Редакцию неоднократно просили проверить

      «Удивительное происшествие потрясло приморский городок — и социальные сети.       На Хэллоуин компания студентов решила разыграть своего верующего друга, но обрекла его на кару божью! А может, дело было наоборот?       Как указано в подписи к видео, молодой человек впервые уехал с ночевкой, нарушив строгий уклад жизни. Предположительно угостив потерпевшего сперва крепким алкоголем, друзья уговорили его станцевать с идолом, изготовленным из подручных средств, с прикрепленной к нему иконкой. Танец длился не более минуты, после чего горе-кавалер... окаменел.       Оригинал публикации был удален уже через пятнадцать минут, успев собрать сотни тысяч просмотров и репостов — но навсегда бросив тень загадки на произошедшее. Добиться комментариев от автора видео никому не удалось. Стали ли мы свидетелями легендарного „стояния“ богохульника, или же главные жертвы пранка — только любители мистики по всему миру? Будем следить за обновлениями».       — В какие времена живем, Гоша! Новостью может стать даже отсутствие новости! — драматичный возглас Сатановского взорвал эфир.        — Ну подождите, Константин, намеки-то присутствуют! — хихикал Гоша. — Иногда они важнее самой новости, потому что говорят нам о запросах аудитории.        — И каковы же запросы, мой вы дорогой исследователь?       — Говорят, Бог кроется в случайностях. Если так, то Судьба, предписанный сюжет, пророчество — все от лукавого?        — А Дьявол, говорят, в деталях! — Сатановский цокнул языком. — Вы, Гоша, не гадайте и не на Бога надейтесь, а давайте эту историю распутывать. Конечно же, никакого предписанного сюжета нет — это вам, нашему дорогому корреспонденту, его нужно собрать и подготовить. А я буду с нетерпением ждать...       

***

      Смартфон воистину воскрес спустя два судорожных вздоха вибрации. За ними последовала серия беспорядочных сигналов для привлечения внимания — бился в маленькое окошко другой мир.        ДимОК: «Ребята! Хэллоуин на носу, обещают хорошую погоду. Мое предложение встретить ночь у моря все еще в силе.)»       Vера: «Можно, но будет холодно...»       Andrew: «не боись, на тачке моей доедем, а там погода збс обещают, печка есть, палатки, костер, алко — будет горячо, вообще вспотеешь ;)»        Vера: «Ага, конечно. Х_х»       Роня: «Андрюш, готова с тобой вспотеть <3»       Andrew: «¬-¬»        А Свят, глядя в экран, уныло думал: холодно — это так его матушка отреагирует на пожелание встретить «бесовской праздник» с друзьями. Ну, если ей вообще что-то говорить про Хэллоуин. Хотелось бы надеяться, что она сама даты не сопоставит, все же в их семье День Всех Святых отмечали после Пятидесятницы... Тяжело, когда тебе девятнадцать и хочется всего, а если и не всего, то хотя бы как у всех — пока единственная родительница только и может, что делить твою реальность на верное и неверное, благое и грешное. Во все душевные потемки не залезет, конечно, но мать очень старалась, пока сам Святослав искал бесконечные компромиссы между беззаботной юностью и верностью традициям.       ДимОК: «Будет круто, мы подготовились! Ко всему) Я возьму даже три зарядки для Святика, чтобы он всегда мог ответить Сирене Батьковне)»        АаааааангелинАааааа: «Я заряжаю фотоаппарат!!!! Сто лет на природе не была)))))»        Vера: «Тогда го».       Andrew: «только Святик читает и молчит)) бро, ток не говори, что ты опять ливаешь»       СвятIsLove: «Нет. Я еду.)»        Сжав зубы, Святослав впервые в жизни ответил, не спросившись перед этим у матушки, достопочтенной Серены Романовны. Впрочем, а что бы он получил? Весь первый курс их группа хихикала, мол: как так, Свят пропустил посвят?! Конечно, там ведь сплошное чревоугодие и прелюбодеяние. Зато очередные каникулы на работах в Дивеевском монастыре — это за здравие. На концерт сходить? А не хочешь ли ты пойти хор послушать, Святик? Рок — это от Лукавого. Даже существование Димона, лучшего друга со школы, который до старших классов был Дианой, вот уж пятый год приходилось отрицать, потому что мать, однажды увидев «девочку с турничков» бритой под машинку и говорящей про себя в мужском роде, закатила такую форменную истерику с пропагандой бесогонства... Тогда-то и стала окончательно и бесповоротно — Сиреной.       Нет, Свят искренне любил мать. И был благодарен ей: она дала самому выбрать вуз и специальность, не стала загонять в православную академию, искренне веруя, что сын все равно не отступится от Бога под ее чутким руководством, поощряла самостоятельность в работе и творчество в пределах допустимости... Но часто она перегибала, и Дьявол шептал Святославу устами критического мышления: «Я взрослый самостоятельный человек, а шарахаться по квартире ночью, пытаясь угадать, сплю я или мастурбирую, — это кринж». Однажды бесконечные нравоучения и наказания просто должны были привести не к тихому, а очень даже прямому бунту.       — Я на выходных с ребятами съезжу на море?       Задавать вопрос, когда все уже решил — довольно странное чувство. Еще более странное — когда понимаешь, что другая интонация просто не пришлась бы к слову.       Мать посмотрела на Свята с тем самым отрешенно-тревожным выражением, какое появлялось всегда, если намечалось нечто неподвластное родительской воле.       — С одногруппниками?        — Ну, да. Девчонки там. Веру помнишь? И Ангелину. А Андрей, который у нас куратором был, с четвертого курса, на машине будет. Хотим с палатками.       Ложь — это грех. Была ли ложью недосказанность? Святослав в любых своих рассказах упоминал только тех друзей, которых матушка знала лично. Которые вызывали меньше всего вопросов.        — Ох, Святик... Ну а что вам эта поездка в ночь? Осень уже. Холодно.        — Тепло сейчас, — возразил Свят. — Да и все гуляют. Я летом что, виделся с ними, что ли? С тобой уезжали... Хочется развеяться, пока учеба совсем не затянула.        — Все гуляют... Хэллоуин этот сейчас везде. — Мать перекрестилась. — Если бы не знала Верочку, решила бы, что на шабаш тебя зовут какой. Только вот Линка беспутная. Талантливая девица, да воспитания не хватает...       «Только бы глаза не закатить случайно», — подумал Святослав.       — Ну не беспутная она, мам.        — То есть вы не по этому поводу?        — Ну, это точно не мой праздник. Рядиться никто не будет. Пледы похватали и поехали.        — А пить будете, — начала метаться мать, словно вопрос ей задавали не для разрешения, не для благословения родительского, а чтобы она отговорила во что бы то ни стало. — Ты смотри, Святик, не вздумай, и за девочками смотри. Не хочу тебе запрещать, но ты же хороший такой мальчик, поздний ты у меня, а сам знаешь, как там все обычно у твоих сверстников...        — Ну мам.        — Может, пораньше вернешься... — с надеждой выдохнула Серена Романовна и возвела глаза к потолку.       На счастье, мать не стала расспрашивать Свята дальше. Только в день встречи, когда тот собирал вещи, шоркалась за дверью комнаты, приговаривая: «Носки еще одни возьми теплые, вдруг ноги промочишь!», «Шапку не забудь, Святик, там же ветер холодный!», «А вот чай тебе вкусный сделала в термосе, сразу с дороги попьете»... Свят был готов взять все, на все согласиться — это не имело значения, ведь он наконец ехал, ехал куда-то надолго сам, без матушки! Тем более — на море. Дико было жить в двух часах пути, но почти никогда не бывать там. Серена Романовна, вопреки созвучию имени, боялась воды.        — Святик! — вдруг метнулась она навстречу, взмахивая руками, когда Свят уже стоял с сумкой в дверях. — Ангела, своего хранителя, в ванной оставил, родной. Надень, пожалуйста.       Накинулась на шею увесистая цепочка с нательной иконкой, и теплые руки бережно подоткнули ее под шарф. Перекрестила Святослава матушка. Тот удрученно заметил:        — Думаю, он со мной и без иконки. Ничего со мной не случится, мам, это просто прогулка.        — Ты не можешь знать, — вздохнула она. — Не гордись. Иди с богом. И на связи будь, чтобы я не беспокоилась!        — Хорошо, хорошо! Люблю тебя!       К минивэну Андрея Свят несся на первой космической. Как хлопнула дверь, как повисла вокруг урчащая глушь просторного салона, а сбоку запекло от объятий дорогих друзей, он, не сдержавшись, запрокинул голову — и победоносно заорал, завыл, чуть не зарычал. Так бы и рвал связки, если бы не обрушился на него командный тон:       — В машине по ходу движения не орать. Сейчас выорись, тогда и поедем, — строго педалировала Вера, сузив глаза в оправе очков.        — Ну подожди же! — отбрыкнулся Дима, прилипнув к Святу еще теснее. Даже сквозь пуховик углы его фигуры врезались практически болезненно. — Не видишь, происходит акт освобождения хлопца, одурманенного Сиреной.        — Ну мы ждем, я и говорю, — все так же ровно согласилась Вера.        — Боже, я так счастлив вас видеть, вы бы знали, — пропел Свят. И только в последний момент прикусил язык, застыв с нелепой ухмылкой, потому что чуть не вырвалось до боли привычное: «спасибо, Господи».        Друзья у Святослава были как на подбор — все разные до ряби в глазах. Вера — крепкая хорошистка во всем, выглядела как гриб-боровичок по цвету и устойчивости силуэта. Она никогда не повышала голос, всегда была спокойна, а образ того самого теневого лидера в каком-нибудь низкосортном ужастике дополнял стальной взгляд и русые до серости волосы. Дима — высокий, бритый, в красном кричащем пуховике и с темными, контрастными бледному лицу бровями. Голосил он, правда, казалось, тоже все время: тело гончей было способно в секунды схлопнуть легкие, чтобы вытолкнуть напряженный звук и подбросить в небо децибелы любой эмоции — от радости до горя. Андрюша — типичный качок с курткой пацанского черного цвета, не по размеру в руках, а Роня — типичная девушка качка, низенькая блондинка с глупым взглядом, но ровно до тех пор, пока на нее смотрит предмет обожания. Ангелина, вопреки на миловидной внешности, представляла собой хаос во плоти: из тех девочек, что ходили в уютном свитере на блэк-метал концерты и спали в парке на лавке совершенно трезвыми — просто потому что прикольно. Святоша-Свят, на первый взгляд меланхоличный недозрелый юноша с ангельской внешностью, вписывался как нельзя лучше: у него была и тайна рождения, и мистические знания благодаря матушке. Такой командой — и в DnD играть, и в апокалипсисе выживать, и мир захватывать.        Хмурое небо спорило с теплеющей атмосферой в салоне машины, где горланили попсовые песни в три глотки близкие друзья. Низко клонились осенние облака, чтобы рассмотреть повнимательнее озорных муравьишек, решившихся на небольшое путешествие в заповедную часть округа. Деревья повыше задирали головы и на шаг отходили от береговой линии, старательно уворачиваясь от брызг моря. Укрыться от озорного, но нешуточно промозглого ветра было решено как раз между скрипучими стволами сосен, что пренебрежительно переговаривались из-за поведения изумрудного соседа.       Рыжие палатки, словно лисички, теплый язычок костра, безуспешно тянущийся к кроне, мягкая горечь пожелтевших листьев окрутили голову Святославу до дурмана даже без алкоголя. Его и не было особенно: Серена Романовна могла спать спокойно. Зато были последние сплетни, «Мафия», спонтанные фотки на закате и строительство монументального замка из песка, веточек и камней.        — Ну что, — объявил Андрей, когда их скромный лагерь со стороны пляжа обнесла почти настоящая крепостная стена. Утомившиеся, все сидели у огня на бревнах и стульях, жадно разогреваясь чаем от Серены Романовны. — Раз мы сегодня полным составом, надо ловить момент и выставлять Святику счета за пропуски. Пересдачи, так сказать. На посвяте, значит, не был. На вписке по случаю моего выпуска — тоже. Новый год с первого курса пропустил. И это мы еще не знаем, вдруг увидишь сейчас нас, грешных, во всей красе и свалишь? Так что давай, будешь отдуваться. Все со мной согласны?        — Да! — поддержала волну ложного негодования Роня.        — Да как я долги за вписку отдавать буду? — ухмыльнулся Свят, отхлебнув из крышки термоса. — За посвят я еще хоть как-то понимаю…       — Экранизировать и импровизировать, — хохотнул Дима, что развалился прямо на земле, используя бревно как подушку. — Организуют тебе тут сейчас музыку, танцы, немного горяченького. На язычок.        — Колонка у нас и правда есть, — кивнула Вера в сторону восседающей на лесном троне кубышки ядреного красного цвета. — Включим музон, здесь вроде ловит.        — Чур, я первая ставлю! — как всегда звонко объявила Ангелина, выскочившая будто чертик из табакерки. Только что ее поблизости не было, уходила на пляж — собирать камешки и стеклышки для украшений. Оттянутые гремучие карманы говорили сами за себя.       Колонка разорвалась барабанным громом: Ангелина решила начать с ретро-рока и разного инди.       — Чтобы не осквернять Святика раньше времени блэк-металом, — важно пояснила она.        — Норм, Энджи, — снисходительно закивал Андрей. — Ну, Димас, ты тогда на разливе как обычно.        — Щас, он почки отморозит, — улыбнулся Свят.        — И тогда все разольет? Это что, начало пошлой шутки?       Андрей расхохотался и мощно хлопнул Свята по плечу — так, что он чуть по щиколотку не провалился в сосновые иголки и мягкий мох. Пришлось краснеть:       — Ничего подобного!        — Не отморожу я то, чего нет, — захихикал Дима, поднимаясь и принимаясь за поиски алкоголя. Правда, взглядами все стрелял в Свята, куда-то в область межреберья, где покоится в клетке плоти душа: — А что у тебя блестит там?       Ребята синхронно повернулись и уткнулись Святу взглядами в грудь, щурясь на солнечного зайчика, пущенного от иконки, вывалившейся из-за расстегнутого до грудков пуховика. Как оказалось, Андрей своим хлопком святой дух-то из Свята вытряс.        — Это Сирена тебе от нас оберег вручила? — добродушно улыбнулся Дима, расставляя стаканчики.       Свят поймал иконку в кулак — горячую, хотя и проболталась на морозе, — и сунул под свитер. Смущение обожгло щеки.        — Типа да. Вообще я ее всегда ношу, — пробормотал он, а потом усмехнулся: — Есть крестик, а это хранитель. От бед, болезней и всего остального.        — Ах, то есть мы только что раскрыли секрет твоей неуязвимости? — хихикнул Андрей, влезая.        — Гайс, так Святик у нас должен пить и не пьянеть! Плыть и не тонуть! В огне не гореть!        — Ну не говори вот, что вы меня еще через костер прыгать заставите...        — А может, и да, — хохотнул Дима вместе с булькающей бутылкой, с горлышка которой слетели последние капли коньяка.        — Я тоже с тобой буду! — вскрикнула Роня, подскочив на ноги. — Могу прям щас!         — Не надо!       Сначала ржали, что ретивые молодые кони, потом вздрогнули. Огненная вода разлилась по стаканам. Свят пил только вино по церковным праздникам, да и его не то что любил — однако день-то особенный… Не портить же другим настроение? Вот и втянул в себя виски мелкими глотками. Как ошпарило! Свят закашлялся под радостное улюлюканье, получил закусить — и с того самого момента о его непривычке к алкоголю все забыли окончательно. Ветерок больше не морозил, просачиваясь в молнию и швы верхней одежды, влажность не подбадривала плоть.        Зато тема с хранителем не унималась даже на обожженные глотки.        — А «все остальное» у твоего хранителя, это все-таки защита от нас или…? — спросила Вера, раскачивая в руке пустой пластиковый стаканчик. Хрустела им между пальцами, как Всевышний — хребтом грешника. Во всяком случае, именно так думала матушка.        — А может он, например, защитить от отсутствия партнерши на танцах? — Роня заливисто захихикала и тесно прижалась к плечу Андрея под предлогом замерзших рук.        — Если это вопрос жизни и смерти, — с притворной значительностью отшутился Свят. Он чувствовал, как слетают, оплавленные, оковы воспитания и нажитых комплексов. Богохульно было! Но он просто не успевал стыдиться… Не успевал даже задуматься, стоило ли.        — Чел, когда ты пришел в клуб, чтобы кого-то подцепить, это по-любому всегда вопрос жизни и смерти. Ты должен попробовать, — Андрей разрезал воздух ладонью. — Чур, если проканает, я сам в церковь пойду.       Хохот запутался в листьях, словно нарочно подсвечивая их солнечными лучиками еще больше — это внезапный ветер крутил цветные пятна под разным углом.       — А если стыдно настолько, что помереть можешь, это вопрос жизни и смерти? — все вопрошала Роня, в ворохе слов выискивая предлог для очередного объятия с Андреем.       Тот сразу нашелся:       — Ну святого кавалера стыдиться грех. Эй, Свят, так тебе тогда и искать никого не надо, самая лучшая партия всегда при тебе!       — Не думаю, — хмыкнула Вера, — он же бестелесный. Как с таким станцуешь?       Завязалось бурное обсуждение. Кто-то предлагал танцевать с иконкой в руках, кто-то — просто обнять себя за плечи и качаться в медляке (хранитель ведь на груди и так лежит!). Еще можно было представить, что ангел этот рядом в полный рост, и держать «за талию» воздух.       Святослав чуть не плакал от смеха, давясь в кулак, пока Андрей с Димой обсуждали это все предельно серьезным тоном, приводя аргументы, будто в научных дебатах...       Но решение так принять и не успели — в кармане вдруг завибрировало. Вздохнув, Свят вытащил смартфон, а на экране тут же расплылось угрожающим капсом: «МАМА».        — Щас, сек, — удрученно предупредил он друзей и ответил. Ноги сами повели прочь от шумной компании, к морю. — Да?       «Милый, ну как ты там?» — тут же захлопотала в трубку мать.       — Хорошо. Приехали, разложились.       «Не замерз? Есть что кушать? Уверен, что с ночевкой останешься?»       И еще десяток вопросов...        — Да, все в порядке, — еще раз небрежно повторил Свят, кисло ковыряя невесть откуда взявшуюся зацепку на колене.        Не помогло: Серена Романовна умолкла на секунду, словно прислушиваясь, и тут же начала привычную заунывную песню, которую сейчас вот уж никак не хотелось слушать, не то что успокаивать.        «Ты так холодно отвечаешь... Я тебе мешаю, да?»        — Ну, ты позвонила просто проверить меня, я ответил. Что я должен еще сказать? Я с друзьями, меня ждут.        «Значит, мешаю, — еще раз вздохнула матушка. — Уже такой взрослый стал...»       — Свят! Святик! — голос Ангелины, если та хотела, мог перебить и море, и толпу, и тем более телефонный разговор. — Мы утвердили программу! Зацени, я тебе партнера для танцев сделала. Ты только быстрее, а то Дима замерзнет без своего любимого пухана.        Она хихикнула и развернула к озадаченно умолкнувшему Святославу дутый подпоясанный пуховик «лицом». Из поднятого капюшона на него смотрели глазки из чешуек шишки, приклеенные невесть чем к свернутому шарфу. Широко улыбался рот — выгнутая березовая ветка.       Забыв про мать, Свят поперхнулся смешком и заскулил.        «Родной, что у вас там происходит?» — напряженно зазвенела из динамика Серена Романовна.        — Ничего! Просто шутим, мам.        «Свят, это плохие какие-то шутки... Не пристало мальчику танцевать с... „партнером“... И вообще... Сколько вам там собралось?»        — Ну компания, с универа. — Плечо рефлекторно дернулось вверх. — Мам, мы тут ничего такого не делаем.        — Ну-ка, а теперь давай снимай своего... — заторопила Ангелина под руку, выуживая пальцами цепочку с иконкой из-под ворота. — Щас он будет как живой...        «Свят, — завыла громче мать, пытаясь перетянуть на себя внимание. — Ну ради бога, только не делайте ничего опасного или кощунственного! Я же тебя из веры отпустила! Из веры тебе и твоим друзьям, а сама чувствую, ну неладно что-то! Врешь ты мне зачем?..»        — Мам! — Святослав рявкнул так, что сам себя испугался. Даже Ангелина замерла. Даже море перестало катать гальку... — Я тебе не вру. А ты в первый за сто лет особенный вечер для меня истеришь. Что надо, то и буду делать. Мне девятнадцать. А твои правила по любому поводу уже задолбали. Я не монах. А для мирян их нету столько. Слышала? Не-ту.        «Сынок...»       — Все, пока, — фыркнул в конце тот, дрожа то ли от пронизывающего вблизи воды ветра, то ли от вырвавшегося напряжения. — У меня щас будет медляк со святым.        «Свят!»       Но он сбросил звонок — и одним быстрым движением заблокировал номер. От выпитого кружило голову. Или от наконец высказанной правды?       Ангелина почти испуганно таращила глаза.        — Может, мы переборщили? — пискнула она.       Но Святослав расплылся, впервые в жизни расслабился так, что по венам, казалось, тек мед, а не кровь.        — Нет. Давай вернемся. Готовь кавалера.       В ладонь Ангелины упал увесистый кулон с цепочкой.       Когда Святослав, Лина и пухан, временно прозванный Николаем, снова поднялись на опушку к костру, Дима, разливая сок по стаканчикам и земле трясущейся от холода рукой, уже пытался согреться новой порцией жидкого огня. А Роня пела, но, завидев издалека ребят, замурлыкала «Коля, Коля, увези меня на море» заставила колонку выть какой-то девичий медляк, а под нос Святу сунула стаканчик.        — Только немного! Для храбрости. На медляках все пьют для храбрости!        — Я никогда не пил, — оспорил Дима, бросив на лучшего друга обеспокоенный взгляд. — Нормально все?       — Да, шикарно. У меня же сейчас свидание буквально, — хохотнул Свят и, принюхавшись, поморщился. А там — выпил залпом. Не такой уж и противной была водка. Очень даже терпимой.       «Веротерпимой», — подумалось на секунду, и Святослав хихикнул себе под нос.       — Блин, Димон, у меня же плед есть... Дай накину, герой.       Флисовый сверток из рюкзака полетел Диме в руки. Обменялись. А сзади уже наседал, одновременно тиская Роню, Андрей.       — Ну все, погнали! Невыносимо долгие у вас прелюдии.       