Последствия

Амброзиус борется с желанием вписаться лбом в дверной косяк. Это невыносимо. Служба, Институт, рыцари… дети. Всё невыносимо. Может быть, полчаса назад он ещё боялся увидеть необратимые разрушения в здании, теперь же хочет, чтобы его под этой крышей и похоронили. Он думал, что у Бланш ситуация бесконтрольная, но, как говорится, то были цветочки. Младших кадетов ещё можно было запереть в аудитории, закрыть все окна, и дети остались бы, в лучшем случае, живы. А как быть с кадетами постарше, решившими прыгать с пожарной лестницы до ближайшего балкона и устраивать забег от одного края перил до другого без страховки, когда ими заправляют три его однокурсника-дебила с шилом в заднице и не только им, — тут уж, извините, его полномочия — всё. Амброзиус стоит солдатиком между лестницей и коридором, отчаянно желая выколоть себе глаза перфоратором, скрутить одежду в тонкий жгут и… — Эй, Чад! Из открытого настежь окна высовывается голова, а затем и всё тело Табиты, его однокурсницы, и с нелепой попыткой в грациозность тянется рукой в сторону Чада, сидящего на полу в окружении кадетов и разводящего в бутылке из-под сока ядрёную шипучую смесь. — М? — отзывается рыцарь, подпрыгивая от резкого звонкого хлопка в руках; на него и на других детей разлетаются капли противной липкой жижи. — У нас ещё остались закуски? — Должны были, если Мэнсли их ещё не сожрал. — Эй, не принижай достоинство моего желудка! У него изысканный кулинарный вкус, вообще-то! Помню, как в прошлом месяце нам в столовке подавали отбивную, пресную — жуть, так я тогда весь вечер… — Понял-понял! Ты рассказывал, не надо — меня сейчас стошнит, — ворчит Чад, морщась и повторяя попытку с хлопушкой, изменив дозировку. — Так вот, я тогда.! — перевёрнутый затылок Мэнсли показывается из верхушки дальнего окна, а затем становятся видны его бронированная доспехами спина и руки, делающие приглашающий жест, — Клянусь всем, что есть, парень, прыгай — поймаю! — Табита, возьми закуски сама, — говорит Чад, тряся полупустой бутылкой над головами сидящих рядом кадетов, прищурившись. Табита недовольно цокает языком и нехотя перебирается с улицы в здание, возмущённо экспрессионируя всем телом. — Вот нет чтобы протянуть руку помощи даме! — Ой, Табита, не затирай мне про свою женственность! Ты если не свернёшь голыми руками шею мустангу — я только тогда удивлюсь! И то, наверное, ты перед этим избила и морально унизила сотню гигантских драконов! — Ублюдки ленивые, я, что, многого прошу? — Дай-ка подумать… — Иди к чёрту! Я даже не для себя просила. Тут у пацана такой изумительный монолог о смысле жизни идёт — надо же чем-то подпитывать его философский мозг! Амброзиус не знает, как, но вроде бы обстановка немного устаканилась и, как будто бы, можно выдохнуть — радует, что пока никто не умер. А это уже успех. Не в его полномочиях окажутся попытки приструнить всех детей, взрослых детей в особенности, — вообще-то, это как раз-таки в его полномочиях, но кто его сейчас станет слушать. Закапывая поглубже свою тревогу, Амброзиус разворачивается и идёт в противоположную сторону, и плевать он хотел на то, что от Института к концу дня останутся только голые стены — и то, если повезёт. Он всё ещё ищет ответа, где он так просчитался, что весь коллектив Совета решил от него ненавязчиво избавиться. И Амброзиус не может понять, почему он чувствует, что обязан там присутствовать. Может, если он встретится с Балом, то его тревога развеется и перестанет давить на разум? Амброзиус как раз думает об этом, думает, что он может попробовать сделать следующий шаг в их отношениях и пригласить Баллистера на свидание. Отвлечь его от бесконечной суеты и стресса, оставить все заботы позади и просто побыть рядом. Провести вместе хотя бы один день в их загруженном графике. Ему было бы легче выделить и спланировать один день, если бы он имел хоть какое-то представление, где находится Бал и что он планирует делать. Амброзиус не сердится на него за эту тайну, он считает, что не имеет права хоть как-то указывать на его границы, тем более с учётом всех прошлых грехов. Баллистеру предоставлен карт-бланш в их отношениях, Амброзиус даст ему столько пространства и времени, сколько тому потребуется, чтобы снова начать доверять друг другу. Чтобы Баллистер смог чувствовать себя уверенно и спокойно рядом с ним, чтобы смог почувствовать себя любимым. Амброзиусу больше ничего не нужно. Он трусцой поднимается по лестнице, игнорируя лифт, и собирается продолжить планировку охраны для важного дня, который наступит уже через неделю. Необходимо было лишь немного отвлечься, чтобы ожидание встречи перестало казаться невыносимым, как внезапно красный свет заслепляет зрение, а резкий вой сирены пронзает уши, мозг до глубинных уголков сознания. В теле вмиг срабатывают заученные рефлексы, Амброзиус моментально напрягается и сосредоточивается на звуке тревоги, ища глазами угрозу. Амброзиус неосознанно тянется к поясу, чертыхаясь. На нём всё ещё нет доспехов! Какой