тараканья миссия

Всё началось ещё с раннего детства. Не помню точно, сколько мне было, но жил я откровенно убого — наверное, именно это и стало причиной формирования моей маленькой, но весьма своеобразной страсти. Не то чтобы я жалуюсь, вовсе нет, просто хочу прояснить пару особо любопытных деталей. Вырос я в обычной, весьма скверной коммуналке под постоянным контролем предков и докучных старых соседей. Впрочем, для окраины Питера такое явление было вполне обыденным: приезжаешь покорять город-миллионник, а тут, бам! Непредвиденные обстоятельства. Вот и моей матушке, неудавшейся актрисе, пришлось заселиться в одну из засранных комнатушек под предлогом «на первое время», но время это прилично затянулось на несколько месяцев, а впоследствии и на несколько лет. Ещё в институте она замутила со старшекурсником, а там конфетно-букетный период, пьянки-гулянки… Так и родился я. Откровенно говоря, папашу помню плохо. В относительно осознанном возрасте меня воспитывал отчим, ну, точнее, всеми силами имитировал это подлинное отцовское воспитание по всем канонам примерной русской семьи. Я же, в свою очередь, усердно подражал стандартам образцового ребёнка… вплоть до переходного возраста. Примерно тогда родителей и перестала интересовать моя жизнь. Но, повторюсь, я совсем не жалуюсь. Немного житейских подробностей, как ложка дёгтя в бочке мёда — ну не вся же баклажка, ей-богу! Или где там хранят дёготь… В общем, я немного отошёл от темы; так вот, период взросления… денег на нормальные шмотки и какие-никакие учебные принадлежности у нас не хватало, потому в младшей школе я прослыл Пашкой-Замарашкой, а в старшей — величественным «Падальщик». Понятия не имею, откуда у подростков столько фантазии, но, скажу честно, меня всё устраивало. Разве так плохо быть хищником? Особенно сильно я любил воображать себя терпеливым грифом, что сутки напролёт сторожит жертву и приступает к трапезе только после её смерти. Однако общего с этой птицей у меня не очень много: так уж вышло, она ест рванину, а я — ношу на себе. Как-то раз сверстники застали меня на свалке, после чего об этом, понятное дело, узнала вся школа, матери сделали выговор за деструктивное поведение её единственного драгоценного сыночка, а мне, в свою очередь, по первое число влетело «дома». — Тебе чего-то не хватает?! Нет, ты только скажи! Мы, значит, с отцом из кожи вон лезем, чтобы обеспечить твоё счастливое будущее, а ты вздумал нас позорить? — возмущалась мама, в перерывах между речью чавкая двухдневным салатом из несвежих огурцов и таких же полусгнивших помидоров. — Вот чего тебе ещё для счастья надо? Есть крыша над головой, ноги-руки целы! Я понять не могу, Паша, почему ты не можешь радоваться простым вещам? — Вот в наше время дети корке хлеба радовались! А его, между прочим, по карточкам выдавали. Слышишь? По хлебным карточкам. — в диалог вклинился сосед, упитанный мужчина лет двадцати шести с пожелтевшими от частого курения зубами и клочковатой щетиной вокруг рта. Из его комнаты часто раздавались крики, помнится, на днях он избивал какую-то малолетку и грозился «натянуть пизду на голову» за неподобающий внешний вид или что-то вроде того. Но куда больше меня волнует другое: о каком «ихнем времени» он говорил, если, в отличие от моей матери, едва застал девяностые? — Так что ты, парень, дурака не валяй. Мать у тебя — золотая женщина, береги её, цени, второй такой не будет! После сосед встал, похлопал меня по плечу своей потной мясистой ладонью, пожелал нам спокойной ночи и удалился в коридор. Ответ застыл глубоко в горле рыбной костью — ни сглотнуть, ни отхаркнуть на стол. Ведь я ещё тогда хотел признаться, что бегал на свалку отнюдь не за вещами или нарочно выброшенными игрушками, но почему-то потупил взор и решил лишний раз не встревать в разговор взрослых со своими, как показалось бы им, оправданиями и тупыми