Сотни

Он бессмысленно сидел у фонтана и гипнотизировал взглядом воду, уйдя далеко в мысли. Его лицо не выражало гнева или каких-либо иных эмоций, лишь иногда могло перекосить в гримасе, которая была схожа на ту, когда люди плачут. Джон смотрел перед собой, и его красные глаза были широко открыты: он смотрел, но взгляд был пустым. Проблески внутреннего смятения и борьбы, содрагающиеся в легких спазмах мыщцы лица. Джон выныривает из своих самопогребальных мыслей, хватает рукой одежду на груди, и глотая ртом воздух, стягивает её пальцами. Его очки соскальзываю на пол, слегка трескаются от падения на землю, сам же Джон судорожно поднимается, стараясь не падать, и идёт. Медленно, даже не переставляя, а шаркая ногами, гений пытается куда-то пойти, но к выходу не идется, и в конечном Харрис цепенеет по середине помещения. Это странное чувство...оно не его, и он вообще не понимает что-то. Такое ощущение, словно это смесь всевозможных отрицательный эмоций, которые решились отыграться именно на нём. Это...пугает. Непонятная энергия заставляет Вспышку сработать, и он оказывается по среди Марибора, на небольшом холме, что возвышается над лесом. Ноги Джона подкашиваются, и он падает спиной в довольно мягкую траву. Всё еще страшно. В голове всё еще те крики, те отдалённые крики, терзающие его, заставляющие его страдать. Его, гения! И всё же, парень содрагается, дергается от невесомого ненастоящего и вообще невидимого страха, от тех тёмных мыслей, которые вовсе не его мысли, чужие, проникшие в голову и наведшие там свой порядок. Прошло некоторое время, рядом кто-то появился. Его шаги были знакомы: тяжелые, но в тоже время тихие и неосязаемые. Человек лёг рядом, соприкосаясь пальцами с рукой Джона. — Я почувствовал это, — голос Лололошки был каким-то надломленным, подстать состоянию учёного. Такой же безысходный и истерзанный. — Посмотри на меня. Парень хотел запротивиться, мол, кто тут еще будет ему указывать, но в груди забилось сердце и Джону пришлось неожиданно робко повернуть голову к нему. Ло смотрел с улыбкой страдания и печали, но что-то было не так. Двойник поднял руку, и ладонь нависла над щекой Джона, но не легла; тот передумал. Вернувшись в прежнее состояние, клон-добродетель указал пальцем вверх. — Ох, Джон замер. Над ними было чернильное, тёмное небо, ночное, но а тоже время несколько светлое. И на этом полотне огромным слоем сияли звезды, огибающие весь мир. И это заставило шатена успокоиться, забыться, разглядывая каждый уголок небес. Сотни...сотни звезд каскадами растянувшиеся. Далёкие, но... нужные. Джон снова повернулся к Ло. Тот не смотрел на небо, наоборот: казалось что, всё что делал парень это наблюдение за своим гениальным двойником. Харрис перевернулся к нему и уставился. Они лежали почти рядом, и их разделяли какие-то жалкие сантиметры, но никто не решался ни на какой-либо шаг. — В твоих глазах звезды, — сказал Джон, осознав почему Лололошка показался ему странным. — Сколько их? — Сотни, — Джон поерзал в траве, неосознанно пододвинувшись поближе к теплому телу. — Столько же скольк чувств к тебе, — горько усмехнулся Лололошка, невозражая на действия собеседника. — Что? Мироходец улыбнулся, смотря на то, как Джон бесцеремонно вытащил очки из его кармана, принявшись по глупому с ними играться. — Не важно, — ответил он, забрал очки, и поднимаясь, лишь на секунду позволил себе коснуться его макушки губами. Пускай Джон совершенно и не понял, а может и понял, но промолчал, сочтя огласку за ненадобность. Двойники поднялись, прошлись по лесу, успокаивая внутренних птиц и демонов, а после полюбовавшись сотнями звёзд, с лёгким улыбками тоски разошлись. Джон ушёл, а Лололошка ещё какое-то время оставался в Мариборе, медленно возвращаясь обратно. — Как сотни чувств к тебе, Джон, — сказал мироходец, глядя на небо. Сердце кольнуло чувство неправильности и вины, поэтому тот распрощался с лесом и исчез у путеводного скинта.

Сотни не оглашенных чувств, как сотни далеких звезд.