Наказанные

— Как… ты попал сюда? В ответ лишь молчание. Это стало уже привычным проведением для него. Он всегда просто молчит, если не хочет отвечать. Глаза блондина бегают по темной комнате, пытаясь самостоятельно найти ответ на свой же вопрос, но желаемого он так и не находит, пока «немой» брюнет не достает из кармана большой черной толстовки… Зажигалку? Блондин не озвучивает своего следующего вопроса, так и продолжая серьезно смотреть на знакомую белую зажигалку, постепенно покрываясь пóтом и чувствуя неприятное давление в горле. — Я знаю что ты можешь, — наконец выдает брюнет. — Что? — блондин поднимает глаза, громко усмехаясь. — Если пришел поиграть, я эту игру тебе не советую. — Помоги мне, — пропуская все до этого сказанное мимо ушей, тихо шепчет брюнет. — Тебя же уже все равно ничего здесь не спасет.

***

— Имя? — уставший женский голос и звуки бегающих по клавиатуре пальцев. В ответ молчание. — Я спрашиваю твое имя, — голос громче и настойчивее. — Молчание здесь тебе не поможет. Ты уже попал сюда, а значит, возможно, больше и не выйдешь, — голубые глаза женщины устремляются на тихого юношу. — Отвечай на все вопросы и слушайся. А сейчас я спрашиваю твое имя. Брюнет поднимает свой взгляд с пола, смотря теперь внимательно на женщину. — Чон… Чон Чонгук, — почти неслышно, но женщина кивает, снова возвращаясь к экрану своего компьютера. — Так сразу бы и начал. Умничка. А теперь причина твоего появления здесь? — Меня поймали. Женщина вновь устало поворачивается к парню, саркастично прошептывая: «да ладно?» — Хорошо, по-другому спросим. Кто ты? Чон громко сглатывает, чувствуя знакомый привкус во рту и ощущая, как к глазам подступают слезы. — Я… — голос начинает дрожать. — Ты… — женщина в ожидании смотрит на свой монитор. Долгое молчание заставляет её снова поднять глаза на юношу, но она тут же замирает в изумлении. — Я — самоубийца… — ровно отвечает Чон и по щеке его стекает черная слеза.

***

«Псих, ничтожество, отброс. Псих, ничтожество, отброс. Псих, ничтожесто, отброс…» — Ублюдки. Смех и музыка разносятся эхом по всему лесу. Маленькие огоньки мелькают в темноте. Все чувствуют веселье, но только не он. Парень смотрит издалека, стоя лишь в футболке, рваных джинсах и накинутой наспех клетчатой рубашке. В одной руке он нервно теребит белую зажигалку, пока его лицо постепенно накрывает довольная ухмылка. — Отбросы здесь только вы. Смех резко сменяется криками, а еле-заметные огоньки — ярким огнем, накрывающим лес и домики для отдыха. «Гори в Аду, псих!» — проносится в голове парня, заставляя его смеяться, смеяться, смеяться, еще громче, и еще. — Как видите, горите здесь только вы, — сквозь непрекращаемый смех, хрипит блондин, держась обеими руками за живот и падая на колени. Мимо его лица, вдруг, пролетает бабочка, на секунду заставляя всё вокруг затихнуть для парня. Но огонь становится больше, а крики продолжаются. На лице поджигателя истинная улыбка; он счастлив в этот момент. Ужасно счастлив.