отмазками. Но причина моих немногочисленных вылазок действительно была куда менее примитивной, нежели какие-то там шмотки или любое другое барахло. Я люблю тараканов. Сильно люблю, безвозмездно, как маленькая девочка, что тянет ручонку к кошачьей морде со словами «кто тут у нас такой добряк?» или как мальчик, обучающий свою псинку различным командам. Я же никогда не просил родителей завести зверюшку или какую-нибудь экзотическую гадость — во-первых, не хотел, а во-вторых, понимал обстоятельства. Наша затхлая коммунальная комнатка представляла собой незамысловатую коробку со скупо расставленной мебелью, кое-где ободранными обоями, протекшим потолком и воткнутым под оконную раму грязным тряпьём. Спали мы на большом, но уже явно проседающем диване, похвастаться могли максимум личной стиральной машинкой — для общежития это специфичная редкость. Во всём здании ремонт оставлял желать лучшего, однако гниение в свинарнике без мохнатых четвероногих друзей жильцов вполне устраивало. Один я не терял времени зря и обзавёлся более верными товарищами — моими горячо любимыми, ранее сотню раз упомянутыми таракашками. Что-то особенно привлекательное было в этих крохотных созданиях, и чем чаще мы с ними встречались, тем тяжелее мне было избавиться от навязчивого ощущения их неоспоримой значимости. И речь идёт не о балансе пищевой цепочки, вовсе нет. Я никогда не питал большой любви к экологии и вообще любым естественным наукам. Тараканы мне нравились за счёт своего простодушия: любопытные, озорные, совсем как дети, только не шумят и абсолютно всё понимают. Это случилось где-то в первом полугодии пятого класса. Тогда я всё ещё спал на одном диване с родителями, лишь спустя пару месяцев мне купили собственный (слово-то какое!) матрас. Оно и к лучшему, поскольку минусов в тесном ночном сожительстве было более чем достаточно. Отчим часто наваливался на меня, дыша в лицо спиртным перегаром с нотками чеснока, а мать то и дело ворочалась, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. Разумеется, ни о каком сне не могло быть и речи: я выбрался из удушающе-жаркого плена чужих конечностей и поплёлся в уборную, шаркая босыми ступнями по полу. Именно тогда со мной произошёл поистине несчастный случай: пробираясь сквозь залежи уличной обуви и тапок, я с трудом нащупал переключатель света и со всей силы ударил по нему ладонью — западает больно часто, по-другому никак. Тусклый свет одной-единственной лампочки облизнул коридор после пары ленивых миганий, вовремя предупреждая о возникшей на пути преграде, — соседских санках, — которую я легко перешагнул и двинулся дальше, с горем пополам доковыляв до злополучного унитаза. Стоило мне переступить порог едва оснащённой чем-то, кроме труб и толчка уборной, как под ногой лопнуло что-то живое, перепуганное и явно застигнутое врасплох. Я мгновенно дёрнулся в сторону, однако было уже слишком поздно: на полу красовалось спрессованное и искаженное месиво моего друга — его усики подрагивали, куски раздавленного брюшка источали острый запашок. Я смотрел на жертву непредвиденного преступления ещё минуты две, параллельно силясь размазать её органы об оскольчатый выступ плитки и не расплакаться прямо здесь. Хотелось умереть за компанию, сродниться с бедным тараканом и самолично провести его в райский сад. Разумеется, во все следующие разы я ходил осторожнее, практически на цыпочках. Поначалу было нелегко, но очень скоро я наловчился, научившись передвигаться в полной темноте и вместе с этим не тревожить братьев наших меньших — наоборот, лишь радовать и помогать. Оказалось, не надо таскаться на какую-то там свалку — достаточно внимательно рассмотреть свою собственную жилплощадь, и всё, новые друзья уже тут как тут. И ведь действительно, таракашки скрывались буквально повсюду: и за трубами, и за мусорным ведром, и на кухне, где, после переезда