Whispers in the Dark

      Закусив губу, Ивушкин возвел глаза, которые наливались слезами, к потолку, чтобы не дать им выйти наружу, чувствуя, как боль в груди нарастает, а сердце трескается на части. Ему было жаль, на самом деле, жаль Клауса и его погибшую жену с ребенком до такой степени, что хотелось кричать во всю глотку, забыв о себе и своих проблемах. Ведь если бы не ее смерть, то они наверняка были бы счастливой семьёй и Николаю наверно никогда не пришлось бы пересекаться с ними. Но вышло, как вышло.       За своими попытками не дать чувству боли захватить себя и собственными кипящими мыслями в голове, Ивушкин не заметил, как Ягер вдруг успокоился и произнес одно единственное, роковое слово, а точнее имя, заставившее его забыть обо всём, оторваться от объятий и со страхом в глазах, задышать быстрее при виде перед собой маньяка и убийцу со стеклянными глазами, а не недавно рыдающего, как ребенок, мужчину, несущим тяжёлое бремя на своих плечах.       Но, кое как взяв себя в руки, юноша шумно сглотнул тяжёлый ком в горле, двинул желваками на худых скулах и попытался улыбнуться — но улыбка получилась скорее нервной, нежели доброжелательной. Как бы ему не хотелось контролировать себя, сейчас он еле держался, чтобы не сбежать отсюда вновь.       Николай боялся пауков, боялся высоты, боялся смерти, замкнутых пространств, толп людей и стоматологов, но если через все эти страхи он давно прошел и забыл, то такого Клауса он боялся до ужаса и не мог ничего с собою сделать. И он это знал, поэтому перед тем, как сюда прийти, выпил небольшую дозу успокоительного — такую, чтобы глушило огромные порывы сноснящих с ног эмоций, но не затыкало их полностью и давало думать. Он пока не понимал, почему Клаус перестал быть собой, но отложил это в своей голове на полку, чтобы обдумать это позже.       Внезапно почувствовав чужие, во всяком случае, знакомые губы на себе, Ивушкин изумлённо поднял брови, прикрыв глаза на пару секунд, но — слава яйцам, — Ягер вовремя оторвался, потому что Николай испугался своего, не пойми откуда взявшегося желания ответить на нежный поцелуй мягких губ и едва не отшатнулся, сбросив это все на пережитые недавно чувства и желание успокоения.       — Ты.. случайно порезался ножом, сейчас!— спохватившись Ивушкин открыл на кухне ящик с аптечкой, которые видел до этого и подошёл с ней обратно к Ягеру.       Достав всё нужное, Николай помог ему снять футболку, а затем, взяв в руки бумажное полотенце для того, чтобы убрать кровь, опустился перед Клаусом на корточки, случайно пройдясь взглядом по накаченному торсу — вид этого почему-то заставил пульс юноши ускориться до предела, как и вид крови на собственных руках, ассоциации с которой, теперь всегда будут воспоминанием из того ужасного утра.       Не понимая своей реакции на мужское тело, смешанной со страхом, Ивушкин, дрожащими руками убирал кровь и залечивал кровоточащую рану, боясь при этом поднять тревожный взгляд и чувствуя какое-то странное напряжение в теле Ягера перед собой. Точнее, это он сам был напряжен, потому что аура вокруг этого мужчины заметно переменилась, став какой-то тяжёлой, угрожающей и хищной. И Коля не мог понять, нравится ему это или пугает, потому что до этого, только пугало.       Клаус спокойно позволил девушке обработать рану. Конечно его удивило, как это он умудрился так порезаться, но не верить жене он не мог. Если она сказала, что мужчина порезался, значит так и было. В последнее время у немца случаются какие-то провалы в памяти. Вероятно, стоит сходить ко врачу на досуге. Когда его туго затянули в бинт Клаус добро улыбнулся и помог девушке встать.       – Danke, Liebe,- промурлыкал немец. Тут его носа коснулся еле заметный запах начинающей пригорать еды. – Солнышко, у тебя что-то горит?       Стоило ему это сказать, как девушка тут же подскочила к плите и выключила ее. К счастью ничего не успело сгореть. И уже спустя несколько минут еда была на тарелках и супруги снова устроились за барной стойкой, решив не перемещаться за большой стол в обеденной зоне. Так было даже уютнее как-то. Ближе друг к другу.       Ягер с большим удовольствием, словно не ел ничего очень и очень долго ел еду со своей тарелки. К тому моменту, как они сели ужинать — на дворе был уже вечер, Николай более-менее смог успокоить свое сердце в груди, словно молоток, отбивающий чечётку.       