Николай упал Святу в руки — и их выгнали ближе к костру. Главная парочка компании тут же закачалась в тесных объятиях — опыт же надо передать. Посмотрев на них, Свят перевел взгляд на «лицо» святого. Теперь, когда под капюшоном ярко сияла в пламени и закате иконка с ангелом-хранителем, казалось, сучковатый рот улыбался шире.       — Ну, позвольте пригласить вас на танец! — хохотнул Свят и, перехватив пухового партнера левой рукой за «талию», а правой — за рукав, медленно закачался, подражая Андрею с Роней.       — Какая красивая пара, — мечтательно вздохнула Ангелина и повыше подняла смартфон с включенной записью видео.       Даже Вера ухмылялась до того тонко, что видно это было только во взгляде. Димон просто оглушительно хохотал, забывая кутаться потеплее, чтобы отбиться от атак шального морского ветра. В какой-то момент лучший друг не выдержал и ринулся танцевать, так и не дождавшись от соседки по отсутствию пары внятного ответа. Так и кружился с пледом и ветром.       — А святой-то ничего! Может, чаще его будем звать на наши сабантуи? — весело хохотали с одной, с другой стороны, тесно прижавшись к паре Свята. Будто бы на поляне было мало места.       А тот лыбился, как дурак, аж щеки трещали. Радостно было от свободы. Радостно... Пока взгляд на третий раз не споткнулся об иконку, а на груди не стало вдруг холодно. Нет, неправильно это все было. Мать не права, но и он, Свят, тоже переступил; он ведь только свободы хотел, но никак не насмехаться над своей, над ее верой... Стушевавшись, он остановился, вывалился из круга, забормотал:       — Ладно, хватит... Не могу я так на самом деле...       — Эй! Ну куда? — махнул рукой вослед Андрей.        Грузно качнулось бревно, когда Святослав в спешке оседлал его. Дрожащие пальцы отстегнули цепочку, и та, ледяная, как строгий упрек матери, и тяжелая, как преступление заповеди, вновь повисла на шее. Сжав иконку в кулаке, Свят прикрыл глаза, быстро проговаривая молитву своему хранителю и прося прощения. Металл в ладони снова потеплел, а на глаза чуть слезы не навернулись.       — Не бойся, не осудит.       Бревно потяжелело с другой стороны, зафиксировалось. Но голос был незнакомый, и Свят дергано обернулся. Рядом восседал парень в бордовой толстовке, но спину держал словно во фраке. Светлые глаза неявного цвета с узкими зрачками смотрели неотрывно, ровно в душу, на бледном лице широко растянулся зубастый рот. Белые жемчужины казались обыкновенными, как у всех, но вместе с тем от улыбки веяло обаянием оскалившегося волка.       Свят даже не сразу понял, что ему не померещилось. Он моргнул раз, другой, но незнакомец никуда не исчезал. Какое-то недоброе чувство заточило душу.       «Откуда он взялся, из леса, что ли? Или я с ума схожу?»       Устремив взгляд на спорящих у костра друзей, Свят громко прокашлялся. Он надеялся, что Дима снова подойдет проведать его — и тогда станет понятно, в курсе ли кто насчет незваного гостя.       Так и случилось — устроив баталию на тему давления на нежных выпускников воскресных школ и несколько раз пригрозив кулаком для профилактики, лучший друг развернулся и в три шага оказался возле Свята.       — Ну че ты, нормально? Не обижайся, если че, мы просто шутили.       Свят очень пристально посмотрел на Диму. Потом оглянулся за левое плечо. Гость вновь растянул витрину острых жемчужин и тряхнул головой, отчего черная кудря выбилась из зализанной укладки и упала на лоб.       «Так видно его или нет?»       — Я не обижаюсь, я же сам психанул, Дим... — почти жалобно выпалил Свят. — Просто сначала злился, а потом оказалось, что не могу так. Только это... Я думал, нас шестеро…       — А, ну хорошо! Не переживай, маманя отпустит, — облегченно выдохнул Дима, но тут же задумался. Пересчитал всех, тыкая пальцем в присутствующих. Даже в новенького. — Ну, шесть. А че такое?       — Да нет, — Свят поморщился. — Нас, — он выделил это слово, — шестеро. Я, ты, Андрюха, Роня, Вера, Лина. А это кто? Я его вообще не знаю! Впервые вижу!       Дима пробежался взглядом по всем присутствующим еще раз, но в тот момент, когда остановился на незнакомце, его глаза потускнели. Буквально на секунду, но Свят увидел, как в Диме сработал возвратный механизм, подобно зажигалке без газа. Впустую прокрутился кружок кремня и вернулся на исходную позицию.       — Да, шесть... Так это Лука! Он с нами всю дорогу ехал, ты разве не заметил? Не разыгрывай меня, а! Во дурак.       В подтверждение своих слов Дима хлопнул Луку по плечу, тот едва покачнулся, все еще завороженно глядя в одну точку. И точка эта — Свят.       — Я Коляна разберу? А то плед уже не спасает, — Дима буднично поежился и подхватил пальцами пуховик. — Разбери, — оторопело произнес Свят, чувствуя, как немеют губы.       Теперь он сам, отвернувшись от Димы, уставился на Луку. Ну не могло такого быть. Да, у Андрюхи минивэн, но невозможно, невозможно там не заметить лишнего человека среди друзей... Все сидят напротив. На переднем пассажирском — Роня. Да и вообще, Лука точно не учился на их курсе.       — Ты знакомый Андрюхи? — прямо спросил Свят, все еще тиская в кулаке иконку. Горячая была, на стылом ветру, в замерзших пальцах — и вовсе будто раскаленная.       — Верно, — кивнул Лука. — Святоше не стоит принимать на грудь, коль так слаба становится память. Спроси у любого, они все меня здесь видели. Возможно, — Лука опустил руку за бревно и выудил оттуда стаканчик с водкой, — ты просто перебрал?        Прозрачная, как слезы души, жидкость ударилась о пластик. А за ней — веселились друзья, звали Свята обратно. Роня подбежала к горе-танцору, присела на корточки у его колен:       — Ну чего вы тут? Пошлите скорее? Без вас не так весело!        Святу, впрочем, веселее было бы без Луки, чем с ним. Он поморщился, сильнее ежась, как воробей на ветке. Хотел со стороны посмотреть, как странный гость пойдет общаться к ребятам, но тот перевел взгляд на веселую компанию у костра и завис, множа неестественное чувство опасности.       Тогда Свят разозлился. Лука словно дразнил его: держался сзади, не заговаривал первым... И друзья реагировали на него странно, будто совсем крепко опьянели. Может, так и было? Свят-то всего одну целую стопку в себя влил, а Дима сколько «грелся»...       Плюнув на все, Святослав вскочил на ноги и ворвался прямо в круг горячего, как сам костер, обсуждения. Если бы еще не Лука, от которого по спине искрило! Но после — перестало.       — О, а вот и наш заводила, — широко разулыбался Андрей. — А мы тут решали: напоить тебя напоили, потанцевать потанцевали, пора и зацеловать! Колю эксплуатировать больше не будем, Роню я тебе отдавать не согласен, а Вера с Ангелиной все торгуются. Эх, вы!        — Потому что это ужасно пошлая шутка, Андрюш, — нудела высоким голоском Ангелина. — Сам же первый потом начнешь обзывать: Святая Ангелина, Святая Вера... Нет бы нормально!        — Святой Лука — звучит прелестно, — внезапно оказавшийся за спиной Веры нарушитель закона положил ей на плечи руки и сладко цокнул языком, перекатывая на кончике последнее слово.       