает, — понимает Чимин, заглядывая ему в глаза. Чонгук знает ответы на свои вопросы, ему просто нужно услышать их от него. Он действительно пришел на казнь. И все равно в его взгляде прячется слабая надежда, что он ошибся и все понял неправильно… Убивать чью-то надежду — это, оказывается, тоже больно. — Прости, — со всей искренностью говорит Чимин. — Я не хотел, чтобы так вышло… Чонгук кивает и поджимает губы, как будто хочет улыбнуться, но не может, слишком горько. Он тут же отворачивается. Линия его челюсти обостряется, когда он сжимает зубы и смотрит наверх, глубоко вдыхая. Чимину очень хочется его хоть как-то утешить, но он понимает, что любые его попытки только заденут Чонгука еще сильнее. Когда отрываешь пластырь от раны, нужно делать это медленно и аккуратно, но решительно. А не прижимать его обратно в попытках немножко облегчить боль. — Черт, я должен был догадаться, — бормочет Чонгук. — Ты всегда такой приветливый и общительный, но близко к себе не подпускаешь, ты так долго не хотел замечать моих попыток, а тут приходишь и говоришь, что наконец-то все понял. Что вот он я, рядом, и больше никого искать не надо. Я должен был догадаться, что это не момент осознания, мол, я такой классный, что лучше ты уже не найдешь, — с его губ срывается невеселый смешок. — Ты говорил буквально. Господи, я идиот… — Чонгук, послушай, — осторожно начинает Чимин. — Я не хочу, чтобы ты думал, будто проблема в тебе или ты недостаточно классный. И я игнорировал твои попытки сблизиться не потому, что ты мне не нравился. Наоборот, я делал это потому, что ты мне нравился. Чонгук смотрит на него, непонимающе нахмурившись. — Да, нравился. Ты замечательный, кому бы ты не понравился? — Чимин извиняюще улыбается. Ему действительно жаль, но он должен это сделать. Пора отрывать пластырь окончательно: — Но влюблен я был в другого. И влюблен в него до сих пор… И каждый раз, когда я смотрел на тебя, мне казалось, что я предаю его. Поэтому я не позволял себе даже думать о тебе. И поэтому так обрадовался, когда подумал, что ты и есть Призрак. — Призрак? — растерянно переспрашивает Чонгук. — Это тот, кому ты написал письмо? — Да. Я даже имени его не знаю, поэтому называю Призраком. Глупо, правда? — Чимин пытается скрыть за тихим смешком смущение. — Мы ни разу даже не виделись, а я в него влюбился… — Ну, тогда у меня не было ни шанса, — Чонгук слабо дергает уголком губ, но это все еще слишком горько, чтобы считаться за улыбку. — Этот парень сумел украсть твое сердце, ни разу не показавшись на глаза. Мне с таким не тягаться… Он снова отворачивается, опустив глаза. Чимин не нарушает молчания, не зная, что еще сказать. На самом деле, он бы хотел задать один вопрос, но не уверен, что это правильно — задавать его Чонгуку, тем более сейчас. Но тот, словно подталкивая его к этому, интересуется: — И ты до сих пор не знаешь, кто он? Твой Призрак. — Теперь знаю. Узнал в тот день, точнее… я так и не познакомился с ним нормально, просто увидел. — Чимин несмело покусывает нижнюю губу, пытаясь удержать себя от расспросов, но желание узнать оказывается сильнее. Как бы ему ни было жаль, Чонгук — единственная ниточка, ведущая к Призраку. — Тот твой друг, он был тогда в кофейне. Невысокий, весь в черном, он сидел с ноутбуком… потом еще подходил к тебе, ты говорил ему, что идешь на свидание. — Стой, Юнги-хен? — Чонгук распахивает глаза, изумленно глядя на Чимина. — Это он?.. — Так вот