***

Тишина. Давящая на уши, тишина. Парень прячется за открытой дверью в темной комнате, освещенной лишь светом луны из приоткрытого окна. Старается держать рот закрытым и дышать как можно тише. Однако в такой глубокой тишине кажется, будто отчетливо слышно даже его собственное биение сердца. Будто оно эхом раздается по всему дому. И это пугает еще больше, когда ты прячешься от своей смерти. Бедный парень уже устал молиться, стоя с зажмуренным лицом, намертво прикованный к стене. Страх — все, что он чувствует сейчас. И… возможно, надежда тоже здесь есть. Да, он надеется. Надеется, что эти шаги сейчас ему слышатся. Надеется, что тихие смешки принадлежат ему же самому. Надеется. Надеется… — Напрастно, — шепот прямо около уха и резкий грохот заслопнувшейся двери заставляют неосознано закричать во всю глотку и с силой схватиться за голову, но никак не открыть глаза, нет, он наоборот сжимает их еще сильнее, только бы не видеть эту улыбку. Надежда — вот, что часто держит нас на плаву, даже, казалось бы, в самых безвыходных ситуациях. Но в данной ситуации выхода, по-настоящему, никакого нет. — Ублюдок! — мужчина резко открывает глаза, сам не понимая откуда взялась эта глупая храбрость. — Я не дамся тебе, урод! — сквозь зубы цедит тот и, ловко уворачиваясь от противника, на всей скорости бежит к окну, открывая его полностью. Он полон уверенности, как никогда раньше. Это — выход. Высота не кажется преградой; человек сзади намного страшнее любой фобии и… именно это сейчас резко и вспоминает парень уже стоя на подоконнике, слыша чужой душераздирающий смех. Смех становится громче и вместе с этим еще более пугающим. Уверенность растет и… ровно две секунды. Две секунды ощущения полной свободы. До первого точного выстрела и второго закрепляющего. Тишина. Теперь уже бездыханное тело, недавно живого и полного надежд, человека лежит на грязной обочине. Смеха уже нет, но зато есть яркая улыбка. Он счастлив, да, именно счастлив. Блондин громко выдыхает опуская свое оружие. Глаза блаженно закрыты. Тело даже не дергается. Он невероятно спокоен сейчас. — Самоубийство, — парень громко усмехается. — Только не при мне. И, открыв глаза, резко замирает. Прямо на окне сидит ворон и смотрит, будто прямо парню в душу, стоя на том самом подоконнике, заставляя весь мир вокруг… замереть.

***

Звон посуды. Стук вилок. Скрип двигающихся скамеек. Второй день в этом «аду», а эти ужасные звуки все еще больно жужат в ушах молодого брюнета. Смуглый высокий парень, имя которого — Намджун, как выяснилось днем ранее, свободно приземляется за столик, бросая яркую улыбку с очаровательными ямочками на младшего. За ним приземляется и его вечный «напарник» — Чон Хосок. Ровестники, еще и попали в эту дыру в один день. Из мыслей и размышлений молодого отвлекает низкий голос Намджуна: — Как первая ночь? — и резко замирает, громко усмехаясь. — Оу, ну или уже вторая? — Чувак, да ты шутник сегодня, — подмечает друг первого, тоже тихо усмехаясь, беря в рот уже поднадоевшую всем вязкую субстанцию. — Что, ночь у тебя сегодня совсем прошла без пыток? — уловив в ответ громкое молчание, Хо резко поворачивается к другу, в шоке распахивая глаза, ловя смущенную улыбку Кима. — Да ладно?! Ты серьезно? — А я разве в таких вещах бываю несерьезен? — А-фи-геть, — в шоке произносит Чон, громко заливаясь радостным смехом. — Чувак, ты герой! Ты совсем уже близок к выздоровлению. Двое захохотали и уже совсем игнорировали присутствие третьего, что сидел прямо напротив них и мысленно уже тысячу раз повторил весь их короткий диалог, пытаясь собрать небольшую мазайку. Но вопрос один точно оставался… — Эй, — брюнет тихо обращает на себя внимание громких соседей. — А как давно вы здесь?