нормальный рыцарь собирается сражаться без экипировки? Поблизости даже нет ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия! Внезапно вой сирены обрывается, и динамики долго барахлят прежде, чем выдать то, что заставит Амброзиуса сжаться сильнее. — Капитан Голденлойн, немедленно пройдите в штаб управления! Капитан Голденлойн, немедленно пройдите в… Амброзиус не задумывается и срывается с места быстрее, чем голос из динамиков успеет повторить фразу. Он огибает два лестничных пролёта едва ли не за один прыжок, пересекая коридоры, и бежит с той скоростью, до которой последний раз разгонялся на экзамене, и вышибает плотные двери, навалившись всем телом. Огромный галоэкран заливает мрачным синим светом помещение, периодически мигает, словно призывно, и Амброзиус поддаётся. Он настороженно заходит, захлопывая двери, всматривается в десятки подключённых компьютеров, соединённых единой сетью, и следит за каждой мелькающей мигалкой. Сирена за дверьми стихает. Амброзиус медленно садится за центральный компьютер, уставившись на открывшееся во весь экран сообщение. «Подготовьте рыцарские силы на мероприятие, которое состоится через трое суток. Заглушите связь и фоновый шум в радиусе километра от Глородома на этот день. Необходимые коды и пароли от системы управления, технических средств и контактные адреса и номера, которые понадобятся вам для работы, в следующем письме. Это конфиденциальная информация, мы надеемся, что вы сохраните её в тайне. Вы имеете равный доступ к материалам и входу в штаб с остальными сотрудниками отдела управления. Мы внесли ваши данные в контрольный шифратор, в том числе, вы можете использовать распознаватель лиц для входа в штаб. Продуктивного дня и соблюдайте правила безопасности. Данный чат автоматически удалится после закрытия смс.» Амброзиусу требуется больше времени для осознания, чем ожидалось, он несколько раз перечитывает текст, чтобы понять, что происходит и как он к этому причастен. «Какое такое мероприятие через три дня?! Почтение памяти перенесли или это уже другое?! Мне кто-нибудь будет когда-нибудь хоть что-то объяснять?!» «Чёрт! Как же задрала эта неопределённость, неизвестность!» Он проводит пальцем по дисплею, выводя чат на второй экран, подвигая плавно прокатившийся по полу стул, садится и хлопает ладонями по щекам, плохо понимая, где психоделический сон граничит с реальностью и почему всё так сложно. Амброзиус архивирует последнее пришедшее смс и пытается разобраться с электроникой, пока залитое ядовито синим светом помещение не начнёт сводить его с ума. Он сошёл с ума. По крайней мере, потраченные три часа на мозговой штурм разворотили его разум до консистенции желе, и, по-видимому, щадить его не планировали. «А можно отказаться?» Есть плюс: ему больше не придётся лично подходить к каждому рыцарю и раздавать указания — достаточно будет покопаться в списке с данными и контактными номерами, вплоть до точного адреса комнаты проживания, и заявиться с приказом через разветвлённую сеть связи. Удобно. Но совсем не то, чего хочет Амброзиус в данный момент. Очень тяжело и дискомфортно составляются сразу два, как минимум, графика дня, когда он разрывается между долгом и любовью. — Я хочу к Балу, — напевает вполголоса Амброзиус, раскачиваясь на кресле из стороны в сторону, одновременно разыскивая адреса и центры связи, чтобы договориться о сбавлении уличного шума. Не проходит и десяти минут, чтобы Баллистер всецело завладел его мыслями и чтобы работа окончательно ему осточертела, до завершения которой как до стены пешком муравьиным шагом. «Можно мне уже идти? Да? Нет? Спасибо.» Амброзиус измученно стонет, откинув голову, и безлюдное помещение вторит ему эхом, монотонным низкочастотным жужжанием и почти неуловимым гудением техники. «Мне, как бы, Бал дороже ваших советов и работы!» — Амброзиус считает, что у Королевства какая-то нездоровая мания втягивать его в авантюры, от которых он бежать хотел, — «Но кто бы меня спрашивал, естественно!» Неужели это всё потому, что он — Голденлойн? Он, конечно, знал, что это родовое проклятие, но чтобы оно так демонстративно и навязчиво побуждало сменить фамилию — слишком резко и неожиданно для уставшего мозга. Хотя-я-я. У Амброзиуса есть на примете один-единственный человек, чью бы фамилию он носил с гордостью вечно и безоговорочно. Может быть, в будущем, когда раны затянутся и шрамы станут светлым напоминанием о прошедших днях, он сможет рассчитывать на подобный подарок судьбы? … Тёмная не примечательная одежда, удобные кроссы. Небольшая сумка, перекинутая через плечо и пристёгнутая к поясу для надёжности. Флакончик прохладной воды, бутылёк с маслом для руки. Потёртый, местами выцветший плащ. Баллистер хлопает себя по карманам, не уверенный, что должно в них появиться, чтобы его, наконец, покинуло тревожное чувство, что он что-то забыл. Ключи не нужны, денег — нет. Решает взять с собой телефон; особой надобности в нём тоже не было — Баллистер заверяет себя, что в этом есть смысл. В