как его зовут?.. Чимин ничего не может с собой поделать: он впервые слышит имя Призрака, и это вызывает у него нежную мечтательную улыбку, которую он не в силах сдержать. Наверняка он сейчас выглядит просто до безобразия влюбленным, и потому отворачивается, смущенно опуская лицо. — Юнги… — шепчет себе под нос Чимин, пробуя это имя. Оно ложится на язык так, словно он всю жизнь его произносил. Словно всегда только так Призрака и называл. Юнги-хен. Он ведь хен, да? Он же старше?.. — Кажется, я теперь понимаю, — вдруг задумчиво бормочет Чонгук. Он невидящим взглядом смотрит перед собой, глубоко погрузившись в свои мысли. — Что именно?.. — осторожно спрашивает Чимин. Он просто не может удержаться, если это касается Призрака. — Почему он так ожил. — Чонгук делает паузу, с сомнением косится на него, но все же продолжает: — Юнги-хен, он… У него был непростой период. Диагностированная депрессия, эмоциональное выгорание. «Жизнь потеряла вкус, а слова — смысл», так он мне говорил… А потом стал оживать на глазах. Весной даже начал активно искать издательство, чтобы выпустить собственный сборник стихов. Я до этого и не знал, что он стихи пишет… а тут так загорелся — «я должен это сделать, это важно». Знаешь, я давно уже не видел, чтобы он с таким рвением за что-то брался. Сначала мне казалось, это антидепрессанты действуют. — Чонгук коротко усмехается и с тоской в глазах смотрит на Чимина. — А теперь понимаю… Похоже, не ты один влюблен. Чимин чувствует, что краснеет, и неловко отводит взгляд. Он уговаривает себя не наседать, но Чонгук сам предлагает: — Да спрашивай уже. Я же вижу, что ты хочешь. — Мы можем не говорить о нем, если тебе неприятно… — Все окей. Тебе ведь интересно. До чертиков. Любопытство разгорается в Чимине ярким огоньком, переплетаясь с приятным легким волнением, какое бывает, когда собираешься открыть рождественский подарок. — Вы давно с ним знакомы? Близко дружите? Какой он? Чонгук немного раздумывает, прежде чем ответить, рассеянно облизывает губы. — Он… знаешь, иногда кажется, что он так глубоко сидит в своей скорлупе, что его оттуда и клещами не вытащишь. Но если проявить немного терпения, получаешь шанс узнать, что на самом деле он классный. Мы знакомы еще с детства, живем рядом. Раньше не особо общались, но потом он неожиданно помог мне с работой. Устроил вот в кофейню, еще и сам всему научил… — Подожди, в эту кофейню, где ты сейчас работаешь? — Ага. По блату, — усмехается Чонгук. — Это кофейня его отца. — Что, правда? — восклицает Чимин и тут же смущается своей несдержанности, прикрыв рот ладошкой и пристыженно оглянувшись. Это было громко. Чонгук хмыкает, наблюдая за ним. — Да. Только он там не работает. Точнее как, технически — работает, когда сидит там, просто занимается своими делами. Он статьи пишет для сайтов, переводы делает, такое. Удаленка, так что ему все равно, где штаны протирать и по клавишам стучать, вот и приходит к нам. В последнее время он часто засиживается до закрытия, поэтому мы обычно идем домой вместе. Или можем после смены зайти куда-нибудь, поужинать и поболтать. Не скажу, что мы такие уж близкие друзья, просто всем иногда хочется общения, даже интровертам вроде него… Чимин кивает и снова покусывает губы, пытаясь хоть немного унять это чертово любопытство, но терпеливость — это вообще не про него. — А что с его сборником? Он договорился с каким-то издательством? — Конечно. У него уже презентация книги