***

«Три месяца,» — в голове Чонгука крутилась фраза, произнесенная в унисон двумя друзьями в столовой, пока он тихо шел по слабо-освещаемым коридорам и усиленно думал. Судя по всему, выздоравливать начинают лишь спустя 3 месяца, если не позже. Намджун упомянул о том, что самое короткое лечение занимает больше месяца. — Разойдись! Дорогу! — группа людей в халатах неожиданно появляется из неоткуда, идя навстречу Чонгуку и грубо отталкивая его в стену, вырывая того из своих мыслей. — Отойди! Удивленный взгляд бегает по устрашающим лицам в масках, останавливаясь на светлой макушке, торчащей из середины и окруженной врачами. Сильные удары сердца эхом слышны в ушах Чона, дыхание учащается и ему даже не понятно из-за чего. В одно мгновение весь мир замирает, когда уставшие темные глаза смотрят на юношу в ответ. А на испачканном в саже лице расцветает пугающий оскал. И тогда сердце брюнета точно и верно летит в пятки, а тело покрывает холод и сильнейшие мурашки. Весь коридор резко наполняет громкий истеричный смех блондина. Чон, все еще намертво приклееный боком к стене, слышить этот жуткий смех уже за спиной. Незнакомец смеется, а потом резко слышится громкий надрывный кашель. Чонгук осторожно поворачивает голову и видит блондина, что, вцепившись грязными руками в горло, почти задыхался. Это продолжалось какие-то пол-минуты пока изо рта парня не выпала мертвая бабочка прямо ему в ладонь. Он снова хрипло засмеялся, но уже слабее. Тяжело дыша и осторожно повернув голову, блондин взглянул на стоящего у стены Чонгука и его губы снова накрыла ухмылка. — У тебя не лучше, малыш, — хриплый смешок и его тело тут же подхватывают врачи, унося дальше по коридору. Пока Чон стоял и пытался переварить все произошедшее и увиденное, взгляд упал к ногам, где откуда-то образовалась черная лужица. Серые пижамные штаны тоже запачкались, как и серая футболка. Трясущимися руками юноша провел ладонью под носом и его пальцы тут же окрасились в черный цвет. — Черт! — закрыв рукой потекший нос, парень отрывается от стены, бегом летя в свое крыло и оставляя после себя черные следы.

***

— Чонгук? Тебя не было на обеде, — Хо привычно садится напротив, взволнованно смотря на юношу. Чонгук, действительно, выглядит неважно. Он бледный и уставший, а еще не съел ни кусочка со своей тарелки. То, как он изменился всего за день пугает старшего Чона. Не смотря на отрешенное поведение и явную неразговорчивость парня, Хосок и Намджун привязались к этому мальцу всего за пару мгновений. Он ведь совсем молод, а в его глазах уже нет той искры юношетсва и радости к жизни. В них лишь отчаяние, пустота и глубокая усталость. Да, он устал. Он молод, но устал. И, возможно, думает Хосок, в этом и кроется причина его появления в этом месте. — Что-то случилось, да? — осторожно спрашивает старший, мусоля своей ложкой какой-то пудинг в стаканчике. — Где Намджун? Почему ты один? — по телу Хосока проходит холодок от охрипшего голоса парня, но он старается держать хоть немного спокойный вид. Старший осторожно поворачивает голову, внимательно и серьезно смотря куда-то, затем кратко кивает вдаль. Чонгук следит за взглядом и встречает интересную картину: Намджун, — спокойный и выглядящий вполне неплохо для больного, — серьезно разговаривает с каким-то парнем, сидя за одним столиком; тот же выглядит, как и все вокруг, очень уставшим и внимательно слушает шатена, смотря почему-то куда-то в пустоту. Чонгук непонимающе поднимает одну бровь и поворачивается обратно к Хосоку, что уже увлеченно ел свой пудинг. — Это кто? — задает вопрос младший Чон, тоже следуя примеру первого и принимаясь есть свой суп. — Его имя Чимин, если не ошибаюсь. Новенький, вот Джун и пошел знакомиться. Чонгук снова поворачивается в сторону чужого столика, внимательно вглядываясь в черты этого Чимина, неосознанно вспоминая события в коридоре этим утром. Тело покрывают мурашки и аппетит снова пропадает. — Хен, — старший замирает, слыша необычное обращение к себе этим спокойным тоном от младшего. — Это… вы же с Джуном всех тут знаете? Хосок поднимает глаза, слегка задумывается. — С кем повелось или с кем, может, вообще вышло сказать хоть слово. Не все предпочитают наше общение, да и мы не особо горим желанием со всеми здесь иметь отношения. Но, если в теории, — Хосок серьезно смотрит на брюнета, что устало глядел в ответ. — Да, я могу предположить, что мы знаем здесь каждого хотя бы по базе. — По ба… — Чонгук не успевает переспросить, заполняя все столовое помещение своим громким кашлем. — Эй, ты в порядке? — старший тянет руку к Чонгуку, но тот уворачиваяется, закрывая рот локтем. Кашель становится сильнее и брюнет падает со своего места прямо на пол. Хо подрывается и подбегает к нему, хватая за плечи и пытаясь взглянуть на чужое лицо, но младший снова лишь отталкивает, упираясь в пол двумя руками, пытаясь дышать, но с большим трудом. — Чонгук! — к парочке подбегает встревоженный Намджун, отодвигая Хосока и беря младшего за плечи. — Посмотри на меня! Ты меня слышишь? Посмотри! Чон устало поднимает голову, смотря сквозь приоткрытые веки на парня перед собой. И как только он поднимает голову выше, все скопившиеся вокруг люди резко охают, а Хосок замирает в страхе. — Врачей! Врачей! — голос Джуна отдается эхом. Чон тяжело и прерывисто дышит, медленно оседая телом на пол столовой.