каком-то из сценариев, где ему будет угрожать опасность, он сообщит об этом. Кому-нибудь. Кому будет до него дело. Кому будет не плевать. Много ли таких осталось? Или, вернее, вопрос в лоб: есть ли у него хоть кто-нибудь, кого бы волновало его состояние? Здоров ли, как себя чувствует? Жив ли, вообще? Баллистер проглатывает тяжёлый ком в горле, закрывает глаза и выдыхает. Ему необходимо успокоиться. Из оружейной, которая уже укреплена и оснащена дополнительной защитой, он забирает кинжал, бросив холодный взгляд на свои доспехи, и спешно покидает помещение, а затем и сам Институт, под покровом наступающего вечера выходя на освещённые огнями рекламных баннеров улицы. Баллистер не может справиться с пустотой внутри — ему как будто отключили какие-то важные чувства, фрагменты памяти. Словно что-то дорого стоящее его личности мертво. Он больше ничего с собой не берёт. И этим оправдывает непривычное ощущение лёгкости. Всё верно, он привык к тяжести: меча, доспехов, своих проблем… одиночества. Пфф, глупо думать, что одиночество ему чуждо. Баллистер — навечно одиночка, изгой. Он всегда один — и, в основном, он очень быстро мирился с этим фактом. В основном… … Баллистер очень плохо умел врать. Даже самому себе. В остальной же части жизни его нехило бросало из самобичевания с выходящим из него изнуряющем графиком работы в эпизоды пожирающей апатии, неутолимого голода саморазрушения. Баллистер выживал в нём, как мог. И он всё ещё здесь — значит, он может ломаться сколько угодно и останется жив. Возможно, без цели и желания… Баллистер высматривает в шумных переулках нужную улицу, натягивает на лицо капюшон и продвигается дальше. Отступать нельзя. Или даже не придётся — как обычно, нет необходимости. Если его прихлопнут где-то в переулке, то это уже будет не его проблема. Будет, конечно, обидно за невинных уборщиков, которые будут вынуждены утилизировать его тело. Баллистер оглядывается вокруг себя и негромко хмыкает. Учитывая окружающую свалку, где шагу не удастся сделать, не наступив на мусор, он понимает, что, вероятно, его труп будет долго гнить где-то под скамьёй. И кто о нём вспомнит?.. Что же, он сделал всё, что было в его силах. Если даже сейчас высший свет не прислушается к нему, то не будет особого смысла стараться, за что-то сражаться, что-то доказывать. Все аргументы вскрыты. Улик не обнаружено. Невольное чувство тревоги вновь завладевает телом, и его не прогнать. Когда-то Баллистер знал все эти улицы, как свои пальцы, теперь же блуждает, как не местный путник. Здания, дороги, столбы электропередач и каждая пылинка выглядит нетронутой. Вполне естественно, что самая дальняя улица от разлома в стене будет жить своей жизнью. Почему же так неуютно от чувства, что так могло быть со всем Королевством? Баллистер настороженно проходит мимо одинаковых, как капли воды, построек из грубого камня со старыми деревянными дверьми. На некоторых окнах стоят стальные решётки, и Баллистер неосознанно вздрагивает. Словно он снова в тюрьме. «Чёрт, когда же это закончится? Когда я смогу жить, не озираясь на прошлое?» На одном небольшом здании Баллистер с силой давит на третью кнопку и дожидается противного звона. — Алло! Кто там? — доносится голос из скрипящего динамика, и Баллистер уже думает, что ошибся. — Эмм, — он понимает, что так и не узнал имени того, к кому обращается, — это я, Баллистер. — Кто? Баллистер нервничает, пальцы руки неосознанно теребят край плаща. Длинные тени улиц тревожат внимательный взгляд; Баллистер оглядывается, боясь засады. — Ну, помните… Баллистер Болдхарт. Вы приглашали меня на встречу и… — О! Верно. Заходите скорее! Баллистер на секунду замирает, борется с зарождающейся паникой и заходит в нужную дверь, потянув за железное кольцо. В глаза сразу же ударяет яркий свет, ослепив его на какое-то время, на время, в которое, в надежде почувствовать хоть толику безопасности, Баллистер хватается за кинжал на поясе. Вскоре зрение проясняется, и Баллистеру даже удаётся проникнуться манящим теплым свечением ламп, напоминающим о чём-то далёком, родном. О детстве, которого у него не было. Баллистер проходит внутрь, слепо следуя за женщиной, впустившей его в свой дом. Дом, который больше напоминал лабораторию. Внутренние стены также состоят из камня, более гладкого, обтёсанного. Помещение не особо впечатляет пространством: маленькие компактные комнатушки были вспошь заставлены мебелью — столами, стеллажами, различными неизвестными Баллистеру приборами. На замену обоям стены украшают десятки чертежей и схем, а над решётчатым окном висит небольшая красная занавеска. Баллистер неловко мнётся на пороге, не решаясь пройти вглубь помещения, и рассматривает незнакомку на предмет опасности. Белый лабораторный халат, массивные очки с толстым стеклом, лёгкие уверенные движение — всё было таким спокойным, смутно знакомым с прошлой встречи, но всё ещё внушающим тревогу. — Извините, что я вас побеспокоил… — Не стоит извинений! Вы вовремя пришли — я как раз собиралась