Это прекрасно

      — Спасите себя, убейте их всех.       — Я не знаю, могу ли я спасти себя. И, возможно, это нормально.       — Нет большей той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.       — Он за нами наблюдает.       — Я знаю.       Раздается оглушающий стекольный звон. Мне режет уши, и я будто в замедлении вижу, как лопается зелеными искрами бутылка вина в руках Ганнибала, а в следующее мгновение разбивается панорамное окно за его спиной. Он падает. Так медленно. Я вижу, как изгибается каждая его конечность, как мнется на нем его неизменно прекрасный костюм-тройка. Как его лицо — всегда столь невозмутимое, насмешливо спокойное — искажается.       Дракон появляется из тени, наступает, наставив на меня дуло пистолета. Он говорит, чтобы я не бежал, ведь он все равно догонит, и это смешно, ведь я и не пытался, не думал. Бокал вина в моей руке дает мне равновесие — я держусь за него, как за невидимый поручень, пока тишина сотрясается от захлебывающегося дыхания Ганнибала. Я делаю глоток.       — Я сниму на пленку вашу смерть, доктор Лектер. Умирая, вы сольетесь с силой Дракона...       В комнате раздается тихий щелчок армейского складного ножа.       Боль почти что парализует. Хорошая знакомая, следовавшая за мной по пятам с того самого момента, как я познакомился с Ганнибалом. Я чувствую холодное острие внутри своей плоти, и теплая кровь начинает сочиться из раны, стекая по моей шее за шиворот, по спине, и моя белая рубашка мгновенное багровеет.       Мои ноги отрываются от земли, когда Долархайд поднимает меня. Его хватка уверенная, возможно, как никогда. Мое тело исходится на дрожь, голова запрокидывается, и оставаться в сознании становится тяжелее с каждой секундой.       Он выбрасывает меня на улицу, и мое тело перекатывается, прежде чем я останавливаюсь и, в истошном крике, вынимаю лезвие из собственной шеи, вонзая его в тело Долархайда — куда попадется, но там нож остается недолго. Через доли секунд я чувствую, как металл снова пронзает меня в районе ключиц, однако крепкая хватка рук исчезает — я слышу, как Ганнибал бросается на Дракона сзади, и у них начинается схватка.       Мне кажется, что я потерял уже немерено крови. Меня трясет. Мой взгляд расплывается, фокусируется и снова заполняется мылом, моя голова кружится, а сознание, словно перегоревшая лампочка, мигает, и я не могу его уловить. Я хватаюсь за рукоять ножа, выдергивая его, и, превозмогая боль, в несколько широких шагов достигаю Дракона и бью в его спину ножом. Несколько раз. Я вижу, как он слабеет, но не успеваю увернуться от удара его руки и вновь оказываюсь на земле.       Он отбрасывает Ганнибала, как собака тряпичную игрушку, и я не понимаю, что делать, до тех пор, пока не замечаю сквозь задымленное сознание топор, проносящийся под коленом Дракона. В глазах безумная рябь, но я встаю, а кровь моя все падает и падает на землю.       Ганнибал наносит еще один удар, и я ловлю его взгляд. Мы смотрим друг другу в глаза с секунду, прежде чем он делает рывок в сторону Долархайда. И я бегу, и на подкорке проносятся мгновенья моей жизни. Жил ли я ради того, чтобы сейчас сделать это?       Ухватив нож как можно крепче, я вонзаю его в брюхо Дракона, а после, вложив всю ярость и исступление, рывком провожу поперек.       Его рёв на мгновение заполняет пространство вокруг нас. Его кровь брызжет, и она темная, почти черная.       Он падает не сразу. Он стоит на коленях, устремив глаза к небу. Я смотрю на то, как кровь льется из его тела, неумолимо быстро забирая жизнь. Я думаю о том, как вместе с кровью его тело покидает Дракон.       Когда Долархайд наконец изможденно падает, его кровь растекается в широкую лужу. Дракон обретает свои столь желанные, заветные крылья, и зрелище это прекрасно. Теперь Дракон наконец свободен, и никто, ничто не сможет ему помешать.       Но кровь покидает и меня. Капли разбиваются о землю, собираются в лужи, стекают по всему телу. Я смотрю на свою руку — на ней не осталось чистого места.       — Она и впрямь черная при лунном свете.       Ганнибал помогает мне подняться, и я держусь за него, а наши ритмы дыхания похожи в своей абсолютной неправильности.       — Видишь, я всегда только этого и хотел для тебя, Уилл.       Я держусь за руки Ганнибала, потому что мне ничего не остается кроме этого.       — Для нас обоих.       Я смотрю в его глаза — луна будто делает их янтарь ярче. Я чувствую, что совсем не боюсь смерти.       — Это прекрасно.       Я кладу свои руки ему на плечи, обнимая. Пристраиваю окровавленную щёку на его вымученно вздымающейся груди, ощущая его ладонь на боку. Мы все еще истекаем, и мне кажется, что вот-вот и я начну отсчитывать секунды до момента, когда потеряны будут критические три литра. На наших рубашках кровь перемешивается, и это роднит нас в этот миг лишь больше.       Я обнимаю Ганнибала еще крепче, и чувствую, как он делает то же самое. Я прикрываю глаза, и кажется, что спокойнее, чем сейчас, я не чувствовал себя никогда.       Когда сознание начинает вновь затуманиваться, а мышцы слабеть, я приподнимаю голову.       — Спасибо.       Собирая остатки сил, я тянусь вперед, почти вслепую находя губы. Я прижимаюсь к ним, подавляя всхлип, и сжимаю ткань рубашки на спине Ганнибала.       Я чувствую, как он начинает отвечать, и резко становиться хорошо. Становиться неважно. Металлический привкус заполняет собой поцелуй, но никого из нас это не беспокоит. Я его целую, не желая отпускать. Я жмусь к нему, опасаясь потерять эту несчастную каплю тепла. Больше у меня шанса не будет. Ни на тепло, ни на что-либо еще.       Но Ганнибал отрывается первым. Я боюсь, что в моих глазах слёзы. Я уже не различаю, где они, а где кровь. Но Ганнибал кладет ладонь мне на щёку, поглаживая большим пальцем и, похоже, даже немного улыбаясь.       — Спасибо, Уилл.       Он опускает мою голову на свое плечо, пряча руку в моих волосах, и опирается своей головой на мой затылок.       Мы держим друг друга очень крепко, когда я делаю легкий толчок и мы срываемся в объятия бесконечно холодного Атлантического океана.       Oh, the die, it's cast inside my mind       Oh, the dye, a blood red setting sun       Rushing through my veins       Burning up my skin       I will survive, live and thrive       Win this deadly game       Love crime