С скрываемым волнением иногда поглядывая в сторону Клауса, который, как и предполагалось, съел таблетку вместе с едой, Ивушкин вспомнил слова врача, что они должны подействовать через два часа, но гарантии, что пациент придет в себя, не давали никакой, потому что лекарство имело накопительный эффект — на кого-то действует сразу, а кому-то требуется время. Решив, что эти два часа нужно как-то протянуть без хреновых последствий для себя, Николай предложил немцу посмотреть тот самый мультик, который они хотели посмотреть с женой, а сам захотел убрать посуду в посудомойку, но сперва нужно было сначала вытащить оттуда чистую посуду, что он и сделал, но когда заметил на одном из якобы чистых ножей что-то красное, застыл, как камень, потому что вскоре осознал, что это кровь и наверняка тот самый нож, которым Ягер убивал жертв, а заодно и делал ему завтрак...       Твою мать!       Руки тряслись. Его затошнило. На этот раз по-настоящему.              Быстро спрятав нож в один из шкафов и плотно закрыв дверь, Николай забежал в ванную, где весь его ужин моментально оказался в унитазе.       Конечно же, на жуткие звуки рвотных масс пришел немец, но Ивушкин успокоил его тем, что всего лишь побочки беременности и вскоре, весь бледный, вернулся на кухню, чтобы завернуть этот нож в плотный, черный пакет и выкинуть в помойное ведро, одновременно задавая себе вопрос зачем выкидывает единственную улику?       Наверно потому что сделал окончательное решение помочь человеку, однако, как это сделать безболезненно для Ягера, Ивушкин пока не знал и вскоре прошел в гостиную, где уже расположился мужчина и ждал свою супругу. Намеренно сев подальше, в углу дивана, Николай скользнул уставшим взглядом из-под полуприкрытых век по немцу, чуть тепло улыбнулся, мол, что можно включать мультик и перевел глаза на большой экран.       Как бы он не старался фокусировать свое внимание на сюжете мультфильма, все его мысли уплывали только к размышлениям о сидящем недалеко убийце, семерым трупам, своих странных, сегодняшних чувствах, ножу в крови и Клаусу — очень чувствительному мужчине, заботливому мужу и наверняка крутому бизнесмену, что таился где-то глубоко внутри Ягера, который будто... — Николай, не поворачивая головы, посмотрел в сторону мужчины, смотрящего мультик, — который будто спрятался, не желая чувствовать жуткую боль и Ивушкин его понимал. Тут любой сойдёт с ума и закроется в себе...       Интересно, когда подействует лекарство? Если оно вообще подействует...       Потому что бить Клауса ещё раз не хотелось, во всяком случае, не для этого. Сидя в постоянном напряжении, потому что не знал, чего ждать, Николай, хоть почти и не сводил взгляда с экрана, он все время следил боковым зрением за фигурой рядом.       Немец спокойно смотрел мультфильм, но его немного напрягало то, что обычно всегда мерзнущая девушка вместо того, чтобы как обычно устроиться в кольце его рук, наоборот устроилась чуть ли не на другом конце дивана.       Клаус хотел не трогать блондинку учитывая то, что совсем недавно ей было и плохо и, что как он знал, беременные женщины очень часто и резко меняют настроение, но желание позаботиться было сильнее.       – Солнце, ты как себя чувствуешь? Все хорошо? Нигде не болит не ноет? Пить не хочется? Ножки не замерзли? - вывалил мужчина шквал вопросов осторожно пододвигаясь ближе и готовясь к любой реакции, битье диванной подушкой в том числе, чтобы осторожно взять чужие ступни и уложить их на свои бедра, начиная пальцами разминать подошву и пальчики. Немного подумав Ягер дотянулся с тихим шипением от боли в области живота за пледом и укрыл их обоих. Конечно же супруге достался кусочек пледа побольше.       Николай, который все же на какое-то время уплыл вниманием в мультфильм, невольно дёрнулся, словно очнулся от сна и вспомнил, что не один, когда Ягер вдруг придвинулся ближе с кучей вопросов, которые в каком-то смысле грели душу своей заботливостью, потому что Ивушкину и вправду было нехорошо, но вместо того, чтобы признаться в этом, он лишь слабо помотал головой и занервничал, когда его развернули и взяли за ноги.       