поставить чайник, — женщина проходит в другую комнату, Баллистер следует за ней, — выпьете чашечку? — Наверное, если не затруднит… — О, пустяки! Есть Эрл Грэй и улун. Вы что больше любите? «Какао?..» — Без разницы. Баллистер ловит себя на мысли, что, вроде бы, даже нечего опасаться. Он позволяет себе немного расслабиться и осмотреться. Незнакомая женщина свободно разгуливает по кухоньке и, по совместительству, рабочему месту, если судить по разбросанным на столе стопкам бумаг, ведущим в неизвестность проводам и прочей механической атрибутике. Баллистер замечает несколько лежащих на розовой скатерти болтов и толстый кожаный журнал. — Вы учёный? — спрашивает он, когда не остаётся сил гадать о личности незнакомки. — А? Да, вроде того. Неофициально: учёный, непризнанный гений — в узких кругах. Ну, чаще известна, как городская сумасшедшая, которая грезит о слиянии науки и магии. Баллистер негромко хмыкает, но молчит. Раньше он, наверное, тоже бы счёл магию выдумкой детей, чей мир не имеет ничего общего с реальностью, но последние события перевернули его мировоззрение триста раз по кругу, снося всё до основания, заменив всё новыми правилами и принципами. Женщина заваривает в две небольшие чашки пакетированный чай и протягивает одну в руки Баллистеру. — Как я могу к вам обращаться? — спрашивает он, перенимая напиток. От чая исходит лёгкий аромат, расслабляющий, а стенки чашки согревают ладонь. Почти как дома, о котором Баллистер слышал из чужих уст, за небольшим столом разговоры поздним вечером в приятной компании. — Обычно зовусь Доктор Блицмейер, но это так, на научных форумах, — доктор смахивает со стола журнал и прочие огрызки незавершённой работы и отодвигает стул, — вы проходите, не стойте в дверях. Баллистер чуть более уверенно проходит внутрь кухоньки. Он забывает, что вообще когда-то опасался этого человека. Доктор Блицмейер вынимает ведущие из-под стола длиннющие провода, скидывает их на подоконник. А затем она долго ругается со своим кожаным журналом, отчитывая его. Баллистер предпочёл промолчать на это. — Для чего вы меня пригласили, Доктор Блицмейер? — Баллистер отпивает из чашки и снова принимается изучать Доктора, чьи волосы, собранные в низкий хвост, кажется, живут собственной жизнью. — О, ничего особенного! Приятно было лично встретиться с героем Королевства! Вы невообразимо многое сделали для всего Королевства и простых людей, мотивируя своим примером! Доктор Блицмейер подсаживается за противоположную сторону, протягивая с ближайших полок запечатанные упаковки сладостей. Женщина, кажется, действительно восхищается человеком, сидящим перед ней, а сам этот человек считает, что слишком много накосячил, чтобы по праву называться героем. Плохой пример он подаёт народу. — О, кстати, Сэр Болдхарт, зовите меня Мередит — без лишнего официоза. Баллистер осторожно кивает. — Хорошо. Тогда и вы обращайтесь ко мне просто Баллистер. Он не привык так часто слышать свою фамилию, тем более вместе со званием рыцаря, которое бесследно исчезло. — Не представляю, что бы я делала, если бы вы не выступили с речью, Баллистер. После ваших слов люди, как будто стали больше задумываться о всей системе, — Мередит отпивает из своей кружки, а вид у неё такой, словно она мечтает о счастливом будущем, — Я побывала на недавнем форуме: границы между социальными группами становятся менее грубыми. Почему-то многим было так сложно понять, что простые люди — это тоже люди. С последней революцией к нам стали лучше относиться — уверена, вы, как никто другой, понимаете, о чём я. О, Баллистер понимает. Вот только чего это ему стоило? Более десяти лет усердного труда, боли и унижений, чтобы один «человек» загубил всё на корню. Он потерял тех двоих, кто ему дорог… или всё-таки троих?.. И так ли сильно изменилось отношение общественности к нему с тех пор? Может, его не спешили арестовывать и бросать в камеру, но и сейчас Баллистер не чувствует себя лучше. Поэтому он просто негромко хмыкает на заявление Мередит и отпивает ещё чая. — Теперь стало гораздо легче представлять свои труды в более широком свете, — продолжает Мередит, — Думаю, с уменьшением классового неравенства, в науке свершится грандиозный прорыв! — Хотелось бы верить, что всё так и будет, — Баллистер опускает взгляд на руки, — но верится с трудом. В прекрасном далёко мир лучше и безопаснее. Он справедливый. С модернизацией системы откроется множество новых возможностей. Для всех. Баллистер постарается сделать Королевство таким. С ним наступит новая эра, как и предрекала Её Величество. — За пределами стен оказывается был скрыт такой прекрасный мир! Как только наладится связь с внешним миром, я планирую отправиться в путешествие за горы. Там столько всего неизведанного! Мередит по-настоящему привлекает такая возможность, она, похоже, всерьёз намерена изучить настоящий мир. Это почему-то заставляет Баллистера улыбнуться. Он чувствует себя закостенелым взрослым дядькой, которому мир давно понятен, но в реальности он даже на