одной узбекской семьи, осталось очень много несмываемого жира… короче говоря, с тех пор моя социальная жизнь здорово разнообразилась. По ночам я выбирался в прихожую, вслепую рассыпал хлебные крошки и ложился на обветшалые половицы полностью голый. Первое время тараканы меня побаивались, но очень скоро, почуяв свежую выпечку, выползали из своих укромных уголков и приступали к трапезе. Их лапки изредка касались моей кожи, и, кажется, я впервые за всю жизнь испытал такое сильное возбуждение и почти щенячий восторг. Каждое шевеление было обусловлено голодом, возможно, кто-то скажет, мол, этим ребятам нет никакого дела до моей одержимости, до моей личности и, в конце концов, до меня самого, но я категорически не согласен с данным утверждением. Каким-то чудесным образом тараканы нашли мою, точнее, нашу общую с родителями комнату — и повадились навещать уже самостоятельно, ночью. Я узнавал их по запаху, чем-то схожим с душком прелых яиц — такие за обе щёки трескала соседская дочка, как на зло, пользующаяся нашим туалетом и никак не желающая убирать отходы жизнедеятельности даже после сотни жалоб и претензий. Однако мои товарищи пахли куда более приятно — это не аромат, скорее даже вкус встречи после мучительного ожидания. Так и продолжалось в течение нескольких лет: я учился, иногда бегал от подонков, именуемых одноклассниками, иногда попадался, возвращаясь «домой» мокрым и взъерошенным, — эти черти изощрялись похлеще задиры Боба из какого-нибудь тупого американского сериала, — и получал хорошую взбучку уже от отчима. Но в конце концов всё возвращалось на круги своя: наступала ночь, и я шёл делиться своими переживаниями с тараканами — ну или они приползали ко мне, как получится. Чаще, всё же, второе, поскольку пару раз меня находили голым на полу всё те же сожители — подумали, якобы валяюсь обдолбанный, нажаловались матери, а дальше вполне очевидный сценарий. Какое-то время приходилось притворяться спящим, скукожившись на пропахшем табачным дымом матрасе, и лишь спустя несколько часов ощущать знакомый густой запах… Да, недели мои протекали однообразно, лишь изредка включая в себя что-то вроде дней рождений и прочих праздников. Впрочем, «праздники» чем-то новым заканчивались редко — это были обыкновенные попойки, служащие поводом позаимствовать жратву для себя и таракашек. Я даже нашёл универсальный способ их выгуливать: спиздил пару-тройку трусов у той самой соседки-засранки и перед выходом заворачивал туда своих верных товарищей. Поначалу было обидно не досчитываться, терять, но после я понял: в этом и есть суть тараканьей миссии — расползтись по миру и впоследствии его заполонить. На самом деле, жаль, что эти малютки так уязвимы к человеческому роду. Достаточно одного неверного движения — и твоя нога уже превратилась в окровавленное орудие убийства. Я испытал его тяжесть на собственной шкуре и с тех пор вёл себя крайне осторожно, да и сами насекомые словно подстраивались под мой шаг, всячески избегая столь нежеланной казни. Увы и ах, в повседневной жизни люди не были так предусмотрительны: для меня стало удивлением, что тараканов не воспринимали за домашних питомцев, ими не увлекались энтомологи и прочие любители природы. Приоритет отдавали бабочкам, жукам, да кому угодно, кроме самих тараканов! Они не украшали коллекции, лишь бессмысленно шныряли по углам в ожидании унизительной смерти от рук варваров. Это знание ежедневно грызло меня, злило и расстраивало. Конечно, какого будет молодой матери, если из её утробы вырвут зародыша и презрительно смоют в толчок? Лично мне было очень неприятно вернуться со школы и увидеть на полках у раковины средство от тараканов. Разумеется, я его стащил, тем же вечером застав скандал домочадцев, в котором затрагивали темы воровства и полнейшей антисанитарии. Последнее, на мой взгляд — следствие вполне собой разумеющееся; они