***

Ноги еле передвигаются по коридору. Дыхание тяжелое, как у самого заядлого курильщика, вот только… Чонгук не курит. И дыхание у него такое вовсе не из-за вредной привычки, а из-за наказания за проступок. И это наказание уже принялось пожирать своего хозяина, медленно убивая изнутри. Большие двери в помещение столовой полностью распахнуты. Там шум и еще туча таких же наказанных. Чон делает ленивый шаг, заходя в большой зал, но его тихое появление не остается без внимания. Через секунду брюнет видит перед собой знакомое лицо. — Чонгук, — осторожно и почти шепотом произносит Хосок, с тревогой смотря младшему в глаза. Он не находит слов, чтобы сказать, поэтому просто нежно вовлекает юношу в свои объятья. И странно наверное, но Чонгуку почему-то нравится. — Как ты? — Хо немного отстраняется, заглядывая в уставшие глаза напротив. Чонгук лишь усмехается, решая не отвечать очевидное, и обходит хена, направляясь к их столику. Однако всего в паре шагов от цели он резко замирает. Потому что за столиком не Намджун. Там двое. И оба лица Чонгуку незнакомы. — У Намджуна случился сильный приступ этой ночью. И пока ты отсутствовал эти три дня, у нас за столиком небольшое пополнение, — Хо быстро разъяснил непонятную ситуацию, но легче не стало. — Садись, я принесу тебе поднос, — старший уже почти ушел, но резко остановился, поворачиваясь обратно. — У тебя аппетит как? Младший все так же устало смотрел и, с огромным усилием подняв одну руку, сделал рукой жест «так себе», на что Хо понимающе кивнул и теперь уже удалился к еде. И когда только Чонгук успел проникнуться теплом к этому парню? Всего за пару дней? Это так ему не свойственно, но эти чувства и объяснить-то толком не получается. Это тепло и простое спокойствие рядом. Возможно, это просто у Хосока такая особенная энергетика и аура, что просто распологает младшего к себе? Да, скорее всего, потому что другого объяснения Гук пока найти не может. — Садись, не стой на месте, — мягкий голос вытягивает юношу из мыслей, заставляя удивленно посмотреть на его владельца. — Пак Чимин, — незнакомый парень смотрит куда-то сквозь и наугад протягивает младшему руку. Чонгук стоит пару секунд, смотря на чужую ладонь. Нужно всего лишь поднять свою и пожать её. — Чон Чонгук, — он с трудом протягивает свою в ответ. Рука младшего оказалась такой холодной, что заставила Чимина чуть нахмуриться. А сам Чон как-то слишком быстро выдернул ее и вяло уселся напротив незрячего (как сам уже догадался). Он боится смотреть на второго присутствующего. Тот на него почти не взглянул, но выглядит он уж слишком каким-то пугающим. Гук прочищает горло, краем глаза всё-таки поглядывая на еще одного неизвестного, который в свою очередь не проявляет абсолютно никакого интереса ни к кому вокруг. — А вот и еда! — Хоби наконец возвращается с подносом и ставит его сразу перед младшим. — Бон Аппетит! — звонкий смех доносится до ушей всех сидящих и на лице Чимина тоже расцветает немного уставшая улыбка. — Эй, Тэхен! — Хосок вдруг перестает смеяться и обращается теперь к незнакомому блондину. Тот не реагирует. — Ты чего так мало ешь? Ты здесь всего два дня, но твой ад может начаться уже сейчас! Чонгук озадаченно смотрит то на хена, то на хмурого блондина. Третий по-прежнему молчит и игнорирует все выше сказанные слова. — Ну как знаешь. Я уже говорил, что в ваши проблемы лезть не буду, пока вы сами не захотите мне о них рассказать. Но и я не вечен. Нас закрыли здесь, а значит мы обязаны хотя бы попытаться сделать все, чтобы выздороветь! — Мы ничего. И никому. Не обязаны, — недовольный взгляд устремляется на Хосока, а по телу Чонгука уже пробегает стадо мурашек от чужого мрачного тона. Только Хосока это нисколько не пугает. Он отвечает не менее грозно: — Мы заперты здесь. И единственное, что от нас тут требуют это выздоровления и расскаяния за свои неправильные поступки. Нас могут отпустить только после выполнения этих пунктов. И если мы отказываемся даже стараться, то мы просто будем вынуждены до конца жизни гнить тут, пока наши наказания окончательно нас не уничтожат. Каким из этих двух путей идти — каждый выберает сам. Я ни за кого ничего не решаю, но все равно считаю, что обязан хотя бы донести эту простую истину до каждого здесь. Как быть с этим дальше вы решаете уже сами.