завтра. — Что, правда?! — Теперь Чимина даже громкость не смущает, не до того. Охренеть, это же просто шикарная новость! У Призрака получилось! — Но это пока не сольник, если что, — уточняет Чонгук. — Альманах. Его стихи туда в последний момент включили, вроде как на пробу, зайдет ли читателям. — Не важно, — отмахивается Чимин, счастливо улыбаясь, — как для первой публикации — это просто отлично! Чонгук несколько секунд молча рассматривает его лицо, что-то обдумывая, а потом глубоко вздыхает и с выражением покорнейшего смирения перед неизбежным спрашивает: — Тебе дать адрес? Ему не помешает поддержка завтра. Чимин из уважения к его чувствам пытается притушить свою бурную радость и скромно отвечает: — Было бы здорово. Чонгук кивает, достает телефон и снимает блокировку с экрана. — Был бы это кто-то другой, а не Юнги-хен, — ворчит он себе под нос, — хрена с два я бы помогал ему уводить у меня омегу… Чимин, прижавшись виском к тросу, на котором подвешены качели, с легкой улыбкой смотрит на его хмурое лицо, освещенное холодным бледным светом от экрана. — Ты очень хороший человек, ты это знаешь? — Это все равно мне не помогает, — грустно отзывается Чонгук. — Скинул. — Он прячет телефон обратно в карман джинсов и поднимает взгляд на Чимина. — Можно, я тоже кое-что спрошу? — Конечно, спрашивай. — Почему ты подумал, что я — твой Призрак? — Да многое совпало, — бормочет Чимин и отводит глаза, снова ощущая неловкость. — По крайней мере, мне тогда так показалось. А потом я спросил тебя о той книге, «Невеста дракона», помнишь? И ты сказал, она твоя. А мне ее оставил Призрак. Чонгук с рассеянным видом открывает рот, словно хочет еще что-то спросить, а затем шумно вздыхает, морщится и трет лоб рукой. — Черт, как глупо вышло… — его лицо приобретает немного пристыженное выражение. — Она и правда была моя. А потом я отдал ее Юнги-хену. Я иногда подгоняю ему такие романчики, когда мне встречается прямо отборная дичь, он такое любит. Не в том смысле, что ему нравятся плохие книги, он вроде как… Он замолкает, пытаясь сформулировать мысль, и Чимин подсказывает: — Изучает их в исследовательских целях? — Точно, — усмехается Чонгук и пожимает плечами: — Такие вот у него развлечения. Специфические. — Все лучше, чем красная комната, — пытается шутить Чимин. Чонгук согласно хмыкает. — Иди уже домой, замерзнешь тут скоро, — он окидывает его укоризненным взглядом. — Специально так оделся, чтобы со мной долго не сидеть, да? — Он поднимается с качелей и забирает свою сумку, подвешенную рядом на металлическую опору. — Я тоже пойду… — Мне очень жаль, что все так получилось, — снова говорит Чимин, разглядывая его широкую спину. — Прости… — Не надо, — обрывает его Чонгук. — Хватит извиняться уже… От того, что ты чувствуешь себя виноватым, мне ни капельки не легче. — Он резко разворачивается и решительно смотрит Чимину в глаза. — Лучше пообещай мне кое-что. — Что? — Не избегай меня. Даже если первое время будет неловко. Это мои чувства, я с ними так или иначе разберусь, это не твоя проблема. А ты… Приходи за кофе. В конце концов, лучшего карамельного латте, чем мой, ты не найдешь во всем Сеуле. Он снова пытается улыбнуться, и в этот раз у него получается. Почти. — Заметано. — Тогда до встречи, Чимин-хен. Чимин еще ненадолго остается на качелях, провожая взглядом Чонгука, пока тот не исчезает за углом дома. На удивление, после этого разговора становится немного легче.