сами запустили эту халупу, больно странно возникать, когда колония живых организмов уже штурмует своё новое жилище. Я верил, что скоро всё устаканится, однако решимость соседей, казалось, была непоколебима; больше никаких разговоров про семейно-драматические виражи и прочую бытовуху — отныне всех, даже алкашей этажом выше, остро интересовал вопрос дезинфекции. Я же, в свою очередь, пытался отговорить хотя бы родителей, мол, это дорого, и всяко проще заселить всеядных китайцев, чем уговорить скинуться на эдакое «благое дело» тех, до чьих комнат таракашки ещё не добрались. Но, увы, против взрослых любой подросток попросту бессилен; единственным решением было провести спасительную операцию — и вот тогда-то мой план сработал на ура. Я отправился к тараканам ночью, и они, как и всегда, встретили меня с распростёртыми объятиями. Объяснил ситуацию — не то что бы я какой-то шизофреник, просто предпочитаю разговаривать с друзьями и стараться делать это на равных. Всё прошло легко и не хлопотно, усачей удалось спрятать в рюкзаке и очень скоро отправиться на прогулку по самой школе. Тогда-то мою голову впервые посетила шальная мысль: что, если подбросить пару тараканов девчонке? Какой-нибудь, на мой взгляд, невзрачной, а таких в любом коллективе хоть жопой жуй — главное, смотреть повнимательнее. Впрочем, это делать я умел: под раздачу попала новенькая с кривым носом — это была её основная отличительная черта, помимо, конечно, имени, которое ещё в начале года я благополучно забыл. Она сидела передо мной вся сгорбившись, скукожившись, грызя ручку и время от времени конспектируя что-то с доски… примитивное дельце. Обычно таким занимались либо отличники, либо те, кто активно имитировали учебную деятельность. К категории отличников эта девчонка, увы, не относилась. Я вынул из внутреннего кармана рюкзака обхарканные трусы, решив не поскупиться и преподнести подарок, который точно будет сложно забыть в ближайшее никогда. Примерно неделю назад из яичной кладки, старательно запрятанной мной под заднюю стенку холодильника, вылупились юные тараканчики. Они быстро обзавелись подвижными телами — самая настоящая дружная армия. Разумеется, я был не готов жертвовать сразу всеми, а потому откровенно забил на меры предосторожности и стряхнул обратно в рюкзак всех, кто не слипся друг с другом и согласился переехать добровольно. — Гляньте, Падальщик опять свой сопливый платок мусолит! — к счастью, я сидел один, и свинячий гогот слышал лишь отголосками, со стороны. Эти черти даже представить себе не могли, каким могуществом обладал мой «платок» на самом деле. Внезапно раздался звонок с урока — суета, шум-гам… воспользовавшись ситуацией, я легонько ткнул свою потенциальную жертву в плечо, и она, шокированная, тут же обернулась: — Чего тебе? — Не сочти странным, но у меня для тебя подарок. Безымянная девчонка шмыгнула носом и недоверчиво прищурилась. Не удивлюсь, если она думала, что мы слеплены из одного теста: эксцентрики без друзей, замкнутые и отвергнутые… какое глупое заблуждение. В отличие от местных изгоев, я избрал свою судьбу сам и остался доволен обстоятельствами. — Можешь дать руку? — пробормотал я, довольствуясь своим фальшиво неуверенным голосом, и девчонка, по всей видимости, движимая любопытством, подчинилась почти мгновенно. Она действительно протянула мне свою ладонь с длинными паучьими пальцами и погрызенными ногтями, и я еле сдержался, чтоб не расхохотаться. — Что такое? — Всё в порядке. Держи, — самодовольно ответил я на внезапное беспокойство одноклассницы, — похоже, распереживалась из-за своих уродских рук, — и отдал трусы с обещанным сюрпризом. Она взвизгнула, дёрнулась, и тараканы тут же посыпались ей на колени. Я завороженно наблюдал за разворачивающейся сценой, словно был зрителем, а не прямым участником действия, даже вспомнил имя своей драгоценной