Он все ещё помнил, как после похожих прикосновений, те же руки прострелили ему ногу, а если учитывать силу Клауса, тот вполне мог сломать и обе одним движением, но заставив себя расслабиться усилием воли, хоть это и было трудно, потому что лёгкий массаж точек, о которых Николай не знал, (что те являются для него эрогенными), заставил его стиснуть зубы, чтобы не застонать от удовольствия и мурашек, расходящихся по позвонкам приятной волной.       Чужие, горячие руки на голых ступнях, с которых стянули носки, одновременно напрягали и приносили неизгладимый кайф, которому Ивушкин сопротивлялся всеми силами, стиснув не только зубы, но и спинку дивана одной рукой до побеления в костяшках.       Он наблюдал за действиями Ягера, прижав подбородок к груди и надеясь, что тело его не подведёт и это не выльется во что-то нехорошее. Отказывать Клаусу и рыпаться он не мог — урок усвоен с прошлого раза. Остаётся только поддаваться, терпеть и местами лавировать насколько это возможно. Сейчас он бы мог спокойно попросить остановиться, чтобы спрятать и вправду холодные ноги под одеяло, но почему-то не хотел. И почему именно — знал, но не хотел себе в этом признаваться.       В какой-то момент Николай все же не сдержал задушенного стона, потому что Ягер нажал какую-то точку на его ступне, на которую невозможно было не отреагировать, и тут же покраснел от своей реакции, поднимая испуганный взгляд на Клауса.       На тихий отказ мужчина только грустно вздохнул и продолжил согревать и массировать уже не такие ледяные ступни, проходясь пальцами и костяшками про всевозможным чувствительным точкам на подошве.       Когда ножки в его руках начали непроизвольно подрагивать, а со стороны слышаться тихие вздохи, которые, судя по всему старались приглушать или вообще не стонать, реагируя на действия сильных рук немца.       – «Неужели я где-то настолько успел накосячить, что так сильно ее обидел?» - с грустью подумал мужчина. Обычно девушка вела себя так, когда была расстроена или разозлена на своего благоверного. И в обычное время в таком состоянии она могла хорошо так накричать или ударить чем-то мужчину, так, а сейчас все отягощено тем, что она беременна и гормоны могут ухудшить шаткое положение блондина. И по-хорошему ему бы сидеть себе тихо и не отсвечивать, но как он может позволить себе трусливо не рыпаться, когда его любимой, явно плохо?       На этом моменте размышлений Клауса прервал уже куда более отчетливый и громкий стон. Повернув голову к девушке, Ягер не смог не умилиться с красных смущенных щечек своей малышки. От сложившейся неловкой ситуации немец не сдержался и засмеялся. И пока в него не прилетела какая-нибудь подушка, мужчина быстро соскочил с дивана, предварительно убрав со своих коленей уже согретые ножки, и поцеловав своего опасного хищного ежика в нос, воспользовался моментом чтобы убежать на кухню и принести его любимой всяких разных вкусняшек. Сок, печенье, зефирки и, как Клаус успел заметить, понравившееся девушке мороженное.       Краснея ещё больше от того, что его уличили в своей несдержанной, слишком странной реакции, да ещё и рассмеялись, Ивушкин тихо фыркнул, нахмурившись и как-то даже разочарованно выдохнул, когда его ноги отпустили. Подтянув к себе колени, тем самым спрятав ступни полностью под одеяло, он действительно съежился, как ёж, выставив в стороны невидимые иглы. Понравилось ли ему? Да. Хотел бы он это повторить? Очевидно, да!       Николай едва не вздрогнул, когда к нему неожиданно приблизились, чтобы поцеловать...в нос? и ускакать куда-то в сторону кухни.       Недоуменно проводив мужчину взглядом, юноша поморщился и не сдержавшись, чихнул, как котенок, а потом ещё раз и ещё, прежде чем взять в руки, протянутые вкусняшки и тихо, с искренностью поблагодарить.       Притянув первым делом мороженое, Ивушкин сидел боком к телевизору, ел и на удивление, расслабившись, залипал на мультфильм. Иногда он смеялся с некоторых забавных моментов мультфильма и одновременно иногда поглядывал на наручные часы, время которых близилось к моменту, когда таблетки уже должны подействовать.       Чихание парня на диване еще сильнее умилило немца так, что тот еле удержался чтобы не потискать русского.       