***

Утро следующего дня выдается нервным и суетливым. Чимин долго перебирает свой шкаф, пытаясь подобрать одежду, несколько раз полностью меняет образ, укладывает волосы и даже откапывает в глубинах комода свою скромную косметичку. Это же не свидание — пытается он успокоить себя, но гора отбракованных вещей на кровати всем своим укоризненным видом намекают ему заткнуться. — Я сказал, не свидание, — упрямо возражает им Чимин. Какое свидание? Он пока даже не знает, что из этого всего получится. Но в одном Чимин уверен на все тысячу процентов — в такой важный для Призрака день он должен быть там. И, что важнее, — он этого хочет. Презентация проходит в обычном книжном магазине в одном из торговых центров, где Чимин раньше частенько бывал. То, что место знакомое, играет ему на руку: он успевает спрятаться в тени полок с книгами прежде, чем его хоть кто-то замечает, тем более Призрак, и быстро находит удобное для наблюдения место, откуда ему хорошо видно сидящих за длинным столом авторов. Народу на презентацию собралось довольно много, как по меркам столь скромного мероприятия, и Чимин делает вывод, что в этом альманахе опубликованы работы уже известных поэтов, у которых есть фанаты, готовые их поддержать. Должно быть, это заставляет Призрака нервничать еще больше, ведь для него это первый раз. Поэтому Чимин и прячется пока от него — не хочет добавлять ему лишних поводов для переживаний раньше времени. Призрак и без того, похоже, весь на иголках. Для него, человека, который вообще не привык быть в центре внимания, тем более перед толпой незнакомцев, это наверняка серьезный вызов, но он держится стойко и старается не показывать этого. Только напряженная поза все равно выдает его. Он постоянно одергивает манжеты белой рубашки, заправляет черные пряди челки за ухо, но они то и дело выскальзывают и лезут в глаза. Его явно заставили приодеться, раз уж это промо-мероприятие, и ему с непривычки некомфортно без своих уютных толстовок. Но ему очень идет. Строгая классика придает ему шарма, а белый цвет как будто еще больше высветляет и без того бледную кожу, делая ее почти фарфоровой. Чимин вдруг понимает, что зря считал внешность Призрака неприметной. Просто она не настолько очевидно необычная, как у того же Чонгука, и чтобы увидеть его красоту — нужно присмотреться. Она у него тоже немного призрачная, эта красота, а он обычно не делает ничего, чтобы подчеркнуть ее и помочь заметить другим. И это немного обидно. Но сейчас, когда у Чимина есть возможность понаблюдать и рассмотреть Призрака как следует, он ловит себя на том, что любуется. Любуется его фарфоровой кожей, неожиданно милыми чертами лица и завораживающими глазами. У них немного хищная форма, и густые черные брови вразлет лишь усиливают это впечатление, но взгляд — глубокий и внимательный — выдает в Призраке человека спокойного и вдумчивого, и такой контраст выглядит интригующе. А когда Чимин впервые по-настоящему слышит его голос, он и вовсе пропадает. Раньше он лишь мельком мог уловить пару фраз, сказанных им, Призрак говорил тихо и немного невнятно, но теперь он декламирует свое стихотворение во время презентации, и его голос приобретает силу и четкость, раскрывается приятным низким тембром, который уносит Чимина куда-то далеко за пределы этого маленького книжного магазинчика. Он и так умеет? — удивляется Чимин, а потом до него доходит, что Призрак, наверное, тренировался. Много тренировался, зная, что ему предстоит читать на публику. Потому что если он за что-то берется — он старается сделать это хорошо. Прислонившись плечом к стеллажу с книгами, Чимин украдкой смотрит на него, ощущая что-то очень похожее на гордость. Он абсолютно уверен, что это только начало непростого пути для Призрака, но однажды обязательно наступит момент, когда тот будет сидеть перед аудиторией один и точно так же зачитывать написанные им строки, только уже для своих фанатов. Это просто вопрос времени. После того, как читатели задают вопросы авторам и презентация заканчивается, у желающих появляется возможность подойти взять автограф. Чимин видит вереницы людей, что выстроились перед другими поэтами, и подмечает отсутствующее, скучающее выражение на лице Призрака. Тот тоже должен сидеть там на случай, если