несколько лет младше собеседницы. Он хочет набраться у неё этого энтузиазма и веры в лучшее. — А вы, Баллистер, не планируете выбраться из Королевства? Баллистер смотрит в полупустую чашку и задумывается. — Не думал раньше. Не было времени, — он отпивает ещё, — Ближайшие месяцы мне выход из Королевства вообще заказан, — он нервно смеётся, — я не смогу выйти во внешний мир, даже если захочу. Сколько за последнюю неделю он подписал контрактов и договоров? Вроде, восемь, но Баллистер не считал. И основная работа ещё не проделана. Даже сам факт его присутствия в Институте является лишь общей договорённостью. Причина его вольного хождения по Королевству ещё не стала достаточно ясной и прозрачной для народа. Не так-то просто обелить имя убийцы титулованного монарха. Потом нести ответственность за целый социальный класс. А после всего выступать представителем масштабной программы нововведений. А сегодняшним советом он наложил на себя ещё кучу обязательств, и не то чтобы Баллистера они устраивали. — Наверное, когда-нибудь в будущем пройдусь хотя бы возле стен, подышу свежим воздухом. — Можно будет выйти на научную вылазку, — Мередит так убедительно говорит об этом, словно это уже заготовленный план, — Если бы я курировала этот поход, то непременно позвала бы вас. — Меня? — удивлённо смеётся Баллистер — он определённо не тот, кто будет полезен в научной экспедиции, — Зачем? — Не недооцениваете себя. У вас познаний в науках гораздо больше, чем у некоторых личностей, которые считают себя всезнающими. Баллистер негромко мычит, не убеждённый, крутит пустую чашку в руках и разглядывает темнеющее за окном небо. — Я говорю серьёзно! — восклицает Мередит, встаёт и убирает со стола, — К тому же ваши познания могут быть полезны, если вдруг обнаружатся другие оборотни, вроде того, с которым вы установили прочную связь… — Такие, как Нимона? — оживляется Баллистер, поднимая глаза, — Вы считаете, что есть другие оборотни?! — Так вот как она себя именует… — задумчиво приговаривает Мередит, — Нимона… Да, я предполагаю, что она не единственная, кто обладает некими способностями… Это… определённо заставляет задуматься. Саму Мередит это воодушевляет так сильно, что она начинает разговаривать сама с собой. Потом, конечно же, по просьбе Баллистера она некоторое озвучивает вслух. — Я бы хотела познакомиться лично с Нимоной — для меня огромная честь узнать ближе столь удивительное существо! Она действительно была удивительной. Мы ценим кого-то только когда теряем. — Что-то она долго не появлялась… — подмечает Мередит, разглядывая чертежи на стене, — Вы не знаете, где она? Баллистер замирает не в силах пошевелиться. Он перестаёт дышать. — Она… — он сглатывает ком в горле, — Нимона умерла. В комнатушке становится слишком тихо. Вакууму чужды любые звуки. Нимона. Она ведь не просто умерла. Не тихо ушла из жизни. Хотела с криком многолетней боли — жертва системы. Восстала фениксом и пожертвовала собой ради всех остальных — герой. Несправедливо, что только своей гибелью она смогла показать, чего достойна. Всех оваций, похвал и поклонений. О ней нужно не с жалостью. Нимоной нужно восхищаться и гордиться. — Мои соболезнования, Баллистер, — поникше лепечет Мередит. Баллистер осторожно кивает, набираясь духа. Он не собирается хандрить! Мередит что-то обдумывает, замирая, а потом с непониманием оборачивается на него, — Подождите, разве оборотни не бессмертны?.. Баллистер не сразу осознаёт вопрос. Уже после — не может принять реальность. Нимона. Она ведь не раз показывала, что абсолютно не чувствует боли. И плевать она хотела и на стрелку в ноге, и на меч в брюхе… но она никогда не распадалась на тысячи пылинок. Никогда не выпускала свою энергию угасающими искрами наружу. Так может ли она умереть?.. Однозначно: та тема, о которой Баллистер будет думать в четыре утра между чередой кошмаров. Что же, ему не привыкать. Мередит, изучив реакцию Баллистера, переключается на другую тему. — Чуть не забыла, — говорит она, беря в руки журнал, — Кое-что определённо заслуживает вашего внимания! — Мередит вручает журнал Баллистеру, и он неуверенно принимает его, — Осторожно! Он любит огрызаться. Что?.. Баллистер с недоумением сверлит женщину взглядом, пытаясь осознать услышанное. Она, наверное, шутит? Мередит явно не планирует забирать свои слова обратно. Баллистер явно бредит. Мередит кивком предлагает взглянуть на свои научные наработки. Баллистер открывает первую страницу с авторскими пометками и предоставлением. Вероятно, подозревалась потеря журнала и утечка знаний. Если не до конца снимать розовые очки, то можно предположить, что кто-нибудь вернёт журнал владельцу. Или, на крайний случай, упомянет автора исследований. — Вы занимаетесь протезированием? — удивлённо восклицает Баллистер, рассматривая чертежи и схемы. Первые пятнадцать страниц исчерканы скелетом и анатомией человека, дотошно разобраны каждые кости и нервные узлы, мышечная ткань и даже были попытки разобраться в устройстве мозга, но