Да, сейчас Клаус видел перед собой не погибшую много лет назад жену, а весьма милого молодого человека, который спустя некоторое время все же смог расслабиться. Не мудрено, ведь Ягер не лез к нему.       Сначала, зайдя в комнату мужчина очень удивился, когда вместо милой жены увидел не менее милого, но лейтенанта полиции. Первым порывам было дать знать Ивушкину, что каким-то чудом к немцу вернулось нормальное осознание реальности, но вместо этого Клаус зачем-то решил промолчать. Видимо, желание понаблюдать за русским Иваном оказалось сильнее и передав ему все равно взятые вкусности сел не очень далеко, чтобы не вызывать подозрений, но и не очень близко, чтобы лишний раз не беспокоить и без того напряженного и чем-то задумчивого блондина.       С еле заметным облегчение немец спустя некоторе время, после своего возвращения, увидел, как русский потихоньку начинает расслабляться, уплетая свое мороженное. И ведь вид кушающего юноши нравился немцу ничуть не меньше, чем если бы это была его Королайн.       Очень странное ощущение посетило мужчину. Так они и сидели вдвоем. Коля смотрел мультфильм и следил за часами, а Клаус мысленно рассуждал о своей реакции на младшего и следил за смеющимся от забавных сцен русским краем глаза, чтобы не спалить всю контору к чертям. Таким образом прошло оставшееся время от мультфильма и русский заметно начал нервничать, яростнее заглядывая в циферблат часов.       Клаус же за это время более-менее успел переварить свои чувства и прийти к выводу, что парнишка ему понравился. И не просто как человек или возможный друг, а в любовном плане.       – «Да, Ягер, ну ты и попал. Влюбился в человека, который младше тебя лет на 5-6, был тобой изнасилован и боится до дрожи в коленях. Замечательно. Просто блядский Джекпот!»       Чтобы не напугать лишний раз и не смущать Клаус решил закрыть глаза и открыть их спустя несколько десятков секунд, чтобы с удивлением начать осматриваться, будто не он более чала украдкой следил за каждым действием блондина рядом.       Первое, что заметил Николай, но не придал этому большого значения, что немец не сел близко, чем обычно, нарушал личное пространство. Вторым, что за все время ему показалось странным, пока он смотрел на часы, это то, что Ягер за все время ни разу его не тронул, ничего не спросил и не попытался сесть ближе. Обычно именно так, на постоянной основе, делал тот самый Клаус-маньяк.       А сейчас — ничего. Лишь косится как-то странно, будто... наблюдает, что Ивушкин разумеется, заметил, хоть ни разу и не взглянул за весь мультфильм на мужчину.       Когда сюжет закончился, и в баночке мороженого оставалась лишь половина, а время действие таблеток началось, Николай убрал ее на предддиванный столик и сложив ноги в позе лотоса, подался вперёд, к Клаусу.       — Как ты себя чувствуешь? — подозрительно сщурив веки, спросил юноша, не отводя цепкого взгляда от глаз, которые...перестали быть стеклянными. Значит какую-то часть времени таблетки все же действовали? И сейчас действуют? Тогда почему немец ничего не сказал?       Стоило мультфильму закончиться, а русскому повернуться к немцу лицом, как какое-то нехорошее чувство пронзило Ягера. Последовавший за этим вопрос и подозрительный прищур голубых глаз подтвердил опасения немца, но так или иначе, мужчиной было принято решение изображать из себя дурачка и все отрицать. Не хватало еще навлекать на себя гнев и раздражения от единственного человека, что решился помочь ему.       – W-was du имеешь ввиду, Licht? - сразу же спалился, но не подал виду Ягер, старательно изображая на лице непонимание. Актер из него никудышный.       Ягер спалился по всем аспектам. Во-первых, как бы это ни было странно, Клаус-Маньяк и Клаус-нормальный звучат по-разному. Если первый более маниакально и громко, то второй разговаривает более спокойно.       Во-вторых, изучая профайлинг, Николай знал и научился понимать, когда люди старательно пытаются выдавить из себя какую-то эмоцию или что-то изобразить на лице, забывая о глазах — глаза никогда не врут. Практика общения с воришками тем более помогла это заметить и в Ягере. А в-третьих, Клаус-маньяк никогда не называл свою жену Лучиком.       