его автограф кто-то попросит, но он явно не ждет, что это взаправду произойдет. Должно быть поэтому он и не замечает Чимина, пока тот не останавливается прямо перед ним, держа в руках записную книжку в дымчато-фиолетовом переплете. Призрак сначала задерживает взгляд на ней, сходит с лица и еще больше бледнеет, хотя казалось бы, куда уж ему. А потом вскидывает глаза выше и смотрит на лицо Чимина с неподдельным изумлением. Как будто призрака увидел. Чимин прикусывает нижнюю губу, чтобы сдержать рвущийся из груди неуместный смешок, вызванный этой мыслью. И протягивает записную книжку: — Подпишешь для меня? На самом деле, он тоже дико волнуется. Волнуется просто от мысли, что они впервые разговаривают друг с другом вживую, что он наконец-то может видеть перед собой не только слова на бумаге, но и человека, который их оставлял… Сердце вдруг замирает, и Чимин невольно затаивает дыхание, когда Призрак смотрит ему прямо в глаза — так пристально, словно пытается разгадать по ним, что стоит за всем этим. Вблизи его проницательный взгляд кажется еще более завораживающим, и на мгновение Чимин в нем теряется. Или ему кажется, что это только мгновение? Он не знает, сколько на самом деле длится эта пауза, прежде чем он вспоминает, за чем пришел. — Ты обещал мне свой сборник с автографом, — тихо добавляет он. — Но оставил его неподписанным. Призрак снова опускает глаза на записную книжку. Несколько секунд он просто напряженно смотрит на нее, и уже кажется, что хочет сбежать. Привычно спрятаться. Но вместо этого он осторожно забирает свой блокнот. Его руки заметно дрожат. Он поднимает лежащую рядом ручку, но тут же роняет ее, та отскакивает от столешницы и падает куда-то на пол возле его ног. — Черт, — едва слышно шипит он и уже собирается наклониться за ней, но Чимин протягивает ему свой фиолетовый маркер, делая вид, что не замечает этот легкий румянец, появившийся на его щеках. — Лучше этим. Люблю фиолетовый цвет. Призрак задерживает взгляд на маркере, а затем берет его с таким благоговением, словно перед ним чосонская реликвия, которая может рассыпаться прямо в руках от неосторожного обращения. Чимин смотрит на его красивые длинные пальцы, на широкие ладони с витиеватым рисунком вен на них, на то, как Призрак нежно обхватывает и снимает колпачок, и осознает, что румянец теперь покрывает и его щеки тоже. Призрак меж тем открывает записную книжку. — Как… — его голос снова тихий и звучит очень хрипло, но он прочищает горло и спрашивает уже увереннее: — Как ты хочешь, чтобы я подписал? Чимин взволнованно облизывает губы, но отвечает твердо: — «Чимину, моему первому и самому преданному фанату». Призрак на мгновение замирает, безотрывно глядя на серый форзац, а затем начинает писать, больше ничего не спрашивая. — Только подпиши своим именем, — тихо добавляет Чимин. — Без псевдонимов. Пожалуйста. Когда он получает обратно записную книжку, невольно улыбается, глядя на форзац. «Прекрасному Чимину, моему первому и самому преданному фанату» — тем самым аккуратным мелким почерком. И размашистая подпись внизу. — Приятно наконец-то познакомиться с тобой, Мин Юнги, — произносит Чимин, поднимая на него радостный взгляд. Больше никакой не Призрак. Обычный живой человек. Взволнованный и не понимающий, или, может, просто не верящий, что это происходит… — Как… — потерянно начинает Юнги, бегая глазами по его лицу. — Ты… Что ты здесь делаешь?.. — На самом деле, я пришел кое-что тебе отдать, — признается Чимин и достает из сумки, висящей у него на плече, «Тайну сердца», а затем протягивает ему. — Я оставил ее тебе, но ты так и не забрал. Я не мог с этим смириться, так что… вот. Юнги берет книгу и уже хочет открыть, но Чимин, поддавшись мгновенному порыву, придерживает ладонью обложку. — Нет, не… потом посмотришь, ладно? — бормочет он, почему-то дико смутившись. — Просто… позвони мне позже. Не упускай этот шанс второй раз, прошу тебя… Он пытается скрыть неловкость за немного нервной улыбкой и уходит, прижимая к груди подписанный блокнот и оставляя абсолютно растерянного Юнги переваривать случившееся. Потому что Чимину тоже, похоже, нужно переварить эту встречу и свои чувства от нее, прежде чем затевать тот важный разговор, о котором он просил в своем письме...