работа не была завершена. На последующих страницах кропотливо отрисованы эскизы каждой части тела из металла и сложных схем. Баллистер сжимает и разжимает правую кисть. — Если вкратце, это основная причина нашей встречи, — говорит за его спиной невероятно довольная Мередит. — Что вы имеете ввиду? Баллистер чрезвычайно удивлён её работой, впечатлён, как маленький мальчишка, впервые самостоятельно ступивший на ноги. У него не хватает слов. — Я предлагаю вам углубиться в устройство протеза и… усовершенствовать его? Мередит почти что прыгает от радости стать помощником столь великому человеку. Проделавшему невероятную работу на пользу для целого социального класса, самого многочисленного. Баллистеру она, конечно, о своём отношении к нему не скажет — его для начала нужно научить ценить себя, а это не её работа. Мередит ведёт своего гостя в личную лабораторию, вход в которую запрещён всем посторонним. В ней найдётся место для ещё одного инженера. Баллистер несмело оглядывается по сторонам, всё ещё не отошедший от праведного шока. Он пил чай с гениальным учёным! Разве это не предел мечтаний? Кому ж так ещё повезёт?.. Пространства в самой лаборатории раза в два меньше, хотя помещение очевидно больше и выше. Стены выложены грубым прочным камнем, где-то кирпичом, и вид у них достаточно потрёпанный. Они, похоже, многое повидали. Где-то как родная сидит сажа, а в каких-то местах стены умоляют о реставрации. Баллистер едва успевает заметить проходящую над полом трубу с клапаном и краном и не споткнуться. Он закрывает за собой тяжёлую стальную дверь, Мередит поворачивает несколько кранов на более тонких трубах у входа, и в лаборатории поочерёдно загораются маленькие потолочные софиты, разбросанные по краям расчерченной решётки. У этого света какой-то странный источник энергии. Лаборатория непроходимо заставлена техникой и различным оборудованием. Почти как в его убежище, которое Баллистер делил с Нимоной. Высокий под потолок стеллаж прогибается под весом всех незавершённых наработок, механизмов, тонной макулатуры. На одной из полок стоят древний магнитофон, книги и какой-то очень странный предмет. — Вас заинтересовал мой Усилитель Аномальной Энергии? — спрашивает Мередит, уловив взгляд гостя. — Наверное, — Баллистер вглядывается в этот объект с удивительным для самого себя беспокойством. Стеклянный эллипсоид, явно познавший времена получше, укреплён переплетёнными железными пластинами и стоит на платформе с разными показателями, движками и кнопками. — И что он делает? — Баллистер немного напрягается. — Ну, на данный момент… он светится зелёным. — И всё? — Вроде того. И лучше пусть оно так и будет. Не то чтобы его пугали всякие светящиеся зелёным штучки. Да, определённо они его пугали. Но этот Усилитель Аномальной Энергии вроде как не планирует взрываться. Баллистер, по крайней мере, на это надеется. Он осторожно, спросив разрешение, берёт объект в руки. Свет резко гаснет. Один миг — предмет в руках усиленно вспыхивает ярким светом. Баллистер резко возвращает его на место. Сердце ударяется об рёбра, разрывая плоть и разжигая кровь. Дыхание перехватывает на несколько секунд. — Ух-ты. Он на вас реагирует, — подмечает Мередит и подходит к прибору, принявшемуся, как и прежде, тускло светится зелёным. — И это нормально? — нервно спрашивает Баллистер, схватившись за сердце. — Вообще не должен, если нет источника аномальной энергии, — Баллистеру это не особо помогает, — Но лучше чтобы он так не делал. Месяца два назад он показал такие показатели — запредельные, жуть! Так шалил, что чуть не сжёг все мои труды вместе со мной в этой лаборатории! Интересный приборчик, однако. Баллистер предпочитает к нему больше не приближаться. Как раз вовремя. Мередит что-то разбирает в инструментах, гремит железками и, в чём-то разобравшись, подзывает к себе Баллистера. Она предлагает взглянуть на его протез. Она явно настроена его изменить. Баллистер не в том положении, чтобы отказаться от хоть малейшего смягчении жизни. Баллистер верит, что Мередит хочет ему помочь. И она действительно принимается это делать, увлекая Баллистера быстрее, чем он смог это осознать… … А вот если на секундочку допустить, что Амброзиус не имеет опыта в создании новой вакансии? Составить программу подготовки гражданских к роли некоторых мини-рыцарей, бдителей порядка на улицах оказалось сущим пустяком. Вероятно, на деле это будет сложнее, но всё же это не сравнится со всей документацией и официальным оформлением вакансии на должном уровне. Амброзиус смотрит на часы в штабе и праведно охуевает. Половина первого ночи. В штаб управления сбрелись едва ли не все его сотрудники, отделы разных кадров, половины имён которых он ни разу в жизни не слышал. Работа кипела в тишине. Никто никому практически не мешал. Разговоры вполголоса — редкость. И на том спасибо. Хоть с каждым вторым перезнакомься, чтобы тебе помогли облегчить трудоустройство граждан. Основная информация о будущей немало важной профессии обговорена была