актрисы… Варя. Варя Грызунова. Так вот, тогда она орала, как резаная, судорожно стряхивая моих любвеобильных малышей и убегая из класса под дикие взгляды толпящихся вокруг детей. — Ублюдок! Я всё расскажу! Говна ты кусок! После этих слов на моих губах расцвела улыбка, тем временем как лица сверстников искажали отвращение, удивление и даже страх. Никто не осмелился подойти поговорить, разве что спустя пару минут явился классный руководитель, прогнал зевак и принялся разбираться в случившемся. К счастью, эту историю быстро замяли, мол, мальчишки часто неудачно шутят над слабым полом, всё из-за пубертатного периода и бла-бла-бла… как бы то ни было, перед пострадавшей пришлось извиниться. Спустя пару месяцев я подкараулил Грызунову после учёбы и заставил давиться тараканьими тушками; одним словом, отомстил — и это было потрясающее чувство. Я сроднился со своими друзьями, помог им найти смысл жизни и приобщил к серьёзному делу. После случая с Варварой угомонились даже одноклассники, до их пустых голов наконец дошло, что на моей стороне целая армия ответственных бойцов, и мы способны совершить переворот. Я отправился по адресу знаменитого питерского вокзала, находящегося в пешей доступности от Маяковского депо, и архитектура этого места действительно была архаичной и в какой-то степени даже захватывающей. Выбираться в центр удавалось очень редко, — время не дают взаймы, — потому удушливое лето оказалось самым благоприятным сезоном для осуществления новой пыльной работёнки. Я шёл расслабленно, спокойно, а в такие моменты лицо моё приобретало вид мрачный и несколько удручённый. Чего только не разглядишь в харе чумазого подростка: ассиметричные впалые глазёнки, обветренные губы и усыпанный свежими гнойниками лоб, наверное, именно поэтому меня встретили косые взгляды и навязчивые перешептывания. На посадочной платформе распластались черви-поезда, разрывающие своими рылами города матушки-России. Проникнуть в один из таких вагонов оказалось проще простого — я поднялся по крутой лестнице, пробрался к свободному месту и сел напротив какой-то молодой парочки. Вряд ли ребята обрадовались перспективе ехать с бомжеватым парнишкой, однако я и не собирался мозолить им глаза больно долго, разве что решил подыграть и залез на раскладной столик в уличной обуви, дабы забросить свой скудный багаж в виде рюкзака на третью полку. — Эй, юноша, что Вы себе позволяете? — отозвалась морщинистая старуха из соседнего купе, оборачиваясь на меня в пол-лица и кривя свои седые брови. — Быстро слезьте! Я сейчас проводницу позову! Впрочем, противиться я не стал. Сделал вид, что не смог поднять рюкзак из-за слишком высоко расположенной полки, и спрыгнул назад, успев оставить, разве что… — А я уже здесь! Провожающие есть в вагоне? Поезд тронется через пять минут, безбилетники — на выход! — распорядилась некогда обещанная проводница, очередная баба средних лет с расплывшимся макияжем и слипшимися от обилия туши ресницами. Она по-хозяйски проплыла меж незастеленных спальных мест и окликнула меня сиплым басом. — А ты здесь откуда взялся? Думаешь, сможешь зайцем в Питере кататься? Нет, голубчик, так не получится. Шуруй отсюда! — Да-да, уже иду, пардон. С этими словами я поплёлся к выходу, всеми силами стараясь сдержать улыбку после нескольких облегчённых выдохов позади. Рано радуетесь, сволочи. Это был мой пробный вагон, а вы уже купились на легенду о безденежном Пашке-Замарашке и добровольно смирились со своей горькой участью. После столь удачной попытки я совершил ещё несколько набегов на поезда, всякий раз оставаясь незамеченным, но почему-то не испытывая желанного удовлетворения ни до, ни после реализации миссии. Терять друзей тяжело всегда, пусть даже если это жертва во благо всего блядского мира. Уже темнеет, а значит, скоро всё произойдёт. Счастливого пути, мои малютки. Я спускаюсь на перрон.