***

Атмосфера в любимой кофейне кажется немного другой, когда здесь никого нет. Она более таинственная и умиротворяющая, но вместе с тем — есть что-то немного грустное в картине полутемного пустующего зала, слабо освещенного всего несколькими лампами из-за того, что Юнги не стал включать весь свет. Наверное, Чимин мог бы поддаться этой меланхолии, царящей здесь, если бы был один. Но рядом с Юнги его сердце скорее будет замирать от счастья, чем томиться грустью. Они часто приходят сюда вот так, вдвоем, поздним вечером уже после закрытия, и Юнги готовит ему кофе. В такие моменты Чимин любит за ним наблюдать. Подставив стул к стойке, он усаживается, складывает руки на столешнице, укладывается на них подбородком и смотрит на него. Жадно ловит каждое его скупое, отточенное до профессионализма движение. Когда-то Юнги, оказывается, и правда работал здесь; когда его отец только открыл кофейню, у него не было возможности нанять работников, и приходилось подключать к делам сына-студента. Юнги, впрочем, без особого удовольствия рассказывает о своем профессиональном пути бариста. Чимин догадывается, что для тихого интроверта постоянное общение с людьми и необходимость быть со всеми приветливым казались настоящей пыткой, поэтому при первой же возможности он умыл руки и теперь появляется здесь только как посетитель. Но навыки остались, как и ключи от кофейни. И когда после долгой прогулки Чимину в десятом часу вечера хочется кофе, Юнги всегда ведет его сюда, чтобы самому приготовить для него карамельный латте. Чимин в такие моменты чувствует себя очень важной персоной. Они ведь могли бы просто зайти в любую круглосуточную кафешку и взять кофе там, но Юнги старается его впечатлить. Чимин, конечно же, этим нагло пользуется. И ему даже не стыдно. Он просто очень любит наблюдать за тем, как Юнги что-то делает. Неважно что. Главное, что он в эти моменты слишком занят, чтобы смущаться пристального внимания, и Чимин может изучать его спокойное сосредоточенное лицо или подмечать какие-то забавные привычки, вроде той, как он дергает головой, пытаясь откинуть с глаз непослушные волосы. Наверное, так сказывается то, что Чимин очень долго был этой возможности лишен и теперь пытается насмотреться за все полгода сразу. И чем больше он смотрит, тем отчетливее понимает, что ни на кого другого смотреть бы не стал — и не хотел, — если бы с самого начала Юнги был просто Юнги, а не неуловимым Призраком. Если бы он не прятал часть себя, считая, что Чимин ее не оценит. Когда влюбляешься в человека, одной его стороны всегда слишком мало — сердце требует его всего, полностью, и если не может получить, пытается восполнить недостающее за счет кого-то другого. За счет того, кто готов быть рядом. Теперь же все понемногу становится на свои места, и Чимин начисто забывает о других, когда рядом с ним Юнги. Прошло уже несколько недель с тех пор, как тот все-таки воспользовался номером, оставленным в письме, и позвонил. Они теперь часто видятся, гуляют вместе, общаются и знакомятся заново, как обычные люди. Но, к сожалению, это пока что все, что они делают… Юнги ставит перед Чимином стакан с латте, от которого умопомрачительно пахнет кофе и корицей, ловит на себе изучающий взгляд и немного тушуется. Как обычно. Чимин делает вид, что не пялился жадно на него последние пять минут, поднимает голову и садится ровно, обхватывая ладошками теплое стекло стакана. — Не скучаешь по этому? — спрашивает он, пытаясь немного развеять неловкость, повисшую между ними. — По тому, чтобы весь день готовить кому-то кофе? — Юнги иронично усмехается, облокотившись на стойку напротив него. — Сам как думаешь? — Да ладно тебе, разве это было настолько плохо? Неужели ни одного позитивного момента, по которому ты мог бы скучать? — Хм… Это серьезный вопрос, тут надо подумать… — он оглядывает кофейню, и в этом жесте есть забавная наигранность. Чимин находит его ерничанье жутко милым. — Пожалуй, мне нравится это место. Вот такое, как сейчас, когда здесь никого нет. Я любил приходить сюда по утрам самым первым и