в двенадцатом часу. С того времени мало что продвинулось вперёд. Королевству нужны будут, помимо патрульных, добровольцы на исследование внешнего мира. До сих пор многие опасаются угрозы из окружения. Почему бы каждому из уже работающих в органах власти не сходить к психиатру? Не проработать свои страхи, планы?.. Ближе к двум часам ночи Амброзиус освобождается от работы и получает право пойти отдыхать. Неужели. Он тихо открывает дверь и попадает в полумрак освещенной уличными огнями комнаты. Свет выключен. Баллистер спит. Это первый раз, когда Амброзиус видит его за продожительное время. Рыцарство стало совсем отличным от ярких грёз. Слишком занятым. Слишком беспокойным. Амброзиус максимально бесшумно ступает внутрь, снимает с себя одежду и залезает в свою постель. Несмотря на неимоверное желание спать, заснуть долго не получалось. Баллистер на соседней кровати слабо дёргается с каким-то странным звуком. Амброзиус тихо зовёт его. Баллистер не просыпается, но, кажется, расслабляется. Амброзиус улыбается уголком губ. — Спокойной ночи, Бал, — шепчет он вполголоса, засыпая. Некоторое время по комнате разносятся лишь ритмы дыхания и отдалённые шумы рабочей техники. И вмиг обрываются. — Предатель… Баллистер резко поднимается, упирается руками за спиной в твердый пол. — Что? — непонимающе спрашивает он, осматриваясь. И жалеет об этом уже в следующую секунду. Перед ним стоит Королева. Бледная и истощённая. С зияющей насквозь дырой в груди. — Я доверяла тебе… — её голос холоден и мёртв, — Я верила, что такой, как ты мог бы стать героем… — Ваше Величество, я… Баллистер не успевает ни сказать, ни придумать оправдание. Королева грубо хватает его за воротник старого поношенного балахона и резко поднимает. Так легко, если бы он вновь был мелким мальчишкой. У Королевы большие пустые глаза. Две бездушные ямы. Баллистер снова уличный оборванец, в грязной потрёпанной одежде не по размеру. Он таким предстаёт перед Её Величеством. — Но ты всего лишь уличная крыса, — презрительно выплёвывает Королева, тряся своего воспитанника, как тряпичную куклу. Не такого человека она воспитывала… — Убийца. Нет!.. Королева отталкивает его от себя — Баллистер падает в глубокую пропасть спиной, без света и жизни. А над головой взрывается зелёный лазер. Массивный джамботрон погребает его под собой. Баллистер падает вниз целую бесконечность, размахивая руками и умоляя выслушать. Он невиновен!.. Его правой руки касается чья-то ладонь и тянет на себя. Баллистеру едва удаётся устоять на ногах. — Помощь нужна? — Амброзиус улыбается ему, удерживая за руку. Баллистер не в силах выразить свою благодарность. Ладонь Амброзиуса тёплая и знакомая. Баллистер с ним легко расслабляется, позабыв обо всех страхах. Амброзиус до ощутимой боли сжимает его руку и рывком дёргает на себя. Баллистер раздирает горло собственным криком. Плоть с треском рвётся на плече. Он заливает кровью пол. В метре с мерзким стуком падает его рука. — А-амброзиус.? что ты… Амброзиус громко, заливисто смеётся. — Ты правда думал, что я тебя люблю?! Он не прекращает жутко смеяться. Для него Баллистер — прекрасная забава. Удобная игрушка. Баллистер чувствует, что по щекам текут слёзы и не может их остановить. Заметив слёзы, голос Амброзиуса становится отвратительно брезгливым. Лицо искажается. — Неужели ты всерьёз думал, что тебя вообще есть за что любить?! Баллистер не верит. Он не хочет верить его словам. Он зажмуривается, стараясь погасить жгучую боль, нанесённую им. Амброзиус надменно усмехается. Он такой и есть. Всегда. Баллистер прячет слёзы, отводит взгляд. Тело разрывается на лоскутки от предательства. — Рыцари! Арестуйте его! Приказ Амброзиуса застревает в голове и проигрывается заезженной пластинкой. Баллистера подхватывают грубые руки рыцарей. Давят на протез, заламывают руки за спину. Баллистер умоляет остановиться. Ему больно. Амброзиус насмехается, подходит ближе и замахивается кулаком ему в челюсть. — Ааа! — Баллистер кричит. Рот наполняется кровью. Она вытекает наружу, густыми каплями падает на пол. Баллистер слышит звон каждой из них. Кровь окрашивает одежду. Ей нет конца. Баллистер остро чувствует каждое касание. Нервы накалены до предела. — Амброзиус… — Баллистер едва находит силы поднять глаза, — это не ты… я не верю… Амброзиус довольно рассматривает собственный кулак, а через секунду поворачивается к Баллистеру, ухмыляясь. — Ты такой тупой, но мне это нравится, — пальцы Амброзиуса больно обхватывают его подбородок, жёстко поворачивая его из стороны в сторону, и рывком тянут на себя, — Это так смешно! Он ломает Баллистеру нос. Размазывает новыми ударами кровь по лицу, пока у Баллистера совсем не остаётся сил кричать. Он уже не сможет умолять о пощаде. Амброзиусу досаждает, что Баллистер сломался слишком быстро. Плохая игрушка. Ему нужна новая. Получше. Баллистер без сил падает на пол. Лицо врезается в кафель. Редкое сиплое дыхание пузырится в густом слое пролитой крови. Он не может произнести ни звука. Невыносимо