Как он там оказался?! Свят точно оставил его за спиной, а так быстро и беззвучно пройти мимо него Лука бы не смог! И эти руки... Что вдруг зацепило в руках? Узловатые пальцы показались неестественно длинными. Пригляделся Свят — да лучше бы не приглядывался. Когти это были. Вытянутые, ножевидные, вроде варановых, они словно готовились вскрыть беззащитное горло, как банку — консервный нож. Но это наваждение длилось всего несколько секунд. Стоило моргнуть, смазав сухую резь в глазах, и руки у Луки оказались самыми обычными. И только пелена ужаса продолжила резонировать о взбудораженный смех компании.       — Вот так вот, у нас с Ангелиной есть конкурент, — пожала плечами Вера.       — Свя-а-ат? — масляно протянул Андрей. — Так, ребята, не пойдет, этому столику больше одного нового опыта за раз не предлагать.       — Я не хочу, — неожиданно холодно и звонко отрезал Святослав. Интонации матери, когда та защищала чистоту веры, вдруг просквозили в голосе. — Мне и так нормально.       — Да ладно тебе!       — Кто обижает Святика? — наконец появился укутанный и в пуховик, и в плед Дима. — Слышу недовольство.       — Не обижают… Просто… — пробормотал Свят, стушевавшись. Слишком смущало прикованное к нему внимание. Слишком пугало все. Может, он себя накручивал? Может, чувство вины за иконку, алкоголь и стресс навевали тревогу и кошмары?       — Я предложил ему альтернативу. А он брезгует, — приторно-сладко отозвался Лука, выписывая в воздухе пальцами узоры. — Все верно, мужеложство не в почете у православных.       — Да дело не в этом, он у нас прогрессивный! — отмахнулся Дима. — Просто не его.       Лука нахмурил брови, крепко сдвинув их на переносице, и на теплый лагерь тут же налетел пронизывающий, холодный ветер. Он с силой ударил по костру, отчего тот едва ли сумел оправиться. Было ли это совпадением? Дима охнул и захлопотал вокруг очага, склонившись над его остывающим сердцем, как вдруг включилась колонка и заиграла лирическую мелодию, уже без слов.       Свят вздрогнул, словно не мягкий перебор клавишных, а звериный рев валторн разорвал затишье. Он уставился на колонку. Потом — перевел взгляд на Луку. Тот удивлялся старательно, но вместе с тем и ужасно фальшиво. И опять рой мурашек по спине, паническая немота в ногах. Перед глазами разворачивалась экспозиция десятка ужастиков про изгнание демонов, которые он успел посмотреть в перерывах между университетскими парами. Свят любил такие фильмы — будто само их существование оправдывало его образ жизни, наделяло какой-то особой силой... Но сейчас никакой силы он не чувствовал. Беззвучно губы зашептали сами собой «Отче наш» — только тогда тяжесть, сковавшая грудь, нехотя спала.       — А че она врубилась? — озвучила общий вопрос Роня, обняв себя за плечи и поежившись. — Может, ветром дало?       — Может, но опять — медляк… Эх, хоть танцуй!       — Не смею отказать! — торжественно объявил Андрей и, паясничая, выступил навстречу Роне.       Завертелись.       Свят молчал. Он присел рядом с Димой, сделав вид, что тоже прикрывает костер от ветра. С лучшим другом было спокойнее — даже в присутствии проклятого Луки. Не так сильно липла к пальцам дрожь, не так безумно колотилось сомнение в реальности происходящего. Хотелось наедине поговорить. Поделиться переживаниями, мыслями, объяснить, в конце концов, что с Лукой что-то не так: не их он, не отсюда, наглый, мерзкий, язвительный, злой. Хотелось — шутка ли — даже вернуться домой, под понятный и предсказуемый надзор матери, а потом исповедоваться.       — Может, прогуляемся к воде, пока все развлекаются? — все же решился предложить Диме Свят.       — Давай, — кивнул друг и отряхнул руки, когда крепость из веток и брусков была выстроена вокруг очага.        Ветер мотал волосы из стороны в сторону, срывая кепку Димы настолько яростно, что ее пришлось снять и держать в руках. Влажный песок нехотя проседал под ногами, а вечереющее небо все еще уступало по насыщенности цвета морю, что своим равномерным шумом скрывало секреты всех от всех.       — Тебе неуютно? — участливо поинтересовался Дима, когда они отошли достаточно далеко.       — Этот Лука… неправильный. — Свят обернулся к лагерю, пытаясь осторожно подбирать слова. Пока старательно объяснял свои страхи, он разглядывал незваного гостя со стороны. — Дим, я тебе клянусь… Я не пил ведь почти. Но я правда совсем не помню, чтобы он с нами ехал. И ведет он себя странно. У меня такое чувство с того момента, как он появился, будто…       Слова прилипли к языку. Пока Свят наблюдал, его не покидало новое неприятное чувство. Сначала показалось, что Лука просто стоит, будто задумался или отвлекся. Но потом стало ясно: он застыл неестественно, став похожим на ростовую картонную фигуру.        — Кто? Какой Лука? — Дима удивленно вскинул брови. — С нами никто лишний не ехал.       Свят в ужасе повернулся к другу. Разыгрывает, что ли? Но тот не стал бы…       — Да это же ты мне сам сказал, как его зовут! — яростно отозвался Свят и указал на край высокого берега, где развернулся лагерь.       Вот только палец метил в пустоту.        — Я не говорил, вообще не понимаю, о ком ты! Может, все же перебрал немного? — Дима забеспокоился, прикладывая руку ко лбу Свята. — Нормально себя чувствуешь?       — Да! Господи, Дим…       Свят в отчаянии отмахнулся. За злостью и страхом последовала горечь. Но не подсыпали же ему ничего в водку? Не повредился же он рассудком? Нет, совсем не похоже было. Все началось после выходки с иконкой. И если несколько минут назад Свят еще готов был поверить в то, что Лука был, то теперь в то, что это не так – уже нет.       «Могут сойти с ума все вместе, но ведь не все, кроме одного», — подумал он.       — Дима, — тихо сказал Свят. — Пообещай, что, что бы ни происходило дальше, ты останешься со мной и будешь слушать меня. Мне кажется, — добавил он еще тише, сжимаясь, — я невежеством своим накликал беду…       — Чего? Нет, я обещаю, конечно, но ты... перенервничал, что ли? — все еще недоумевал лучший друг. — Нормально же все было! Веселились, выпили немного, ели. Ты чего завелся-то? Кто такой Лука? Тебе померещилось, может? Ты его в лесу видел?       — Я не перенервничал, я в ужасе! Лука — он, я не знаю… — переведя дух, Свят начал перечислять все, что запомнил: — Парень. Наш ровесник. Черный такой, как цыган. И он был со всеми нами, в кругу, не в лесу. Вы его знали. Ты назвал имя. Он якобы приехал с нами на машине, но я его не заметил, не запомнил. Он появился после того, как я станцевал с «Николаем»... Подсел ко мне. И, пока мы с тобой сюда не спустились, не отставал от меня. Ты меня от него защитил. Ты же это должен помнить? — Он сощурился, внимательнее заглянув в глаза Диме. — Мы стояли. Андрей хотел меня с кем-нибудь свести. С Верой или с Ангелиной. Лука вызвался. А ты сказал, что я прогрессивный, просто с парнями — это не мое. Если ты говорил не это и не с ним, тогда что ты помнишь?       — Все, кроме Луки. Не может быть, ты странные вещи говоришь! Я вообще никого постороннего не видел...       Дима опустил голову, пытаясь осознать услышанное. Свят тоже инстинктивно глянул под ноги, на жавшиеся друг к другу песчинки, как вдруг осознал, что за Димой стоит еще одна пара ног в кричащих кровавых кроссовках. Тут же почти привычно по спине ошпарило дрожью. Свят вздернул голову. На него смотрел бесконечную секунду пустой взгляд безвольного. Потом веки Димы дрогнули, он ожил под Лукой, сложившим локти на плечах. Сам Дьявол — снизошло мрачное озарение — повис на друге, устремив на Свята особенный, никогда ранее не вручаемый ему никем взглядом.        — Секретничаете?       А мать ведь говорила — не богохульствовать, не испытывать судьбу. Не гордиться... Но Свят преступил, дурак. Кто, кто мешал ему отстоять себя, не доводя до греха?       «Теперь нужно быть стойким».       — Да. Нельзя? — Свят старался держаться как можно более спокойно. Он решил не срываться при Луке, не показывать ни страха, ни гнева. Ведь каждый верующий знает: там черт, где дух слаб.       — Больше двух — говорят вслух. Про что сплетничаете? Про меня? — Дьявол вывернул голову, как кот, поближе к уху Димы губами. Тот поежился и улыбнулся, но не оказал сопротивления, кроме смазанного вздоха: «Ну чего ты…»        И это — все, что друг мог противопоставить нарушителю после того, как утверждал, что его не существует? А теперь вел себя, словно между ними вовсе что-то есть? Свят скрипнул зубами, сдерживаясь, чтобы не закричать: «Ну теперь-то ты видишь?!» И обида, и ревность поднимались внутри, но приходилось уговаривать себя: Диме тоже нужно верить. Он бы рассказал о новом знакомом гораздо раньше. тем более о новом друге или ком-то большем, и сейчас…       «Это бес голову морочит».       — Отойди, — твердо гнул свою линию Свят, хотя к горлу подкатывала тошнота. Рука сама потянулась к шее, к горячей иконке. — Договорим и вернемся. Это личное.       — А если нет, то что? — Лука страшно выпучил глаза и растянул отверстие с острыми жемчужинами в обрамлении тонкой линии.       Свят поджал губы, долгое время не в силах отвести взгляда от жуткой маски, лишь отдаленно похожей на человека. Что он мог противопоставить? Если сошел с ума — ничего. А если нет? Сердце забилось чаще, когда он потянулся навстречу Луке с Димой. Сперва схватился за локоть друга:       — Дим... Дима, пойдем, вернемся к остальным? Ты можешь ведь его послать, когда он к тебе лезет. Кто из нас двоих бунтарь вообще?       Святослав попытался улыбнуться, заглянуть в глаза, представить, что никакой Лука вовсе не маячит за плечами. Но там, за шторами век, не было ничего, кроме тупой привязанности скотины, шагающей на убой.       — В смысле? Это же наш Лука, ты что!       Дьявол хихикнул и погладил Диму по скуле костяшками пальцев, скорчив умильное выражение:       — Действительно, Святик, ты что? Своих не признаешь? Совсем обезумел, блаженный…       — Каких «своих»?! — стиснул зубы Свят, с болью переводя взгляд на Луку. А потом — оглянулся. — Ребят! — окликнул он громко, до треска в связках. Но за шумом моря едва ли было слышно музыку с холма, а значит, и его, Святослава — не слышно.       Дима и вовсе будто рядом не стоял. Даже не шелохнулся, когда Свят порвал глотку... А Лука — таращился, как безумный, под неестественным углом. Дрожал зрачок с ушко иголки под темной бровью.       Бросать друга и бежать за остальными — страшно. Да и не видел в этом выхода Свят: все равно он один на один с кошмаром, который только питался, только рос в забвении окружающих... Вдохнул — выдохнул.       — Каких «своих», Лука? — с горечью повторил вопрос Свят. — Что ты к нам пристал?       — А ты сдайся, так я отстану, — сладко урчал зверь. — Просто же все.       «Сдайся?»       От этого требования Свят даже опешил. Разве он начинал какую-то борьбу? Разве он вообще собирался ее вести? Ему приходилось лишь защищать друга — и то безуспешно.       — Я не понимаю, о чем ты.       Лука протянул руку, прижавшись к Диме теснее. Белая раскрытая ладонь не дрожала на ветру, словно совершенно не замечала порывов, самым наглым образом игнорировала их — как шлюха не замечает ни одного взгляда похоти. Свят опустил глаза и увидел лезвия плоти, но стоило моргнуть — перед ним опять были самые обычные пальцы, запястье, локоть. Вот только липкое отвращение никуда не девалось — и это электричество по позвоночнику. Обожгло смирение: нет, глаза не обманывают... Просто не могут обмануть.        Сам не понимая, что делает, Свят схватил Луку за запястье и с праведной ненавистью посмотрел в глаза. На что он рассчитывал? И пацаном соперник выглядел так, что легко свернул бы горе-противника. Но нечего было поставить на кон, кроме яростного желания прирезать эту фантасмагорию. Кроме веры, может, слишком наивной, неоформленной веры в свою защищенность...       — Отпусти, — прорычал Свят и потянул Луку прочь от Димы. Другой ладонью — в плечо друга уперся, попытался оттолкнуть, покуда хватка бесовская ослабла.       Но Лука только захохотал, прошивая время дробью гласных. Секунда — бесноватый сделал шаг в сторону. Еще одна — показались острые когти. И еще — красная вода окропила песок. Это было точно не вино.        Дима издал булькающих звук. Жуткий, совершенно неестественный и слишком сильно осязаемый среди белого шума волн. Сердце пропустило удар, а мир покосился, поплыл и погас вовсе. Когда Свят сумел посмотреть на друга, тот уже был на пути к земле, валясь с ног с перерезанным горлом. Крик застрял в глотке — а Лука заходился в вывернутом до уродства смехе, захлебывался от экстаза, наблюдая, как струйки крови прячутся в рукав пуховика.       — Нет! — взвыл Святослав, и еще долго, долго губы повторяли почти беззвучным эхом: — Нет, нет, нет, нет, нет…        Он упал коленями в холодную, жесткую сырость, кинулся к другу, исступленно влез под ворот — но вместо того чтобы зажать рану, пальцы лишь тонули в ней. Казалось, липкая кровь затопила все, и было ее так много, что помедлишь – тебе самому пропитает и кожу, и одежду, и душу. Шок сменился ужасом и отвращением, и Свят едва понял, как шарахнулся назад, как попятился прочь от трупа и убийцы, как вскочил и побежал, не чувствуя ни сердца, ни легких, в лагерь…       — Он убил Диму! Он убил… Надо уезжать… всем… — навзрыд заорал он, влетев в дерево, выросшее на пути к костру. Взгляд едва различал что-то дальше собственного носа.       — Кто?       — В смысле?        Колонка плевалась в зловещую тишину ожидания. Глаза ребят сияли страхом, как могильные огоньки. Свята поймали под руки и подвели к костру. Вера обеспокоенно потрогала лоб:       — Его колотит всего. Свят, ты замерз? — она оглянулась на всех. — Кто-нибудь видел, когда он ушел?       — Нет, я жарила хлеб, — Роня прижималась к Святу. — Эй, ты чего, Светлячок?       Ребята стекались к нарушителю спокойствия, как мотыльки к огню. Их обеспокоенные лица то всплывали в фокусе внимания, то исчезали за рамкой зрения. А Свят, дурея от их медлительности, метался лишь сильнее.       — Вы оглохли?! Дима мертв! Там все в крови! Все!.. — Он тряс окровавленными ладонями перед собой, чувствуя, как отрывается комьями прилипший песок. До сих пор чужой погибающий пульс бился на коже. — Андрей, машину… заводи!       — Свят, успокойся… — зазвучал прямо над ухом тревожный, но решительный Андрюхин голос.       — Свят! Нет никакой крови, все хорошо… Ронь, Лина, у кого аптечка с собой? У него истерика реальная.       «Нет крови? Как нет крови?»       Свят затих и прозрел будто бы лишь для того, чтобы уставиться на свои пальцы. Да, облепленные песком, но чистым — в свете огня он проступал на бледной коже монохромным зерном.       — У меня, — Вера отпустила локоть Свята и отправилась искать рюкзак.       — А я говорила, не надо было давать ему пить, — Роня поглаживала несчастного по плечу. — Вон, блин, он уже Димаса убил! Свят, да все с ним в порядке, вон, посмотри!        Чужая рука указала в сторону палатки, из который вывалился, распихивая по карманам перчатки, абсолютно живой Дима. А когда увидел шум и потасовку, озадаченно подошел к компании.       — Нет… Нет, его нет… — замотал головой Свят.       Плохо стало. Живот скрутило, ноги подкосились — Свят и осел на землю, не коснувшись ее коленями лишь потому, что Андрей успел поймать. В лицо друга смотреть не хотелось: вместо него воспаленный разум подставлял заплывшую кровью гримасу. Разве вот так из мертвых возвращаются? А если Дима жив? Значит, снова морок. Но от алкоголя? Свят твердил себе снова: он ведь не пил много. Один стакан – ни за что не стал бы больше.       — Заводи машину… Андрей… — продолжали бесцветно шептать губы. — Этот Лука… Он чужой… Он Дьявол…       Дима оказался у Свята в считанные секунды, обнял руками лицо. Тот жмурился.       — Святик, ты чего? Нормально все, нормально! Давай сядешь, продышимся и поедем, хорошо?       Обеспокоенные ребята в десять рук усадили помешавшегося на пень, сунули под нос что-то резко пахнущее, разведенное с водой. Тошнило, но пришлось выпить. Дима сидел рядом, сложив руки на коленях Свята, смотрел внимательно и пытался что-то прочитать в лице. Андрей заводил машину, бурча под нос, а девчонки спешно и неаккуратно собирали лагерь.        Успокоительная настойка понемногу делала свое дело. Едва сумев ровнее вздохнуть, Свят решился посмотреть и Диме в глаза, и остальным. Все было бы нормально, если бы только не причина суеты. Он все испортил. Он, безбедный. Он, бессмертный…       — Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него… — Псалом сам лег на уста шепотом, только мысль прояснилась. Святослав, вновь прикрыв глаза, мял иконку с крестом, слушая, как скрипит между пальцами литое серебро:       — Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго…       — Что он там? — окликнула Ангелина, проходившая мимо них с Димой с пакетами в руках.       — Молится. Успокаивается. Ты давай не вопросы раздавай, а беги собирайся скорее!       Голоса родных превратились в бесконечный монотонный гул. Свят не отследил, когда вес Димы изменился, став более колким. Не бились глухо о багажник тюки с вещами, не слышно было звонких девичьих голосов и гудения сбора. Листва больше не шепталась над головой по велению сплетника-ветра. Только море звучало неожиданно близко, и не понять было — это бой крови в венах или воды о песок?       Свят умолк. Он вдохнул полной грудью воздух, — но тут же ощутил не запах потухшего костра, не работающего двигателя, не ночного леса — только соль и вонь, удушающе сладкую, похожую на перегной выброшенных на берег водорослей... Пахло ржавым железом. Кровью.       Эта мысль заставила Свята вздрогнуть, словно кто-то сильно толкнул его в спину. Распахнув глаза, он увидел перед собой застывшее, растянутое в улыбке лицо и две дрожащие точки-зрачки. Лука смотрел неотрывно, словно не человек то был, а восковая кукла, но живое в нем выдавала испарина на лбу и перевозбужденная дрожь.       Застыл мир вокруг — беззвучный, как за стеной непроницаемой стеклянной колбы. И замереть бы, мертвым прикинуться, как перед диким зверем — потеряет ли враг тогда интерес? Нет.       — Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится... — заново забормотал Свят девяностый псалом, сжимая на груди руки, сжимая веки.       Следующими в сознании всплыли молитвы Богородице — всему научила матушка. Свят обидел ее дерзкими шутками и своей отчужденностью, но ведь она была права. Болезни сходили, как вода, а в старании и смирении обретался успех. Свята любили, хотя он всегда был немного странным для сверстников. Уважали и берегли друзья — кто как умел... Святошей, Светлячком звали его. А когда наступал час испытаний — бессмертным.       На самом деле Свят умирал однажды: во младенчестве, при самом рождении, как рассказывала мать. Она сама тогда не была столь набожной — но, едва оправившись и увидев бледного Святика в руках акушерки и услышав приговор врачей, что реанимация невозможна, в слезах стала просить у Господа. Господь откликнулся. Господь вернул Святу жизнь и даровал защиту от всяких бед.       — Не помогает? — просочился голос, как взгляд через спину в душу. Через уши и в мозг, в сердце. Лука говорил странно. Печать молодости на лице совсем не отражалась в голосе. Даже наоборот, как только пропал визуальный шум, бесноватый звучал спокойно и глубоко, как если бы под ребрами у него была иссохшая Марианская впадина.       -— Царице моя преблагая, надеждо моя Богородице, приятелище сирых и странных предстaтельнице, скорбящих рaдосте, обидимых покровительнице! Зриши мою беду...       Свят зажмурил глаза крепче, сплетая пальцы до боли. Нельзя отвечать бесу, кем бы ни был он: злом духовным — или злом душевным. Уже преступил Свят это правило один раз, уже увидел кошмар наяву; теперь нужно было стоять до последнего. И не только за себя просил, но и за каждого из друзей. Молил о прощении, заглушая собственным шепотом обманчивую песню ночи, моря, Дьявола. Где там ангел-хранитель? Где защитник для каждого из людей? Или они тоже перестали верить Святу?       — Не поможет, слышишь? — вкрадчиво гудел Лука на левое ухо. Но и на правое тут же свалилось:       — Не работают молитвы, я же все еще здесь.        — Слушай. Тебе это больше не поможет.       — Ты слышишь? Тебя оставили все.       Звуки валились с разных сторон, разбивались о Свята и рассыпались на капли-эхо.  Иногда в нос давал острый металлический запах, когда Дьявол совсем расходился. Смех внезапно смешался с криками друзей, оглушительными до того, что диафрагма дрожала под ребрами.       — Они все умрут!       «Господи, дай мне знак, Господи, раскрой его ложь», — думал Свят.       Слова беса проникали прямо в сердце, и слезы градом катились по щекам. Но разве не разбушевался Дьявол потому, что Свят обратился к своей вере? Разве не значило это, что борьба началась взаправду?       «Он шепчет о смерти, он говорит, что я один, он насылает видения. Но ни разу еще он не тронул меня... Значит, не может... Он хочет, чтобы я сдался — значит, нельзя сдаваться».       Сомнения точили сердце, но Свят отбивался и от них. Как матушка верила в то, что бог подарит ей чудо, так он сам теперь всю свою душу ставил на истину, к которой посмел не относиться серьезно. А Лука все хохотал, будто бы читал мысли и находил забавным парадокс вещей:       — Матушка научила тебя молиться, но кто, думаешь, дает жизнь тем, кого Боженька задумал мертвым?       — Бог, думаешь, достанет сюда?       — Он есть только у тебя дома!       — Поэтому она не выпускала тебя!       — Тебе суждено было оказаться здесь.       Слова накладывались друг на друга, словно включенные одновременно песни: не всегда возможно было понять, что конкретно орет, шепчет, говорит, шипит, рычит Дьявол. Крики друзей зазвучали снова. Свят слышал, как умирают близкие один за другим, как валятся к его ногам, что срубленные деревья. Они даже задевали его иногда по касательной, а потом долго расцветало ощущение удара на коже. В общую могилу валились они, и каждая отданная жизнь была, что ступень к нисхождению Свята.       