уходить последним, чтобы иметь возможность наконец-то побыть в тишине. Чимин фыркает. Ладно, ничего другого он от этого человека и не ожидал… — Нет, ну правда, хорошее же место, — уже серьезно говорит Юнги. — Оно кажется мне очень уютным и, не знаю… родным? — Он смотрит в глубину зала поверх плеча Чимина, и взгляд его становится немного рассеянным, когда он уходит в свои мысли. — Я много времени здесь проводил, когда был студентом, как-то привык к нему… Наверное, поэтому стал приходить сюда той осенью. Чимин невольно замирает, затаив дыхание, — боится нарушить эту задумчивость. Юнги редко говорит о том периоде своей жизни, а Чимин, при всем своем любопытстве, сам старается не поднимать эту тему. — Мне тогда терапевт посоветовал хоть иногда бывать среди людей, выползать из своей норы. Можно ненадолго, но регулярно, это что-то вроде упражнения… Но в незнакомых местах я чувствовал себя очень некомфортно, поэтому начал ходить сюда. Здесь все знакомо и привычно, и никогда не бывает много народу. И, знаешь, это правда помогло… Со временем меня уже не так напрягали люди. Некоторые даже начали вызывать интерес, — Юнги коротко усмехается и ненадолго замолкает. Чимин, пользуясь этой паузой, все же рискует задать волнующий его вопрос: — Что у тебя тогда произошло?.. Я имею в виду, из-за чего началась депрессия? Что-то плохое случилось, да?.. — Скорее, проблема была в обратном… — бормочет Юнги, а потом ловит его непонимающий взгляд и объясняет: — Я сам себя загнал. Много работал, почти не отдыхал, неделями не выходил из дома, потому что на удаленке в этом не было необходимости. И как-то постепенно это болото начало меня затягивать, но я даже не замечал этого. Я потерял контакты почти со всеми своими друзьями, дошло до того, что порой единственным человеком, с которым я говорил за день, был курьер, который привез мне доставку из супермаркета. Жизнь незаметно превратилась в один длинный бесконечный день, когда ничего не происходит… А потом я просто выгорел. — На его лицо словно ложится тень тех воспоминаний. Он мрачнеет, но продолжает: — Хуже всего было то, что я не мог писать. Вообще. Все слова казались бессмыслицей, все, что я пытался из себя выдавить, выглядело лишь жалкой пародией на то, что я сочинял раньше. Тогда я осознал, что со мной что-то не так, потому что… я всегда писал, понимаешь? Сколько себя помню. Я не мог без этого. И когда все мои слова вдруг стали пустыми, вместе с ними и жизнь потеряла смысл… Слушая его, Чимин вспоминает те мрачные стихи, которые читал в его черновиках. И бесконечные строчки вымаранных слов на полупустых страницах. Ярость и бессильное отчаяние, которые остались не в написанном, а в зачеркнутом и зарисованном. Он осторожно касается ладони Юнги, лежащей на стойке. Тот вздрагивает и выходит из задумчивости, но руки не отнимает, и Чимин уже смелее накрывает ее, сжимая его теплые пальцы. — Прости, я что-то тоски нагнал, — извиняющимся тоном произносит Юнги. — Нет, я рад, что ты рассказал мне, — со всей искренностью говорит Чимин и перехватывает его взгляд. — И я очень рад, что ты выбрался, хен. Во всех смыслах. Он ласково поглаживает его ладонь большим пальцем, давая понять, что рядом. Юнги мягко улыбается, едва приподняв уголки губ, и слегка щурит глаза — вместе с улыбкой это делает его похожим на кота, который нежится на солнце. — Кое-кто мне очень помог, — признается он, рассматривая лицо Чимина. — Один неугомонный омежка, который не умеет сдаваться. Я многому у него научился, и, пожалуй, продолжаю учиться… В его глазах отражается это тихое любование, от которого у Чимина перехватывает дыхание. В животе все как будто скручивает от волнения и предвкушения, Чимин замечает этот мимолетный взгляд, который Юнги бросает на его губы, видит, что тот уже думает об этом… ну же, смелее… Но Юнги смущенно опускает лицо, оставляя на губах Чимина вместо поцелуя лишь легкий привкус разочарования. Как обычно. Но в одном он точно прав — этот «неугомонный омежка» не умеет сдаваться. И этот «неугомонный омежка» с каждым днем все больше и