Уголки губ парня дёрнулись в намёке на улыбку, но Николай не улыбался, он был одновременно раздражен, смущён и озадачен поведением Клауса, который точно врал. Но зачем? Догадался, что его пичкают таблетками и не хочет этого? Но что тогда дальше?       Николай отвел взгляд, чтобы подумать, как вывести Ягера на чистую воду и заставить сознаться, но ничего так и не придумав, решил спросить напрямую и сделать при этом ещё кое-что, потому что иначе последствия могли бы быть необратимым.       — Зачем ты мне врешь? — неожиданно подал голос Ивушкин, проговорив слова по слогам и сыграв одновременно пальцами по своему колену, накрытому одеялом, как по клавишам. Переведя цепкий взгляд на мужчину, двигая при этом голубыми, почти серыми в тени глазами, как кукушка с часами, юноша следом повернул подбородок и вдруг придвинулся к Ягеру в плотную.       Он наклонился и завис у чужого лица всего в паре сантиметров. Ничего не делал, только сверлил взглядом и едва заметно, ухмылялся. Он был уверен, что перед ним нормальный Клаус, оттого почти не чувствовал страха, лишь какое-то странное, зудящее волнение, уходящее вниз живота. Такой метод психологического давления и нарушения чужого пространства без каких-либо дальнейший действий, часто помогал ему выуживать правду у хулиганов и воришек.       Немцу стало стыдно практически сразу под пристальным взглядом русского. Отделаться от липкого чувства, будто он находится на допросе с пристрастием не получалось. А как только Коля придвинулся непозволительно близко, нарушая границы личного пространства, Ягеру резко захотелось дернуться на другой конец дивана.       – Я, я…- Ягер уже понял, что отпираться бессмысленно и единственное, что ему оставалось, так это придумать достойную причину его поступка и поведения, чтобы не пришлось выкладывать реальные мотивы, – Я просто хотейт понаблюдайт за тобой. Я же не помнить как мы относимся друг к другу, когда я не совсем в себе,- тут Клаус подумал секунду и решил, что лучшая оборона является нападением и поспешил задать свой вопрос, – Кстати говоря, если в прошлый раз я смог прийти в чувства после того как ты ударить меня по голова, то почему я сейчас смог, довольно быстро, вернуться в адекватное состояние?- немец все же отодвинулся на некоторое, более комфортное для обоих, расстояние и с куда большей уверенностью ответно посмотрел в чужие глаза.       Видя, как смутился немец от близости, чего бы не стал делать тот Клаус, Ивушкин заулыбался одним уголком губ — он был очень рад, что таблетки все же действуют, а от ответа мужчины — скорее даже от того, с каким акцентом тот говорит от волнения, вообще прыснул и рассмеялся.       Решив больше не нарушать чужое пространство, Николай так и остался сидеть на месте, в позе лотоса.       — Не знаю, — лукаво ответил юноша, ухмыляясь и чуть все ещё немного посмеиваясь и невольно умиляясь с такого Клауса, — Может быть это я на тебя так действую? — но его светлая, словно солнце, улыбка, погасла довольно быстро при воспоминании, что действие у таблеток не слишком долгое — около 6 часов, прежде чем всё начнется снова и рядом с Клаусом уже не будет так безопасно. Чертов триллер-хардкор какой-то получается.       Николай не хотел говорить правду, потому что боялся, что об этом может как-то узнать и Клаус-маньяк. Мало ли, может информация как-нибудь начнет просачиваться сквозь подсознание. Шанс был один и рисковать было нельзя.       Сжав зубы, Ивушкин глянул на часы — почти два часа ночи. Значит примерно в восемь утра вместо адекватного немца, перед ним снова предстанет псих. Надо бы как-то отсрочить этот момент. Жаль, что нельзя принять двойную дозу. Однако врач также не исключал момент, что таблетки могут и не действовать сначала должным образом, а это значит, что в любой момент этого Клауса может не стать рядом. Это вызывало какое-то странное чувство грусти и желание, чтобы нормальный Клаус оставался здесь настолько долго, насколько это вообще возможно.       Тогда Николай ещё не понимал, что ему нравится и другая часть Ягера, но он боялся её до ужаса, потому что там была боль, там был страх, а ещё там был Коля, который на все это согласен.       — Просто делай то, что я тебя прошу, ладно? И все будет нормально, обещаю, — заверил его следователь и снова заулыбался, почему-то начиная смеяться, — Не сказать, что рад познакомиться... — пошутил он, развернувшись и облокотившись о спинку дивана. Николай тихо посмеивался, — В прочем, познакомились мы гораздо раньше. Я случайно сбил тебя на пешеходном переходе... Ивушкин снова виновато посмотрел на мужчину, ища признаки того, что тот что-нибудь помнит. Помнит, как он пытался его убить откачать.       На слова русского Клаус немного смутился, но пообещал, что будет послушным, но на моменте с аварией горько усмехнулся заметив, что все последние важные и поворотные события в его жизни случились через автомобили.       – Да уж, хорошее, наверно, было знакомство. Учитывая, что у меня есть привычка бегать по утрам, то, даже, могу предположить где ты умудрился наехать на несчастного меня,- Клаус как-то нервно посмеялся и отвел взгляд в сторону.       Затем от сильно поморщился и зашипел сквозь зубы, так как голову пронзило острой болью и в мыслях смутно всплыл кадр напуганного и взволнованного русского, что возвышался над немцем. Губы его поблескивали, словно парень только что целовался. Воспоминание или воображение, Клаус так и не понял, быстро растаяло, но головная боль уходить полностью не спешила.       Мужчине очень хотелось приложить что-то холодное ко лбу, да и чтобы кто-то погладил, дабы хоть немного унять мучащую его головную боль. На глазах заблестели пара непрошеных капелек.       Отзеркалив смех мужчины и все также виновато улыбаясь, Николай понял, что Клаус толком ничего не помнит из тех состояний. Но так даже лучше для него самого.       Николай вдруг понял, что не хочет, чтобы Ягер что-либо вспоминал из того, что делал, потому что это же кошмар — шесть трупов жестоко убитых людей им же самим. От такого можно вообще сойти с ума навсегда.       Но ведь на другой половине весов несчастные души тех людей, которые нуждаются в правосудии... Самого Ивушкина начинала гложить совесть по этому поводу, что занимается не-пойми-чем, вместо того, чтобы должным образом посадить преступника.       Не не-пойми-чем, а помогаю ему прийти в себя и сделать в этой жизни что-то хорошее, а не сидеть в тюрьме или психбольнице просто так — напомнил себе Николай и вдруг из мыслей его вырвал звук испытываемой боли со стороны. Метнув туда взгляд, Ивушкин заметил, что Клаус держится за голову и всполошился.       — Клаус? Что с тобой? — с тревогой в голосе поинтересовался Николай, ведь неизвестно какие побочки могут быть у таблеток, — Голова болит? Хочешь таблетку принесу?       Неосознанно, юноша придвинулся ближе и обхватил Ягера за плечи, как психолог, который хочет успокоить пациента, а затем, на автомате будто повинуясь тревоге и каким-то своим странным желаниям, провел рукой пару раз мужчине по голове, но быстро опомнившись, что это реально странно, убрал ладонь. Хотелось опереться подбородком о плечо Клауса, провести рукой ещё раз по его голове, но Николай давил эти желания, руководствуясь тем, что, во-первых, они мужчины, во-вторых, почти незнакомые люди, в-третьих, это выглядит слишком интимно и странно проявлять такую заботу, которую почему-то хотелось проявлять, словно тот ему...       Ивушкин вдруг... почувствовал, как сердце пропустило удар по рёбрам от одной мысли, что ему нравится мужчина, сидящий рядом. И нравится вовсе не как знакомый, а как человек и мужчина. Спокойный, милый, очевидно, возможно даже тоже такой же заботливый муж, волнующий...симпат—!...       Черт, да что это такое?! Я же натурал, мне нравятся девушки! И куда меня только несёт?! — и тем не менее, не смотря на свои внутренние споры, юноша не отодвигался и не убирал рук с чужих плеч.       Сквозь стену мучающей его боли немец смог ощутить, что к нему придвинулось теплое тело, но руки, что стали трогать его и гладить были блаженно прохладными, прямо как Клаус и хотел, однако, к его сожалению сильно против боли это не помогло. Поэтому пытающийся хоть как-то спастись мужчина прижался к своему источнику ласки в надежде унять все неприятные ощущения.       От боли он почти избавился. Но не потому что она вдруг решила пройти, нет, лучше бы продолжалась и была раза в два, а то и три сильнее чем то, что видел Ягер сейчас перед своими глазами.       