хотелось орать, раздирая горло в клочья. Как это сделал с его сердцем Амброзиус. Баллистера всего трясёт. Плечи судорожно дрожат, тело пробивает током. Он не знает, сколько прошло времени, но он остался один. Никого рядом нет. Снова. Баллистер несмело, недомогая от дикой боли, поднимается на дрожащих руках. Его мутит. Взгляд помутнён пеленой слёз. Он не видит своего отражения на полу. Он видит чёрный мрак. На него смотрят десятки пар белёсых глаз. Нет!.. Тень струится волнами по полу, растворяясь в пустоту. Знакомые глаза сурово заглядывают в душу. Пробираются в мозг. — И это я — чудовище?! — кричит существо голосом Нимоны. Баллистер старался! Изо всех сил! Он не хотел допустить её гибели! Баллистер зажмуривается и отворачивается. Маленький ребёнок с длинными красными волосами и пустыми глазницами смотрит на него. Она стоит рядом. Нимона. Она могла бы быть здесь!.. Ребёнок тянет к Баллистеру руки. Баллистер без сомнения принимает их, поднимая малышку на руки и надёжно удерживая. — Единственное чудовище здесь — это ты! — ослабшим голоском лепечет Нимона. Баллистер не успевает осознать, что держит на руках окровавленное изувеченное тельце малышки Нимоны. Её головка безвольно падает, тело остывает. Она рассыпается угасающим пеплом. Искры погасли. Жизни нет. Баллистер судорожно хватается руками за воздух. Ничего не осталось. Колени слабеют, и он падает. Сердце бешено стучит в груди. Лёгкие горят, не пропускают кислород. Баллистер не замечает, как собственная рука с силой скребёт кожу на груди, разрывая до первых кровавых полос. Он не может отдышаться. Вокруг полумрак. Баллистер не понимает, где находится. О чём ещё его мозг не вспомнил?! Баллистер сглатывает ком в горле. Осторожно поднимается, сжимаясь всем телом. Лицо горит. Баллистер со страхом протягивает ладонь, легонько касается его и подносит руку под тусклый свет. Крови нет. Это был сон. Есть слёзы. Это реальность. Дрожащие конечности прячутся под одеялом. Баллистер хочет затеряться в этом чувстве. Голова разрывается от проносящихся ураганом мыслей. В ней нет покоя. Баллистер не может справиться с крупной дрожью. С прерывистым дыханием. Его всего трясёт. Он не может перестать видеть обрывки кошмара перед глазами. Всё слишком чётко. Он видит, как наяву. На электронных часах без четверти четыре. У Баллистера сегодня должен быть полный рабочий день, загруженный график обязанностей, а он не может заснуть. Только он опускается на постель, как яркими вспышками перед взглядом проносятся видения сна… Баллистер садится на постели, подтягивает колени к груди и опускает голову на руку. Ему необходимо заснуть. Хотя бы попытаться. Хотя бы так, сидя. Новая волна воспоминаний сотрясает его тело, аннулируя все старания. Баллистер шмыгает носом и снова закрывает глаза. У него нет выбора. Он не может пойти на работу невыспавшимся. Баллистер поднимает глаза на электронные часы. Двадцать три минуты пятого. Боги… Баллистер обнимает себя одной рукой и смотрит в окно. Начинает светать. Он всё ещё дрожит. Баллистер смотрит на соседнюю постель. Амброзиус мирно спит. Баллистер опускает взгляд на своё одеяло и подтягивает его чуть выше. Всё бессмысленно! Он всё равно не может заснуть!.. Баллистер отчаянно борется со своим мозгом. Нет, он не может так поступить!.. … Он его последняя надежда. Неизменное спасение, чёрт бы его побрал! Баллистер сползает с постели, хватает в руку свою подушку и бросает её в Амброзиуса. Амброзиус дёргается и с почти беззвучным «уф» ловит её. — Двинь задницу. Мне холодно, — недовольно бурчит Баллистер и, не дожидаясь ответной реакции, плюхается рядом с парнем, сразу приникая к нему ближе. Он никогда не скажет Амброзиусу, что испугался ночного кошмара. Амброзиус двигается к стене, опускает руку на спину Баллистеру и подтягивает его к себе. Баллистер, насколько позволяет не предназначенная для двоих постель, сворачивается в полу-клубочек и, подрагивая, закрывает глаза. Рука Амброзиуса гладит его по спине. Баллистеру стало чуточку спокойнее. Амброзиус чувствует, как часто бьётся баллистеровское сердце. Он на секунду замирает, тянется к лицу Баллистера и прикасается к его лбу губами. Баллистер кричал… Он об этом не знает, но Амброзиус всё слышал. Баллистер не реагировал на попытки себя разбудить. Амброзиус не находил себе места. Он не был удивлён, что не единожды слышал своё имя. Но был этим сломлен. Баллистер боялся его раньше. Переживает кошмары из-за страха сейчас. И тому есть сотня причин. Амброзиус никогда не скажет ему, что слышал его крики и мольбы и прекрасно понимает, что парень дрожит вовсе не от холода. Амброзиус аккуратно, стараясь не тревожить, расчёсывает пальцами его чёрные пряди, укладывая их за ушко. Потом долго гладит по спине, иногда шепча негромкие слова, чтобы Баллистер его не терял. Сердцебиение постепенно приходит в норму. Дыхание становится глубоким, более замедлённым. Баллистер заснул. Амброзиус позволяет себе расслабиться, уткнуться носом ему в макушку и самому заснуть.