***

Чонгук снова глубоко размышлает на словами Хосока весь следующий вечер. Стены в одиночной комнате настолько тонкие, что Чон отчетливо слышит каждый крик, кашель, вопль и другие страшные звуки из соседних помещений. Его наказание проявляется тихо, он не вопит и не скулит, просто тихо сидит, пока черная, как смоль, жидкость вытекает из носа или из глаз. «Процесс неприятный, но терпимый,» — думает брюнет, поэтому каждый раз просто тихо ждет конца. После последнего длительного эпизода, когда жидкость вытекала напротяжении аж двух дней, глаза жутко болели еще и на следующий. Чон еще долго потом вымывал черные следы со своей кожи и из носа, а еще чаще сидел с закрытыми глазами. Утомительно, но не так болезненно, как могло бы быть. «Тревожный звоночек» быстро и коротко раздается по этажу. Чон медленно поворачивает голову в сторону прозрачной двери и видит двух врачей, в спешке пробегающих мимо. Кому-то стало плохо. Брюнет осторожно косится на ближайшую красную кнопку прямо у основания кровати, а затем обводит взглядом всю комнату, натыкаясь еще на штук пять таких же. На случай, если пациенту станет плохо, он может нажать на любую и тогда раздатся точно такой же звонок, какой был только что, и в комнату прибегут два врача. Когда у Чонгука начались осложнения он никого не звал. Его обнаружили лишь во время утреннего осмотра комнат. До сих пор он ни разу не притронулся к этой кнопке. Вот только… что-то назойливо подсказывает ему, что рано или поздно ему будет просто необходимо нажать на неё. Потому что наказаниям свойственно прогрессировать и ухудшаться с каждым разом все больше.