А видел он разные, но до подступающей к горлу тошноты отвратительные сцены всевозможного насилия. Кровь в его ведениях текла рекой. В ушах стояли дикие нечеловеческие крики боли и предсмертные стоны его, Клауса, жертв.       Мужчина никак не мог поверить в то что он видит. Нет, он уже успел узнать, со слов Николая, что успел сотворить что-то неописуемо ужасное, но Ивушкин рассказал только про одну его жертву, помимо самого полицейского, по чистой случайности попавшего в эту отвратительную историю.       Теперь же Ягер раз за разом смотрел, как его же собственные руки душат, бьют, режут и жгут чужие тела. Его уши слышать крики несчастных. Его глаза наблюдали за этим. И…самое пугающее в этом то, что Клаус вспомнил помимо своих преступлений и то что чувствовал в каждый из этих моментов; страсть, мания обладать этими, некогда прекрасными и идеальными, телами жертв, радость, наслаждение и удовольствие. Ему нравилось все это делать и видеть, как из покрытых кровью и его семенем тел несчастных медленно покидает жизнь.       Спустя неизвестное количество времени, почти полностью вспотевший и тяжело дышащий немец смог вернуться в реальность. И эта реальность поразила его до глубины души. Как минимум, он, чувствовал, что Ивушкин сидит, тесно прижавшись к раз горяченному Фрицу, а как максимум, что все те воспоминания и эмоции никуда не делись. Они были с ним. А такое близкое нахождение объекта его мании будоражило все нутро арийца до пробегающих по коже мурашек.       Клаус уткнулся русскому в сгиб шеи и плеча и с наслаждением вдохнул его запах со стоном громко выдыхая и вдыхая вновь. Руки мужчины сами собой обвили чужой торс, чтобы придать еще ближе к себе, почти до боли сжимая в крепких объятиях.       Николай просто сидел рядом и с напряжением ждал, когда Клаусу станет легче и он что-нибудь ответит, но вместо этого его вдруг внезапно притянули в самые крепчайшие объятия, которые он только знал в своей жизни.       Широко распахнув глаза в изумлении от происходящего, Ивушкин шумно сглотнул и покрылся липкими мурашками, ощутив вибрирующий стон наслаждения Ягера и его жаркое дыхание у своей шеи. Неужели Клаус делает это сейчас? Тогда почему такое ощущение, как будто рядом лев, а он бедная овечка?       Вдруг почувствовав, как горячие объятия сжимаются все сильнее, перекрывая ему кислород, Николай запаниковал, начиная думать, что рядом с ним вовсе не спокойный Клаус, а психопат и таблетки пока не действуют должным образом.       — К-Клаус, — сиплым голосом обратился юноша, который со смущением обнимал мужчину в ответ, но чувствуя, что ещё немного и перестанет дышать, Николай шумно сглотнул, — Н-не мог бы ты обнимать менее так агрессивно? Мне больно и кажется я не могу дыша.....ть! — попросил Николай уже задушенно.       Услышав полузадушенные просьбы и хрипы, мужчина чуть ослабил свои стальные объятия. Теперь парень в его руках мог свободно дышать, но выбраться из немецкой хватки пока было невозможно. В это время Клаус все еще наслаждался запахом тела своего милого мальчика.       – Ты так вкусно пахнешь, малыш,- и это действительно было так, как минимум для Клауса, парень пах, одновременно, чем-то сладким, немного молочным или ванильным, а с другой чувствовался запах его парфюма. Духи пахли тоже вкусно, конечно не так вкусно, как естественный запах тела юноши, но все равно было приятно.       Немного пряные нотки цитруса и крепкого алкоголя со сладостью персика и еще чего-то не такого сладкого, но тоже нежного заставляли Ягера чуть ли не захлебываться слюной от желания откусить кусочек. И мужчина позволил себе небольшую вольность сжав своими крепкими зубами небольшой участочек кожи на все том же месте между плечом и шеей. Не до крови, но оторвавшись от вибрирующего от мычания горла Клаус смогу увидеть наливающийся краской след от собственных зубов и не смог сдержать довольную улыбку.       Причинять лишней боли малышу не хотелось. Все же он ничего плохого не делал, чтобы его наказывать. Милый мальчик даже не пытается вырваться из цепких рук, не истерит, не кричит, не плачет. Только замер и все так же обнимал немца, чему сам ариец был до безумия рад.       – Guter Junge. Sehr gut,- по-доброму улыбался немец, поглаживая одной рукой русского по волосам и спускаясь на спину, а другой придерживая, обхватывая в районе поясницы.