Никак не перебить было, не остановить кошмар. Свят порывался открыть глаза, броситься на помощь — но он ведь пытался уже, а попытки тщетны. Слова молитв путались — не хватало сил. Все забирала агония, все тонуло в сожалении. Оставалась последняя воля: держаться вопреки, обращаться к Богу от себя...        «Если не достоин я, покарай, Господи, но не отвернусь, не предам больше... Избавь от страданий меня и моих близких... Прости нас всех...»        Ответом на зов среди какофонии страшных звуков нашелся один, спокойный и вкрадчивый, что разительно отличался от истеричных интонаций Луки. Он был где-то рядом с ухом, но до Свята не долетало дыхание, что могло бы их принести, или запах, или тепло:       — Слушай, Свят… Потерпи немного. Нам недолго ехать… Андрюха гонит…        Вмиг стало так спокойно, словно впервые за вечность Свят оказался дома — голос этот, пробившийся сквозь тьму, был важнее, чем громы и молнии, вода, обращенная в вино, чем любые ветхозаветные чудеса и кары. Если Свят слышал его, значило ли это, что он все ближе к друзьям? Значило ли, что он наконец погиб вместе с ними, очистившись во страдании?       — Дима... Андрей... Вера... И вы простите... Что я не смог как вы... Простите, что вас подвел...       Тихий всхлип потонул в шепоте новой молитвы. Вернулись и слова, и силы, и смирение.       — Мать твою душу давно продала! Дьяволу! Не тому ты молишься!       — Замолчи! — взвыл Свят, опаленный гневом, вспыхнувшим от одной искры надежды. — Ты лжешь! А если бы и говорил правду... Душа — моя, аз есмь. Никто не может у меня ее забрать, никто не может ею распорядиться... И ты не можешь, иначе бы забрал уже! Думаешь, я считаю, моя мать святая? Хоть кто-то из людей? Но она учила, как лучше! Не тебе решать! Изыди!       Все затихло. Мгновение это было похоже на вдох в тишине, который отпускает себе море перед тем, как обрушить на кораблекрушение девятый вал.       — Он все еще такой?!       — Андрюх, блядь, аккуратно!       — Я аккуратно! — выкручивая баранку руля, вскипал Андрей. Но тут же остывал, встраиваясь в очередной поворот или обгоняя по-отпускному медленную легковушку. Вера впервые в жизни сидела вполоборота, вся обращенная в салон.         — Пиздец, он до сих пор руки держит как в танце…       — Да он весь деревянный! — подтверждала Роня. Она пыталась размягчить тело Свята, натирая конечности. Хорошо, в салоне машины было просторно. Хорошо, что Андрюхе подарил ее папа.        Свят и правда походил на восковую фигуру танцовщика. Изящно поднятые для полуобъятия руки, нога делает шаг, глаза — по счастью — закрыты в порыве чувств. Разве что задорной улыбки не было на лице — наоборот, лоб остался напряженным, как будто последнее, что случилось с горе-бунтарем — то ли болезненный спазм, то ли мысль, слишком тяжелая для юной горячей головы. И даже ресницы не дрожали, под веками не метались зрачки. Только слабое дыхание вылетало из ноздрей, приглушенно билось сердце, да иконка тревожно подпрыгивала на груди, стоило минивэну споткнуться об очередную колдобину.       — Свят, потерпи немного, еще полчасика потерпи, и все кончится, — заговаривал Дима, не обращая ни на кого внимания. Он крепко обнимал Свята сзади, заполняя пустоту между диагональю его спины и прямым углом кресел: — Станет легче, держись только.       — А куда его?! К матери или в больницу? Или в церковь?! — задавался резонными вопросами Андрей.       — В больницу… А матери. Матери позвоним, — закивала Вера, схватившись за телефон.       — В любой больнице есть храм.       Металл, песок, соль. Холод. Шорох и скрип — как будто лодка у причала. Голоса сквозь гул. Боль и немота в голове. Боль и немота во всем теле.        Свят из последних сил попытался взмолиться вновь, но с губ слетело лишь нечленораздельное мычание. Язык прилип к небу. Страх ударил под дых — и глаза распахнулись, и свет жалил со всех сторон…       Больничная кровать. Белая палата.       — Святик! Ох, Святик! — вспорхнул к потолку заплаканный голос матушки, и теплые ладони сжали руку. Свят зашипел — словно сотней иголок пронзило плоть. Отпустило. — Ты меня так напугал… Но святой Лука снова услышал мои молитвы. Тебе стало легче, и вот ты очнулся…       «Лука».       Истеричный смешок вырвался из груди — снова больше похожий на мычание. С другой стороны навалился Дима сразу с объятиями.       — Свят! Ты нас очень напугал, придурок! — Дима тут же осекся. — Простите, Сирена… ой, в смысле, Серена Романовна.       — Дим… — только и смог выдавить Свят.       Один взгляд на друга — и заныло лицо, влажными стали глаза. Судорожно вздохнув, Святослав протянул дрожащие руки к Диме; улыбнулся дергано, повернулся к матери: «И как ты его пустила?»       Но та лишь качала головой, сжав руки в замок: ни упрека, ни раздражения.       — А все… остальные?.. Живы?..       — Конечно, все на месте, пошли кофу пить, пока тебя ждали. Никто не спал всю ночь, — уже спокойнее выдыхал Дима. — Твоя мама разрешила нам остаться и молиться. Это только ты нам дал просраться! Ой, простите, Серена Романовна!       — Бог с тобой, — вздохнула матушка и перекрестилась.       Свят устало уронил голову на подушку и прикрыл глаза. Отлегло. Не металась больше душа от зловещего присутствия. Не разрывали сознание голоса боли и ненависти. Только губы привычно зашептали исполненную благодарности молитву, и в груди разлилось тепло от нательной иконки.       О том, что видел, Свят так никому и не рассказал. Ответил, что точно не помнит. Из неврологического отделения больницы его выписали спустя несколько дней обследований: поступил с каталепсией, в которой провел около пяти часов, после уколов спазмолитика мышцы начали возвращаться в нормальный тонус. Никаких нарушений впоследствии выявлено не было, потому и окончательный диагноз не поставили, но врач посоветовал встать на учет и регулярно проверяться.       «С вашим анамнезом при рождении велика вероятность развития височной эпилепсии, — сказал он. — Почему не проявлялась ранее? Бывают такие случаи».       Целую неделю больничного матушка вела себя гораздо сдержаннее и не слишком старалась контролировать Свята, как прежде, особенно когда тот болел. Словно после страшной ночи он сам стал другим, а значит, поменялось к нему отношение. Впрочем, и правда стал: без напоминания родительницы он читал утренние и вечерние молитвы, а в воскресенье собрался в храм — на службу и исповедь, даже заказал молебен.       И еще решил — продолжать учебу в университете он не станет, а перейдет в духовную семинарию.       Мир не рухнул, а друзья приняли путь Свята. Они даже начали встречаться чаще, чтобы не теряться — Серена Романовна разрешила. Так странно было сознавать, что в одночасье мир наступил в семье и среди близких, а пути и цели прояснились. Святу даже говорили, что он будто чувствует себя увереннее и больше улыбается.       Только мать, которая порою по привычке заглядывала украдкой в комнату сына, знала: улыбается он иногда и во сне. Не часто — раз в месяц или реже. Стоит, недвижимый, обхватив себя руками, посреди комнаты, пока из лежащего под подушкой телефона еле слышно гудит нежная, лиричная мелодия.