***

— Сегодня выглядишь лучше, — радостный голос Хосока доносится до Чонгука, когда он на завтраке устраивается за столом со своим подносом. Он быстро оглядывает свободные места и подмечает отсутствие Намджуна и хмурого блондина. — Где блондин? — Чонгук безразлично утыкается ложкой в тарелку с кашей, вяло перебирая ее. — Тэхён? Он оставил нашу компанию, — Хо тяжело вздыхает, складывая руки на столе. — Я же говорил, у каждого есть выбор. Я всё-таки склоняюсь к варианту, где я имею хоть какое-то общение в этом не радостном месте и мотивацию к выздоровлению. — А у тебя есть какие-то стандарты для подбора круга общения? Или ты, правда, допытываешься до всех новеньких? — звучит немного резко и грубо, но Хосок на данный выпад лишь громко усмехается. — Нет стандартов, — он пожимает плечами. — Я действительно подхожу ко всем новеньким. После первого разговора я просто анализирую человека и решаю нужна ему моя компания или лучше не стоит. Многие новенькие очень резкие и грубые, потому что… — Хо замолкает, спешно отворачиваясь в сторону. Младший головы не поднимает ровно до тех пор, пока не слышит тяжелое дыхание и хрип. — Хён? Хосок молчит. Держась одной рукой за грудь, он медленно склоняется над столом, с трудом выдавливая каждый вздох. — Хён?! — Чонгук приподнимается с места, а Чимин, что до этого тихо слушал их диалог, повернул голову в сторону старшего, смотря по-прежнему в пустоту. На лице застыл вопрос, но к сожалению сам Пак ответа не получит, потому что не видит происходящего. — Хён, с тобой всё хорошо? И только в этот момент старший резко задерживает дыхание и окончательно падает со своего места прямо на пол. — Хён! — Чонгук срывается и подбегает прямо к нему, спешно переворачивая содрагающееся тело на спину и так и замирая. Дар речи пропадает, а неожиданный страх словно парализует. — Что происходит? — испуганный голос Чимина раздается словно из-под толщи воды. Чонгук пытается собраться и в панике начинает кричать: — Врачей! Чимин следует примеру и зовет громче, все еще стоя в двух шагах от тела Хосока, что продолжает лежать, задыхаясь. Окровавленная рука медленно съезжает с груди, пачкая белоснежный пол. А дыхание становится всё слабее.

***

Чонгук долго допытывался, чтобы узнать у врачей какое у Хосока наказание. За целую неделю нахождения в этой больнице он так и не спросил у ребят про их симптомы и причины нахождения здесь. А теперь он сидит на полу у кровати в своей комнате и бьет себя по лбу за тупость. Неужели задать такой эллементраный вопрос было так сложно? Чон Чонгук, ты самый настоящий идиот! Чей-то болезненный вопль слышится из коридора. По-хорошему, Чонгук должен был уже давно спать. Уже середина ночи, но к великому счастью, наверное, здесь нет правил на обязательный сон и прием пищи. Проверка комнат надзерателем проводится три раза в день. Для новеньких, что находятся в больнице меньше месяца, дверь открывается тоже трижды в день. Можно выйти на прогулку по зданию, но не везде разрешено ходить. Некоторые места огорожены и находятся под охраной. Врачи и надзератели почти на каждом шагу. Сплошной контроль. Вопли усиливаются и становятся ближе. Чонгук молча поворачивает голову к двери и видит, как толпа врачей уносят вопящего во всё горло, пациента, у которого, как показалось юноше на секунду, отвалился один палец руки и, упав на белый пол, тутже рассыпался. Жуть. Звуки отдаляются и свет в коридоре снова медленно потухает, возвращая ночную темноту на этаж. А в голове брюнета продолжают гудеть вопросы. Какое наказание у Хосока и насколько серьезно оно прогрессировало за три месяца? Какой срок ему дан, чтобы выздороветь? Откуда в его груди за считанные секунды образовалась кровоточащая рана? Что если этот приступ станет для него последним или решающим? Что если он не справится? Какого черта я вообще об этом всём так переживаю? И как, черт возьми, вообще работает это «лечение»?