больше влюбляется в одного слишком робкого альфу. Пожалуй, пора самому браться за счастливый конец этой истории, а то от альфы решительных шагов придется ждать еще года два. — Хен, помнишь… помнишь то письмо, что я отдал тебе на презентации? — То, где ты оставил номер? Конечно. — Я там писал, что хотел поговорить. О чем-то важном. Юнги кивает, показывая, что готов слушать. Чимин нервно облизывает губы. По правде, он надеялся, что ему вообще не придется проговаривать столь очевидные вещи, а Юнги окажется достаточно умным, чтобы уловить намек, получив в руки «Тайну сердца», и как-то, ну, будет действовать. Тем более после того, как Чимин объяснил ему всю ситуацию с Чонгуком. Ну неужели не ясно, что слова «я подумал, что он — это ты» означают «на самом деле я хотел целоваться с тобой»? Господи, Чимин просто не силен в признаниях. Это его первый раз, черт побери. Почему вообще он должен это делать?.. — Ты хочешь сказать сейчас? — неуверенно спрашивает Юнги, потому что Чимин все молчит, неожиданно растеряв все слова. Господи, ну почему это так сложно? И так волнительно. Кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди и сбежит куда-то, чтобы не принимать в этом участия… — Я… — начинает Чимин и тут же беспомощно затихает. Он покусывает губы, с немой просьбой глядя на Юнги, но тот и не собирается помогать: — Если ты пока не готов говорить, я могу подождать… — Господи, нет! — восклицает Чимин и густо краснеет под ответным удивленным взглядом. Не хочет он ждать, что непонятного? Все грозится обернуться катастрофической неловкостью, и он, пытаясь спасти ситуацию, на одном дыхании выдает: — Я, ну, ты же знаешь, у меня есть некоторые проблемы с тем, чтобы выражать свои мысли, это ты умеешь красиво, мне до такого еще расти и расти, в общем, можно я простыми словами? — Конечно, как хо… — договорить Юнги не успевает, потому что Чимин вскакивает со стула, наклоняется над стойкой и целует его, обхватив лицо ладонями. Сердце ухает то ли испуганно, то ли восторженно, он тут же отстраняется, потому что это не был обдуманный поступок, но Юнги удерживает его за затылок и жарко выдыхает: — Погоди, погоди, я ничего не понял, — он завороженно смотрит на губы Чимина, тоже наклоняется над стойкой и тянется ближе, добавляя шепотом: — Мне нужны подробные объяснения, может, попробуем развить эту мысль?.. И целует его сам. Неторопливо и до одури нежно. Мучительно долго исследует и пробует каждый крошечный миллиметр его губ, и от мягкой настойчивости этих ласк Чимин тает и превращается в податливую патоку. Юнги отпускает его затылок, скользит ладонью вниз по щеке и слегка надавливает на подбородок, заставляя открыть рот. Он явно входит во вкус и смелеет, поцелуй становится чувственнее и намного откровеннее. Чимин чуть ли не ложится грудью на столешницу, потому что его совсем не держат ноги. У него кружится голова, сердце млеет, а там, где пальцы Юнги придерживают его подбородок и нежно гладят под ним, пробегают мурашки. Чимин то ли стонет, то ли всхлипывает, то ли хнычет, потому что не может удержать в себе ни эти ужасно смущающие звуки, ни чувства, которые распирают его изнутри, господи, это слишком хорошо… Юнги прерывает поцелуй, но Чимин тут же бормочет: — Нет, стой, я не договорил… — и притягивает его обратно, запустив пальцы в волосы. — Это ты умеешь в двух словах, а мне нужен целый разворот. — Он чмокает Юнги в губы и добавляет: — А еще лучше — два… Чимин продолжает начатое, нетерпеливо толкаясь языком в его рот. Юнги позволяет ему высказаться, а потом очень активно включается в дискуссию и перехватывает инициативу в диалоге. Вся его робость куда-то девается, видать, разговоры творят чудеса. Знал бы Чимин раньше об этой силе слова, давно бы попробовал. Не то чтобы он не догадывался, что Мин Юнги умеет изъясняться интересно и с огоньком, но что настолько профессионально владеет языком — это для Чимина открытие. И теперь столько всего хочется с ним обсудить… В конце концов, всегда приятно поговорить с умным человеком. И в этом они определенно нашли друг друга.